Золотой мужик, только мент...

Антон мнулся и мямлил, робея под тяжёлым взглядом старлея. Он все никак не мог для себя решить такую простую и одновременно важную вещь. Очкарик закусывал губу. Парнишка теребил край вязаной жилетки и усиленно старался не смотреть на парту, за которой Бяша привалил мягкую, бережно выращенную на позах щеку на костлявое, точно карася, плечо Ромки. Только вот в отличие от Бяши, который сладко посапывал, не обращая ни на что внимания, кроме своего полудрёма, в котором он стреляет по бизонам в сафари из настоящей винтовки… Почему на бизона с винтовкой? Ну, не знает мальчик в такой глуши другого оружия, которое было бы достойно целого бизона. А с пистиком на такую махину идти не солидно. Хуже только с перочинным ножичком. Он лицом к лицу с американским быком. В кожаных, зашнурованных ботинках, облегающий, точно у педика, штанах, стоит с чудищем глядя глаз в глаз. Бяшины черные и отчаянные – бывалого охотника. Красное око сверкнёт яростью и направив рога в сторону Игоря, когда копыта застучат по сухой земле. А он – Гоп! И ножичек для резьбы по дереву достанет! Б-р-р-р! Уж лучше с винтовкой. В общем, хорошо ему и гундеж мента его никак не смущает, ровно как и шикание Лилии Мегеровны. А вот Рома напротив, неустанно глядел то на лейтенанта, то на одноклассника, которому вчера морду набить хотел. Но одумался же! Даже до дома провел... а он! - Рома и Игорь вчера избили Бабурина ногами и обещали позже с ним разобраться, назвав свиньёй... Бледные ланиты блондина тут же покрылись стыдливой краской, пока круглые очки воткнулись, словно ножи, в один-единственный участок парты, словно там лежит нечто такое интересное, что ни Константин Владимирович, ни Рома, ни даже встрепенувшийся Бяша, не интересовали его с такой силой. Полицейский как-то огорчённо и с помесью непонятной обиды да усталости глядел на надувшегося, словно жабка, Бяшу и вытянувшегося в лице, с натянутой по костям кожей, Рому, в глазах которого написано по меньшей мере десятка два способов убийства крыски. — Пятифанов, это правда? Старлей не столько интересовался Бяшей, как его дружком, ибо прекрасно осведомлен, кто цапает верёвочки. Парень взвинтился вьюном, вскакивая со своего места и упираясь кулаками в парту с громким стуком. Его лицо так и краснеет от злости и досады, от едкого привкуса предательства и крайней обиды на Лилию Мегеровну, которая шепнула «Весь в отца…», подарив юнцу взгляд из-под бровей. Ее мразь-дочка, со второй парты, так же неприятно хихикнула с извечным «Да-да-да». Да что ты знаешь, мразь, а? Кроме сплетен нихера не умеешь. Опустить бы тебя рылом в сугроб и хорошенечко помакать в него. Желательно в жёлтый, только бы стереть с ее лица ту мерзость, которую люди зовут – «Улыбка». — Нет! Он все пиздит! Не было такого! – отчаянно вопит мальчишка на весь класс, тем самым выдавая себя с потрохами. В классе пошли смешки и перешептывания, а Игорь взял того за руку, выказывая всю свою молчаливую и наивную поддержку. Все подозрения, падавшие на Антона, мигом перенеслись на него с Бяшей. Только тому доставалось меньше в счёт его тюфячества и ведомости Ромой. В то время как сам Пятифанов получит в полной мере. — Зайди ко мне после уроков... Костя смиренно смахнул усталость с опухших от недосыпа глаз, забрал папку со стола Антона и сгинул прочь. Позже, весь день Ромка только и слышал шепот Катьки. Заговорщический и гнидячий, он въелся в стены школы и все время отсвечивал в лыпалках одноклассников. Теперь все считали убийцей его... — Место преступников в участке. Надеюсь, Константин Владимирович, посадит тебя в клетку к таким же, как ты. Смирнова задела, как бы машинально, плечом хулигана, шепнув ему на ушко пару гадостей, прекрасно зная, что ничего ей не будет. Если парнишка отпиздит ее сейчас, то только на гнев Мегеры нарвется. Как так-то! Ее маленькую суку тронули! А Рома действительно пошел в ментовское логово, только более приятное... *** Как много людей видели Тихонова настолько красивым? Не в тяжёлом дутом тулупе с мехом, с уставшим взглядом и в мусорском берете, а в домашней байковой рубашке, которую он закатал до локтей, оголяя смуглые предплечья, негусто покрытые темными длинными волосками. Он кружил по кухне, бегая от холодильника к плите, а оттуда к раковине. Черный хлопковый передник, что в завязанном состоянии так подчеркивает изгибы мощного тела. У старлея широкие и не обделенные мышцами плечи, грудная клетка крупной кости, слегка зауженная талия. Шаловливый взгляд скользит все ниже и ниже, не испытывая и капельки стыда. Пятифан облизнул губы, складывая их в две плоские линии, просовывая меж ними язык. Парень без капли стеснения и, не скрывая, разглядывал подтянутые ягодицы под прямыми штанами. Вот это называет – орех. Если шлёпнуть, то получишь характерный и приятный звук от соприкосновения шершавой ладони об упругую задницу и подзатыльник... Хороший мужик, только мнется, как телка. Чо? Каждого мента по жопе хлопают? Это ж комплимент. Рома в восхищении. – О чем ты вообще думаешь?! – лейтенант очень раздражен, однако перед парнишкой осторожно возникло большое блюдо с жареной картошкой и двумя крупными котлетами. Ну да, с такими ручищами только этих гигантов и лепить. Тут в одной не меньше трехсот грамм. Но учитывая запойное состоянии матери и всегда пустой холодильник, мальчуган только за такие объемные порции. Он тут работает черной дырой. Сколько бы не жрал, ещё влезет и не поправится же ни на грамм. Игнорировать старших нехорошо и Рома, ничего не утаивая, честно выпалил, лениво копаясь в гарнире вилкой. – У тебя отличный попец. Он чмокнул языком, высасывая между зубов застрявший кусок мяса. Ну, реально же. Зад просто замечательный. Но Тихонов почему-то не разделял его взгляд по этому поводу и раздражённо рыкнул, хлопнув себя по лбу. – Попец отличный... Рядом с ним стояла точно такая же тарелка, только меньше, ибо несмотря на свой возраст и телосложение, ел он немного. В условиях такого стресса и под давлением начальства и вовсе стал клевать птичкой. А с Ромиными выкрутасами и подавно... Он отставил еду в сторону, воротя носом от одного запаха. Эх... сведёт пацан его в могилу. — Ага, такой аппетитный. Я б куснул. Младший уже кожей чувствовал растущее раздражение старшего, но вместо явки с повинной, доводил его до кипения, надеясь, что старлей в ярости захочет выпустить пар и накажет его. Ну, как-нибудь интересно... – Ром, где твой мозг? Он вообще у тебя есть? Эх... как обычно. Сейчас начнет читать нотации свои, взовет к совести и обидится, что его никто не слушает. Он выглядит очень грозно и тяжело, но на самом деле человек крайне добрый и мягкий. Он золото, только без примесей. Слишком мягкий и плавкий. Рома вьет из него лассо и веревки, как хочет, а мужчина только грустно улыбает, продолжая любить своего оболтуса. За это Ромка его и любит. – Ты понимаешь, в чем тебя и твоего дружка могут обвинить? Костя огорчённо заламывал руки, с мольбой одуматься, глядя на школьника. Малец даже на какую-то минуту почувствовал вину, чувствуя на себе этот огорченный и уставший взгляд. – Кость... Да нормально все будет. Он просто проигнорировал это убеждение, немного отодвигая стул от стола. – Доведешь ты меня, Пятифанов... Последнее Ромка тут же заприметил, точно так же отодвигаясь, хорошенько прополоскав рот чаем, спустился под стол. Он немного прополз под ним к чужому стулу. Мальчишка встал на колени, между ног мужчины, покорно глядя снизу вверх, гладил бедра с внутренней стороны ладонями, слегка подмигнув. Не по-пацански происходящее, но кого это колышет. Костя не брезговал сделать ему приятно никогда. Не фукал, не шикал, а просто брал в рот, без намеков на отвращение. Рома долго мялся, прежде чем первый раз сам спустился вниз. Там было много слюны и неумелых действий языком, в попытках взять больше – рвотные позывы, но Тихонов не давил на него и в любой момент позволял отстраниться, не оставляя за собой и капли доминации. – Ром, я серьезно. Сейчас не... – На любовь время есть всегда! Тонкий, юркий язычок забегал вверх-вниз по молнии на брюках, поминутно притераясь щекой к ноге, точно собака. Юноша быстро скинул с себя ветровку с футболкой, соблазняя своим угловатым и незрелым телом. М-да... не за формы его любят. Костя какое-то время сопротивлялся, но после угрозы начать кусаться, с тяжёлым вздохом одолжения присел обратно, ставя ноги шире, для большего удобства партнёра. Шершавые ладони скользили по обнаженной коже плеч, гладя и сжимая. Его явно много целовали в прошлой жизни, ибо столько родинок просто так быть – не может. Крупные, маленькие, выпуклые и гладкие. Рома его маленькое звёздное небо, где можно найти любое созвездие. Хулиган зубами расстегнул замок, рискуя прикусить не то, что надо и случайно в зубки получить. – Вазелин. Командует, словно врач на операции Рома, вытягивая руку за заветной баночкой, которую ему тут же вложили в ладошку. Он хорошенько смазал все свои мозоли и неровности рук добрым слоем вазелина прежде, чем в них оказалось толстое, почти с банку газировки, хозяйство. Должно быть Тихонов действительно устал, ибо Ромка сидит тут уже несколько минут, а у него еле встал. Обычно, он гораздо бодрее. Порой бодрее пацана. Ещё и ему фору дать может. Кольцо пальчиков сошлось вокруг, немного не доставая друг до друга. Русые бровки сошлись вместе, глаза, ястребом, нацелились на одну зону Кости. Полная концентрация и внимание. Он грубовато стимулировал, водя сверху-вниз так, словно оторвать желает, а не приятно сделать. Но добрый слой вазелина облегчал любые действия, и Ромкина мастурбация не ощущалась так болезненно, нежели может показаться. Хорошим показателем данной теоремы были приглушённые вздохи сверху и дрожащая грудь мента. Он более не выглядел таким блеклым и потухшим, под чьим взглядом мир сереет. В черных и потухших уголках появилось лёгкое пламя, словно их полили горючим. Губы дрогнули в ухмылке, глядя на такое старания со стороны хулигана. Эх... его «трудолюбие» и в правильное русло... цены бы ему не было. Костя легко склонился вперёд, слегка ударяясь о чужой лоб своим. Пятифан недовольно шикнул, но отстраняться не стал, а с большим удовольствием поддался ласковым губам, что сегодня совершенно неласково кусаются и жалят спрятанными зубами. Того гляди и капельки крови выступят. (Шепотом) – Только пасть мне не порви... Кнопки рубашки громко хлопают, разрывая ткань на две равные части. Она податливо падает по обе стороны торса, дожидаясь, когда ее вновь застегнут, в то время, как Рома опьянённый своей властью и действиями, утыкается носом в твердый живот, шумно втягивая терпкий аромат мыла и одеколона. Почему он только сейчас заметил, как ахуенно пахнет дегтярное мыло? Лучше любых французских духов, ибо им пах Костик. Русый усиленно борется с желанием обнять того руками, вжаться лицом в него и долго-долго обнюхивать, впитывая его запах. Множество поцелуев шли по солнечному сплетению, пока Ромка не начал просто водить по нему языком, словно Тихонов какая-то конфета. Томный выдох где-то сверху лишь подстёгивает к действиям. Покрыв поцелуями внутреннюю сторону бёдер, хулиган охотно обхватывает губами давно затвердевающий, скользкий от вазелина член и вбирает в рот, чувствуя безвкусную кашу мази. С одной стороны – хуйня какая-то, а с другой, создатель вазелина жрал его ложками. Парнишка ловко мажет слюной, добавляя все больше скольжения. Теплая головка упирается в небо и медленно скользит дальше к корню языка. Сверху слышится стон и слабое копошение. По затылку начинают шарить пальцы, гладящие его по чубу и еле слышные слова похвалы, но младший не останавливается. Лижет, посасывает и вбирает настолько глубоко, насколько может и не может. Они уже пробовали брать глубоко. Ну, как они... Тихонов пионер во всем, что они когда-либо делали в койке. Но Пятифанову очень хочется отдать ему долг и толстая эрекция все чаще тыкается в горло, проталкивая в глотку. Капельки слез как по часам выступают на глазах, падая по щеке, но юнец слишком уверен в своих силах и отступать не намерен. Томные вздохи сверху сменяются на лёгкие постанывания, на языке ощущается лёгкая солоноватость, выделившаяся на головке, помогают ему не сдаваться. — Ох... Слышать его голос сил нет. Посмотреть сейчас на любимое родное лицо означает сорваться. Ну уж нет... Рома больше не надует так позорно в штаны, как это уже однажды было. Тихонов тогда просто погладил его по голове, легко улыбнувшись. А он чувствовал себя таким униженным и скорострелом... Сверкающие глаза, подёрнутые лёгкой пеленой возбуждения, пьянят до безумия, принуждая сероглазого чуть ли не падать в хмельном угаре. Раскрасневшиеся щёки. Приоткрытые влажные губы, по которым раз за разом проходится кончик языка. Рома выглядит достаточно прекрасно, дабы у Тихонова внизу живота сводило судорогой, скручивая и связывая в узел внутренности. Он хватает младшего за подборок, потянув наверх. Мягкие, нежные и увлажненные валики царапаются о множество корок и трещин, появившихся от трескучего таёжного мороза. Ему плевать, что находилось у Ромы во рту. Костя хочет целовать и точка. Школьник бежит пальцами по щеке, поглаживая где-то за ухом, прежде чем несильно оттолкнуть напирающего на него мужчину. Он снова спускается вниз. На этот раз активнее и немного грубее. Губы с силой сжимают головку. Язык стрелой вкручивается в уздечку. Юноша активно помогает себе рукой, перебирая почти нежными движениями яички. Челюсти давно уже сводит от напряжения, но Пятифан продолжает свое дело, решив все от начала и до конца проделать ртом. Член скользить глубоко в пищевод и парнишка почти не давиться, лишь иногда покашливая, но тут же возвращаясь. Костик неожиданно толкнул его под стол, стискивая зубы вместе, глуховато стонет и нить белых жемчужин оказывается на его животе. Ещё доля секунды и это было бы во рту у Ромки. – Прыгай на стол. Небрежно кидает полицейский в активном поиске банки с вазелином, которую Рома откинул в самом начале. Ну что за неряха? Юнцу несколько раз повторять не надо и, хитрожопо ухмыляясь, он стянул штаны с трусами, кидая их на пол. Ох, хоть бы за окном никого не было. Абсолютно голый Пятифанов в доме у мента очень не по-пацански. Он сгреб тарелки на подоконнике, усаживая пятую точку на гладкую поверхность. Собственный член плотно прилегает к животу, напоминая, в каком состоянии парнишка. Костя достаточно походить перед ним в переднике и подростковые гормоны все сделают сами. Он охотно раздвинул ноги шире, стоило Костику подойти ближе. *** – Ну вставь хоть пальцы, Ирод! Ромка неудовлетворенно постанывает, пытаясь быстрее толкаться в стойкий мужской кулак. Как же быстро человек привыкает к хорошему. Два месяца назад было хорошо, если Костя бедром заденет его, а теперь дрочки мало. Такое отвратительное чувство пустоты съедает его изнутри, не позволяя насладиться тем, что дают. Парнишка раздвигает ножки шире, придвигаясь ближе, и отчаянно глядит снизу вверх, умоляя сжалиться над ним. – Кость... Актер высшего уровня. Ещё чуть-чуть и слезу от обиды пустит. В такие моменты, он просто капризный ребенок или сорбент, желающий впитать в себя все, что дают. А если мало, то требует ещё. Не просит – требует. — Я же не смогу так закончить... Хулиган продолжает ёрзать бёдрами и хмурит брови, по максимуму показывая степень своего недовольства. Ему нравится чувство наполненности, когда что-то горячее распирает изнутри, даря тепло и нежность. Костя всегда так нежен и рачителен с ним, что маленькое сердце бьётся быстрее, наполняясь любовью все больше. — А ты обещаешь Петрова не трогать? Баночка вазелина уже на столе, а спортивные штаны на полу. Осталось только завернуть немного мази на руки, дабы мальчугану стало хорошо. Но ради этого простить такое открытое крысятничество. Даже в столь возбуждённом состоянии Рома колебался с пять минут, пока Тихонов не поторопил его, обойдя пальцами края сфинктера, десятой частью крупной фаланги надавив на вход. Пятифан заскулил голодным щенком, давая абсолютно все клятвы и обещания, которые мог стребовать с него мужчина. Парень не трепло, а свои обещания держит, несмотря ни на что. – Так не тронешь пацана? Русоволосый скрепя зубами и пальцами по столешнице, кинул на него жестокий взгляд, выплевывая заветную фразу. – Да подавись... Парень закусил раненную губу, утыкаясь серым оком в потолок и болезненно скуля, ощущая внутри сразу два хорошо смазанных пальца, что немилосердно толкались внутрь. Костик никогда бы не сделал ему больно и всегда переживал за это, а сегодня злился и от милого мусора и следа не осталось. Поэтому Ромка воспользовался красной картой. Пусть попугается, ему полезно. Младший включил актера на максимум, до белых костяшек сжимая стол. И брови вновь свёл, и страдальчески стонал, и обиженно смотрел в карие глаза. — Кончай этот театр. Костя в своей манере приподнял одну бровь, игриво блестя глазами. Он размашисто прошёлся языком по уху, прикусывая мочку. Тело Пятифана он знал, как собственное и его возможности так же. — Я знаю, что ты можешь принять сразу два пальца. Он хмыкнул ему на ухо, выдыхая горячий углекислый газ. — А я ещё знаю, что от трёх ты дуреешь, как кот от валерьянки. Указательный палец присоединился к безымянному и среднему, выбивая из паренька несдержанный «ох». Надуманная маска боли слетела, как от удара. Костя не растягивал, а упорно бил по одной и той же точке, перебирая нервный комок меж пальцами. Совершенно не щадит, кусает ребра, оставляя там круги зубов. Рывком, он подтянул его за бедро, насаживая почти до ладоней. Мент просто зверь. Если бы у них были соседи, то обязательно сочли крики Пятифана за пытки, думая, что бедному мальчику очень плохо. А тому очень хорошо. Секунды слились в часы, а минуты в года. Он точно не может сказать, сколько времени эта сладкая пытка длиться, ибо глаз настолько замылился, что стрелки часов превратились в непонятную рябь. Да и не то, чтобы Роме хотелось высчитывать минуты до того момента, как все тело пронзила судорога, под Костиными пальцами пульсирует, точно там маленькая тикающая бомба. Младшего трясет точно в лихорадке, заставляя кидаться то в жар, то в холод от удовольствия и боли в зажатой мышце икры. В мужской кулак ударила слабая струя пахнущей хлоркой жидкости. – Ты был просто прекрасен... – переводя дух, шелестит хулиган. *** Мальчик не без удовольствия уместился на крупные и широкие колени, немного поерзав, утаптываясь в более удобную позу. Полуголый, удовлетворённый и просто мягкий, он в кольце ласковых рук, что гладят выпирающий позвоночник, ощупывая крайне худые бока. По Ромке можно скелета изучать, так тощ был. В нем не найти ни единой округлости, кроме губ. Низкого роста, мелкой кости, на которой до напряжения натянута кожа. Тихонов тщетно пытается его откормить. Кажется, Пятифан только сильнее худеет. В нем есть хоть капля жира или все небольшое тело занимают сухие мышцы и жилы? – Что ты там все щупаешь? Хулиган хитро глянул на него, пытаясь выдавить из себя хоть какую-то колкость, но разморенный мозг отказался соображать и в итоге – он вернул тяжёлую голову на плечо, обнимая старшего за шею. – Худой ты. Аж взяться не за что. Ромка невнятно затарахтел, обиженно кусая того за плечо. – Если те чот не нравится, мош не трогать. Раздражения и тревога почти прошли. Он слишком уставший, чтобы вновь думать о подозрениях коллег. Но то приятная тяжесть. Не мешки с картошкой таскал, а одного очень нахального мальчишку. Костя едва скривился от чужих клыков на плече, но ничего не сказал, кротко выдохнув. — Не был бы ты ментом, Костик, цены бы тебе не было... Юнец чмокнул колючую щеку, чувствуя, как глаза медленно слипаются.