Точка ноль

      

Война — это не подвиг. Война — болезнь. Вроде тифа.

      

Сент-Экзюпери А.

      Спустя пять лет после победы над Пожирателями Смерти и их хозяином, Гермиона была как никогда близка к тому, чтобы признать — в рядах сторонников ВоландеМорта находились зачастую гении, выбравшие не ту сторону, создавшие свои ужасающие творения, которые продолжали истязать Волшебный Мир даже после смерти их хозяев.       — Твою мать, Симус, — Гермионе пришлось экстренно сотворить вокруг себя облако чистого воздуха, глядя на едкий столб дыма над соседним столом. — Ты хочешь прикончить меня раньше времени?       Симус, справедливости ради, выглядел виноватым. В белом лабораторном халате он смотрелся совершенно нелепо, но носил его с завидным упорством.       — Прости, Гермиона. Я не ожидал, что комбинация заклятие с его точкой приложения даст такой эффект, — он аккуратно ликвидировал последствия своей работы, параллельно запуская озонирование воздуха.       Гермиона совершенно точно знала, что он ожидал именно того эффекта, который случился. Находясь в почти добровольном заточении в лабораториях Ордена, он развлекался как мог. Она его не осуждала. Симус был достаточно достойным напарником в условиях заточения Сопротивления и не перестал быть им после победы над режимом Реддла. И он совершенно точно был умнее половины сотрудников лаборатории, которые были готовы трудиться за практически нищенское жалование.       Ни одна война не заканчивалась по щелчку пальцев — этот процесс всегда был долгим, тяжелым и часто затянутым. Люди умирали в больничных палатах или дома от внезапно активированного тёмного проклятия, которое дремало в их организме несколько дней, недель или месяцев.       Сразу после сражения в Хогвартсе Гермионе пришлось освоить несколько специализаций сразу — слишком мало осталось ликвидаторов проклятий, зельеваров и медиков в истощенной боями стране. Несколько лет непрерывного обучения вперемешку с работой отдалили её от мира и того, что в нем происходило. Поиск и ликвидация Пожирателей Смерти затянулась сильнее, чем рассчитывал Орден и Министерство. Но дело продвигалось. Раз в неделю она аппарировала в Нору, на семейный ужин миссис Уизли, где постоянно обсуждались полевые сводки, работа над ликвидацией проклятий и предстоящие суды.       Тема осуждения преступников стояла особенно остро — жители волшебного мира слишком устали от кровопролитий для поддержания поцелуя дементора, но и не доверяли заключению осужденных в Азкабан. В первые дни успешных поисков бывших Пожирателей ни одного из них Аврорат не доставлял живыми. Фенрир Сивый — точнее, то, что от него осталось после трех заклятий, выпущенных из разных палочек одновременно, — поместился в контейнер для специй. Его смерть принесла облегчение как минимум одной семье, которую знала Гермиона. Флёр больше не смахивала слёзы во время семейного ужина, помогая миссис Уизли расставлять тарелки. С каждым месяцем шрамы, нанесенные войной, затягивались — и внешние, и внутренние. Но она видела — и знала — её сердце и разум кровоточили. И она совершенно точно не была одинока в этом.       Гарри и Рон без жалости к себе и остальным работали в Аврорате, напряженность не покидала их даже в родных стенах. Отмахиваясь от заботы Молли, они утверждали, что с ними всё в порядке и лишь позволяли положить себе лишний кусок пирога на тарелку. Но после ужина, сидя втроём на крыльце Норы, они снимали маски мнимого спокойствия, позволяя видеть друг друга полностью — такими, какие они есть. Морщины на лбу Гарри не исчезали, даже если он старался расслабить лицо. Рон испытывал всё большие затруднения с тремором нижней челюсти и лишь стискивал зубы сильнее, что придавало его лицу хмурое и отчасти страдальческое выражение.       Дни стали монотонными — в отвратительном смысле этого слова. Каждый день перед ними возникали одинаковые задачи, после выполнения которых их ожидали не менее одинаковые отчёты. Рутина поглощала. Короткие вспышки адреналина во время схваток после длительных засад не купировали приступы агрессии. Но они держались.       Гермиона продолжала работать в лаборатории и Святом Мунго, не оставляя ликвидацию тёмных проклятий. Не каждый раз её работа была успешной. Первым пациентом, которого она не смогла спасти, стала Лили-Бет Роуз — молодая женщина, случайно ставшая жертвой проклятия, которое предназначалось не ей.       Она умирала в длительной агонии, превратившись за несколько часов из цветущей волшебницы в иссохший труп — заклятие разрушало не только магическое ядро, отнимая магию, но и лишало клетки организма жизненной силы и электролитов, без которых процесс некроза усиленно прогрессировал. Гермионе не нужно было обладать степенью доктора, чтобы настоять на коррекции водно-электролитного баланса, однако этого не было достаточно. Постоянные инфузии лишь продлевали мучения Лили-Бет — для её исцеления требовалось контр-заклятие. Или отмена первоначального проклятия тем, кто его наложил. В тот день она впервые сожалела о смерти Сивого — его палочка выпустила заклинание, созданное в лабораториях Волан-де-Морта. Никто из заключённых на тот момент Пожирателей и их пособников не знал, как его отменить. Смерть мисс Роуз стала точкой невозврата — Кингсли, исполняющий обязанности Министра Магии, официально обязал Аврорат доставлять каждого из Пожирателей живым. Гиппократ Сметвик назвал его указ указом Лили-Бет Роуз.       Осенью «Пророк» объявил о свадьбе Невилла Лонгботтома и Полумны Лавгуд. Церемония вышла почти камерной — по рассказам Джинни, она была до безумия трогательной. Гермиона пропустила её из-за работы в Мунго, аппарировав в поместье Лонгботтомов лишь к вечеру, чтобы вручить подарок. В поместье Лавгудов все украшали желтые оттенки — шатры, дорожку для гостей и и арку, где, по всей видимости, произошел обмен клятвами. Луне она оставила книгу о целебных заклинаниях, а Невиллу — набор исцеляющих зелий. Она знала, что подарок на свадьбу должен быть не таким, но последствия войны диктовали свои правила.       Практично.       Применимо.       Спасает от смерти.       — Это очень ценный подарок, Гермиона, — улыбка Невилла была такой же тёплой, как и во все годы её обучения в Хогвартсе.       — К сожалению, не для любого недуга существует зелье, Невилл. Это меньше, что я могу сделать для тебя.       Невилл выдохнул через нос шумно, прерывисто. Она знала — на камерной свадьбе не хватало двух человек. И Невилл отдал бы всё на свете, чтобы увидеть родителей в этот момент рядом.       — Отдохни. Ты это заслужила, правда.       Невилл был прав. Но она не умела отдыхать — ей казалось, что она утратила эту способность с окончания шестого курса. Временами она совершенно не узнавала свои черты в отражении — подбородок и скулы были слишком виды, как и впавшие щеки. Круги под глазами не скрывали даже чары Гламура. В худобе не было ничего привлекательного — она знала, что за ней скрывается переизбыток кортизола, инсулина и прочих биохимических маркеров истощения. На свадьбу друзей она постаралась выглядеть соответствующе — впервые за несколько месяцев позволив надеть себе что-то более женственное, чем джинсы и вариации джемперов, рубашек и топов. Лодыжки приятно щекотал сентябрьский ветер — и это чувство было знакомым и забытым одновременно. Как и ощущение вечернего платья вместо лабораторного халата или защитной мантии.       — Гермиона, детка, ты слишком очаровательна, чтобы не танцевать сегодня. Окажи услугу, пока малыш Ронни где-то прохлаждается, — вихрь яркого мужского парфюма, цветной рубашки и чудовищно яркой фиолетовой жилетки, нареченный Джорджем Уизли, буквально подхватил её, увлекая за собой на танцпол. Она не сдержала улыбки, позволяя закружить её в танце. Руки Джорджа были горячими — даже сквозь ткань рубашки они обжигали её талию.       — Тебе кто-нибудь говорил, что ты напрочь лишён всех джентельменских манер, но невероятно привлекателен? — у нее не вышло нахмуриться, чтобы создать видимость серьезного лица.       — Тысячу раз. И еще тысячу раз после ночи, проведенной со мной. Поверь, я невероятно галантен во всех вещах, которые требуют моего пристального внимания, — глаза Джорджа не опускались ниже её лица, но тон голоса стал ниже и интимнее.       Это было их давней игрой — что-то вроде попытки бесконечного соблазнения со стороны Джорджа и не менее долгого отказа со стороны Гермионы. Каждый совместный вечер сводился хотя бы к одной шутке о ночи в постели Джорджа.       — Может быть тебе нравится быть отвергнутым? Не вижу иной причины того, что мы обсуждаем это несколько лет. Кстати, сомнительно звать девушку в постель, когда до этого ты разделил её со многими подругами из моего близкого круга. Подумай об этом на досуге, — она прищурилась, слегка наклонив голову вбок, чтобы уловить реакцию Джорджа.       — Иногда ты такая зануда, Гермиона Грейнджер. Но это не перестаёт меня привлекать, — он в последний раз покружил её вокруг своей оси и задержал руки на талии чуть дольше положенного, несмотря на затихшую музыку.       Это был второй акт этой странной и местами смешной игры — неизменное желание вызвать раздражение Рона.       С Роном не было легко и просто — в Хогвартсе и сейчас это было одинаково тяжело. Он был превосходным стратегом на поле битвы и на шахматной доске, но наедине их общение превращалось в порочный круг, начинающийся с нежности и поцелуев, и заканчивающийся ссорами и сбором вещей кого-то из них. Гермиона не винила его — она сама была далека от идеала Рона и в целом от идеала девушки. Работа делала её раздражительной, вечно утомлённой и недовольной. Кратких эпизодов затишья хватало максимум на месяц. В конце концов, это надоело им обоим настолько, что они решили отказаться от отношений до того момента, пока не закончится война. В глубине души она знала — они отказались от отношений в принципе, сохранив лишь возможность случайного секса и дружеского общения. Это было…       Ожидаемо.       Терпимо.       Лучше, чем пустота.       Сегодня Рон протягивал ей руку для танца — своеобразная традиция третьего акта всей игры с Джорджем. Она неизменно соглашалась, закрепляя ничью в их бестолковом соревновании. Сегодняшний день не должен был стать исключением и Гермиона готова была протянуть руку в ответ, но материализовавшийся патронус Кингсли прервал их вечер. Огромная серебристая рысь, мрачно мотнула головой и заявила: « Срочно требуется твое присутствие в штабе. Гарри и Рон тоже нужны.»       На площадке для танцев возникла тишина. Мгновение — и её нарушили одиночные хлопки аппарации, оставив гостей и молодожёнов в ожидании .       В штаб-квартире Кингсли пахло сандалом и перцем. Сегодня к этому запаху добавился запах больницы — бинты и антисептик Гермиона почувствовала сразу, как только аппарировала.       — Что случилось? — Гарри держал палочку наготове, приняв боевую позицию. Рон стоял рядом с ним, закрывая Гермиону.       Голос Кингсли звучал глухо и металлически.       — У нас появились серьезные проблемы. Укрытие в Литл Уиндинг раскрыли. Отряд Пожирателей сегодня там похозяйничал.       — Погибшие?       — Ни одного. Даже наоборот.       — Прости, что?       — Они бросили на крыльце израненную Панси Паркинсон.       О Панси не было слышно ничего с момента битвы в Хогвартсе. Она не являлась Пожирателем и не участвовала в сражениях, как и её мать. Отец был убит ещё в начале битвы.       — В чем срочность? Может, они просто оставили послание? Или наигрались с Панси? Хотя логики в этом мало, — Рон опустил палочку, приняв более расслабленную позу.        — Характер её ран… вызывает вопросы. Как и её чистота её разума. С момента, как её обнаружил смотритель убежища, он чувствует нарастающее недомогание и истощение магических сил. Необходимо проверить её на наличие проклятий, которые могут передаться другим. И заняться её исцелением.       Последние два предложения явно предназначались Гермионе. Гарри и Рону досталось другое задание — эвакуация убежища и создание нового на границе с Уолтширом.       Они единогласно кивнули Кингсли — подтверждая свое согласие на задание, и аппарировали в разные стороны.       В аппарации Гермиона чувствовала не только то, как её внутренности прокручивают для перемещения. К этому чувству вернулись и другие.       Страх.       Тревога.       Ожидание смерти.