Ты не виноват, что справился

      Сквозь веки глаза режет солнце — его ножи: лезвиеподобные лучи, прорвавшиеся даже через плотно занавешенные шторами окна; их цель: прорвать грань между сном и явью, разбивая тьму первого и вытаскивая меня во второе — прорывая через все пропущенные банальные предшественники пробуждения.       Проще говоря, я просто резко просыпаюсь от света.       Он, кстати, совсем не ласково касается чувствительной сетчатки глаз — слепит, оставляя мигающие белые пятна, и печëт.       И, кстати, я бы ещë поспал. Но тащусь на кухню — в мой разум вшит алгоритм действий, привычка реагировать одинаково на типичные, повторяющиеся из раза в раз вещи.       Ещё сонный, я уже пью кофе. Моя откровенно хреновая память не подвела — кофемашина у меня есть.       Нестерпимо горячий капучино приятно обжигает полость рта. Видимо, я жёсткий мазохист, раз я получаю конкретное удовольствие, когда жгу себе язык неразбавленным кипятком. Хотя.. Конечно, я мазохист — встречался с Лерой несколько лет.       Телефон продолжает разрываться бесконечными звонками — раздражает.       Когда уже она поймёт, что её поезд ушёл. Поезд, машинисту которого она сама дала зелёный свет.       За окном ходят люди. Бегают, опаздывают, толкают тех, кто гуляет неспеша. Кто-то, кто помладше, веселится, взрослые — хмурятся, что-то высчитывают. Это их рутина.       А я больше никуда не тороплюсь. Размеренно пью постепенно остывающий кофе.       Напиток расслабляет. Побуждает желание никуда не идти, не двигаться, как ни странно — должно быть наоборот. Но я всë равно не могу просто остаться здесь.       Егор и Ева пригласили в гости, я не смог им отказать. Да и не хотелось.       Мы с ними довольно близко общаемся. Бывает, выходные я проводил не один из-за них. С ними весело. Одни из единственных, кто приносит радость в мою жизнь.       Пару дней назад пригласили меня заглянуть к ним. Говорят, есть хорошие новости.       Сегодня суббота. Назначенный ими день.       Я иду одеваться.

***

      Нажимаю на кнопку дверного звонка я уже в обычных джинсах и чёрной толстовке.       Открывают почти сразу: счастливая Ева налетает с обнимашками, от которых, честно, мне хорошо. Обнимаю в ответ, выдавливая из себя вежливую улыбку. Она отпускает меня, закрывает дверь, параллельно что-то радостно щебеча — эмоции в ней бьют через край, как и всегда. Я давно уже привык видеть еë комком энергии.       Я снимаю обувь и прохожу за ней вглубь квартиры. На кухне нас уже ждёт Егор. Пожимаю протянутую руку.       Сажусь за накрытый стол. Супруги садятся напротив.       Сразу спрашиваю про радостную новость, о которой мне в ту минутную встречу на лестничной клетке прожужжали все уши.       Они переглядываются, широко улыбаются, и Егор выдаёт неожиданно: у них будет ребёнок.       Ловлю себя на мысли, что начинаю счастливо улыбаться. И отпускаю: пусть.       Я искренне радуюсь за них. Я правда рад, и это чертовски хорошая новость. Обнимаюсь с обоими, задаю стандартные вопросы из разряда: «какой срок» и «кто отец». Получаю осуждающий взгляд от Егора, но он быстро перестаëт злиться и ухмыляется.       Ещё несколько часов я провожу счастливый, в прекрасной компании. Не могу отрицать того, что хотел бы так всегда.

***

      Я дома.       Телефон продолжает разрываться бесконечными сообщениями. Как только я порвал с Лерой, стал всем нужен, что ли? Может быть, она всех своей харей отталкивала? Ха, дело раскрыто. Ну, я и не удивлëн.       Сажусь за кухонный стол и включаю экран гаджета, намереваясь по-быстрому разгрести всë. Пролистывая уведомления в поисках действительно важного, натыкаюсь взглядом на простое: «Встретимся?». Останавливаюсь.       Такое особенное, не похожее ни на какое от Леры. Оно от Невера.       Не несущее злой, меркантильный подтекст. Обыденное, уверенное, милое.       На душе отчего-то потеплело.       Захожу в чат.       Ещё десять раз перечитываю одно слово.       Одно слово, а в нём скрывается и типичное Неверово спокойствие, и ненастойчивая просьба, и.. нежность? Почему-то мне кажется, что именно нежности там больше всего. Мне почти не холодно, мне приятно от этого. Кто бы мог подумать, что сообщения могут согревать.       Хотя, будь оно от Леры.. Хорошо, что оно не от этой суки.       Понимаю, что не двигаюсь уже несколько минут. Вздрагиваю от этого осознания, и чуть не роняю телефон, дëргаясь повторно, когда слышу звук пришедшего уведомления.       «В парке, через полчаса»       «И не забудь моё пальто»       Мне реально стыдно за то, что я — пусть и случайно — лишил Невера его одежды. Это напоминание выбивает меня из колеи — я думаю, не будет ли он ругаться, а потом плюю на свои мысли: пусть ругается, мне всë равно. Сам виноват.       Я стараюсь совершенно ни о чëм не думать.       И только через пять минут иду одеваться.

***

      В мягкой, красной толстовке и чёрном пуховике было тепло. Тёмные джинсы и бордовые кроссовки не давали холоду пробраться к коже. Люблю одевать комфортное и удобное.       А вот Неверу, даже в возвращëнном ему обратно пальто, явно было прохладно. Да, он не жаловался, но я знаю, насколько он замёрз, пока ждал меня на одном месте лишние двадцать минут. Ну, опоздал я, задумался пока одевался, с кем не бывает?       Мы идём по улице.       Мы гуляем медленно. Никуда не торопимся.       Мимо проходят люди. Кто-то спешит, опаздывает, а кто-то, прямо как мы, гуляют, ходят по парковым дорожкам прогулочным шагом.       Мы молчим. Молчим с самого начала, как встретились. И это молчание — самое нужное, что сейчас могло быть, самое целебное. Так тихо и спокойно.       Вижу невдалеке ларёк с кофе. Направляюсь туда. А Невер за мной.       Он берёт себе обычный американо, я — капучино без сахара с корицей. Оплачивает Невер. Я просто не успел донести карту.       Я не возмущаюсь. Нарушать тишину не хотелось.       Идём дальше.       Бесцельно пинаю льдинку под ногами. Блин, далеко отлетела. Жаль.       Неожиданный вопрос Невера растворился между нами, как сахар в кипятке.       «Что случилось?». «Что случилось», «Что случилось». Да ничего не случилось, знаете. Просто моя жизнь — сплошная манипуляция, и совершенно не с моей стороны. И, может, я бы и мог исправить это, стать сильнее своей привязанности к некоторым людям, но у меня не получается.       Я слишком слаб. Слишком хочу верить.       Странное чувство засело на подкорке сознания. Дерьмовое чувство доверия, успевшее мне навредить за всë моë существование. Но.. Какое-то.. видоизменённое, деформированное, что ли?..       Как будто именно Неверу я на самом деле доверяю. По-другому, не как тем, предыдущим. Больше, и.. По-настоящему. Потому что остальным, оставшимся в прошлом, Лере — я верил иначе. Я предчувствовал: очередной обман, тебе снова сделают больно. С ним я такого не ощущаю, не жду.       Хах, хотя чего я ожидал от работы в «Эпсилоне»? Полное доверие к своему напарнику.       Так, нет, всё равно не то. По-другому, не как к напарнику. А как тогда?       Я решил разобраться со своим доверием когда-нибудь потом, желательно в одиночестве и в самокопании и долгих думах. А лучше никогда. Знаем мы это.. «Доверие», проходили.       Как оказалось, Невера не устроил ответ: «Вы все заебали меня со своей грёбанной заботой». Ну или что я там себе под нос пробурчал.       Он остановился, поставил свой стаканчик с кофе на рядом стоящую скамейку, не расплескав ни капли — и как у некоторых так получается? Предвкушая что-то, я, так, на всякий случай, повторил его действие. Невер обернулся и удержал меня за предплечья.       Зелёные глаза, их хрустальная радужка так красиво отражали белый свет ближайшего фонаря, блестя и бликуя, что я невольно засмотрелся. Но уже через несколько, как мне показалось, мгновений, я понял, что от меня ждут ответа. Ответа, видимо, на вышесказанный вопрос, который я успешно прослушал.       На моё небрежно брошенное «Что?», я получил раздражённый вздох, закатившиеся — о боги, какие яркие, словно просвеченный солнцем изумруд — глаза, и чуть ли не по буквам: «Почему ты так реагируешь на обычную, дружескую заботу?». А далее быстрый, рваный рассказ о том, что он видит, как мне нехорошо, и что он просто искренне и по-человечески хочет мне помочь выбраться из этого состояния. Я не стал уточнять, в каком состоянии я, оказывается, нахожусь, но, как я понял, в очень плачевном.       А то я и не догадывался, блять.       Конечно я, впрочем, как и любой нормальный человек, не стал рассказывать долгую и, наверное, клишированно-банальную историю моей жизни, поясняющую почему я так отношусь к заботе, доверию, и почему меня, бывает, передёргивает-выворачивает-сжимает от некоторых фраз.       Не поймёт.       Пошлёт.       Да, и такой был неприятный опыт в моей жизни.       Люди — ужасные создания. Все без исключения. Это заложено в них природой — как плотоядность у тигров или львов, полëт у голубей и прочих птицеподобных.       У всех есть грехи. Я атеист. Наверняка, за это я попаду в ад ещë при жизни. Например: снова буду жить с Лерой. А почему нет? Жизнь с ней — девятый круг ада. Видимо, я заслужил.       Все в чём-то ужасны. Никто не бывает чистым.       Каждый хранит в себе кошмарный поступок, сделанный когда-то. А то и несколько.       Когда ты говоришь: «Ой, да я никогда ничего такого не делал», то это пиздёж. Все что-то совершали. Ты можешь не запомнить, можешь забыть, но хорошим человеком тебе не быть. Никому и никогда.       Люди — тупые.       Опять-таки — все. То же самое: не запомнил, забыл. Но где-то ты жёстко тупанул. Испортив жизнь кому-то другому. Можно даже не человеку. Животному например.       Человечество разрушает планету. Однозначно.       Это легко можно сравнить с: не помыть полы или посуду в своём доме.       Тарелки закончатся — ресурсы планеты тоже. Полы будут грязными — как и земля, и атмосфера. И вот так по кусочку...       Мы — тупые создания, какими бы умными мы себя не считали.       И я не собираюсь делать исключений. Даже для себя.       Я тупой. Идиот. Дегенерат. Бесполезный мешок костей на планетке этой, мать его. Просрал полжизни на кретинов похлеще себя.       Но краткое «Отвали» Невера не устроило. Конечно, да, зачем делать так, как тебе говорят? Нужно же доебаться. Нужно показаться заботливым и идеальным.       Накипело.       Осточертело.       Заебало.       Не успел я выдать громкое и понятное: «Иди нахуй», как меня дёрнули на себя, сразу заключая в объятия.       Я.. Опешил. Правда.       Меня не обнимали достаточно давно, чтобы я отвык.       Отвык от этого расползающегося чужого тепла по всему телу, от этого прилива нежности. От.. Слёз, наворачивающихся на глаза.       Слёзы, потому что ты понимаешь, что его слова, — сказанные ранее — правда.       Люди, которые произносили все подобные слова, не обнимали. Они не доказывали, — спокойно и терпеливо — что хотят помочь. Что я для них — не пустое место. Они переставали делать это сразу, стоило мне сказать: «Ничего».       «Ничего» решало все мои проблемы. Избавляло людей от меня. От меня — от главной проблемы в жизни каждого.       Я — комок проблем. Проблем, которые кроме меня никому не нужны. У всех достаточно своих хлопот, и я им ни к чему.       Именно поэтому я стоял в ступоре, пока меня так нежно прижимали к себе.       Невер с самого начала разрушал все мои стереотипы и предубеждения о людях. И о себе.       Он доказал мне, что я достаточно смелый, чтобы бороться с монстрами. Достаточно дружелюбный, чтобы Егор с Евой всё ещё не послали меня. Достаточно идеальный, чтобы когда-то вскружить Лере голову.       Хм.. А я и просрал тот факт, что единственный, кто ни разу не осудил меня, был Невер.       Никогда и ни за что. Он всегда принимал мою точку зрения, соглашаясь с ней, какой бы она не была.       Грёбанный идеал со своими чертовски красивыми зелёными глазами.       Мир заволокло пеленой — я чувствовал, как набухают слëзы на глазах. И всё-таки эта идиотская забота смогла сбить все мои принципы к чертям, лишить почвы под ногами.       Я осторожно обнял его в ответ и, ощущая реальность происходящего внезапно чëтко, крепко вцепился в него. Будто он — маяк. Будто без него мир — психоделический сон.       Невер — хороший человек. Он не заслужил терпеть мои выходки. Я кретин.       Чувствую, как по щеке побежала слеза, обжигая холодную кожу. Скатилась прямо на пальто Невера, на плечо которого я положил свою голову.       Слышу его голос. Мягкий, аккуратно спрашивающий, успокоился ли я. Невер отстранился после моего кивка.       Ещё раз спрашивает, что случилось. И за секунду до того, как я открываю рот, он берёт меня за руку и ведёт меня вперёд.       Я хотел напомнить ему про кофе, так и оставшийся на скамейке, но из меня сами собой вырвались слова о детстве. И в тот момент я понял, что после того, как я поведаю ему всю свою историю, он меня не осудит. Может, оставит одного, бросит, но не осудит.       Домой я вернулся лишь к полуночи.

***

      Я стою в пыльной прихожей. А здесь ничего не изменилось. Всё стоит на своих местах. Как будто не прошло несколько лет.       В квартире родителей пусто и непривычно тихо. Хах, обычно тут над головой летала посуда.       Родителей не стало резко. Я спал, когда мне позвонили из больницы и сообщили неприятную. Хотя кого я обманываю? У меня с души камень упал, когда мне сказали, что их больше нет. Да я, блять, к небесам воспарил.       Тогда у меня не хватило духу вернуться сюда. А мысли о Невере.. отвлекли от того мрачного и параноидального негатива, творившегося в моей голове.       И я подумал, что пришло время эту квартиру продать. Да, деньги для меня не проблема. Просто хочется избавиться — и наконец забыть. Забыть и уже точно открыть белую страницу в книге моей жизни. Или сразу новую книгу начать, так верней. Хотя не, сразу другую Вселенную взять.       А сколько флешбэков я ловлю прямо сейчас.. Смотрю на обувницу — вижу в хлам бухого отца, трахающего какую-то шлюху с трассы, сорвавшую горло на искуственных стонах. А мать в этот момент колола себе в вену ацетилированный опий. Название выучил сразу, как услышал.       Легкодоступный наркотик. Считай, героин — немного недоваренный. Действие заканчивается уже спустя пятнадцать минут.       В шкафах кухни еды не найдёшь. Зато различные бутылки дешёвого алкоголя, шприцы и маковая соломка, а так же ещё различные ингредиенты наркотика, — всегда пожалуйста.       Даже моя комната не была укрытием в этом грёбанном аду.       Я часто ночевал в отделении полиции. Нет, про родителей я им не говорил. Они бы не поверили. Но пытался. Не один раз.       «Мальчик, хватит дурачиться, сейчас и так все машины на вызовах, а тут ты ещё».       Это преступный район, чего вы хотели? Тут не приезжали даже на кражу.       Украли телефон? Всем насрать. Украли кошелёк со всеми деньгами, которые у тебя были? Всем насрать. Всем похуй на тебя. Ты умираешь? Так ты скорую вызывай, они помогут. А, ты уже вызвал? Ну а чего ты тогда в полицию-то звонишь?       А дети не могли вызвать даже скорую. Дети — не люди. У них не могут быть уважительных причин для вызова экстренных служб. Они же все лишь дурачатся.       И я молчал.       Молчал, пока меня, в пьяном угаре, ебал мой собственный отец.       Молчал, пока меня пинала по рëбрам и лицу родная мать за какие-то проступки.       Молчал, не говоря никому, что меня избивают мои ровесники.       Молчал, пока меня гнобили учителя.       Молчал, пока меня обворовывали в подворотне, где впрочем, изнасиловали и избили заодно. Здесь это обычное дело.       Молчал, потому что говорить было некому, а если бы и нашлось, что бы изменилось? Никто не верил. Не поддерживал. И сделать ничего не мог, навряд ли бы вообще захотел. И кому говорить-то? Родственники? А я их не знаю. Мои родители ни с кем не контактировали. Друзей в такой обстановке найти было невозможно. Это было выживание, где нужно быть тихим, чтобы не выдать себя охотнику.       И поэтому я молчал.       Я вернулся в реальность, что сейчас была спасением. Не хочу об этом думать, никогда. Вот бы просто забыть это, заработать амнезию — вечную и наверняка спокойную, как море в штиль, как прохладный ветерок в жару.       Но, несмотря на все трудности моего прошлого, близкий человек у меня всё же был.       Рома спас мне жизнь, когда нашёл меня в подворотне. Всего в крови, без сознания. Привёл в чувство, довёл до дома. А потом сдружились.       По счастливому стечению обстоятельств, мы ходили в одну школу и в один класс, сидели за одной партой. Поступили в один и тот же университет. Мы были неделимы.       Он лучший. Он — моя самая настоящая семья, добрая, понимающая, любящая. И я люблю его. До сих пор, спустя года.       Люблю его.       И эта любовь — не сексуализированная. В ней нет пошлости. В ней есть только любовь к семье, которой нам обоим так не хватало. Я люблю его так, как любят родители своих детей, и как они любят их в ответ.       Мы учились вместе, подрабатывали вместе, проводили всë время этого заплесневелого мира вместе. Мы лишь ночевали врознь.       Он всегда спасал меня. От различных хулиганов, от родителей. От меня. Этот человек — комок счастья, солнце в Питере. Всегда заряжал своим позитивом на целый оставшийся день.       Такой чистый и светлый. Темноволосый, с зелёными глазами. При встрече и расставании всегда обнимал меня, грея своим теплом в вечную непогоду. Непогоду и на улице, и внутри, а то и разрушительное ненастье.       Я не хотел думать, то что Невер похож на него. Он другой человек, он — не замена Роме. Рому никто не заменит. Не получится. Позитива не хватит.       Вся квартира в пыли. Иду за тряпкой       Два часа — и квартира в более-менее презентабельном виде.       Теперь осталось сделать объявление — и можно идти домой: досыпать оставшиеся часы моего отпуска.

***

      Я дома. И наконец-то я совершенно точно и уверенно могу назвать свою квартиру домом.       Лера с Игорем на беззвучном, Невер вроде писать не собирается. Иду спать.

***

      Ну и кому же я понадобился в.. 20:13. Незнакомый. Может, Лера симку новую купила? В любом случае беру трубку. Выдаю вечное: «Алло».       Сей незнакомец оказался заинтересованным в покупке квартиры родителей. Да, если в ней убираться, то она выглядит не как общага для бомжей, а как очень приличное и дорогое место обитания каких-нибудь аристократов. Хотя, конечно, я преувеличиваю.       Договорились о стоимости, времени её просмотра, и я повесил трубку.       После снова плюхнулся головой на подушку и погрузился в приятную дрёму.

***

      Я иду по улице.       У меня в руке стаканчик с кофе, в другой — свежая выпечка. Там на углу меня скоро будет ожидать такси, которое я уже вызвал.       С неба летят снежинки. Все такие разные, ни одной одинаковой.       Мимо меня ходят люди. И все тоже такие разные, как снежинки.       Я выбрасываю бумажку от пирожка и пустой стаканчик во вблизи стоящую мусорку.       Остаюсь стоять на этом самом углу. Смотрю на небо. Вроде уже семь, а оно всё такое же тёмное.       Теперь можно вставать позже и не бояться Леры.       В дверь мне больше не долбили, а парочка стоит на беззвучном. Жить резко стало проще, легче, свободней.       Вот только после посещения квартиры родителей воспоминания стали являться с новой силой, будто я снова тот молодой уже-не-студент, покинувший родное гнездо.       Мысли и воспоминания были разными, словно две стороны одной монеты.       Некоторые — о маме с папой, об одноклассниках. Об обезьяннике, где я ночевал достаточно часто. По разным причинам, не только нежелание возвращаться домой, который я и домом-то называть не хотел. Тоже изобью кого-то, в магазине что-то украду, бухим меня где-нибудь найдут.       Другие — о Роме. Как нам было хорошо вместе. Весело, спокойно, а всë дерьмо, окружавшее нас, оставалось где-то далеко.       Хах, помнится, однажды до меня доебался историк. Именно доебался. Уж не помню за что, но все его аргументы были необоснованны. Рома вступился за меня, а Валерий Юрьевич сразу переключился на него. В итоге историк назвал меня тупым идиотом, на что Рома ему в челюсть дал. Потом сидели у директора.       Всё ещё люблю его. Как его вообще можно не любить?       Подъехала машина.       Я сел в нагретый салон.

Ну что ж, первый рабочий день после отпуска...