Узлы и Осколки

1 глава

Время поджимало: вершины Когтей Ллайя-ди-Нерт уже окрасились алым. Днём свирепствовал буран, и теперь высокие сугробы замедляли шаг. Лес был незнакомым, и Лайса плутала, неохотно сверяясь с картой. Путь преградил знакомый поваленный ствол: она снова сделала круг. Со вздохом достала из кармана малицы карту. Сверяясь с неровными линиями на двух кусках сукна, Лайса наконец заметила несостыковку: за замёрзшим водопадом скрывалась дорога. Спустя четверть часа она взобралась по скользким камням на вершину холма и перевела дыхание. Озеро внизу, окружённое редколесьем, впечатляло своей дикой красотой. Оно питалось водами рек, которые стекали со склонов Ллайя-ди-Нерт. Красные прожилки, проступающие на льду, напоминали расползающиеся по стеклу трещины. В середине, сквозь наледь, пробивалась желтохвойная сосна. Всё, как и в рассказах местных. Сердце забилось чаще, когда она увидела стремительно светлеющее небо. Наступило промежуточное время. Повезёт ей или нет, решится в этот час. Лайса ступила на соседний валун и неожиданно поскользнулась. Боль отдалась в бёдрах, когда она скатилась вниз. Едва успела ухватиться за скальный выступ, затормозив у кромки воды. Не стоило будить мёртвых раньше времени, подумала она, стараясь восстановить дыхание. Мороз крепчал. Лайса расстегнула малицу, оставшись в лёгком платье,отчего кожа покрылась мурашками. Осторожно шагнула на лёд. Разошедшийся по озеру треск напомнил хмыканье, словно невидимый наблюдатель оценивал её смелость. Вспомнилось предание: «Ступай медленно и иди до места, где растёт древо. Там под толстым водным одеялом спит Омеаль. Дойдёшь — поклонись три раза, проси, что хочешь, робко, но твёрдо. А затем окунайся. Но не раньше, а то беда». Лайса осторожно перенесла вес на вторую ногу и замерла. Деревенские верили, что мёртвая вода чудотворна: исцеляет раны, сращивает кости и стягивает рассечённые части. А ещё перерождает, смывая узоры прежних инициаций и знаков судьбы. Столетия назад дочь вождя, Омеаль, бежала от жестокого мужа и погибла в лесах. Освободилась, пускай и злой ценой. Хоронили её в озере, после чего здесь запретили купаться. Мёртвое тело, мол, отравляет. А доказательство тому — красные воды. Лайса выдохнула сквозь зубы, разгладила ткань юбки: всё получится, а иначе зачем так рисковать? Высокую цену оправдывала лишь великая цель. Правда же? Сделав короткий шаг, она прислушалась к свисту ветра, гуляющего сквозь ветви. Лес скрипел. Когти Ллайя-ди-Нерт окрасились золотом. Второй, третий, пятый шаг. «Я хочу, чтобы моя жизнь изменилась», — она ступала по льду осторожно и медленно, думала о правильной формулировке желания, — «хочу свободы. Нет, тоже не то. Хочу смыть эти чёртовы знаки, хочу быть свободной. Хочу жить полной жизнью. Как же мне надоело. Хочу…» Лайса повеселела, слегка повела плечами — до сосны рукой подать. Если всё получится, то она успеет добраться до укрытия. Метки с руки будут смыты, сколько возможностей наконец откроется перед ней. Волна возбуждения прокатилась по телу. Лайса сжала кулак, заставляя себя успокоиться. «Я хочу жить…» Она была почти у цели: один шаг до сосновой ветки, — как громкий хруст заставил её перекатиться на пятки. Но уже поздно: корка проломилась, волна обвила щиколотку, и Лайса провалилась; треснувшая льдина сомкнулась над головой. На её счастье, озеро было неглубоким. Лайса захлебнулась, вода залилась в нос, оставляя на языке горький привкус. Ноги запутались в ткани, потянули вниз. Коснувшись илистого дна, она лихорадочно поплыла к свету. Ладони упёрлись в прочный лёд. Паника усилила давление в груди, сердце забилось сильнее. На долю секунды Лайса поверила: это конец. Какая глупая смерть. Толща не поддавалась. Лёгкие жгло, в ушах шумело; она распахнула глаза, поняв, что всё это время жмурилась, и, когда посмотрела сквозь лёд, ужас выбил крохи воздуха. На неё глядело лицо. Без головы, с руками, растущими из ушей, с ногами от подбородка. Чёрные глаза внимательно следили за тем, как она умирала. Уже теряя сознание, Лайса подумала: дивный морок. Только кто решил забраться в такую глушь, чтобы её зачаровать? Существо приблизилось; на морозном стекле отпечатались ладони — самые обычные, человеческие. На последнем издыхании Лайса ударила в тонкую трещину, и лёд разошёлся. Морок не развеялся; тёплая ладонь перехватила её предплечье, с силой потянув наверх. Воздух обжёг ноздри, когда она, обессиленная, упала в снег. От кашля во рту появился привкус металла, к горлу подступила желчь и откатила назад, опалив грудь. — Всегда восхищался твоим упрямством. Лайса перевела мутный взгляд на говорящего. Прищурилась и сначала увидела огромного мохнатого пса, он супился, тяжело дышал и жался к боку мужчины. Мужчины? Она удивлённо, слегка расфокусированно посмотрела на него. И узнала. Он сидел близко, и, хоть рот кривился в улыбке, в глазах его читалось беспокойство. Лайса оглядела его. Вот почему он напомнил нечисть из книжек: чёрный узор на груди мужской малицы походил на глаза, вшитый капюшон скрывал голову. С холма подул ветер. — И тебе доброго времени, Эрджу. Она огляделась в поисках одежды. Голос прозвучал сипло, но хуже того — её начало знобить. В левом сапоге что-то застряло. Подошва давно прохудилась, и туда постоянно набивались мелкие камешки. Лайса вытащила ногу, встряхнула сапог и высыпала на ладонь вымазанные в иле каменные осколки. Они переливались на свету холодным блеском. Что-то в них показалось ей особенным, и она, не раздумывая, спрятала их в карман платья. Пёс осторожно подошёл ближе. Нависнув над ней, он ткнулся холодным носом в её дрожащие пальцы. — Кстати, о времени. — Лайса увидела, как Эрджу посмотрел за её плечо. — Утро почти наступило. По спине пробежал холодок. Ей не нужно было проверять: утреннее небо ни с чем не спутаешь. Лайса вскочила, попутно натягивая малицу, и чуть не потеряла равновесие. Эрджу схватил её под локоть, свистнул псу, и тот, перепрыгивая камни, взлетел на вершину холма. — Сторожка? — зубы стучали, и Лайса не была уверена, что говорит разборчиво, но сразу же получила ответ. — Далеко, не успеем. Там пещера, — он запыхался, — за холмом. Шевели ногами. Подошва скользила, валуны, словно обиженные старики, кряхтя, норовили сбросить молодёжь с плеч. Лайса снова поскользнулась, накренилась, и Эрджу больно дёрнул её на себя. — Да приди в себя. Держись. Лайса не удержалась и оглянулась. Солнце отразилось в центре кроваво-красной пасти озера — древнее чудовище, мечтающее поглотить светило. Камни вскоре остались позади. Здесь дорога разветвлялась: одна тропинка уходила вглубь леса — по ней пришла Лайса, — другая устремлялась вниз, вдоль замёрзшего водопада. Струи причудливо застыли у земли, создавая хрустальную арку над входом в пещеру. Время дышало в спину. Эрджу ударил пяткой по насту, и тот слегка просел, но выдержал. — Прыгай, — скомандовал он и с разбегу заскользил вниз, балансируя руками для равновесия. Пёс бежал рядом, легко отталкиваясь от снега. Они быстро скрылись в сумраке пещеры. Лайса плюхнулась на бёдра, оттолкнулась руками, помогая себе разогнаться. В животе заныло, когда позади раздался утробный рык. Лайса впервые за последние годы взмолилась Илку-Мусуну о спасении. То ли бог не забывал неудавшихся жриц, то ли ей просто повезло, но она невредимая вкатилась в пещеру. Резко обернулась — проём пустовал — и лишь краем глаза заметила массивную тень зверя. Олень в медвежьем теле, медведь с рогами? Никто не знал, как выглядит Страж времени. Никто из живых. — Смотрю, с годами безумные задумки тебя не оставляют, — Эрджу со смешком помог ей встать. — До сих пор в памяти свежи некоторые… Лайса отряхнула малицу от снега. Подумала: не те ли выходки, когда они залезли на крышу храма, вместо того чтобы обойти его кругом? Или когда прятались битый час в душном сундуке? — Как ты меня нашёл? — она посмотрела на него без улыбки. — А главное, зачем? — Приятно, что ты мне рада. Эрджу стряхнул снег с меха и снял капюшон. Стянул рукавицы и убрал в широкие карманы малицы. Лайса, сложив руки на груди, оглядела его. Шесть зим прошло с момента их разлуки; да только словно виделись вчера. Ещё со времён Дома Молитв она подшучивала: эти лохмы берегли от гребня, чтобы в них гнездились синицы. Сейчас длинные пряди, примятые капюшоном, обрамляли впалые щёки. Приятное лицо сохранило плутовское выражение. Тёмные глаза — южная кровь вымыла северную — создавали мрачное ощущение, которое тут же рассеивалось, стоило Эрджу добродушно улыбнуться. Северяне не любили полукровок. Эрджу всю жизнь был морозным сорняком — крепким и вредным. Пёс вынырнул из темноты, подбежал к хозяину и уткнулся носом в ладонь. Тот ласково потрепал мягкие уши. — Похоже, там есть проход, — заметил он. — Я ужасно голоден, и, на твоё везение, мне есть чем поделиться. Пойдём. — Шагнул во тьму. — Обсудим дела. — Ты, видимо, совсем отчаялась. Эрджу достал из сумы хворост, пучок травы, пару деревянных брусков и огниво. С малых лет детей обучали брать с собой еду, кресало и верёвку. С возрастом человек лишь обрастал вещами, ведь время могло застать где угодно. Лайса сполна заслужила эту насмешку: уйти так далеко от деревни налегке самоубийственно. По пещере гулял сквозняк. Мокрая одежда под малицей липла к коже. Мимо пробежал пёс и уселся недалеко от них. — Как ты меня нашёл? — повторила она, подвинулась ближе, дыхнула теплом на ладони. — Узнал у местных, что ты расспрашивала про озеро, — из камня выбились искры, быстро воспламеняя траву. Эрджу сложил ладони ковшиком, защищая огонь от ветра, и тот быстро распространился на ветки. — Забавно. Разве Омеаль — не дева-ворон из южных сказок? Она вроде свет приносила в лодке? Лайса прикусила губу: вот почему имя показалось таким знакомым. — Но север такой север, — усмешка его вышла грустной, — нам бы только кого хоронить. Эрджу достал из сумы две лепёшки и мешочек с сухой морошкой. — Мёртвая вода, да? А разве не во всех сказках сначала нужно найти живую? Ну, на всякий случай? Слушая насмешки от старого приятеля, Лайса подавила гнев. Ссориться не хотела, просто взяла пару ягод и закинула в рот. — Ну, скажи честно, ты хоть насторожилась? А главное, чего ради? Я размышлял, но так и не придумал, зачем рисковать жизнью, чтобы искупаться в болотце. — Зачем ты меня искал? — Лайса резко его оборвала, желая закрыть тему. Он протянул ей лепёшку, а затем жадно вгрызся в сыроватое тесто. Пёс полез за своей долей, но получил щелчок по носу. Отщипнув кусочек, Лайса пристально смотрела в лицо Эрджу, как он не смотрел в её сторону. Скрывалось ли что-нибудь за насмешкой? Много воды утекло с их последней встречи, но она помнила, что расставались они друзьями. — Мне нужна твоя помощь, — хмуро признался он. Лайса повеселела. — Ах, вот оно что. Ну, для просящего ты хорошо начал, — она закинула остатки лепёшки в рот, откинулась назад, уперев ладони в камень. Ухмыльнулась. — Продолжай, я уже почти согласилась. Эрджу улыбнулся; улыбка была тонкой, словно серп, красивая и острая. — Ну, хвала Четверым, а то я уже решил, что болото из тебя душу вытянуло, — взгляд его потеплел. — Теряю сноровку. Раньше у меня лучше получалось тебя спасать. Лайса поперхнулась. От сильного кашля заболели лёгкие, и, когда она посмотрела на Эрджу, слёзы текли по щекам то ли от смеха, то ли от возмущения. — Надеюсь, ты за помощью не только ко мне пришёл, — она взяла из его рук бурдюк с водой. Смешинки щекотали горло. — Спасать меня… Говорит тот, кого я всю пору послушничества вытаскивала из передряг. — Помнишь, как ты помогла мне бежать из подземелья? Тогда я думал, что тебе перепадёт моих плетей. Но нет. Вышла сухой из воды. Как и всегда. Лайса не помнила. Слишком много прошло с тех пор. Но решила не разрушать возникшее между ними понимание. — Кто-то же должен был за тобой присматривать. Пёс радостно завилял хвостом, перехватив настроение разговора, разыгрался. Не рассчитав силу, передними лапами запрыгнул на плечи Эрджу, и тот повалился наземь. Смех, до того тихий, разнёсся по пещере. В груди растеклось давно забытое тепло. Вспомнилось детство — долгие весёлые годы. В свою пятую зиму Лайса попала в Дом Молитв. Ребёнком её пугали жуткими историями о несчастных сиротах, попавших на попечение к жрецам. За провинности могли жестоко наказать или выгнать в запрещённое время. Когда отец умер и бабка, не мучаясь виной, привела её на порог ближайшего Дома, Лайса была в ужасе. Она не плакала лишь потому, что слёзы иссякли в день похорон. Их встретила строгая женщина — матушка Еване — и, отдав бабке тяжёлый мешочек, увела Лайсу за собой. Пока они шли по коридору, девочка успела оглядеться. Голые каменные стены создавали давящее ощущение и предвещали бесконечную скуку. Матушка распахнула двери, и они оказались во дворе, где играли дети самых разных возрастов. Стайка мальчишек и девчонок перебрасывались снежками, поодаль от них на скамьях общались юноши и девушки. Заметив матушку, все тут же замерли. Послушники остановились и смиренно опустили голову в знак уважения. Лайса ужаснулась, решив, что никогда не опустится до такой покорности. Спустя время она вернулась сюда уже одна, получив все наставления от отца Ясавэйя. «Не спорь, делай что велено, иначе за проказы — плеть, за нарушение правил — десять плетей». «За лишний вдох и лишний шаг, — подумала Лайса, — плетей сто, небось». Во дворе Лайса попыталась вежливо, как только умела, познакомиться с послушниками. Но то ли отталкивала внешним видом, то ли дети были дикими и напуганными, но никто, кроме одного, не протянул ей руки. Только Эрджу. Воспоминание встало перед глазами так ярко, точно не произошло больше пятнадцати зим назад. Лайса подошла к нему со спины, Эрджу, пытаясь увернуться от снежка, её не заметил. Когда она коснулась его плеча, в лицо ему прилетел комок снега. Хохоча, он тёр лицо, смахивая льдинки. И, когда обернулся, Лайса испугалась его чёрных с красноватым белком глаз. Впервые она сталкивалась с полукровкой. — Ну ты и уродина, — хмыкнул он, подбоченившись. Глаза как у зверька — быстрые, внимательные, — оглядели лицо, остановились на левой щеке. Лайса закрыла ладонью родимое пятно. — Но это ничего. Посмотри сюда. Эрджу указал пальцем на свои глаза. — Взгляд демона, — кривая улыбка добавила его виду мрачности. Но Лайса рассмеялась. Лицо Эрджу тут же прояснилось, стало мягче. Он протянул ей руку. — Будем дружить. Так и началась их многолетняя дружба и кошмар для всех взрослых Дома Молитв. Если до того дня Эрджу считался хулиганом, то после жрецы понимали, что виноват он, но уже не так легко могли поймать его на месте преступления. А всё Лайса и её хитрые планы. Добрые, весёлые времена. — Так чем тебе помочь? Лайса смахнула воспоминания, передёрнув плечами. От сквозняка по телу прошла дрожь. Она придвинулась ближе, легла рядом, закинув руки за голову, смягчая ладонями твердость камня. Чужое тепло согревало, мокрое платье под малицей — всё ещё нет. Эрджу наконец поймал игривого пса за уши и прижал к себе. Тот жалобно заскулил, сдаваясь. — Нужно добыть один камень. Он повернул голову, и они столкнулись носами. Лайса замерла: в одном глазу Эрджу — левом — темно-карий разбавляла капля лазурно-голубого цвета. Ещё одна метка полукровки. Эрджу поспешно отодвинулся, а она впервые за встречу смутилась. Вроде сам начал о былых годах, тогда чего дёргался от нее, как от чудовища. — Камень? Она увидела, как он замялся, а затем отвернул рукав: как и у неё, всего две линии-татуировки. — Я нашёл мастера, который готов провести последний этап инициации. — И к какому мастеровому делу ты примкнул? — Ювелирному. Лайса кивнула: вот зачем нужен камень. Иней славился своими искусными мастеровыми: существовало шесть Больших домов, элита, приближённая к Верховному жрецу. Мало что зная об искусстве работы с камнем, она всё же понимала, что найти самоцвет будет не просто. — И как я должна тебе помочь? — Ты же проходила обучение на жрицу? А значит, умеешь наводить… — Эрджу скривился, не закончив. Мороки, поняла Лайса. Ей всегда было интересно, так же ли рьяно верят в своих богов иные народы. В Инее человек должен был беспрекословно подчиняться богу и его жрецам. Илку-Мусун — суровый и справедливый, он заботился и охранял людей севера от войн, голода и болезней. А после трагедии в Соцветии люди лишь сильнее уверовали в силу и мудрость бога. Но за всё нужна плата. Илку-Мусун не просил ничего, кроме веры, но её требовал до последней капли. Каждый пятый день зимницы жрецы проводили ритуал Благодати. Читали добрые проповеди: о мире, о любви, о сплочённости и о едином народе. О том, что все они — дети Отца, а подтверждение тому — снег, что течёт по венам, не позволяя замерзать даже в суровую стужу. Лайса, в отличие от отца, любила посещать храм. В их городе был один — из серого камня, в один этаж над землёй, с широкими круглыми витражными окнами, и тремя вниз. Внутри пахло хвоей и благовониями. В солнечные дни свет в верхнем зале рассеивался и наполнял маленький зал волшебством. Лайсе нравилось слушать жрецов, а после — хор послушников. Лёгкие голоса уносили её вдаль, наполняли лёгкостью. А ещё к ней приходила мама. Садилась на корточки рядом, гладила по голове и шептала о том, что присматривает за ней из ледяных миров Лхо. Правда, папе об этом говорить было нельзя. Чудесное время — детство. Только много лет спустя, став послушницей, она узнала, что жрецы насылают мороки и собирают счастливые эмоции, чтобы отправить их как пищу богу. Лайса поняла это в один день, когда они с Эрджу забрались в комнату к отцу Ясавэйю. Он разговаривал с одним из послушников, а затем в комнате появилась жуткая тёмная фигура без ног и рук, с белками вместо глаз. Послушник закричал, упав на колени, а Эрджу недоуменно повёрнулся к ней — они прятались в шкафу и едва дышали от страха — и спросил: почему Лем кричит? Лайса поёжилась и пододвинулась к огню. Протянула руки, ощущая приятный жар на коже: интересно, хватит ли тепла просушить платье? Она покосилась на Эрджу — тот возился с псом — и потянулась к завязкам. — Отвернись, — попросила, стягивая малицу. — Эй, что ты делаешь? — голос его прозвучал встревоженно. Пёс высвободился и отбежал в мрачную глубину пещеры, похоже, ожидая, что хозяин погонится за ним. Эрджу привстал на локтях. — Не знал, что для наведения мороков нужно оголяться. Это новое послание Илку-Мусуна? Лайса потянула за влажный подол и почти высвободилась из платья, когда до неё дошёл смысл его слов. От шеи по щекам прокатился жар. Демоны. — Отвернись, пожалуйста, — отчеканила, надеясь, что угрозы в голосе достаточно, отбросила платье и быстро накинула мужскую малицу. — Холодно, Эрджу, мне просто холодно. Пёс был волшебный. Стоило ей договорить, как он тут же подбежал и прижался к ней всем телом. Мог он понимать человеческую речь? — А разве… — Эрджу осёкся. Лайса порадовалась, что сейчас не видит его лица. Она растянула платье рядом с костром и подкинула брусок. Огонь жадно заглотил пищу, заискрил, затрещал; повалил дым, по-домашнему запахло пихтой. — Ёнко чуткий, — раздался шелест сумы за спиной. — В отличие от меня, дурака. Держи. Я даже не подумал. Он протянул ей сложенную малицу, и Лайса благодарно выдохнула. Поспешно разделась и натянула на себя просторную рубаху. Ткань закрыла колени. Тёплая подкладка из оленьего меха приятно согрела кожу; голова утонула в капюшоне. Она высвободила и расплела длинные влажные косы; провела пальцами сквозь пряди цвета холодного пепла. Руки никак не доходили их остричь, отросли ниже бёдер, одни хлопоты с ними. Эрджу подсел ближе и щипнул несколько ягодок из мешочка. — Где находится камень? — спросила Лайса. Он неопределённо пожал плечами, заговорил неохотно. — Ты поможешь? Она обернулась и глянула в просвет пещеры. — Не знаю, что молва говорит, но всё ложь. Я не доучилась. Да и практики чуть. Я пыталась найти работу, но меня взял только лекарь. И тот всю зиму заставлял кипятить снег. — До сих пор злость брала за собственную глупость. — Ну, чему-то ты научилась? Эрджу встал и потянулся. Вспомнилось, что он едва мог усидеть за столом во время проповедей и уроков, всё время вертел в руках то верёвку, то веточку, дёргал ногой. Иногда вскакивал, за что обрушивал всё раздражение матушек и жрецов. А после вылетал соколом и носился по коридорам храма, как умалишённый. Сейчас он дошёл до ледяного свода, остановился, вглядываясь в утреннее небо, и вернулся. Спрятал руки в карманы. — Ты не ответила. Лайса нахмурилась. — Чему-то — да. Когда Лайса поняла, что мир не такой, как она осознавала, её целью стало отделить реальность от мороков. Многие годы послушничества, благодаря Эрджу, она училась замечать, что перед ней иллюзия. Спустя несколько лет она поняла, что морок неплотно соединяется с тканью реальности и, если поискать, то можно найти брешь. И если надавить на неё, то — пшик! — всё исчезнет. А проучившись несколько зим на жрицу, она научилась вытаскивать из мыслей людей те осколки, которые застревали после обрядов. Поэтому она почти не врала. Разговоры и правда помогали. Лайса не совсем понимала, почему он решил разыскать её, но была благодарна за спасение. Хотя никто его, конечно, не просил. Когда они вернутся в деревню, она обязательно расплатится. В комнатке припрятаны монеты, накопленные за пару лет странствий. Никто ещё не отказывался от денег. Она провела рукой по лицу, и взгляд зацепил выбитые чернильные знаки татуировки. Узор оплетал кисть дважды. Знак неоконченной инициации. Нет третьего ряда — нет тебе ни уважения, ни достойной работы, ни союза. Для мира ты вечный ребёнок. Или безумец. Мёртвая вода ничего не изменила. Сказка оказалась ложью. Или она ошиблась в ритуале? До дерева она так и не дошла. Стоило попробовать ещё раз. — Понятно, — Эрджу стоял против света, не разгадать, о чём он думал. — Мы можем просидеть здесь до наступления дня. Или… Он свистнул, и пёс, лежавший у ног Лайсы, вскочил и подбежал к нему. — Можем пройти через пещеру. Она сквозная. Лайса удивлённо посмотрела во тьму. На картах этого не было. — Пойдём, — она встала. — Ты можешь не провожать меня. Просто расскажи, как пройти, и расстанемся здесь. — Понимаю, что тебе хочется улизнуть на моей лодочке, но придётся тебе ещё немного потерпеть моё общество. Лайса замерла, вновь ощутив смешинки в животе. В груди вновь потеплело. Она быстро стряхнула наваждение, подняла платье и фыркнула. — Пойдём.

***

Не успели они пройти и десяти шагов, как ход в пещере начал сужаться. Эрджу шёл впереди, освещая путь факелом, который соорудил из остатков костра. Лайса, неспешно следуя за ним, размышляла, что, если бы он пустил её вперед, она уже давно добралась бы до деревни. Много столетий назад Ки-теш создали четыре бога. В обмен на служение они даровали народам силы. Так, люди северных земель, названных Иней, обладали жизнестойкостью, острым зрением и легко переживали суровые морозы благодаря горячей крови. Полукровки считались проклятыми и приравнивались к низшим демонам, живущим на последнем, седьмом, слое льда в царстве Лхо. Боги не смотрели в их сторону, лишив их благословения. Бабка любила рассказывать: сделано так для того, чтобы нежеланные дети быстрее умирали. Лайса злилась, слушая её объяснение; злилась на нарушающих закон: как можно подвергать опасности своё дитя? Злилась даже на полукровок, представляла их уродливыми и мерзкими, как трёхглазых и горбатых эе, духов-покровителей местных гор. За последние несколько зим она встретила нескольких полукровок. Но никто, как и Эрджу, не обладал отталкивающим видом, а вот склонностью к скрытности — да. Дружба с Эрджу смягчила гнев Лайсы. Благодаря ему она узнала, что полукровки — обычные люди с той разницей, что кровь возьмёт слабость рода, а не силу. Эрджу постоянно мёрз, едва видел в темноте, а тонкий слух частенько доводил до головных болей. Но самое поразительное: его не брали мороки. Никогда. Жрецы что только ни делали: однажды посадили в темницу в надежде, что это раскупорит детское сознание. Но ничего. Это случилось в первый год её пребывания в Доме Молитв. Они только попривыкли друг к другу, играли во дворе в снежки и лепили стражей времени с другими послушниками, как Эрджу пропал. Лайса так испугалась, что днями не отставала от матушек, ходила хвостиком, настойчиво спрашивала: куда пропал, как ушёл, что случилось? А когда, спустя пол-луны, он появился в столовой, с посеревшей кожей, запавшими глазами, напомнив дикостью волчонка, Лайса очень разозлилась. Она подошла к отцу Ясавэйю и молча стукнула кулачком — какая сила у маленькой девочки? — рядом с полной миской еды. Брови старшего жреца поползли вверх, он не успел даже рта открыть, когда подоспевшая матушка уже утаскивала Лайсу вон. Первое суровое наказание — три дня в темнице без еды. Но не последнее. Та ситуация их окончательно склеила. Дружили крепко, с обидами и склоками, но общий враг объединял. Пёс шмыгнул рядом, чуть не сбив её с ног, и понёсся вперёд. — Ёнко — значит «спасённый», — заметила Лайса. Малица грела, живот довольно урчал, хотелось поговорить. За последние четыре зимы она стала болтливой, совсем не похожа на ту девочку из Дома Молитв, хмурую и молчаливую. — Это имя дал не я, но ему подходит, — Эрджу нагнулся и пролез под каменным сводом. — Тут скользко, будь осторожна. Лайса последовала за ним и оказалась в просторном гроте. Здесь разлилось пещерное озеро и кончался удобный ход для пешего пути. К выбитому куску камня была привязана лодка-калданка. Эрджу легко запрыгнул внутрь и обернулся к ней. Протянул руку. «Нет, — с ужасом подумала Лайса, — ни один демон не заставит меня сюда забраться». Но вместо этого шутливо заметила: — Где ты её достал? Не видела, чтобы местные продавали такую рухлядь. Эрджу прищурился, накинул капюшон, и его лицо скрыла тень. Ёнко крутился у камня. Лайса задумалась: втроём их лодка точно не выдержит. — Город, откуда я пришёл, стоит у моря. Там даже детей учат делать маленькие калданки. — Так ты сам её сделал? — удивление в голосе вышло совсем явным, и она осеклась. — Так ты идёшь или вплавь? Льда, здесь, конечно, нет, но вдруг ты научилась ходить по воде. На щеках заалел румянец: что же, она заслужила и эти насмешки. — Тут маловато места, — заметила она, рассеянно поглаживая длинный чёрный мех пса. Тот радостно гавкнул. Эрджу свистнул, Ёнко ловко спрыгнул в воду, проплыл до ближайшего выступа и выбрался на тонкую, неудобную для человека, каменную дорожку, тянущуюся вдоль пещеры. Подойдя к границе с водой, Лайса робко осмотрелась. — Ты ведь делал её под себя? Значит, на мой вес она не рассчитана. — Хорошо, ты, похоже, хочешь составить компанию Ёнко, — он потянулся за тонким веслом, похоже, вырезанным из того же дерева, что и лодка. Вот упёртый демон. Лайса шумно выдохнула и ступила на днище лодки; та накренилась в сторону. Страх снова оказаться в воде заставил цепко ухватиться за рукав малицы Эрджу. Лодку сильнее зашатало. — Демоны, Элоиса, — он усадил её на сиденье и сел напротив. — Тише. Понимаю, любой девице нравятся, когда её спасают, но… Лайса перегнулась через бортик, набрала горсть воды и брызнула в его сторону. Использовать её первое имя довольно смело. — Давно ты стал таким едким? — поинтересовалась она. Эрджу обтёр лицо ладонью, отвязал верёвку от камня и взялся за вёсла. Остальной путь они провели в молчании. Лайса глядела по сторонам, но, кроме пугающих сталактитов, свисающих до самой кромки мутной воды, смотреть было не на что. Лодка мерно рассекала озеро, разгоняя вокруг рябь волн. В голове жужжала мысль: надо попросить прощения. В конце концов, это же она была всегда разумнее и отходчивей, но Эрджу заговорил первым. — Я спас Ёнко зиму назад. К мастеру частенько захаживал мужик. Он работает на псарне у нашего старейшины. Какой-то дикий дед, скажу тебе, — он обернулся, отплывая от каменного островка на пути. — Хотел вывести волшебного пса. Чтобы и недруга повалил, и скакал, как олень, и на медведя бесстрашно шёл. Лайса с интересом слушала, смотря на виляющий чёрный хвост: пёс бежал по левую руку от них, легко преодолевая препятствия и пролезая в самые узкие щели. Она пыталась угадать, о каком городе речь. — Из нового приплода выжил только один щенок. Мужик его натаскивал, натаскивал. Частенько жаловался мастеру, что всё без толку, и грозился утопить. Я слушал, конечно. Куда денешься из мастерской? Но не думал, что… — Лодку начало заносить течением и Эрджу замолчал, выправляя направление. — А потом шёл ночью и вижу — мужик на реке с мешком. А мешок шевелится. — Так ты его спас? — Как видишь, — он свистнул, и Ёнко, убежавший достаточно далеко, залаял. Лайса подумала, что было в их взаимодействии нечто знакомое и одновременно чуждое ей. — А с мужиком что сделал? — Не трогал, — буркнул Эрджу, и Лайса опять подумала, когда он успел заслужить столько её недоверия. Говорила с ним, словно пыталась постоянно уличить. — Расскажи, как ты живёшь? Кто твой мастер? Эрджу хмыкнул. — Интересно, ктотвоймастер, раз отправил тебя за смертью налегке. Беседа зашла в тупик. Лайса упёрлась локтем в колено, положила подбородок на кисть, вздохнула. Вскоре показался свет. Солнечные лучи освещали грот, подсвечивая зелень кристально чистой воды. Лодка подплыла к границе тени. Эрджу стянул капюшон и приложил ладонь ко лбу, вглядываясь в небо. — Солнце ещё не дошло до зенита. Значит, ещё два часа запрещённого времени. Вдали показался каменистый берег, над высоким холмом струился дым: деревня недалеко. Лайса припомнила на картах гору с пещерой, вспомнила, как отмела этот путь сразу. Гора — опасное место, особенно в одиночку. Взявшись за вёсла, Эрджу направил лодку к ближайшему каменному выступу. — Местные верят, что в пещерных водах живут волшебные змеи. Лайса отклонилась, когда мимо неё промчался Ёнко и, подбежав к Эрджу, чуть не прыгнул в лодку. Тому пришлось двумя руками оттеснить его на землю. Пёс лизнул хозяина в щёку и помчался на освещённую площадку. Солнечный гребень прочесал шерсть, среди черноты на боку показалось медное пятно. Лайса позавидовала ему: животных не брало правило времени и границ, куда ни пойди — они везде свободны. Эрджу пришвартовал лодку к камню, выбрался первым и протянул Лайсе руку. — Змеи… — продолжила она, когда с облегчением почувствовала твердь под ногами. — Поедают дев и хранят на дне драгоценный клад. — Змеи в Инее? — послышался скептичный смешок. — Ты хоть представляешь, как они должны выглядеть? Что это вообще такое? — Ну, если бы ты читал книги, — Лайса уселась рядом с тонкой полоской света, посмотрела на Ёнко, охотящегося за бликами в воде. — То знал, что змея такая длинная… — Хорошо, допустим, — он резко перебил её, положив между ними суму, и сел. — И как они должны выжить в холоде? — Есть поверья про пещерных змей, которые живут под землёй. Там же теплее. — Ты, похоже, сильно увлекалась сказками. Лайса обернулась, скрестила руки на груди. — Раньше тебе нравилось слушать про сокровища. — Я был ребёнком. А ты, похоже, им и осталась. Ложись спать. Вот же упрямый олень. На языке вертелось язвительное, хотелось ужалить или попробовать сменить снисходительный тон на добрые шутки. Эрджу свистнул Ёнко, и тот молниеносно примчался, тяжело завалился между ними. Поймав раздражённый взгляд Лайсы, Эрджу, извиняясь, пожал плечами. — У меня кончился хворост. Придётся спать так. Лайса удивлённо открыла рот, но тут же закрыла: он серьёзно думал, что её злость направлена на его заботу? Она непроизвольно усмехнулась. Эрджу нахмурился и, похоже, поняв её по-своему, отодвинулся. — Мне тепло, Ёнко тебя согреет. — Интересно, — Лайса поглубже погрузилась в капюшон и прижалась к меховому боку пса. — Никогда не думала, что это случится. — Что? — Мы и правда изменимся.

***

— Куда ты пропала? — зычный голос Мерене разнёсся по всему двору. Из хлева появилось круглое девичье лицо, глянувшее, на кого кричит хозяйка дома. Лайса вздохнула. Помахала рукой Хадко, и та юркнула обратно. С лестницы сбежала невысокая крепкая женщина в яркой меховой парке. Волосы наспех убраны в шапку, а пёстрые узорчатые полоски с бусинами на концах разметались по плечам. Мерене, хозяйка дома, встала перед Лайсой, уперев руки в бёдра. Грозно втянула подбородок. Лайса, на голову выше женщины, поклонилась. — Ушла, значит, в ночь, и всё нет, — низкий глубокий голос нарастал. — Смотрю, не возвращается. Промежуточное ушло, а её всё нет. Ну, я давай молиться Илку-Мусуну. Да бог-то бог, да сам не будь плох. Созвала всех, говорю, где девка, куда пропала. Все вещи на месте, — Лайса открыла рот, но Мерене не дала перебить. — Смотрю, штаны на месте. Думаю, совсем сдурела. Куда в холодину-то нашу без штанов? Позади раздался смешок. Лайса скривилась. — Так… куда ты, оленья мать, запропа... А это кто? Ты кого сюда привела?! Лайса сдержалась, чтобы не закрыть уши. Всё это вызывало неприятные воспоминания. Сердце забилось чаще. Мерене жёстко отодвинула её в сторону и впритык подошла к Эрджу. Поднялась на носочки. Ну, не женщина, подумала Лайса, а куница — смотри, да не заглядывайся, прыгнет и вгрызётся в горло. Эрджу не двинулся с места, только руки сложил перед собой, словно создавал преграду между ними. — Это кто? — Мерене повернулась к Лайсе, схватив Эрджу за рукав малицы. — Мой друг. — А что с ним? — она тыкала в него рукой в перчатке. — Какой-то странный вид у него. — Меня зовут Ээмели, хозяйка. — Он с приморья, что ли? — перебила Мерене, повернулась. — Я его не пущу. У меня тут одни девицы. Смотри, какой олень, на привязи не удержу. Стоявший рядом Ёнко залаял. Эрджу нахмурился, посмотрел на него и высвободился. — Хозяйка, — Лайса примирительно подняла руки, — не серчай. Друг мой скоро уйдёт, но ему нужно где-то переждать вечер. — Пусть в деревню идёт, к мужикам, — а затем едва слышно добавила: — Если мужики его, такого-сякого, примут, а то ходят тут смешекровки. Лайса оглянулась в надежде, что эти слова не долетят до Эрджу. Тот сидел на корточках возле пса и рассеянно его гладил. Неспокойный взгляд бегал по двору, словно он что-то искал. Она обернулась, но ничего нового не увидела: пара дев гребли снег, из хлева вышла Хадко с тяжёлым ведром наперевес. Мерене грузно поднималась по лестнице. — Тебе и правда лучше в деревню, — сказала она. — Хозяйка строга к мужчинам. Говорят, муженёк её бил, пока не помер. Теперь она серчает на всех. — Мне нужна твоя помощь. Возьми вещи, и пойдём со мной, — Эрджу продолжал шарить взглядом по двору. — Эрджу, — произнесла Лайса, голос — молоко с мёдом, вложила всё своё умение к успокоению. Присела рядом, опустила ладонь на голову пса, — я не смогу помочь. Говорю, не умею ничего толком. Поищи кого другого. Ты с кем-то общаешься? «И не на руку мне тебе помогать, — подумала она. — Ты, значит, инициацию пройдёшь, а меня, как железо, ржа съедает. Не быть тому. » — Нет, — он мотнул головой. — Если тебе нужно подумать, думай. Я вернусь ночью. Он поднялся. Лайса пошла за ним, чтобы проводить до ворот, как дверь Девичьего дома вновь отворилась. На пороге стояла Мерене с девчушкой на руках. Бледная, как снег, она сбежала с лестницы и протянула малышку Лайсе. — Вот беда. Утром ходили в храм, а сейчас захворала дочь у Нэнке. Бормочет что-то под нос. Грозный вид растаял, теперь перед ней стояла пожилая испуганная женщина. Малышка шести зим от роду, словно тряпичная кукла, завалилась на бок, замедленный взгляд её уставился в пустоту. Лайса жестом приказала сесть. Взяла девочку за руку — пальцы ледяные, кожа серая, дыхание лёгкое-лёгкое, а в глазах ужас. Лайса глубоко вдохнула. Рядом неожиданно появился Ёнко и пристроился у ног Нэнки, та испуганно дёрнулась вбок. Пёс глухо зарычал и прижал уши. — Тише, тише. Так, — она массировала крохотные пальчики девочки, а затем положила ладони на худые коленки, принялась постукивать в мерном ритме. — Слушай меня… — Еля, — подсказала Мерене. — Еля, я знаю, ты меня слышишь, — спокойно произнесла Лайса, ловя пустой взгляд девочки, — то, что ты видишь. Как оно выглядит? Девочка моргнула, выходя из оцепенения, и сфокусировалась на Лайсе. — Ты… — произнесла одними губами. — Тоже его видишь? Она ткнула за спину Лайсы, та обернулась, и ей показалось, что она указывает на Эрджу. Но, когда он отступил, Еля продолжала указывать в пустоту. — Что ты видишь? Расскажи мне. — Дедушку с бородой. Лайса взмахнула рукой, делая плавное движение в пространстве между ними. Пускай мороки у неё не выходили, ведь она не доучилась, но сделать небольшую иллюзию из того, что видела девочка, могла. — Говори, говори, — подбодрила Лайса — Большой, и зубы как у волка, — девочка словно выходила из сна и с каждой фразой оживала. — Волосы длинные. А глаза злые и чёрные. И пахнет… — Она закрыла ладошками нос, и слова прозвучали глухо, — кровью. Перед Лайсой появился призрачный силуэт деда, отдалённо напоминавший зверя. Она разомкнула ладошки девочки и заставила посмотреть. Та окинула взглядом фигуру и закивала. — Сказал, — наклонилась и доверительно прошептала, — когда все уйдут, он сожрёт меня. По спине побежали мурашки. Лайса тут же напомнила себе, что это морок, просто морок, и ребёнку нужно помочь. — Юёры, — прошептала Мерене, глазея на иллюзию. Ёнко залаял сильнее и зарычал на образ деда. — Еля, — Лайса привлекла внимание девочки. — Как победить юёра? — Ну… — Она задумалась. Выглядела девочка уже намного спокойнее, живее, на бледных щеках выступил румянец. — Мама говорит, что оборотень умрёт, если найти самое чистое серебро и ударить им по сердцу. — Чудесно, давай представим это? Лайса не знала и половины сказок, которые передавались из уст в уста людьми в деревнях, и каждый раз радовалась, что на любое чудище найдётся оружие. — А как это? — Просто подумай, и это появится. Еля кивнула и зажмурилась, свела брови на переносице. Рядом с дедом появилась тонкая иголка с большим ушком. Лайса каждый раз с интересом наблюдала за тем, на что был способен человеческий ум. У кого-то разворачивались сцены, кому-то хватало шутки и смешка, чтобы сдуть страшное чудище из головы. Еле понадобилась игла, которая прошила страшного оборотня, и тот с беззвучным криком рассыпался в прах. Глаза у девочки окончательно прояснились. Она закрутилась на коленях у Мерене, пытаясь выпутаться из объятий. — Можно, можно, я уже пойду? Стоило хозяйке дома ослабить хватку, как девочка тут же соскользнула и понеслась по сугробам к другим девицам на дворе. Ёнко успокоился, встал и подбежал к Эрджу, который задумчиво смотрел на происходящее. Интересно, а что он видел? Просто испуганную девочку и двух женщин, шепчущих ей успокоение? Мерене, шатаясь, встала. Шапка слегка съехала набок. Она посмотрела на Лайсу, затем бросила хмурый взгляд на Эрджу и махнула рукой. Распрощались и договорились встретиться ночью, хотя Лайса знала, что её ответ не изменится: помогать она не собиралась. Поднялась в комнату, стянула малицу, бросила на кровать так и не просохшее до конца платье. Натянула шерстяные штаны и рубаху на меховой подкладке. Долго вычёсывала распущенные волосы, успокаивала мысли. Слишком много всего за короткий день. Она не понимала, что беспокоило больше — собственная глупость или прошлое, заглянувшее в оконце. Уложила косу кольцом в обод на голове. Взгляд зацепился за отражение в медном тазу. Скользнула привычно по выцветшему синему родимому пятну на левой щеке, тянувшемуся от виска до подбородка. Провела пальцем по выбитому на шее кольцу татуировок — знак обучения на жрицу. Как и на кистях, оборванному, незаконченному узору. Натянув поверх плотное шерстяное платье, она спустилась вниз. Дверь распахнулась, и с мороза, проносясь сквозь сени, в дом вбежала Еля, прижимая к груди тканевый кошелёк. Понеслась на второй этаж. Несколько женщин, всех имён Лайса не знала, поздоровались с ней, проходя мимо. Она заметила в окне Нэнке, мать Ели. Та стояла у ворот и точно говорила с кем-то. Лайса удивилась, но отвлеклась на оклик, пошла помогать на кухне. В Девичьем доме без работы не останешься. Мерена не любила обращаться к мужикам из деревни, поэтому брала к себе женщин всех возрастов, сильных и трудолюбивых. Лайсе поначалу отказала, как и другие, увидев отметины на кистях, но затем махнула рукой, мол, любые руки в помощь. Девка ты крепкая, пускай и без знаков. Лайса прожила здесь неделю до того, как отправилась в путь к озеру. Всегда приходила на помощь, старалась за троих, пыталась отплатить добром. Вот и сейчас, найдя хозяйку, спросила, чем помочь. Та быстро нашла ей дело, и до наступления переходного времени вместе с другими девушками она пряла шерсть и помогала на кухне. Когда в первые два часа ночи Эрджу не появился, Лайса обрадовалась. Одумался, хвала Илку-Мусуну! Но счастье продлилось недолго. Вошла на кухню, где трапезничали жительницы дома, и Мерена проворчала, что в сенях ждёт её дружок. Эрджу, чуть распустив ворот малицы, устроился на скамье. Ёнко за порог не пустили, и без своей собаки он казался куда менее внушительным. Его пальцы привычно крутили верёвку, накладывая петли и завязывая узлы, — это занятие, Лайса помнила, успокаивало друга ещё с детства. Рукава рубашки слегка задрались, обнажая две синие татуировки-браслета на предплечье. На руках Мерены узоры походили на звёзды, по которым её безошибочно узнавали как хозяйку Девичьего дома. На указательном пальце правой руки выделялся перечёркнутый синий треугольник — вдовий перст. Дом служил прибежищем для всех несчастных: таких же вдов, страждущих, сбежавших от жестоких мужей, и девиц, которые ещё не успели повидать свадебного венца. Даже для Лайсы, что ни олень ни рыба. Узоры на коже женщин рассказывали их историю. Здесь нашли своё прибежище ткачихи и помощницы, кто выделывал шкуры; нянюшки и служанки при богатых дворах. Лайса заметила у одной сложный узор, охватывающий всю шею. Он указывал на статус богатой невесты — девицы, судьба которой предопределена при рождении. «Рабыня, такая жизнь, хуже смерти»,—бормотала родная бабка, когда видела таких на ярмарках. Длинные рукава шерстяного платья скрывали знаки профессии девицы. Каждое движение—утончённое, как у лебёдки из старых сказаний,—выдавали в ней воспитанницу богатого дома. Очевидно, она была здесь не случайно. Бежала от жениха? Пряталась от судьбы? Лайса вновь глянула на свои татуировки и вздохнула. Даже невестой неведомого мужа лучше, чем никем. — Так, значит, ты ходишь под ювелиром, — присев рядом, сказала Лайса. Эрджу вздрогнул и опустил рукав. Обернулся к ней. Это уж совсем обидно, насупилась она. — Как ты к нему вообще попал? Я думала, они с храмовыми не якшаются. — Ну, так вышло, — он напряжённо пожал плечами и продолжил вязать узлы. Пальцы двигались так ловко и быстро, Лайса смотрела на них с восхищением. — Я мало чему могу помочь, правда. — Девочке это помогло. — Но разве помогло бы в том, о чём просишь ты? — она коснулась косы. — Может, дело в том, что прошу я? — Эрджу, перекрутив петлю, затянул. Вышел сложный красивый узел-цветок. Лайса открыла рот для спора. — Поищу в другом месте. Он встал, бросил узел в карман штанов. Посмотрел спокойно на закрытое ставнями окно. С грустью Лайса подумала, что расставание выходит горьким. Только встретились, а сцепились хуже снежных котов. Со второго этажа донёсся крик ужаса, так ревёт медведица о медвежонке. Сердце мгновенно вмёрзло в грудь. Лайса метнула испуганный взгляд на Эрджу, он распахнул дверь и вошёл в жилое помещение.Нэнке, широкобёдрая высокая женщина, припадая на ногу, почти скатилась с лестницы. В руках её покоилось бездыханное тело Ели. — Что ты наделала! — завопила она, бросаясь на Лайсу. — Что ты сделала с моим ребёнком? Эрджу подскочил к женщине и встал между ними, расставил руки. Слёзы залили лицо Нэнке. Она вздёрнула ладони, и тело девочки, словно тряпичная кукла, повисло в её руках. — Что ты наделала? Еля… Еля… ты убила её! Ещё утром она была живая, весёлая, а потом ты… ТЫ! Нэнка завыла и бросилась на Лайсу, но Эрджу перехватил её за плечи, оттеснил, и та неловко выпустила ребёнка. Тело Ели повалилось на пол, ноги перекинулись через голову. Сквозь приоткрытую щель меж век виднелся белок в паутине сосудов. Тем временем Эрджу резко схватил Нэнке за руку и потащил к двери в кухню. Втолкнул её внутрь, и она упала в руки растерянных женщин, среагировавших на шум. Не теряя времени, схватил стоящую рядом лавку и подпёр дверь снизу. На секунду замер, словно раздумывая, и полез в карман. Вытащил моток верёвки. Ловко обвил ручку, потянул верёвку вниз и в два быстрых движения крепко затянул петлю на ножке лавки. На всякий случай закрепил ещё один узел, проверяя натяжение. Дверь слегка дрогнула — кто-то тянул на себя, — но не поддалась. Эрджу ушёл в сени и через мгновение тут же вернулся, волоча ещё одну лавку. С усилием водрузил её сверху. Он отступил на шаг и вытер ладони о штаны. Лавки перекрыли дверь так плотно, что даже сильный удар вряд ли бы её сдвинул. — Начинаю верить в твою бесталанность, — хмыкнул он. Лайса оцепенело смотрела на дверь. Этого не могло быть. Никто никогда не погибал от разговоров. А иллюзии даже не могли причинить вред их владельцу, ведь это просто фантазия, сон из головы. Бессмыслица. Послышалось несколько женских голосов. В дверь заколотили кулаками. Эрджу, осознав, что дверь долго не выдержит, схватил Лайсу за руку и метнулся к выходу, но крик снаружи заставили его остановиться. Лайса открыла ставни, увидела, как Нэнке выпрыгнула в сугроб из окна столовой. — Демоны раздери, — прорычал юноша. Подбежав к входной двери, он быстро перевязал ручку, затем натянул вторую верёвку к лавке уже в сенях, чтобы усилить блокировку. Его взгляд лихорадочно метался по стенам, задержался на лестнице. Мысли Лайсы текли медленно, словно мухи в янтаре. Она неуверенно кивнула. — У тебя в комнате есть окно?— спросил Эрджу, подошёл к ней и сильно встряхнул. — На втором этаже. — Надеюсь, ты перестала бояться высоты. Они бросились вверх по лестнице, едва успевая переставлять ноги. Лайса влетела в комнату и застыла на месте, растерянно оглядывая беспорядок. Вещи были разбросаны повсюду, словно вихрь пронёсся. С чего начать? Эрджу, казалось, повеселел. Схватив её суму, он бросил внутрь сапоги, платье, шапку, несколько книг, гребень и умывальные принадлежности. — Эй, что ты делаешь? Это же мои вещи! — возмутилась Лайса. — Если продолжишь стоять истуканом, они тебе больше не пригодятся, — усмехнулся он, уже перекидывая суму через плечо. Эрджу подошёл к окну, распахнул ставни, впуская внутрь колючую морозную ночь. Лайса сорвала с ближайшего стула малицу и подошла ближе, чтобы посмотреть, что он затевает. Эрджу выглянул наружу, оценивая задний двор. Внизу стояла собачья упряжка — две пары пушистых собак с приоткрытыми пастями смотрели вверх, прямо на них. Долетали крики, но, похоже, все остальные собрались у центрального входа. Эрджу тихо свистнул, и из-за угла, будто вихрь, вылетел чёрный пёс. Ёнко. — У меня есть хорошая и плохая новость, — протараторил Эрджу, чуть сглатывая слова, уже наполовину выбираясь из окна. Лайса дёрнула его за рукав малицы, пытаясь удержать. — Хорошая: упряжка наша. Плохая: прыгать выше, чем хотелось бы. Она взглянула вниз, и её живот скрутило от страха. Под первым этажом располагался хлев. Высота казалась непреодолимой, а снег ненадёжным. Её передёрнуло. — Жду внизу, — бросил Эрджу и исчез в ночи. Лайса увидела, как он упал в сугроб, приглушённый звук падения вскоре сменился движением. Эрджу махнул ей рукой и быстро скатился с холма. Лайса осталась одна. Дрожащими пальцами вцепилась в ставни. Сердце колотилось так яростно, что, казалось, стук разносился эхом по всем ярусам Лхо. — Дыши, — прошептала она. — Просто дыши... Лайса, осторожно вытянув ногу, высунулась наружу и посмотрела вниз. Голова тут же закружилась, перед глазами поплыло. Мир вокруг будто сместился. Ноги стали мягкими, как талый снег по весне, а руки вспотели, несмотря на морозец. Снизу донёсся резкий лай Ёнко. — Прыгай! — громким шёпотом приказал Эрджу. — Элоиса, ну же. Лайса зажмурилась, пальцы судорожно сжимали ставни. Она услышала как внизу раздался грохот падающих лавок. И сделала шаг в пустоту. В полёте её охватил неконтролируемый ужас, крик вырвался из горла. Лайса сжалась, готовясь к худшему. Воздух обжигал, сердце, казалось, вот-вот разлетится. Она упала в мягкий глубокий сугроб, снег засыпал лицо. Скатившись вниз, Лайса замерла, лёжа на животе, решив, что теперь она останется здесь навсегда, похороненная под белом покрывалом. Мимо пронёсся Ёнко, за ним сани с упряжкой собак. Лайса вскрикнула от резкого рывка: Эрджу перехватил её за талию и помог сесть. — Вперёд! — его голос громом прозвучал над ухом. Эрджу усадил Лайсу в сани перед собой, обхватил одной рукой и прижал ближе — сани, явно рассчитанные на одного, скрипнули под их весом. Собаки рванули с места с такой силой, что Лайсу отбросило назад, и она вжалась спиной в его грудь. Мельком оглянулась, пока сани набирали скорость. За спиной оставался Девичий дом.