За закрытыми дверями.

Множество раз он рассматривал руки утопленников, которые присылали Джимми Прайсу ежедневно. Рук у него было много, целыми пачками приходили, и принадлежащих утопленникам среди них было предостаточно. Часто он сталкивался и с целыми трупами. Люди тонули сами по себе, числясь пропавшими без вести, или какой-то очередной дока сбрасывал тело в воду. Оно и верно — отпечатки стираются быстро. На пару мгновений он и сам подумал, что его руку будет досконально осматривать Джимми Прайс. Ему будет наверняка известно, кому принадлежит эта посиневшая конечность, если их конечно не отыщут в скором времени. Он станет неосознанно трепетно проминать деформированную кожу, пока будет пытаться снять отпечатки пальцев. В центральном Вашингтонском отделении дактилоскопии Джимми Прайс останется один — в звенящей тишине. И ни одному курсанту не позволит потревожить свой чинный покой. Уилл точно знал, что не отталкивался от дна ногами, когда медленно и неохотно его тело опускалось ниже. Но вполне мог тогда чувствовать чужие касания. Давление в воде и образовавшаяся под ними воронка расцепила их хватку. Уилл закрыл до всего этого глаза, от того не мог видеть где сейчас Лектер. И не смог бы даже при сильном желании. Уилл жадно глотал воздух, пусть и вовсе не хотел этого делать. В груди неопределенно жгло, как будто он наглотался воды. Открывать веки было больно, нервы задрапировали белки и ему пришлось сильно щуриться чтобы сфокусироваться хоть на чём-то, когда глаза ему-таки продрать удалось. Ганнибал был в ярде от него, лавируя на искусственном волнении, которое они спровоцировали своим падением. Астигматизм не позволял различить ни его черт, ни эмоций, даже сказать точно в сознании ли он было нереально. Будь это какая-то иная ситуация он вполне мог бы посчитать, что это вовсе не Лектер. А сейчас… Кто, если не он? Не имея других вариантов, слабыми руками он рассекал водную гладь по-дурацки болтая ногами. Их все ещё разделяла пара футов, учитывая, что Уилл грёб изо всех остаточных сил. Сложно было сказать хуже ли ему сейчас от невозможности коснуться дна или осознания того, что он так и не умер. Как-то вот так, сцепившись друг с другом вновь и стараясь не пойти на дно, они захлёбываясь болтались на поверхности воды с господней помощью. Уилл захлебывался уж точно. Сил грести не было — был под боком Ганнибал, так усердно тащащий его в сторону берега. Когда стало мелко просто брели, ровно до того момента, как не осели в песок. Выйдя из воды, к своему слабому безмолвному ужасу, холода он не почувствовал, словно все нервные окончания отмерли при соприкосновении с ледяной глубиной. А может он действительно умер? Душевно это уж точно. И уже давно. Метафорично — вполне себе. Ладони невольно зарылись во влажный песок, пальцы сжимались разжимались и наверняка под ногтями у него уже хватало всякого мусора. Просто так останавливаться не хотелось, это монотонное одинаковое движение чуточку абстрагировало от произошедшего. Было буквально нереально унять шум в мыслях в любой из других дней на протяжении жизни всей, а тут раз. Одним падением все размышления разбиваются в миг. После их сцепления в голове как-то неожиданно оказалось совершенно пусто. Ганнибал съел его мысли. Спина слабеет, он откидывается назад так медленно, словно это все четко спланированное театрализованное представление. Драматичная сцена, наполненная такой театральщиной и эмоциональностью, специально для контраста. Ну, как оно бывает в фильмах, когда злодей выживает. Впрочем, это плохой фильм, если злодей выживает. Песчинки резали даже его грубоватую кожу лица, когда он провернул голову в сторону Ганнибала. Он тоже был живой, живой и настоящий. Ему казалось, словно за все эти годы они не были так близки друг к другу, как сейчас. С учётом того, что и пару часов назад они могли встать без учета личной дистанции. Нет-нет, дело кажется совсем в другом. — И всегда-то ты найдёшь другой выход. Как-то невесело и понуро отозвался Уилл, но спорить не стал. В общем-то, даже и не собирался. Если у него не появляется к голове новых мыслей, значит ориентир может и должен быть на те, что сохранились в памяти еле-еле. Уилл Грэм все ещё чувствовал, что хотел бы умереть.