Ad infinītum

***

      Дмитрий с Харитоном были одними из покровителей наук. Ведь наука обладает столькими областями и сторонами, что одно божество не способно справиться. Требуется, чтобы каждая часть получила внимание. В их прекрасном мире, а точнее пространстве, всегда царила весна. Они буквально обитали в цветущем лесу и бескрайних душистых полях. Повсюду были расположены белые камни разных размеров, поверье гласило, что это остатки рухнувших храмов небес. Почему-то все уверены, что они были ещё выше. Что у божеств была своя цивилизация, которая пала. Ведь божества поддались искушению почувствовать, а это никак не допустимо. Dura lex, sed lex. Как творить судьбу низших существ с непредвзятостью, если будешь чувствовать? Таким образом их славный город пал, но некоторые боги смогли сохранить своё первоначальное состояние. Они-то и остались сверху, в то время как павшие стали странными существами с кучей потребностей и неисчесляемым количеством эмоций и чувств — людьми.       Обычно божества обращались друг к другу только в вежливой форме, но некоторые коллеги по цеху, а точнее области, порой переходили на менее формальный образ общения. — Почему покровитель театра так себя ведет? У него странно блестят глаза и подозрительно красные щёки… — Дмитрий хмыкнул и повернулся к собеседнику, невольно приподнимая по очереди плечи.       Действительно, Виктор в последнее время стал гораздо ярче по сравнению с другими. Божество как будто металось среди полей в поисках чего-то. Как-то раз Дмитрий видел, как тот бежал. Это было странно: здесь никто никогда никуда не торопится. А тот мчался со всех ног и улыбался. Также его внешний вид потерпел изменения: привычная белизна кожи уступила цвету. Короткие лёгкие одежды он сменил на длинные так, чтобы узоров на его теле не стало видно. Это было крайне странно, ведь узоры на теле божеств — это их знак и отражение сущности. Именно у божеств красивые белые орнаменты, а у людей такого нет. Сошли давным давно. — Ты не знаешь? Он поддался греху ощущений, идиот ещё тот, теперь его точно свергнут с небес на эту Землю, — Харитон цокнул, показательно закатывая глаза. — Не завидую ему, а он ходит топорща хвост и доволен. — Suum cuique, — в такт ответил Дмитрий, оглядываясь через плечо.       Там снова был он. Покровитель театра стоял вдали и смотрел странным взглядом. Они редко общались и практически не пересекались, хотя раньше вроде бы и ладили. Теперь тот стал выглядеть иначе и вести себя тоже. Вначале он контактировал со всеми, но от него старались держаться подальше и он ушёл. Изгнанник бродил вокруг да около, иногда пытаясь рассказать что-то, как он считал, важное. Его не понимали, его боялись и он предпочёл гордое одиночество. Дмитрий невольно засмотрелся на того: ощущается сила и независимость. Что-то в этом было.       У Виктора было ещё время: ежегодный суд состоится ещё только через несколько недель, но он не торопится исправлять ситуацию. Он сказал ему и так хорошо, когда на общем собрании ему предъявили претензию. Суд проводится раз в год, иногда он открывается и сразу закрывается из-за того, что никаких вопиющих случаев не произошло. А очень редко бывают долгие заседания… — Не общайся с ним, мало ли тебя захотят проверить, не хочу проблем тебе, — раздалось сбоку и Дмитрий был вынужден оторвать взор от подвергшегося греху. — Он интересен… Я хочу узнать что же его подтолкнуло к этому, — признался он, невольно обхватывая ноги руками, проверка его не пугала, он правила не нарушал. — Это незачем. Нам это не нужно! Наши принципы холод, отстранённость и безразличие, — заметил Харитон, качая головой. — Да, ты прав, нам это не нужно, — Дмитрий чуть приподнял уголки губ, не догадываясь насколько его жажда интереса неутолима.       Несмотря на предостережение и общий настрой, один из покровителей наук всё же рискнул подойти к отверженному. Он знал, что это чревато последствиями, но разве это останавливает? Виктора и так скоро не станет, хочется узнать больше. Собеседник стоял спиной, точнее он присел, как только услышал чужой голос, как будто что-то в траве его завораживало. — Почему? — вопрос был краток и не требовал разъяснений, оба понимали что к чему. — Я же вдохновитель и покровитель театрального искусства. Люди играют настоящие и лживые эмоции каждый день. Я захотел узнать, чему же я покровительствую, что я им дал… — обречённый усмехнулся, поворачиваясь к нему. — Как же мы можем звать себя божествами и не иметь понятия о том, что дали человечеству?       Дмитрий невольно задумался: резон в словах Виктора был. Он никогда не размышлял, что и как с этими созданиями внизу. Его дело творить, его дело подарить им будущее. Не так ли? Он любил своё дело, если божества умеют такое. Только вот подобные мысли никогда его не посещали. Он жил в прекрасной неге незнания и счастья. — К тому же мне до низвержения предстоит ещё суд, — внезапно заметил Виктор, немного покачиваясь, сидя на корточках. — Вы думаете вас оправдают? — Дмитрий встрепенулся, как будто ему есть до того дело. — О нет, такие как вы все меня осудят и сошлют, вы будете рады этому. Damnant, quod non intellĕgunt, — хихикнул тот, покачав головой. — Но я не переживаю, ведь я стою выше каждого из вас, я знаю то, что вам неподвластно.       Один из покровителей наук нахмурился: странно. Всё что делал и говорил Виктор — непонятно. А ему хотелось понять. Хотелось узнать, что же это такое. Любопытство опасно. — Как же вы поддались этому греху? — неуверенно спросил Дмитрий, немного наклоняясь к тому. — «Греху»? — ответом был смех и глупая улыбка. — Греху ощущений, — Дмитрий уточняет, он серьёзен и совершенно не понимает причину смеха. — Omne initium difficĭle. Вы не хотите этого знать, — Виктор помотал головой и в этот раз уже грустно улыбнулся. — Но… — собеседник попытался возразить, но его перебили. — Я хотел почувствовать и смог. А теперь мне пора, вам не следует со мной много общаться, я как прокажённый здесь теперь, — Виктор встал, потянулся и собирался уйти.       Прежде чем он успел, Дмитрий схватил его за руку, понимая, что это безумие. Зачем он это сделал? Непонятно. Что-то необъяснимое всколыхнулось внутри. Привычное безразличие отступило, уступая место чему-то новому и неизведанному. Тому, от чего предпочли отречься. То, из-за чего гибнут люди и империи. Божество посмотрело на бывшего соратника, который удивлённо вскинул брови: такого поворота он не ожидал. Виктор ждал бесконечные нравоучения и попытки вернуть его «на путь истинный». Только вот один из покровителей наук задавал вопросы, а не осуждал. Хотя, какое осуждение может быть у тех, кто предпочёл пустоту. Не было враждебного отношения, было любопытство. Он усмехнулся, заметив, что Дмитрий немного стушевался. Касание божества было мягким и приятным, вот бы так было почаще… Только это невозможно, покровитель театра доживает же свои последние дни. — Я никак не могу вам помочь? — внезапно спрашивает Дмитрий, напрягаясь всем телом.       Виктор закатывает глаза и звонко смеётся: мелодия смеха разлетается в самые далёкие уголки их обители. Внезапно становится легче. Bene dignoscĭtur — bene curātur! — Вы можете за меня вступиться, но это совершенно не имеет смысла, лишь понизит ваш статус среди этих созданий, — он покачал головой, отводя взгляд. — Вы не причисляете себя больше к богам? — собеседник недоумевает, божеству не понять. — Нет, теперь я человек. Боги предпочли безразличие и полную незаинтересованность миру. Больше я к вам не отношусь, — Виктор пожал плечами, наконец отдёрнув руку. — Но мне не безразлично, что будет с вами, если вы исчезнете… — Дмитрий запнулся, в ужасе хватая и сжимая ткань в районе груди.       Он в отчаянии поднял взгляд на подвергшегося греху, он же широко распахнул глаза, поражённо наблюдая. Покровитель наук в изумлении смотрел то вниз на горящее изнутри место, то на собеседника. Виктор наконец тихо заметил, невольно ощущая тяжёлый триумф: — Теперь вы знаете…       Дмитрий подскочил с места и направился прочь — каждый знает, что шанс на спасение есть. Когда возникают симптомы, можно ещё всё исправить. Можно. Конечно, можно. Виктор покачал головой и медленно двинулся вслед: он и сам это проходил. Он прекрасно знает, куда тот бежит. А самое главное, он знает, что это никак не поможет.       Источник — место, где можно было успеть очиститься от возможного греха, загубить это на началах. Именно эта лазурная гладь в их свежем зелёном раю была спасением для несчастных, кто столкнулся с «отравлением» души. Белоснежные камни окружали пространство вокруг, как бы ограждая и уединяя это место. Он примчался именно сюда, ощущая жар в груди, ринулся в воду, успев бросить в сторону белые лёгкие одежды. Дмитрий в отчаянии тёр место, где, ему казалось, возникло что-то тяжёлое и тянущее. Он нескончаемо натирал кожу, постепенно начиная сдирать. Выступили крохотные капельки крови, источник слегка бурлил, впитывая злость и отчаяние божества, которое понимало, что обречено. Он проклинал себя за любопытство и Виктора за то, что тот говорил. Дмитрий закрыл лицо одной рукой, а второй продолжал натирать и скрести кожу. Божество прикрыло глаза, не понимая, что же теперь делать. С берега раздалось: — Это бесполезно.       Там стоял Виктор с неизменной улыбкой, он покачал головой и развёл руками, всё наблюдая за Дмитрием, который в отчаянии посмотрел на небольшие звёзды над своей головой — они всегда были полупрозрачны и плавали рядом, теперь же они немного опустились, как будто потяжелели и стали совсем тусклыми. Орнамент плеяды на руках и другие белые звёздные узоры стали исчезать. Божественная суть уходила. Он и не заметил, что Виктор и сам залез в воду и подплыл поближе: — Это бесполезно, — повторил он, чуть наклоняя голову. — Я был готов протереть в себе дыру, но это не помогло. Чувство никуда не ушло. — Виктор, я же теперь… — Дмитрий сглотнул, оборачиваясь на того и замирая.       На теле будущего падшего не было ни одного узора: он был чист. Виктор грустно рассмеялся, заметив чужой испуг. На коже не было ни одной линии, а ведь раньше их было бесконечное множество. Вот почему он предпочёл закрытые одежды — чтобы не сразу все заметили. Виктор был совсем близко и от него сладко пахло. Дмитрий не понял почему ему показалось, что теперь у него горят щёки и уши изнутри. Тот мягко коснулся руками чужого тела и покачал головой, обводя пальцем вокруг раздражённого участка. — Это не самое худшее, это чувство не так уж плохо, — Виктор внезапно наклонился и стал целовать покрасневшую кожу. — Лучше?       Его губы были поразительно холодными и Дмитрий невольно вздрагивал при каждом новом касании. Было приятно и даже немного щекотно. Странное болезненное ощущение отошло на второй план, уступив место разливающемуся внутри теплу. Боль тоже исчезла, внезапно стало лучше. Божественные узоры почти исчезли с его кожи. Близость с Виктором действовала расслабляюще и успокаивающе. Дмитрий закрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями чужих рук и губ. Пальцы умудрились провести с самого верха от ключиц, до чужих бёдер. Ладони мягко оглаживали чужие ягодицы, после чего случайно, а может и специально, задевая чужой половой орган. Это вызвало странную бурю ощущений внутри. Потерпевший вздрогнул и окинул Виктора взглядом, в котором читалось много вопросов. — Вы всегда мне нравились больше всех, хотя я этого и не понимал, ведь не умел ещё чувствовать, — он усмехнулся, отрываясь от чужого тела.       Дмитрий же поражённо смотрел на него, в то время как собеседник наконец отодвинулся от него и направился прочь. Ощущения в груди стали противоречивыми и не совсем было понятно: он горит или внутри возникло что-то мягкое.

***

      Суд. День суда тяжек. Дмитрий с болью поглядывает на Харитона и других в глазах которых невозможно ничего прочитать. Они же не чувствуют. А если бы могли, то это было бы отвращение, презрение, брезгливость. Заведомо падшие — омерзительны. Их кожа чиста, они лишились своих божественных отметин. В них больше нет ничего такого. Здесь они больше не нужны. Дмитрий посмотрел на Виктора, который стоит гордо расправив плечи — он не боится. Падение его не пугает и ещё пока что один из покровителей наук не понимает почему. Обвинение в том, что они поддались греху предъявлены. Виктора заодно обвиняют в подстрекательстве. Клевещут. Винят. Клеймят змеем-искусителем. Дмитрий слышит заодно осуждение за отказ противостоять греху. Знали бы они о том, что было в источнике…       Неожиданно, как раз в ту секунду когда должен был быть вынесен приговор, ещё покровитель театра вышел вперёд. Его глаза горели уверенностью, он победоносно ухмыльнулся. — Я сделаю то после чего пути назад уже точно не будет. Хотя для меня его и так нет, — хохотнул Виктор, резко поворачиваясь всем корпусом к Дмитрию. — Я хочу упасть за полноценное преступление, а не за то, что я старательно искоренял из себя, не за то, что боялся и отрицал.       Он обхватил чужое лицо руками и поцеловал. Это было дело нескольких секунд, но за это время произошло слишком много. Поцелуй, крики, вздохи и ахи на фоне. Дмитрий же ничего не слышал, как впрочем и Виктор, их окатила волна неописуемых и нереальных ощущений. Небеса разверзлись под их ногами в ту же секунду, как только губы коснулись других губ. Белые одежды жалко треплются на сильном ветру, становится впервые холодно. Дмитрий смотрит на падшего, такого же как и он сам, вопросительным взглядом. Что-то мешает ему заговорить. — Мы встретимся, обязательно, может не сразу, не в этом столетии и вероятно не узнаем друг друга, но почувствуем. Я никогда не забуду тебя, никогда! — Виктор улыбается, а его глаза на мокром месте и непонятно из-за сильного ветра или чувств. — Я тебя тоже, — Дмитрий улыбается в ответ и смеётся, чувствуя, как у него тоже выступили слёзы.       Виктор тянется к Дмитрию, вид у него становится немного загадочным. Он знает что делает и он готов ответить бывшему божеству на незаданный вопрос: «Почему ты не боишься упасть?»

«Есть кое-что гораздо страшнее падения.»

      И он хватает падшего за руки, у Виктора они горячие и сильные, от прикосновения как будто распространяется огонь по всему телу. Дмитрию кажется, что они скорее сгорят, чем успеют удариться о земь. Мнимый подстрекатель продолжает улыбаться, он действительно ни капли не боится. Он умудряется мягко коснуться губами чужих кистей рук, этой бледной, но теперь уже тёплой кожи. Виктор смотрит как будто в душу. И Дмитрий понимает, что, действительно, есть кое-что гораздо страшнее падения.

И он падает.

***

— Дмитрий Сергеевич, простите, что отвлекаю, но у вас через десять минут встреча с профессором Лебедевым насчёт алгоритмов товарища Петрова. Помните, я вам его рекомендовал, — Штокхаузен замер в дверном проёме, неуверенно поглядев на академика. — Да-да, Михаэль, сейчас иду, — Дмитрий снисходительно кивнул и отложил свои записи.       Дмитрий Сергеевич Сеченов был одним из самых известных учёных на планете после изобретения вакцины от Коричневой чумы. Сейчас Предприятие 3826 под его руководством стремительно набирало обороты и наконец получало необходимую финансовую поддержку от страны. О Викторе Петрове он слышал действительно не в первый раз — Штокхаузен несколько раз уже вносил предложение о рассмотрении потенциала программиста и о переводе того на более перспективную должность, чем ту, которую он занимал в ВДНХ. Сеченов не был сторонником поспешных выводов, но и застой возможностей сотрудников его не устраивал. Так что он собирался взглянуть на специалиста, тем более сам Лебедев попросил об этом. — Здравствуйте, товарищ Сеченов, я очень ждал этой встречи, — Виктор сразу подскочил со своего места и потянулся за рукопожатием.       Дмитрий посмотрел на программиста, у которого сияли странным огнём глаза и на его протянутую ладонь. Внутри странно что-то отдалось, как будто какое-то утерянное воспоминание. Сеченов усмехнулся и ответил на жаркое рукопожатие, не отрывая взгляда от Петрова.

Он обречён упасть снова.