Get U

— А что будет, Олежа, если к Разумовскому ты вернёшься слегка подпорченным? Олег чуть раскачивается на балке, прикидывая, сможет ли достать до Дракона и придушить его захватом ног. По всем расчетам выходит, что нет. — Не улавливаю ход твоей мысли. Вадик скалится — любая улыбка в его исполнении превращается в оскал — и подходит ближе, но все ещё недостаточно. — Всё ты улавливаешь, Волк, — мурлычет он, но его тон совершенно не вяжется с безумно поблескивающими глазами. — Хотя, я уверен, что твой ненаглядный уже сорвал цветочек. Олег не отвечает, но кожа мгновенно покрывается холодным липким потом. Конечно, он понимает, куда идёт разговор с первой секунды, но продолжает надеяться, что это просто тупая попытка его запугать. Но, зная Дракона, это лишь пустые надежды. Особенно сильно ясность его намерений проявляется в момент, когда он толкает Олега в больное плечо — цепь негромко звякает, разворачивая Олега к нему спиной — и широко и влажно проводит по свежей ране языком. Олега передёргивает. Он не начинает вырываться или дергаться, чтобы избежать липких прикосновений чужих пальцев к своим бедрам и заднице, но в голове, вопреки всем бесстрашным словам, стучит вместе с шумом крови отчаянное: «Пожалуйста, Серый, быстрее». — На весу присовывать собрался? — Олег морщится, когда раны снова касается язык, слизывая капли свежей крови. — Не знал, что ты эквилибрист. Дракон глухо смеется за его спиной, а затем кусает за бицепс — боль простреливает через всю руку, несмотря на то, что она давно затекла. — Я бы был поосторожнее с тем, кто собирается тебя выебать, Волчок, — он снова разворачивает Олега к себе лицом. — Как-то понежнее, что ли. И я тогда возможно буду нежнее, сладкий. Меткий плевок кровью в лицо немного сбивает настрой. Он отступает на шаг, глухо матерясь, и брезгливо утирается. Теперь в глазах Дракона нет ни капли приторной сладости, только ярость и совершенно определённое желание. Не трахаться, нет. Сломать, подавить, вынудить плакать и кричать. Олег криво улыбается, выжидающе склонив голову набок. — Так достаточно нежно? — негромко спрашивает он. — Если хочешь, могу в рот плюнуть, такое тебя заводит? Дракон в ответ только оскаливается — теперь это даже не маскируется под улыбку. — Я тебя по кругу пущу, ублюдок, — рычит он, подхватив веревку со стола. — Думаешь, ты самый живучий и выносливый? Олег поднимает брови. — Я бы пожал плечами, но с этим есть проблема. — Только дернись — и я всажу в тебя всю обойму, Волк, — Дракон присаживается на корточки. — Твое везение здесь не выгорит. И, конечно же, тут же получает ботинком по лицу — слышится хруст свернутого носа, из которого тут же начинает хлестать кровь. Дракон охает, упав назад, но быстро поднимается — его-то не били несколько часов подряд — а затем с видимым удовольствием проводит острым, как бритва ножом по всему бедру, чудом не задевая никаких важных мышц. — Так и думал, что ты любишь пожестче, — встряхнувшись, Дракон всё же связывает его ноги и поднимает лицо, улыбаясь окровавленными губами. — Я покажу тебе пожестче, сможешь Разумовскому мастер-класс провести. — Чтобы тебе меня снять, придется встать на стульчик, — Олег через силу улыбается в ответ, хотя внутри всё давно сжалось в тугой мерзкий ком. — Как ты меня вообще сюда повесил, друзей попросил? Дракон смеется и правда притаскивает небольшую стремянку, чтобы достать до балки, на которой висит Олег. Наверное, будь он в другой ситуации, это было бы реально смешно, но сейчас как-то не до шуток. Вадик чем-то щелкает, и Олег, больше ничем не поддерживаемый, глухо падает на пол, прямо на правый бок, сразу же взрывающийся болью — вероятно, к вывернутой из сустава руке добавилась пара сломанных в процессе допроса рёбер. Дракон спрыгивает и, насвистывая, тащит Олега за связанные руки за собой без видимых усилий — если не смотреть на взбугрившиеся под кожей мышцы. За ними остается тускло поблёскивающий кровавый след — рана, пусть и не смертельная, сильно кровоточит. — Лицом хочешь в пол или в потолок? — спрашивает он, когда таки добирается до старого, пропахшего сыростью и гнилью матраса, который на кой-то лежит в углу. — Я добрый, дам выбор. — Твоё ложе? — Олег поводит плечами, разминая. — Очень уютно, тебе в самый раз. Дракон так тяжело вздыхает, будто ему действительно жаль, что он такой упертый. Он пинает Олега ногой, переворачивая на живот, и наступает на горящее огнём плечо; Олег выдыхает сквозь сжатые зубы, часто и мелко дыша, чтобы не заорать. Когда цепь звякает, обматываясь вокруг несущей колонны, Олег понимает, что шутки кончились. Раньше, чем Дракон небрежно стягивает с него штаны до самых щиколоток и от души шлепает по заднице. — Понимаю, почему Разум так на тебя запал, — присвистывает он. — Такая задница и без хозяина — преступление. Олег молчит. Он тянет руки, проверяя, нет ли какой-нибудь лазейки, чтобы вытянуть их, даже если придется выбить пальцы из сустава, но связан он на совесть — Дракон, пусть и мудак, но мудак тренированный. И, конечно же, замечает эту попытку. Он нависает сверху — в задницу Олега упирается отчетливо оформленный стояк — и легко кусает за основание шеи. — Страшно? — шепчет он, слизнув капли пота с кожи. — Правильно боишься, Волчок. — А я точно что-то почувствую? — спрашивает Олег под жужжание чужой молнии. — А то что-то я не понял, это член или карандаш уперся. Чувствует. Чувствует каждый гребаный сантиметр входящего в него члена, смазанного его же кровью: Дракон методично срывает поджившие корки со спины, чтобы набрать достаточно; и из крови выходит очень хреновая смазка. Олег чувствует всё, кажется, до последней выпуклой вены, пока Дракон толкается внутрь до упора, прижавшись пахом к ягодицам. Он протяжно стонет и, склонившись к уху Олега, спрашивает: — Чувствуешь? — Пошел нахер. Олег отодвигается, уходя от прикосновения губ в издевательском поцелуе, и упирается лбом в матрас; вонь тут же набивается в ноздри и встаёт тошнотой в горле, но так проще переждать и не показать, как на самом деле плохо. Впрочем, через секунду его тянут за волосы, вынуждая вздернуть голову. — Нет, нет, так не пойдёт, — Дракон двигает бедрами назад, отчего по коже жаром расползается боль. — Я хочу слышать, как ты кричишь, Олежик. Олег думает, что мог бы закричать — перед кем стесняться? Особенно в тот момент, когда Дракон пропихивает внутрь два пальца в дополнение к своему члену, продолжая двигаться с размашистыми шлепками. Он мог бы орать, сколько влезет, потому что слышать тут некому, но упрямо молчит, сжав зубы до хруста. Ему больно, но эта боль держит в сознании: боль внизу живота от слишком грубых толчков, боль в вывихнутом плече, рассеченном бедре и сломанных ребрах. Он представляет, как всаживает Дракону нож в шею: тот хрипит, булькая разорванным горлом, и в его глазах ужас и непонимание. Он представляет, как отрезает эту блондинистую башку, как отгрызает её зубами, чувствуя соленый металлический вкус, и слышит последние звуки умирающего тела. Он представляет, как Сергей врывается прямо сейчас и ошметки чужих мозгов заляпывают Олега и колонну напротив. Время тянется чертовски медленно. Каждая секунда, кажется, растягивается в бесконечность, сопровождаемое шлепками кожи о кожу, шумным дыханием и ощущением капель чужого пота на спине. Олег сглатывает, когда Вадик отпускает его волосы и перемещает ладонь на горло, лишая дыхания — и, судя по довольному стону, наслаждающегося этим. — Сссука, ты так сжимаешься, — рычит он, чуть ускорившись. — Страшно? Олег не может ответить, как бы ни хотел: горло сжато так, что перед глазами уже пляшут звездочки, а легкие разрывает от недостатка кислорода. Он хрипит, пытаясь вдохнуть, и дергает руками в бесплодной попытке вырваться — и Дракон, толкнувшись особенно глубоко, наконец-то спускает, даже не попытавшись вынуть — внутри разливается противное тепло чужой спермы — и наконец-то отпускает Олега, позволяя ему вздохнуть. От резкого притока воздуха начинает кружиться голова. — Хорошо принимаешь, хозяин научил? — сыто спрашивает он, отодвинувшись. — Повторим позже? Если только ты не расскажешь мне чего-то интересного, конечно. Олег чувствует, как по бедрам течет сперма. Он морщится, ощущая, как саднит задница, но это можно терпеть. Главное, что не порвал, иначе было бы хуже. Дыхание постепенно выравнивается. Олег расслабляет напряженные мышцы, позволяя телу отдохнуть — на случай, если всё же сумеет выбраться. Или кто-то за ним придет. — Ты же понимаешь, что он тебя убьёт? — глухо спрашивает он в матрас. — Тебе пиздец. — Так в этом и смысл — чтобы твой ненаглядный в гости пришел! Дракон подсовывает ему под нос свой мобильный, на экране которого красуется красноречивое фото: спина с татуировкой, обнаженные ягодицы и член между них. Олег устало качает головой. — Не впечатлён. — Я и видосик снял, посмотреть хочешь? Вопрос риторический. Олег смотрит чертово видео без эмоций — он всё прожил в процессе, поэтому его напряженная мокрая спина и то, как Дракон его трахает, не вызывают внутри никакого отклика. Он даже глаза не отводит, особенно под цепким чужим взглядом, что ищет признаки слабости. *** Из забытья Олега вырывает грохот снаружи. Он приподнимает голову, пытаясь увидеть происходящее, но видит только кусок стены, а затем его спины касаются руки в перчатках — Олег машинально вздрагивает, но затем слышит голос Сергея. — Это я, Олег, — негромко говорит он, но в его голосе звенит плохо сдерживаемая ярость. — Сейчас я это уберу. Понял. Конечно, не мог не понять — незастегнутые штаны, сползшие на бедра, следы от зубов и царапины. Не нужно быть гением, чтобы понять, а Сергей гений. Он быстро освобождает Олега от цепей и помогает сесть, следя за реакцией — Олег морщится, но садится ровно, устало выдохнув. — Разрывов нет? — Сергей заглядывает ему в лицо, растирая затекшие ладони своими. — Что-то ещё пострадало? — Гордость, — Олег улыбается сквозь силу. — Всех убрали? Сергей сжимает зубы и отрицательно машет головой. И Олег прекрасно знает, кто именно остался, и от этого внутри холодеет от бессильной ярости. Сергей кивает и неожиданно обнимает его, прижавшись прохладными пластинами костюма к горящей в лихорадке коже. Его ладонь в плотной перчатке ложится Олегу на затылок, едва ощутимо поглаживая. — Прости, — бормочет он. — Я должен был прийти раньше. Олег не говорит о том, что не верил в его приход вообще. *** Он долго отмокает в душе, смывая с себя чужие прикосновения и следы. Трет метки от зубов так долго, что кожа начинает облазить, и только когда видит, как начинает идти кровь, останавливается, следя за исчезающей в сливе порозовевшей водой. Ничего страшного не произошло. Он попадал в плен и раньше, его пытали, и это — просто один из видов пыток. Глупо так рефлексировать. Но никакие доводы разума не работают, когда он выходит из душа и видит Сергея. Полный горечи взгляд не даёт выдохнуть. Олег знает, что в этой горечи гнев только на самого себя, на то, что эта ситуация вообще случилась, но не может перестать думать, что Серый на самом деле разочарован. Крутой наёмник, боец, позволил так с собой поступить, недостаточно старался и боролся. Слабак, какой от тебя смысл теперь. Он понимает, что стоит посреди комнаты, сжав кулаки и уставившись в одну точку, когда Сергей — домашний, теплый и пахнущий шампунем, в одних пижамных штанах и футболке — касается его лица. И Олег почти даёт сдачи, но рывком останавливает себя. — Я… надо рану обработать. — Сергей гладит его кончиками пальцев, не отодвинувшись ни на сантиметр, хотя прекрасно видит, что его едва не ударили. — Можно? Олег кивает и садится на край кровати. Сергей резво забирается следом и осторожно наносит заживляющий крем, периодически дуя на рану по детской традиции — он всегда так делал, когда Олег приходил с ссадинами. Глупая детская привычка, от которой ком в груди разрастается и клокочет в горле непролитыми слезами. Сжимает пальцы на коленях так, что они белеют, и мысленно повторяет: просто пытка. Ничего больше. Сергей берёт бинты. Накладывает их медленно и аккуратно, но очень технично — сказывается частая раньше практика — Олег сначала дрался, а потом иногда возвращался с заданий раненый и неловко забинтованный — накладывает их, следя за каждым оборотом. Слои ложатся на ребра идеально чётко — даже не надо смотреть, чтобы знать. Олег отрешенно считает обороты и чувствует, как они сдавливают ребра — как раз так, как надо при переломе. — Можно поцеловать? Голос Сергея вырывает из мыслей. Олег тупо кивает, глядя в сторону, и Сергей вынужден повернуть его лицо к себе. И снова этот взгляд, полный вины и горечи, который проникает под кожу едкой ненавистью к себе. Олег дергает головой, пытаясь уйти из хватки — Сергей отпускает мгновенно, чувствуя, что не должен настаивать. Но выглядит это совершенно иначе. Словно он ждал, чтобы прекратить прикасаться. — Олег, это… я виноват, что позволил, но ты, — он сбивается, хотя обычно этот фонтан не заткнуть. — Ты же не виноват. У тебя не было шансов против этого ублюдка. И пусть слова совершенно не вяжутся с тем, что Олег выстроил в своей голове: про отвращение к себе, про брезгливую жалость — его прорывает. — Тогда какой во мне смысл?! — рявкает он. — Наёмник, который даже не может защитить своего хозяина, — он говорит это слово не задумываясь; Сергей чуть морщится. — Не может, блядь, положить несколько выскочек с пистолетами! Зачем тогда я нужен? Сергей несколько секунд молчит, пережидая приступ. Сжав его лицо в ладонях, он легко гладит его скулы. — Потому что их было больше, а ты не был готов, — негромко говорит он, не позволяя отвернуться. — Потому что я повредил тебе руку тогда, и тебе тяжелее работать левой. Потому что ты не наёмник больше. Ты мой Олег, просто мой, я тебе не хозяин, — он поджимает губы. — Я отпущу тебя, стоит тебе только слово сказать. Ты свободный человек. Я не хотел, чтобы ты это пережил, и я никогда себе не… Олег затыкает его поцелуем. Он не может слышать новые извинения, не может видеть виноватое, растерянное лицо. Его не убеждают никакие доводы — ему кажется, что вот сейчас Сергей оттолкнет и брезгливо утрет губы, но этого не происходит. Они отодвигаются друг от друга только тогда, когда Олег понимает, что плачет, сам того не заметив — и не понимая, когда начал. Он злобно вытирает проступившие слезы и следы на щеках; Сергей обхватывает его ладонью за затылок и прижимается лбом ко лбу. — Мы найдём его, — негромко говорит он. — Я найду его и его хозяина и они ответят. И принесу тебе его голову. Ты мне веришь? Олег кивает. Он не может не верить — Сергей редко так серьёзен и собран. Правда его «мы» в начале немного сбивает с толку, но Олег предпочитает думать, что он имел в виду Леру и его самого. — Верю. Сергей кивает. Он осторожно разглаживает большими пальцами морщинку между бровей, проводит по самим бровям от начала до конца. Ведёт вниз, осторожно гладит прикрытые веки, касается скул и скользит к губам. Он делает всё едва ощутимо, чтобы не потревожить синяки и ссадины на лице, и от этой простой заботы Олегу становится чуть легче. Он ловит чужую ладонь и целует в центр, а потом прижимается щекой, чуть потираясь отросшей за прошедшее время щетиной. — Мой, — негромко говорит Сергей, поглаживая Олега пальцами за ухом. — Ты мой, я никому не позволю снова… Олег выдыхает и разворачивает лицо, чтобы поцеловать запястье с бешено бьющимся пульсом. Он знает, что Сергей сейчас сдерживает свой гнев ради него, хотя мог бы пойти, сесть за компьютер и уйти с головой в работу по поискам Вадика и его нанимателя, чтобы не сходить с ума от бессильной ярости. И ценит это, потому что иначе сходить с ума начал бы уже он. — Тебе надо отдыхать, — Сергей садится ровнее. — И перевязать ногу тоже. Он собирается встать с кровати, чтобы взять новый бинт и те маленькие пластыри, что можно накладывать вместо швов, но Олег ловит его за руку и тянет к себе. — Потом, — бормочет он. — Не уходи. Я куплю новую простынь, если измажу кровью эту. Сергей садится обратно и позволяет увлечь себя на подушки. Олег долго устраивается, стараясь найти положение, в котором все тело будет ныть чуть меньше, и наконец затихает. Сергей запускает руку в его мокрые волосы и чуть ерошит. — Наплевать мне на простынь, Олег, — шепчет он, продолжая гладить его по голове. — На всё плевать. Отдыхай. Олег хочет сказать: «не уходи». Останься со мной и моими кошмарами, что явно придут ночью. Но Сергею не нужны слова. Он накрывает его глаза ладонью, чтобы тусклый свет от прикроватной лампы не мешал, и медленно выдыхает вместе с тем, как расслабляется во сне тело Олега. И не уходит до самого утра — а Олегу не снится вообще ничего.