Черный Кот с холма Монмартр

      

Не глядя, как плетется кляча,

      

Крестьянин дремлет на возу.

      

Старуха, с дочкою судача,

      

Ведет на ярмарку козу.

      

      

Чем заняты все эти люди?

      

Ах, чем угодно, лишь не мной.

      

Но я, покорствуя причуде,

      

Слежу за жизнью мне чужой.

      

      

Увы, один под сводом неба,

      

Утратившего счет годин,

      

Один в скирду зарывшись хлеба,

      

И там, меж деревень, один.

      

      

И жизнь была б лишь дар презренный

      

Без этой пляски светляков -

      

Балета будущих веков

      

Во славу гибнущей вселенной!

      

Андре Сальмон

      

Пролог

      Город Огней кутался в тёплые июньские сумерки, наполненные светом гаснущего солнца. Разноголосицей музыки, доносящейся из шантанов и ресторанчиков, скромных террас кафе, куда туристы если и заглядывали — то по одной лишь случайности. Воздух, плотный и недвижимый, какой бывает перед грозой, был ароматен и прян.       Габриэль, следуя меломанской привычке, разделял запахи на оркестровые группки.       Место струнных занимали терпкие, дерзкие нотки сотен сортов кофе. Запахи травы, скошенной ещё с утра, и превшей весь день под жарким солнцем, аромат жаренных каштанов — заменяли флейты и гобои. Вместо тяжёлой меди — духи; мужские и женские, мешающиеся в ароматное облако.       И, наконец, ударные. Ритм в этом оркестре задавал остывающий в сумерках асфальт. Кирпич. Природный камень. Дым сигаретный, дым от машин и ещё сотня видов дымов… загадочных, но непременных спутников большого города…       …так пах Париж в две тысячи одиннадцатом году. Габриэль находил его прекрасным.       Сегодня он и его семья отдыхали на крытой террасе, за хлипким столом кафе, чьё название забыл, едва только опустился на стул. Отдых вполне заслуженный: ещё вчера они собирали чемоданы в Британии, чтобы всё утро и день распаковывать их во Франции.       И если сам Габриэль был лёгок на подъём — для путешествий ему хватало одного только несессера — то Эмили, и уж тем более дети, не могли обойтись без целой горы тёплых вещей. Будто во Франции бывает холодно! Но Эми, выросшая в Королевстве, на продуваемом морскими ветрами берегу, привыкла относиться с подозрением даже к самому мягкому климату, и в таких вопросах была неумолима.       Впрочем, Габриэль и не спорил. Он молча помогал распихать курточки, жилеты и кофточки по шкафам. Стоически искал вещи, забытые за проливом. Вещи, которые уже повесили на плечики. А также вещи, которые шутки ради перепрятала Хлоя. Последние находились реже первых… Большая удача, если в каверзах участвовал Адриан. Габриэль знал сына прекрасно: уж если Хлое удалось втянуть друга в авантюру, то этот же друг, мучимый совестью, её и сдавал.       Когда домашние были одеты, пересчитаны и накормлены, Габриэль вёз их в город. Неважно какой. В последние годы чаще это была родина Агреста — Париж.       Ну что ж. Париж, так Париж…       Не стоит волноваться где ты. Главное — с кем ты.       Габриэль откинулся на неудобном стуле. Повесив пиджак на спинку, он позволил себе ещё одну вольность: расстегнуть две верхних пуговицы рубашки. Баюкая в ладони пузатый винный бокал, он любовался женой. Светловолосая, зеленоглазая, она самим существованием бросала вызов естественному ходу вещей, с годами становясь только красивее.       К тридцати шести она сумела заработать только лишь крохотные морщинки в уголках глаз. Морщинки эти ей очень шли — о чём Габриэль не уставал повторять, но Эмили словам не верила и продолжала их прятать с изумительным женским мастерством.       Годы бурной жизни делали Эмили комплимент. Сейчас жена была даже прекраснее, чем одиннадцать лет назад, когда они впервые…       Габриэль вздохнул. Отхлебнул вино и улыбнулся сначала жене. Затем Томоэ. Вечно собранная, будто к войне готовая, давняя подруга Эмили не умела улыбаться губами. За них улыбались глаза.       Томоэ, хоть и была на пять лет старше их обоих, также не торопилась стареть. Впрочем, это Габриэля не удивляло. Он-то знал, что у японок особое отношение со временем и его последствиями…       Агрест нарочно сел спиной к городу. Чтобы дамам удобно было наблюдать и узкую, безлюдную улочку. И алые следы заката на древних штукатуреных стенах. Впрочем, сейчас всё их внимание занимали дети. Непоседам скучно за столом — на что им сок и занудные разговоры, когда есть кадки с несчастной геранью?..       Цветы пережили мягкие парижские зимы, весенние дожди и летние грозы. Они пережили б и нашествие египетской саранчи. Но всё это чепуха в сравнении с тандемом двух беспокойных семей — Агрестов и Буржуа.       Впрочем, Хлоя проводила с ними столько времени, переняла столько черт, что уже сейчас заслуженно могла брать фамилию Агрест.       —...ну она ему и сказала. Так сказала, о-о-о! А папарацци, ну который заделался осветителем, стоял этажом выше, на стропилах. Он аж перегнулся бедный, чтоб лучше слышать. Ну и не удержался…       — Погиб? — сухо спросила Томоэ.       Эмили имела странную привычку — едва только дело доходило до вина, снимать обувь. Вот и сейчас она сбросила туфельки, вытянула стройные ножки. Позволительная слабость, учитывая на удивление пустую беседку кафе.       — Что? Не-е-ет. Что этому дьяволу сделается, скажи мне? Таких не раздавишь — не отравишь. Вся соль — он уцепился за софит, да так и сушился на нём полчаса. Боялся пищать: застукай его, всем стало бы понятно, откуда у сплетен растут ноги. И вот какой у этой комедии третий акт: режиссёр сгоняет всех на площадку. Дают пробный свет… а! Ты не знаешь… софит, когда работает, раскаляется навроде печки. В общем тогда-то наш «источник» для прессы дозрел и рухнул прямо на Берроуз. Вот потому-то она и ходила в гипсе весь сезон.       — Я не понимаю, Эмили, почему ты не подала на него в суд. После тех фотографий…       Эмили хмельно фыркнула. Сделала глоток, и щуря изумрудные глаза, посмотрела на Габриэля.       — Ну-у-у, он оказал мне услугу на два миллиона евро. Так я никогда ещё не снималась, да и не собираюсь — а здесь нелегальные карточки топлес, после которых интерес ко мне возрос. Вроде как и репутация не пострадала, и стало ясно, что списывать меня ещё рано. Факт: сразу после этого продюсеры завалили агента предложениями. Ну мы и выбрали самые подходящие.       — Я не об этом. Я о материале с… Хлоей.       Эмили поморщилась. Габриэль вздохнул. Подруга посыпала солью старую рану — публика и без того часто задавалась вопросом, отчего девочка, при живых родителях, живёт в чужой семье. Прежде её успешно прятали, но вот она попалась в объектив папарацци, и завертелась карусель жёлтой прессы.       Пикантности добавлял нюанс: Хлоя обладала изумительными, пшеничного цвета волосами и голубыми глазами. Чем напоминала публике самого Габриэля.       Конечно, более внимательным любопытным было очевидно отсутствие родства. Адриан (или Эдриан, как звала его на британский манер Эмили), к примеру, полностью удался в маму. Оба имели чуть вытянутые лица, отмеченные аристократичной тенью вечной, не проходящей философской печали. Прямые, аккуратные носы, тёмные стрелочки бровей. И огромные, выразительные зелёные глаза — невероятно эмоциональные, они казались островками жизни на вечно спокойных лицах.       Габриэль любил говорить, что такие лица пришлись бы ко двору веке в девятнадцатом. К ним положены стоячие воротники, шейные платки — в случае Адри — и платья с кринолиновыми юбками, а-ля Бэль Эпок — для Эмили.       Считал так не он один: Эми легко выхватывала у соперниц роли викторианских красавиц, доставались ей и роли бледных девиц в лишённых вкуса готических фильмах американских режиссёров.       Тем забавнее и глупее была путаница — Хлою проще было приписать в родственницы к Летиции Касте, чем хоть к кому-нибудь из Агрестов. Буржуа уже сейчас имела лицо, при взгляде на которое невольно думаешь о Франции. Чисто французский нос, острые скулы, полные губы — ни у кого из Агрестов не было таких «чувственных» губ.       И, конечно же, мимика. Забавно наблюдать, как Хло пытается изобразить спокойствие Грэм. Девочка характером похожа на свою импульсивную мать — она вспыхивает как спичка. На лице её легко читается буря эмоций. И «спокойствие» более напоминает надменную мину.       Другими словами, Хлое уже сейчас недостаёт природного «аристократизма». Но Эми вкладывает в её воспитание душу…       — Угу, — признала Эмили, — мы её едва не потеряли. Если бы не Гэб с его чудо-дипломатией…       — Да-да, — важно кивнул Габриэль, — молитесь на меня и дальше.       Жена с улыбкой погрозила ему пальцем.       — Дорогая, — важно вскинув подбородок, произнесла японка. — Достаточно было одного звонка мне, и его голос бы навеки затих.       Супруги переглянулись. Габриэль тихо рассмеялся. Эмили же, округлив глаза, поперхнулась вином.       — Господи! — откашлялась она. — Томоэ! Тысячу лет тебя знаю, тысячу раз не могу привыкнуть. Лишь бы кого нашинковать на эти свои…       — …суши, — подсказал Агрест.       — Да нет же, — Эмили щёлкнула пальцами, вспоминая. — Намасу!       — Ха-ха-ха!       — Зная тебя тысячу лет, — буркнула Томоэ, — не ждала расистских шуток.       — Да, да, — с улыбкой кивнул Агрест, — ужасно Эмили, ужасно! Где твои манеры?       Эмили пожала плечами.       — Так, а что? Мне можно. Я пьяненькая, — она уличающе ткнула в сторону супруга пальцем. — Между прочим, вы, французы, пьёте столько, сколько не выдержит ни одна приличная англичанка. А я, на минуточку, англичанка приличная. И уж зная меня тыщу лет…       Она толкнула подругу плечом.       — …ты всё ещё думаешь, что я не смогу нашинковать человека быстрее, чем ты? М?       Томоэ понимающе кивнула — как кивала всегда, готовясь к серьёзному, подкреплённому аргументами спору. Одна беда — с Эмили конструктивно спорить было бесполезно. Особенно когда та была «в ударе».       За это, а ещё за миллион других мелочей, Габриэль обожал супругу.       — Я хочу сказать, что при всех твоих… преимуществах, ты никогда не пойдёшь на крайние меры.       — А то, родная! Верь мне — не пойду. И другим не дам! Но очень, очень ценю твой жест. Вон даже Гэб, сколько мы вместе, так и не удосужился прибить в мою честь хотя бы завалящего кабанчика. Говорит, «не люблю охоту». Мягкотелый француз, не терпит вида свиной крови.       — Позволь, дорогая. А кто в прошлом году в твою честь убил ту дерзновенную мышь?       — Но Гэ-э-э-б, — протянула Эмили, взмахнув рукой, — не путай понятия. Ты убил её случайно. В мою честь ты преподнес её труп. На манер кота. А вот Томоэ… она готова ради меня расчехлить свою… нагинату?       Японка печально вздохнула. И позволила Агерсту наполнить бокал.       — Кто же убивает мышей нагинатами? — спросил Габриэль, ставя бутылку. — Япония — просвящённая страна. Я уверен, там ещё в средние века изобрели специальный инструмент для убиения грызунов, и дали ему крайне точное имя.       — Наверняка. Что-то вроде «masukira», а, Томоэ? Есть в твоём арсенале такая штуковина?       — Нет. С мышами я не сражаюсь.       — Конечно, — серьёзно кивнула Эмили. — Ты сражаешься с камненосцами. Так что, Агрест, поосторожнее с шуточками. Наша валькирия, если ты её выведешь…       — Эмили, — тихо произнёс Габриэль, — у стен есть уши.       Жена только махнула на него рукой.       — Ох, Агрест, не будь таким занудой! Здесь всё едино из чужих никто не говорит по-английски!       — У стен есть маленькие уши, — намекнул мужчина.       — А. Пардон…       Более всех, отчего-то смутилась Томоэ. Японка разом поникла. Нервно поправила прядь волос. Эмили не успела заметить этих изменений — однако их приметил Агрест, и теперь внимательно наблюдал за подругой.       Она бы никогда не причинила вред ни ему, ни его семье. Хотя могла. Но оба, и Эмили и он, знали о некоторых её слабостях. А раз так, о «слабостях» мог пронюхать и кое-кто ещё.       Томоэ крутила между ладонями бокал, и алое, как кровь вино, искрилось в стеклянном плену.       Верная слову, рождённая не в свою эпоху, ей были чуждо притворство. За это любила её Эмили, по-своему любил и Габриэль. Хотя не мог взять в толк, что могло объединить двух таких разных людей. Пылающая как огонь, красноречивая Эмили. И с виду холодная, сдержанная Томоэ. Но Эми, когда доходила до грани, всегда щадила врагов — её пламя, пламя справедливости, задувал малейший ветерок сочувствия. Томоэ же пощады не знала.       Они и выглядели, как две противоположности. Эмили, с волосами цвета мёда, бледной, боящейся загара кожей, правильными чертами лица, гибкая и высокая. И Томоэ, низенькая, с вечно прямой спиной, гордо вздёрнутым подбородком. Смуглой кожей, тёмными волосами.       Эмили — спокойная и готовая в любой момент вспыхнуть. Томоэ — всегда напряжённая как пружина, готовая не просто встретить удар — нанести его в ответ.       Обе они — удивительные женщины с удивительной судьбой. Наделённые силой, которая обыкновенно отпугивает даже самых смелых мужчин.       Такие разные… но дружба, как и любовь, соединяет несоединимое.       — Так вы им… ничего не говорите? — как бы между прочим произнесла японка.       — Нет, конечно, — растерянно моргнула Эмили. — Зачем? Томэ, я хочу своим детям счастья. А ты?       — Я о другом. О том, что они имеют право знать. Не так ли?       Габриэль следил за выражением лица Эмили. На него, благодушно-спокойное, легла тень. До супруги начало доходить.       — Знать о чём, солнышко?       — О своей судьбе.       Габриэль шумно вздохнул. Одним глотком осушил бокал. Со стуком поставил его на стол.       — Так-так, — протянула Эмили, — всё ясно. С тобой связались… эти? Так ведь, Томэ?       Японка молча кивнула.       — Даже не буду спрашивать, что они тебе наплели. Что обещали. Скажу тебе правду, подруга: если бы тебе хотели «подарить» амулет, они бы уже нашли способ. И назначили цену.       — Я бы никогда не предала тебя.       — Я на это и не намекаю. Просто говорю — тебя водят за нос. Если они ещё не дали тебе камня, так знай — его и не будет. А может… он тебе и не нужен?       Томоэ поджала губы. Опустила карие глаза.       — Ты всё знаешь. Он нужен не мне. Для меня — слишком поздно. Камень нужен моей дочери.       Эмили устало потёрла глаза.       — Боже… я бы сказала, что ты не понимаешь на что идёшь… что её ждёт… но ведь ты знаешь не хуже меня. Томэ, подумай. Пощади малышку.       — Я просто… подумала… как было бы здорово, если бы дети вместе, когда настанет их время, продолжили наше дело. Втроём. Как… мы.       — А я, — тихо произнесла Эмили. Голос её опасно дрогнул, — не хочу, чтобы они жили «как мы». И тем же неизбежно закончили. Хлоя — не Габриэль. Адриан — не я. А Кагами — не ты, Томоэ. У них своя жизнь, и пусть, чёрт побери, она будет нормальной.       — Что есть норма?..       Супруга всплеснула руками. Но так ловко, что не пролила ни капли вина.       — О! Конечно! Давай! Давай отряхнём пыль и поднимем эти плесневелые темы псевдофилософии! Норма, Томэ, это когда человек не шарахается в ужасе от теней! Не просыпается от собственного крика — уж позволь мне быть банальной — путая кошмар сна и реальность! А супруги… ты не думала, Томэ, о их супругах? Детях? Хотят ли они, эти простые люди, жить с мыслью, что не сегодня — завтра за ними кто-нибудь придёт? Из места, которое им даже в пошлых ужастиках не показывали… от которого не запрёшься на ключ, против которого не вызовешь полицию. Мы… мы и есть эта полиция, солнце моё!       — Они могли бы…       Плотно зажмурив глаза, Эмили жестом велела ей замолчать. Японка послушалась.       — Даже. Не. Начинай. Не будет никаких кланов камненосцев. Семей, посвящённых в «тайну». И уж точно мы не будем сводить наших детей как… как на случке! Они сами сделают обыкновенный выбор, когда придёт время! Они пойдут в, мать её, обыкновенную школу. Обыкновенный университет. Обыкновенно влюбятся, и вырастят обыкновенных детей. Я лишилась этих… почти всех радостей. Мне, чёрт побери, просто повезло с мужем, всё остальное Миракль вычеркнул из моей жизни! Ты понимаешь это, Томоэ Цуруге? О! Я знаю тебя. Ты понимаешь, и очень хорошо… просто тебя переклинило на «чести» и «судьбе». Ты подменяешь этими пластиковыми понятиями свою скорбь. Скорбь обыкновенной женщины…       Секунду Габриэлю казалось, что Томоэ просто встанет и уйдёт — она не была рождена для горячих споров, или эмоциональных тирад. Всё что в ней было, Цуруге не выпускала в мир. Но Томоэ молча комкала салфетку.       Эмили положила свою ладонь поверх её. Отставив бокал, заглянула в лицо.       — Если, — шёпотом сказала она, — не остановишься, потеряешь всё. Потому что это «всё» и стоит на кону. Понимаешь?.. Миракль не может без нашего мира, и он высушивает его до капли. И он ничего не даёт взамен, кроме страданий и боли. Одни только иллюзии…       — Позволь мне сказать… я вижу дальше, чем ты.       — Ты видишь мираж. Сказки, которыми мы пичкаем друг-друга. Где есть драконы и принцы, волшебники и феи. Но там, за гранью, где ты не была, и куда так хочешь попасть… там одни только кошмары. Одни чудовища. И есть мы — наполовину чудовища. Не принцессы и рыцари, а самые обыкновенные солдаты, которые насмерть бьются за чужие ошибки, за чужие интересы. Я не допущу, чтобы мои дети встали на этот путь. Пусть…       Её губы задрожали.       — …пусть там умирают и превращаются в чудовищ чужие дети. Не мои. И да, Кагами и Хлоя — тоже не мои. Но я взяла её себе, я поручилась… и её тоже не отдам. С дочерью разбирайся сама. Но учти, если бы они хотели — она бы уже получила камень.       Томоэ подавленно молчала.       — А теперь, — вздохнула Эмили, — расскажи мне, за что они тебя купили?       Зелёные глаза скользнули сначала по Агресту. Затем заглянули за плечо — как и полагается настоящей матери, Эми ни на секунду не оставляла детей без внимания. Но всё-таки она пропустила что-то важное.       На лицо наползла маска немого ужаса. Женщина рывком поднялась. Обернулся и Агрест: солнце всё так же грело уходящими лучами стены домов. Улица была так же пустынна. А дети всё так же возились около горшков. Но теперь рядом с ними стоял человек, о котором, если не знать с кем имеешь дело, не подумаешь плохого.       Худой, в поеденном молью костюме табачного цвета, сухенький старик. С благородным, испещрённым морщинами лицом. И глазами, выбеленными временем. Он опирался двумя руками на трость и пристально следил за игрой детей.       Агресту показалось, что где-то под столом зашипела кошка.       — Ты… — сказала Эмили, — ты посмел сюда явиться!       Тонкие губы старика изогнулись в улыбке.       — Рад видеть вас в добром здравии, — голос его не соответствовал внешности. Не разбитый — полный жизни, со скрытой насмешкой. — Мадам и мсье Агресты… мадам Томоэ…       — Отойди от детей, — ледяным тоном велела Эмили. Её тонкие пальцы сжались в кулаки. — Отойди, или я размажу тебя по асфальту. Ты меня знаешь.       Старик даже не пошевелился. Он знал Эмили достаточно хорошо. Может быть даже больше, чем хорошо. В конце-концов когда-то давно он был её наставником…       — Я, — сказал он, — ни на кого не претендую, девочка моя. Я пришёл строго по делу, этими вот старыми ногами… потому что я тебя в самом деле знаю. Других посланцев ты, как точно выразилась, размазала бы по всему округу.       Женщина смерила старика полным ненависти взглядом. Пальцами попыталась подцепить бокал — но пальцы дрожали, и тот повалился на бок, расплескав по скатерти вино. Впрочем, это Эмили не остановило. Она, не сводя со старика изумрудных глаз, налила себе ещё. Осушила бокал одним залпом.       — Дети не должны видеть никого из вас, — тихо произнесла она. — Я не должна видеть никого из вас рядом с детьми. Такой был уговор.       — Дело срочной важности, — вздохнул старик, — Секрет не мог ждать. Видишь… мы даже улицу почистили. Так что ты меня прости…       — Я тебя никогда не прощу.       — Что же. И не надеялся. Хотя, видит Бог, молюсь об этом каждое утро и субботу.       Эмили отрицательно помотала головой. Пальцы легли на плечо подруги. Крепко стиснули его.       — Томоэ, — сказала она, — пожалуйста, уведи детей домой.       — Хорошо.        Габриэль молча наблюдал, как японка уводит детей. Как Адри и Хлоя испуганно выворачивают головы, глядя на маму — и при этом не задают вопросов.       «Всё-таки, — подумал он, — у нас очень воспитанные малыши. Хотя… почему «малыши»? Им уже по девять. Будь Эми менее осторожной, и в самом деле ходили бы в начальную школу».       А ещё он думал о том, что сегодня случилась или очередная интрига. Или действительно очень важное дело. Если так — он бы предпочёл самую коварную, саму чёрную интригу.       Наконец они остались втроём.       — Славные дети, — сказал старик.       — Вы, — предупредил его Агрест играя вином в бокале, — дёргаете тигрицу за усы. Позволительны такие шалости в вашем возрасте?       — Только в таком возрасте они и позволительны, мсье.       Эмили тяжело опустилась на стул. Сдавила пальцами виски.       — Не лги, — сказала женщина, сверля взглядом столешницу, — что наша встреча случайна. Хранитель камней рядом с детьми — такая же случайность, как педофил рядом с ними же.       Старик наклонился над горшком с геранью. Понюхал бледные цветы.       — Лгать не буду, девочка, — ответил он, — нам нужны резиденты.       — Как интересно. Королевский Секрет говорит правду!       — Интересна и ваша позиция о других детях.       Эмили насмешливо фыркнула.       — Ах! Ты хочешь призвать меня к совести. Ты! Так вот тебе моя интересная позиция: я отдала вашей шайке всё. Я честно трудилась все эти годы. И, заметь, я не заключала никаких договоров. Вы пользовались мной, вы лгали, юлили… а теперь имеете наглость тыкать мне в нос мораль о несчастных детках. Ты, хранитель, меня неправильно понял. Я не соглашалась менять моих детей на других. Я просто ставлю тебя перед фактом — их ты не получишь. Не имеешь никакого на это права. Они и не нужны вам… это просто один из рычагов шантажа. Чтобы мы стали послушнее.       Старик оторвался от цветов. Укоризненно покачал головой.       — Амулет может надеть любой. Но вот раскрыть его потенциал — нет. Мы можем выдать камни подходящим людям, можем даже воспитать идеальных камненосцев. Конечно, теоретически. Когда наступит час, нас будут защищать хорошо подготовленные, умные, храбрые, но слабые резиденты. Амулет — это привилегия, которая должна передаваться по наследству.       Эмили небрежно дёрнула плечом.       — Ищите, — сказала она, — детишек, у кого в роду были несчастные «резиденты». Их мало, потому что мы частенько не успеваем никого после себя оставить. Какая жалость… знаешь, маэстро, будь моя воля, я бы отняла у вас возможность дарить камни хоть кому-нибудь. Взяла бы их вместе, и отправила к чёрту в Ад. Или на Луну. Чтобы эта история, наконец, закончилась. Готова спорить — этого хочешь и ты.       — Хочу, — серьёзно кивнул старик, — вы правы. Если собрать все камни, в мире станет тише. Мы все заживём в покое и блаженстве неведения. Пока из Миракля не явится марид.       Женщина звонко рассмеялась.       — Гэб, ты слышал? Марид!       — Марид, — повторил за ней старик.       — Нет никаких маридов! Вы уже всех со свету сжили! Всё, зачем вам нужны резиденты, это чтобы забирать камни других резидентов! Кого вы маридом объявите — тот им и станет! Знает слишком много — гуль! Не выполнил приказа — марид. Ату его, ату! Охота на охотника… можешь дурить голову Цуруге — пожалуйста! Она поверит в эти сказки. Она выросла на них. А я, — она ткнула себе в грудь указательным пальцем, — я знаю, что такое Миракль.       — Раз так, вы должны понимать что такое марид. Если нет… увы, Миракля вы не знаете. А он не прощает ничего, в том числе незнания.       Подперев кулаком щёку, Эмили смотрела на гостя с выражением, будто перед ней был не человек, а гигантский говорящий таракан. Омерзение, смешанное с любопытством учёного.       — Чем вы пытаетесь соблазнить Цуруге? — тихо спросил Габриэль. — И чем собрались соблазнять нас? Насколько мне известно, у вас не осталось камней.       Супруга удивлённо посмотрела на него — но ничего не сказала. Поняла, с какой целью Агрест задал вопрос.       — У нас достаточно камней.       — Правда? При таком изобилии — всего два резидента на весь Иль-де-Франс. А если мы захотим уехать, скажем, в США — вы ведь ничего не сможете с этим сделать.       — Там есть свои «хранители», и их методы вам не понравятся, мсье Агрест. Королевский Секрет — не ЦРУ. Мы все здесь добровольцы. И вы тоже.       — А я и не отказываюсь. Я просто намекаю, что вы обещали наши с Эмили камни Цуруге. Но тогда получается скверная математика. Ведь детей трое, а камня — два.       Старик кашляюще рассмеялся — он без труда разгадал его уловку.       — Габриэль. Вы могли бы спросить прямо, — рот его улыбался, но вот бесцветные глаза смотрели с ледяным спокойствием. — За ваши с Эмили заслуги мы готовы отдать исключительные амулеты. С Томоэ мы к соглашению так и не пришли… и, похоже, не придём. Она слишком агрессивна. Однако её дочь, быть может, при некоторых условиях… о. Я вижу. Вам интересно не это.       Агрест молча потягивал вино. Старик выдержал паузу.       — Амулет д’Арк. И кольцо Нуара вас устроили бы?..       Супруги поражённо переглянулись. Самое время начать смеяться, но Агресту вдруг стало не до смеха.       — Не верите, — вздохнул хранитель.       — Вы блефуете. У вас их нет. А были бы — их уже кто-то носил бы. Такие вещи не пылятся в коробке на дальней полке. В них — сердце Франции.       — Гэб…       Он покачал головой, показывая, что не собирается развивать эту тему при посторонних.       — Сердце Франции, — повторил за ним старик. — Как правильно вы это сказали. Именно так. Сейчас самое время ему забиться.       — И всё-таки я вам не верю. Признайтесь. Вы потеряли эти сокровища. Вы их, говоря простым языком, профукали. И если в д’Арк я готов поверить с великим трудом. То в Нуара не поверю, пока не увижу. Мы говорим о легендах на грани мифа. Это даже не история. Нечто большее. Но всё-таки… если предположить…       — Да, — кивнул хранитель, — такие вещи не пылятся на полках. Но ими и не бахвалятся как побрякушками на ярмарке. Их являют миру в исключительных случаях. Это своего рода крайняя мера.       Агрест поставил пустой бокал на стол. Звук получился… мрачным. Погребальным. С таким вбивается первый гвоздь в крышку гроба. Мужчина не спеша застегнул пуговицы рубашки. Проверил запонки.       — Надо полагать, — сказал он, — с этой «крайней мерой» и связано наше сегодняшнее дело.        Старик сорвал цветок герани. Повертев его в пальцах, бросил на сухую землю.       — Вы правы. Идёмте же. Нас ждёт машина.       

******

      Габриэль давно смирился с тем, что обыкновенной жизни он уже никогда не увидит. Она осталась где-то далеко за кормой его жизни. Растворилась в кильватерной струе, в бурных волнах двух миров.       Он даже научился находить в этом безумии какое-то извращённое удовольствие.       Но только потому, что рядом с ним, всегда, плечо к плечу стояла Эмили.        Прямо как сейчас. А если говорить о безумии… сторонний наблюдатель счёл бы увиденное достаточно безумным.       Тоннель, уходящий во тьму. С бетонными арками опор — словно рёбра исполинского кита они стройными рядами тянулись над головой, и дальше — пока не исчезали, поглощённые мраком. Лучи фонарей скользили по стенам, покрытыми чёрными пятнами плесени и жёлтыми — селитры. Свет падал на зелёную, потревоженную шагами воду. Бросал искривлённых «зайчиков» на потолок и стены, слепил глаза.       И посреди всего этого, по колено в холодной, вонючей мути стояли четверо. Одна пара вполне подходила окружению: хорошо подготовленные, закутанные в резиновые комбинезоны с масками респираторов. И вторая, достойные участия в карнавале сумасшедших: мужчина в строгом костюме. И женщина — в облегающем вечернем платье цвета весенней травы.       Ткань платья промокла наполовину, плотно облепила покатые бёдра и всё, чем Господь наградил супругу выше. Но всё ещё гармонировала с цветом глаз владелицы, изумрудным кулончиком, изящно подчёркивающим декольте. И цветом застоялой воды.       Провожатые любезно выдали им высокие прорезиненые сапоги. Но холодная вода давно уже захлестнула голенища, и проку в подарке не было никакого. Свою же обувь чета Агрестов несла в руках.       Задача была с виду простой. Эвакуировать человеческую группу из «подозрительных» катакомб. Проверить, не случилось ли в них чего ужасного. И если это «ужасное» можно устранить — взяться за дело.       Секрет славился тем, что до последнего утаивал мелкие, но значительные детали. Ужасы могли быть сильно преувеличены, и наоборот — непыльная работёнка обращалась приключением, от которого на затылке волосы встают дыбом.       Обнадёживало одно: если бы посвященные в Секрет всерьёз предполагали, что в подземелье таится что-то опасное — им выделили бы не двух человек, а маленькую, хорошо подготовленную армию.       Как любила говорить Эми в таких случаях: «дело пахнет жандармерией». Это всегда тройная работа. Военных вызывают не для помощи, а для эвакуации непосвящённых. Ну, а пока нет ни вертолётов, ни броневиков с автоматчиками, можно расслабиться.       Габриэль сделал шаг, раздвигая ногами воду. Оступился и выпустил из пальцев туфлю. Та звонко плюхнулась в покрытые мерзкой плёнкой волны, породила тревожное эхо в стенах подземелья. Покачиваясь, отправилась в последний свой вояж.       «К чёрту, никогда не любил эти туфли».       Агрест запустил корабликом и вторую туфлю. Весьма удачно: «судно» перебороло волнение, догнало, а затем перегнало Эмили, которая шла чуть впереди.       Тихонечко, под нос, Габриэль напел слова детской песенки:       

Il était un petit navire

      

Il était un petit navire

      

Qui n’avait ja-ja-jamais navigué

      

Qui n’avait ja-ja-jamais navigué

      — Ohé! Ohé!.. — закончила за него супруга. — Гэб, признай, ты идёшь позади, чтобы пялиться на мой зад.       — Твоя проницательность непотопляема, как сие судёнышко.       Женщина вздохнула. И забросила в воду и свои туфли.       — «Секрет» должен нам тысячу евро, — переходя на французский она добавила: — Эй, мсье, не могли бы вы светить на меня поменьше? Мой супруг и так достаточно переволновался.       Один из провожатых покорно двинул фонарём. Луч скользнул по воде, выхватил из темноты ржавый каркас то ли вагона, то ли дрезины.       Четвёрка двигалась вперёд, стопами ощупывая дно. Опыт подсказывал: если здесь нашлось место крупной рухляди, то ногу могла распороть рухлядь меньших размеров. Что для владельца амулета не великая беда. Но оба не хотели перевоплощаться раньше срока.       Бывает, что победу и поражение отделяет всего капля нерастраченной силы.       — Почему не откачали воду? — строго спросила Эмили. Устав путаться в полах юбки, она согнулась, безжалостно разорвала её спереди. — Лишних ушей здесь нет. Рассказывайте всё как есть.       — Не могу знать, мадам, — прогнусавил сквозь респиратор провожатый. — Из выходных данных известно — это участок довоенного метро, заваленный перед концом оккупации. До недавнего времени префектуру он не интересовал. Вернее, мадам, его не было на картах.       Агрест многозначительно хмыкнул. Группа миновала ржавый скелет вагона — пришлось цепляться ладонями за холодное, склизкое железо. Ненадёжная опора крошилась в руках, оставляя на коже бурые пятна.       — Что же поменялось?       — Диггеры случайно наткнулись на лаз. Искали станцию — призрак.       — И нашли.       Габриэль усмехнулся. Он представил, как заболели головы всех причастных к «Секрету», когда люди наткнулись на сюрприз Миракля. Злорадство — злорадством, но теперь это и его с Эмили головная боль. Хранитель не знал, что их здесь ждёт. А если не знал Хранитель — не знал никто.       Это могло значить только что «сюрприз» покалечил, а может быть и убил любопытных агентов Секрета. Агенты у них были повсюду — в том числе и в департаменте Метро. Лишённые чёткой структуры и руководства, «секретовцы» больше напоминали тайный орден, чем тайную же организацию.       Они — люди, верящие в Миракль. И знающие, какую страшную силу он представляет. Часто люди могущественные — им ничего не стоит взять за брюхо даже самого ушлого камненосца. Даже его, даже Эмили.       Приходится работать.       — Кто-то погиб?       — Не знаю. Среди подростков — нет, насколько могу судить. Их изолировали. RATP отправил экспертную группу. Сегодня мы узнали, что они не вернулись. Теперь мы здесь.       — Так. Среди них был человек с «секретом»?       — Да, мадам.       — Сколько?       Провожатый помолчал, но всё-таки ответил:       — Все.       Габриэль понимающе кивнул. Для паники рано — на бедолаг вполне мог упасть потолок. Однако уже можно напрягаться. Он расстегнул пиджак. Движением плеч сбросил его в воду. На ходу поводил руками, разогревая застывшие от холода мышцы.       — Итак… — стуча зубами, произнесла Эмили. Голос её, безобразно скомканный эхом, уносился во тьму. — Вы оба — добровольцы.       Она не спрашивала. Утверждала.       — Да, — глухо ответил провожатый.       Супруга зарылась пальцами в тщательно уложенную причёску. Безжалостно растрепала её, а после собрала чудесные пшеничные волосы в тугой пучок на затылке. Резинкой ей послужил браслет эксклюзивной коллекции. Эксклюзивной — потому что это линейку Габриэль выпустил специально для неё.       — Кого вы там потеряли? — спросила Эмили.       — Брата, — сказал мужчина.       — Мужа, — глухо отозвался женский голос из-за второго респиратора.       Эмили, подняв руку, остановилась. С пальцев по линии предплечья катились бриллианты капель. Следом за ней остановились и остальные.       Подземелье, до этого наполненное жутковатыми звуками, начало утихать. Волны, с влажным чпоканьем шлёпавшиеся о стены, порождали гул, отдалённо похожий на человеческие голоса. И голоса эти уходили теперь вперёд, куда не доставали лучи фонарей. В чернильную неизвестность.       Женщина смерила провожатых полным печали взглядом.       — Ждите нас у дрезины. Или что там валялось.       Добровольцы стояли, скорбно опустив фонари. Было слышно только, как тихо щёлкают на вдохе и выдохе клапаны масок.       — Мадам, — тихо произнёс мужчина, — при всём уважении… я — ветеран иностранного легиона.       — Я работаю в полиции, — добавила женщина. — Мы знаем, куда идём.       — Я сама не знаю куда иду, — ответила Эмили. Сквозняк играл светлой прядкой, выбившейся над ухом. — А уж вы — тем более. Послушайте. Если всё действительно плохо, и это не обвал, нас ждут два варианта…       Провожатые покорно слушали. Мощные лучи фонарей пробивали толщу воды насквозь, и теперь в зелёной глубине виднелись остатки путей.       — …первый, — загнула палец Эмили, — это одержимый. Мы имеем две стороны мира. Вот эту, нашу. И Миракль. Та сторона из себя гостей просто так не выпускает. Им надо закрепиться на чём-то материальном. Все эти фантомы и прочие страшилки не живут здесь и минуты. Им нужен человек.       Чтобы заполучить человека, фантом цепляется за предмет, который существует в двух мирах. Это может быть ложечка, банка из-под кофе, вообще что угодно. У фантомов нет мозгов, как у нас с вами, однако кое-что в жизни они понимают. Поэтому выбирают вещи броские, которые прямо-таки хочется подобрать. Брошка, колечко, кошелёк.       Схема простая: человек подбирает побрякушку, фантом искажает его восприятие, и мы получаем психопата, опасного, но не сильно умного.        Эмили загнула второй палец.       — Второй вариант — камненосец. Про нас вы знаете, не буду утомлять подробностями. Это самый неприятный сценарий. Но есть хорошая новость — если это болото было замуровано столько лет, я не представляю как здесь мог выжить камненосец. И мне очень, очень хочется пойти на поводу логики, сбросить со счетов негативный вариант. Но, исходя из опыта скажу — случится может что угодно.       Это общее. Теперь частности. Одержимый фантомом не станет защищаться здесь, и сбежит на ту сторону, в Миракль. То есть от вас не будет никакого толку. Вы останетесь болтаться здесь, мы уйдём догонять его, чтобы спасти человека, которого дух заберёт с собой. Камненосец…       Она вздохнула.       — …скорее всего, будет драться здесь. У вас очень мало шансов его хотя бы оглушить. Даже если предположить, что он крайне истощён.       Женщина в респираторе подняла руку, привлекая внимание. Дождалась, пока Эмили договорит, после чего постучала ладонью по штуковине, карабином крепящейся к поясу. Габриэль видел такие и раньше: отдалённо похожие на пистолеты, к которым какой-то безумец прицепил лампы накаливания. Больше того, против него такие даже применяли.       Лояльность «Секрета» — вещь непредсказуемая.       — Мы всё-таки можем помочь, — сказала женщина.       — Искромёты, — понимающе кивнула Эмили, — как же, как же. Скажите, мадам, вы пользовались ими прежде?       Мадам промолчала.       — Не пользовались, — кивнула Эми. — Так знайте. У вас всего два залпа. Повезёт — все три. Если попадёте, камненосца вы обезвредите.       — «Если», — буркнул Агрест.       — Вот именно. «Если». Это не пистолет, заряды отправляет как попало.       — Мы знаем, — перебил её мужчина, — по инструкции огонь нужно открыть в упор.       — В упор — слишком поздно. Вас убьют. И потом, «в упор» может и не случиться, камненосцы умеют атаковать дистанционно. Мы не знаем с кем имеем дело. Вот вам развевающий сомнения факт: камненосца вы даже не увидите. Он сольётся с тенями. Зато вы увидите нас, и, скорее всего, по ошибке подстрелите моего коллегу. У него в этом большой опыт. По нему попадали уже два раза, в таких вот весёлых декорациях.       Она потёрла ладони, дохнула на дрожащие пальцы.       — Уходите. Встретите нас позже.       — Уходите, — кивнул Габриэль. — Вам бессовестно соврали. Живым не место среди привидений.       Конечно же, они никуда не ушли. Поплелись следом, освещая дорогу фонарями, до пены взбалтывая ногами ледяную воду. Это порядком раздражало Габриэля — он не слышал ничего, кроме ритмичного пыхтения респираторов и звука бьющихся волн. Вода, словно живая, отзывалась на прикосновение заунывным стоном. Стон этот, разнясь по тональности, метался взад вперёд по тоннелю, мешая сосредоточиться, вычленить важное…       Он перестал обращать внимание на холод, затхлую вонь. Сосредоточился, пробуждая доступное только камненосцу чутье.       И ему это удалось.       — Вы слышите мелодию? — спросил Агрест, обращаясь к провожатым.       Мужчина отрицательно покачал головой. Женщина только округлила карие глаза за стеклом маски.       — Попробуйте вслушаться… вот! Пам-парам… Маделон, Маделон, Маделон, пара-ра-ром!       — Я слышу, — произнесла «полицейская». — Да! Разве это не волны?       Изумрудные глаза Эмили смотрели на него с тревогой. Светлые ниточки бровей нахмурились, меж ними пролегла озабоченная складка.       — Ну, не Биттлз же должен звучать в довоенном Метро, — попытался разрядить обстановку Габриэль. — «Маделону» — самое место.       — То есть это на самом деле? — сухо спросил провожатый — легионер.        Пришлось отвечать:       — Разумеется. Всякий раз, когда под землёй вы слышите голоса, или что-то похожее — всё это происходит на самом деле. Почему-то в таких местах грань между нами и Мираклем истончается и мы начинаем его чувствовать острее. Это называется «отклик». Хотя нам знание не даёт ничего существенного. Вы напряжены и напуганы, а напряжённые люди всегда чувствительны к таким вещам.       Он лукавил. Перепуганный человек и в самом деле слышит, что ему слышать не положено. Только в обычных местах, в обычное время это всего лишь неразборчивое бормотание, шлёпанье ног. Музыка — очень и очень тревожный симптом.       Эмили сбавила шаг, стараясь держаться поближе к супругу. Украдкой ледяными пальцами ухватила его ладонь. Коротко, крепко сжала. Он пожал их в ответ.       Условный сигнал: Эми что-то чувствовала. Вообще она всегда была куда сильнее, талантливее его. И за годы совместных приключений он малость размяк, привык доверять её интуиции.       Но сегодня он почувствовал Миракль первым.       Поток несуществующего воздуха толкнул его в грудь.       — Дамы и господа, внимание! — скороговоркой крикнул он.       Группа испуганно замерла. Провожатые вскинули фонари. Теперь, вспомнив инструкции, они ритмично выкручивали мощность на максимум. Лучи расширялись, тянулись вперёд, отвоёвывая у тьмы метры плесневелых стен, дрожащей воды. От рёбер арок потянулись чёрные, искривлённые тени.       — Да перестаньте же слепить, — прошипела Эмили. — Вы делаете только…       Она осеклась. Чаще свет вредил, но сегодня он сумел принести пользу.       Из тёмного ничто поднялась зелёная волна. С виду она ползла лениво, неспеша. Но впечатление было обманчивым: с каждый пройденным метром вода поднималась всё выше. Двигаясь быстрее. Следом катились её сёстры — близнецы. Такие же, весело блестящие на свету, высокие, стремительные.       Они не успели и сделать и шага. Затхлый вал опрокинулся на плечи — свет на мгновение померк — оторвал от пола. Достал до подбородка, залепил уши.       — К стенам! — донёсся до него крик Эмили. — Сейчас! Быстрее!       Габриэль поймал момент, когда волна спала. Не успев даже проморгаться, нащупал чьё-то плечо, схватил покрепче. И, оттолкнувшись от пола ногами, рванулся в сторону. Рывок, ещё… когда волна в очередной раз оторвала его от пола, повлекла назад, он свободной рукой дотянулся до амулета. Необыкновенной броши, повязанной на обыкновенный гайтан.       «Хозяин…»       Реальность пришла в движение. Забурлила. Миракль распахнул врата, призывая его к себе, обещая безопасность, могущество. Но он усилием воли отринул этот зов, желая остаться в мире людей.       И Та сторона сдалась. Покорно влила в его жилы бурлящую силу. Накинула поверх кожи новую, чужую шкуру — цвета ртути. Она разлилась по телу, облепила его чем-то обжигающе-вязким. Он привычно моргнул.       А когда открыл глаза, посмотрел на мир другими глазами. Глазами камненосца.       Теперь всё сделалось куда проще: куда простому телу до могучей плоти существа, принадлежащего сразу двум мирам. И вместе — ни одному.       Агрест снова оттолкнулся от земли. Заработал ногами, выгребая, без труда борясь с беснующимся потоком воды. Тот, кого он тащил за собой повис в пальцах безвольным мешком. И весил теперь не больше, чем котёнок.       Он вжался спиной между рёбер опорных балок, подтянул человека к себе…       …тоннель погрузился в полумрак. Выпущенные из рук фонари всё ещё работали, но, скрытые толщей воды, эффектно подсвечивали её изнутри. Казалось, что волны охватило призрачное пламя — оно пробивалось сквозь муть, бросало дрожащие лучи на потолок, стены, рисуя картины искривлённой реальности.       А затем по тоннелю пронёсся ветер. Холодный, пахнущий тленом и болотом. Следом за ним пришёл звук — грозный вой десятка боевых рогов. Габриэль не успел понять что это — его волновала только жена.       — Эмили! Эми!!!       Полумрак разрезал луч света. В нём камненосец рассмотрел поднимающуюся воду, две головы у поверхности, рядом с противоположной стеной.       ТУ-У-У-У! — прогудело над самым ухом.       По тоннелю мчался, разрезая волны тупым носом, поезд. Агрест успел рассмотреть худощавую фигуру машиниста в правом окошке. Три тусклых глаза фонарей над кабиной. Нелепую дверь. И даже номер с тремя цифрами, обведёнными в белый круг…       Поезд гуднул ещё раз. Обдав людей снопом холодных брызг, помчался дальше — мимо летели угловатые, квадратные вагоны, с квадратными же окнами. За грязными стёклами виднелись неясные очертания человеческих силуэтов. Серые, вытянутые, лица с чёрными провалами на месте глаз.       Пепельные головы украшали старинные федоры, женские шляпки, похожие на черепашьи панцири. Плащи, воротники поднятые и воротники меховые… разных фасонов, но все одинаково лишённые чётких очертаний и цвета.       Над головами фантомов тускло мерцали фонари.       Габриэль с трудом оторвал взгляд от окон — от крыши к потолку тянулись кривые лапы штанг. Им полагалось цепляться за провода, но никаких проводов здесь не было уже долгих семь десятков лет… как и пассажиров.       Эта ветка метро умерла вместе со Старым Парижем. Теперь от неё осталась одна лишь тень. И кто-то поднял эту тень из глубин Миракля.       Старинные вагоны с грохотом рассекали колёсами воду — её поток тугой струёй бил над головой Агреста. Стиснув зубы, подобрав ноги, он терпел.       Наконец, мимо прогремел последний вагон. Поезд, гуднув на прощание, исчез в темноте. Визг железа, дробный перестук — всё это разом оборвалось, исчезло. Утонуло в опустившейся тишине.       Габриэль разжал одервеневшие пальцы. Спасённый им доброволец поднялся. Слепо опираясь о дугу арки, сорвал с лица маску респиратора.       — Боже…       Агресту было не до него. Он бегом продирался через потревоженную воду — к стене, туда, где он последний раз видел жену…       Эмили поднялась из волны, подобно Венере. С шумом втянула разинутым ртом воздух. Закашялась.       — Эми…       Агрест с силой прижал к груди тёплое тело. Пальцы, закутанные в ртутную кожу скользнули по мокрому обнажённому плечу.       — Эмили…       Она мягко оттолкнула его. Разразилась новым приступом кашля.       Сейчас, немного успокоившись, Габриэль заметил, что с супругой случился конфуз — левой рукой она закрывала грудь, а правой тщетно пыталась закинуть на плечо порванную бретель платья. Другая болталась, неприлично обнажая белую кожу.       — Ты… — прокашляла она. — Бал… бес!..       — Что? Эми? Почему ты не перевоплотилась? Чем я виноват?       — Потому… кха… что ты… ты скроил это чёртово платье!       — Я?! Да, но…       — Что «но», Агрест?! Какого чёрта оно развалилось?!       Она стояла перед ним — с ног до головы мокрая, прижимавшая руками ускользающую ткань безнадёжно угробленного платья. Но невыразимо прекрасная. Зелёные глаза гневно сверкали из-под мокрой, облепившей лицо чёлки. По скулам и щекам, вместе с водой, текли остатки косметики.       — Дорогая, — попытался оправдаться Габриэль, — создавая платья для тебя, я всегда придерживаюсь принципа: «приятно надевать, легко снимать». Что я, враг себе?       — О, ещё какой! — фыркнула Эмили.       — Извини, оно рассчитано на приятный вечер, а не на душ из гнилой воды. Если б ты перевоплотилась…       — Да как я могла?! Я не успела! Я амулетом прицепила одну из этих твоих… бретелей! Я растерялась! Кто бы не растерялся, скажи мне пожалуйста?! И… и… хватит пялиться, Гэб! Ты неисправим! Как в первый раз, честное слово. Не то время и место!       — А я всегда, — улыбнулся Габриэль, с трудом сдерживая смех, — как первый раз… в любое время…       Эмили плотно зажмурила глаза. Что-то прошептала. Исчезла всего на мгновение, меньше чем на удар сердца. И на её месте появилась та, которую он обожал и боялся.       Маюра.       В практичном, облегающем стройное тело костюме. Плотно, от пят, до горла, закрывающем кожу чешуйками перьев — даже сейчас в полумраке они отливали синевой и зеленью. Перья эти, хрупкие с виду, на деле были крепче любой выдуманной людьми брони — зависть модниц, зависть военных.       Милые сердцу черты лица преобразились, остались знакомыми, но — чужими. Половину лица скрыла тёмно-синяя маска. Дань истории и, вместе с тем, необходимость.       Потемнели и волосы — набрасывая на себя шкуру Маюры, Эмили делалась эффектной брюнеткой.       — Дома поговорим, — произнесла супруга чужим, бархатным голосом. Изменились даже интонации. Теперь они потеряли порывистую решительность, сделались плавными, текучими. — Что с людьми?       — Активно подают признаки жизни.       — Ох. Гэб…       Сброшенные, испорченные водой респираторы колыхались на мелкой волне. Женщина, опершись ладонями о стену, надсадно кашляла. Легионер уже пришёл в себя и щурясь, светил то на спутницу, то в глубины тоннеля. Камненосцев сложно разглядеть даже при свете дня — для людей они размытые, уносимые ветрами Ки, тени.       Чтобы полюбоваться владельцем амулета, непосвященному нужно много, очень много света. Посвященным же достаточно знать, кого высматривать. Для начала сойдёт хотя бы имя. И чем больше человек знает, тем скорее он камненосца увидит.        Ходят истории о везунчиках, которые не раскрыли себя ни перед кем. Даже перед носителями Старших амулетов. Забавная легенда: хочется верить, что кому-то повезло больше, чем тебе. Если про тебя не знают — до тебя не дотянутся ордены, секты, просто жадные до власти люди. То есть вся кипень человечьего мира, которая не может прикоснуться к Мираклю, но очень хочет поучаствовать.       Другими словами, тебя не станут шантажировать, предлагать выгодные сделки, призывать к совести…       Достаточно не светиться перед людьми. И не показываться на глаза другим камненосцам. Эти, конечно, братьев и сестёр видят прекрасно.       Проявить себя перед человеком просто. Достаточно самым банальным образом привлечь внимание.       Легионер шарил лучом фонаря возле ног Агреста. Новичка он уже давно бы нашёл. При таком-то упорстве — хоть и не знал ни имени, ни кого ищет. Навык маскировки приходит с силой, а сила — с опытом.       — Может, оставим как есть? — предложил он. — Пусть идут домой. К детям, собачкам… или что у них там.       Маюра покачала головой.       — Велик соблазн, но ведь просто так они не отвяжутся. Эй! Ау! Мсье легионер! Мы здесь.       Мужчина повернулся на голос — Маюра сощурилась от бьющего в лицо света. Секунду он всматривался. А затем отшатнулся, едва не упустив фонарь из рук.       — Вы… вы… это?.. вы?..       Агрест усмехнулся. Эмили умела произвести впечатление в обеих ипостасях. Человеком она очаровывала. Камненосцем — пугала до зубовной дроби. Маюра носила вполне человеческое, симпатичное лицо. Но кожа… пепельно-серая, как у фантомов в поезде. Плюс резкие черты и невыносимо-тяжелый взгляд тёмных глаз добавлял в образ что-то потустороннее, демоническое.       — Стоит ли мне напоминать, что будет, если вы разболтаете хоть одной живой душе, как я выгляжу? — холодным тоном спросила Маюра. И, не дожидаясь ответа, произнесла: — Согласно правилам, я имею право лишить вас жизни, голоса, или способности как-то выражать мысль. Любым доступным мне способом. Это — привилегия резидента.       Легионер, к чести своей, быстро взял себя в руки.       — Мы знаем правила работы со… специалистами. Можете быть спокойны, мадам.       — Да, — подала голос женщина. — Скажите, это был фантом? Однажды я видела фантома, он был совсем как человек.       — Скорее всего, в прошлый раз вы видели одержимого, — мягко поправила её Маюра. — Фантома, при нормальном течении дел можно увидеть в Миракле. И здесь, но на мгновение. Однако вы угадали, сейчас мы видели именно фантома. Одержимые похожи на меня и моего коллегу. А мы не в силах принять форму вагона.       Легионер шумно высморкался под ноги.       — Вы же сами только что намекнули, что фантома мы увидеть не можем физически. По ту сторону только вы попадаете, так? Я не понимаю…       — Не можете увидеть при нормальном течении дел, — повторила Маюра. — Сейчас дела текут не вполне «нормально». Я бы сказала, «паранормально», если вы готовы принять такой каламбур.       Мужчина криво усмехнулся.       — Принимаю. Но, мадам резидент, прошу внести ясность. С каким из двух озвученных вами сценариев мы имеем дело? Это одержимый? Камненосец? Какой у вас план?       — Ну, — вполне по-человечески вздохнула Маюра, — по всему судя, перед нами «третий» сценарий. О котором я не хотела говорить чтобы, во-первых, не деморализовать наш сплочённый коллектив. Во-вторых… из суеверных соображений. Я думаю, что это Прорыв. Гэб?..       Габриэль кивнул.       — Разумеется он. Что же ещё? Самая обыкновенная дыра в Миракле, из которой дует. Миры локально смешиваются, фантомам есть за что цепляться, потому-то они нас и беспокоят. Не нужно напрягать воображение, чтобы понять что это такое.       — То есть это всё-таки «нормально».       — Отнюдь. Порывы «нормальны» в определённые дни, например в двухсуточной лакуне Самайна. У нас на дворе лето, и никаких дыр быть не должно.       Провожатые обменялись взглядами, полными тревоги.       — Хорошо… тогда…       — Предположения? — перебила легионера Маюра. — Их множество, и, быть может, ни одно из них не верно. В любом случае, мы должны проверить что… открыло эту форточку. И, если это вообще возможно, прикрыть её. Обычно такие вещи захлопываются сами по себе. Природа Вселенной долго такого не терпит. Миракль и наша реальность — антонимы.       Легионер замолчал. Но, судя по лицу, ответ его не устроил. За него ответила женщина:       — Мы хотим спросить, каковы шансы… уцелеть. Для тех, кто там был?       У Эмили доброе сердце. У Маюры оно изо льда. Дело даже не во влиянии амулета. Скорее в рабочих моментах, которые делают из самого тактичного добряка прожжённого циника.       — Никаких, — отрезала камненосица. — Ваши шансы так же стремятся к нулю. Предлагаю последний раз — уходите.       Легионер принял удар стоически. Только чуть изменился в лице. Полицейская же попыталась возразить, ухватиться за соломинку…       — Но…       — Вы видели малую толику того, чем может порадовать нас Миракль, — холодным, менторским тоном прервала её Маюра. — И, если бы это было стихийное явление, я бы увеличила их вдвое. Но неглупым будет допустить, что мы имеем дело со злым умыслом. Такие… всегда обостряют ситуацию.       — У вас есть причины «допускать», — сказал легионер. Он не спрашивал — констатировал факт.       Агрест вообще замечал такую черту за военными — нутром чуять, когда дело пахнет горелым.       — Да. Поезда-призраки, это нечастое явление даже для мира по ту сторону. Ещё нужно иметь в виду, что любой фантом существует благодаря верящим в него людям. Прямо, или косвенно — не важно. Иногда хватает даже пары книг и двух страниц официальных документов, которые сто лет никто не читал, чтобы фантом ожил. В таких случаях люди вроде вас от бумаг избавляются, и всем становится легче. Но поезд… очень громоздкий фантом. Очень крепкий. Его могли бы питать истории, легенды, но об этой ветке ни одна смертная душа не слышала. Стало быть, фантома кто-то запитал нарочно.       — Чтобы нас убить?       — Запугать. Пока это больше похоже на защитный механизм. Подчеркиваю, мсье — пока.       Габриэль устало смотрел в чёрный зёв брошенного тоннеля. Было время, когда такие вот приключения горячили кровь. Теперь ему просто хотелось домой, чтобы поскорее увидеть детей. И Эмили, в обыкновенном своём обличье.       Выпить на ночь стакан вина, послушать музыку. Завалиться спать.       Он подумал, что они могли бы сейчас развернуться и уйти. Конечно Секрет просто так с них не слезет. Начнёт сначала просить. Затем призывать к совести, перечисляя имена погибших. Если не сработает и это, прибегнет к шантажу, надавит через закон…       …и тогда, месяца через три, чете камненосцев всё-таки придётся разобраться с этой чертовщиной. Не пресечь её — вполне может быть, что сделать ничего нельзя, и самым простым вариантом будет замуровать проходы.       Может этот Прорыв тут со времён Войны? А, может, Эми драматизирует, и ничего экстраординарного там нет. Какой-нибудь сломанный амулет на трупе камненосца непостижимым образом искривил реальности, смешивая их как ингредиенты коктейля в блендере.       Что с этим делать — не забота камненосца. Такими вещами должны заниматься алхимики. Камни в амулетах — их детища. Но настоящих алхимиков никто не встречал уже полтора века. Поэтому Секрет их просто прячет подальше от людей.       По крайней мере так говорят.       Самому же Агресту, как и Эмили, на правду было плевать. Их не манили чужие тайны. Им достаточно, чтобы никто не прикасался к тайне Агрестов. Вот и всё. Никакие лозунги, гимны и флаги не могут потревожить сердце, занятое домом.       — Вы остаётесь, или уходите? — повторила Маюра.       Агрест печально улыбнулся. Похоже, супруга выбрала самый очевидный вариант. Дешевле со всем этим разделаться, чем терпеть подле себя жужжание Секрета. Может быть, в этот раз они отцепятся дольше чем на год.       — Мы идём.       — Как пожелаете. Вперёд!       

******

      О чём думает человек под мрачным, слезящимся водой сводом подземелья? О тщетности бытия? Величии природы? Агрест, будучи камненосцем, успел насмотреться и на тщету бытий, и наудивляться величию чудес обоих миров.       Габриэль думал сейчас о… детях.       «Не то время, не то место» — сказала Эмили. Но в этом был весь он. Ни ко времени, ни к месту.       Ему не давали покоя слова хранителя. О том, что могущество камненосца определяется не только личными качествами. Но и его кровью. Нет, новых земель старик для него не открыл. Габриэль и сам, через нехитрые размышления, пришёл к похожему выводу.       Надевая амулет, камненосец сливался с Мираклем. Безвозвратно теряя что-то человеческое, якорем держащее в материальном мире. «Та» сторона буквально соединялась с плотью, делая её сильнее, крепче. Изменяя ткань, и, возможно, даже мозг. Наверняка кто-то уже снимал томограмму головы камненосца до и после заключения «союза» миров. Наверняка же первыми были американцы. Вторыми — коммунисты.       Первые — невероятно скрытные, так и не признавшие Миракль. Они по сей день делают серьёзную мину, общаясь с камненосцами так, будто их не существует. Вторые, может быть и рассказали бы… но нет Союза, и ветер Перемен разметал по миру и алхимиков и камни. Всё, что могло уцелеть, отправилось или в Китай, или в Америку.       Правды не узнать. А может, она шокирующая настолько, что резидентам, как называют камненосцев люди, её и не положено коснуться?..       Так если Миракль становится частью тела, логично предположить, что он становится и частью тела потомка. Ведь что суть есть дети? Плоть, кровь отцов и матерей.       Взять, например, Эмили. Она — куда способнее, сильнее Габриэля. То, что он постигал умом, она понимает интуитивно. И не самый выдающийся амулет под её властью обрёл могущество.       Семья Грэм — рассуждал Агрест — имела два камня. Павлина и Саламандры. Они принадлежали бабушке и дедушке Эмилии. Собственно псевдоним «Маюры» Эми позаимствовала у Марты Грэм. Она-то и была «той самой» Маюрой, наводившей ужас на шпиков Первой Мировой. «Саламанда» потерялась позже — в мрачные сороковые её поглотили пески Африки.       Габриэль не знал, откуда взялись у британцев эти камни — не знала этого и Эмили. Неизвестно также, сколько поколений камненосцев было в семье. И были ли они до Старой Маюры. Под покровом тайны, увы, неразрешимой, покоится один интимный нюанс. Мать Эми была зачата до активации камней, или после?..       Допустить «после» — объяснить таланты Эмили, и не опираться на случай.       Гэб догадывался, что в его роду также были камненосцы. Кто, когда — Бог его знает. Но Агресты всегда были друзьями Буржуа. А Буржуа определённо, несомненно, камненосцами были. И ещё какими…       Давно, больше ста лет назад две семьи даже заключали браки. Два, или три. Так что есть вероятность, что Габриэль, дальняя, очень дальняя родня Хлои. Может этот мельчайший процент затесался и в его ген?..       Маловероятно.       «Всё-таки, — рассудил Гэб, — в наших семьях чаще рождались мальчики. А Буржуа следуют странной привычке искать жён в Бретани и странах Скандинавии. Сменилось много поколений. Буржуа я родственник настолько же, насколько любой коренной парижанин. Что уж говорить об Адри».       В любом случае, это могло бы объяснить, почему он, потомок Агрестов, менее способный, чем потомок Грэм.       И Габриэль делал поспешный вывод: Адриан, дитя сразу двух камненосцев, должен превзойти и мать. На языке Миракля это значило, что Адри мог бы подчинить один из Именных амулетов. А не довольствоваться как отец, безымянным. Раскрыть его потенциал, как раскрывали его камненосцы в эпоху Героев.       Неспроста их называли «полубогами».       Его мысль стремилась дальше. «Что если» уводило его в далёкое будущее. Когда настанет время и его сыну обзавестись ребёнком. «Что если» это будет камненосица? Или — он брал выше — потомственная камненосица?       За такими бегать далеко не нужно. Такая растёт с ним бок о бок. Ну, а если не она, то, быть может, дочь Цуруге? Среди них стопроцентно водились владельцы амулетов. Что, если и ей достался бы камень?       Какого ребёнка они бы родили? Может быть этот гипотетический малыш сумеет овладеть одним из тех амулетов, какие люди спрятали глубоко под землёй, в тайных схронах — чтобы не приведи Всевышний, кто-нибудь из смертных не коснулся его и пальцем.       Любого другого камненосца такой амулет сомнёт, и подчинит воле так же легко, как это проделывают с обыкновенными духами сами владельцы камней. Вот эти-то, давным — давно, тьму веков назад были… Богами! Безо всяких «полу».       Агрест вздохнул.       Точно так же рассуждала и Эмили. Хоть супруга никогда не говорила об этом прямо. Скорее всего, причина, почему она забрала Хлою из нестабильной, вечно распадающейся семьи — не только из одной материнской жалости. Она хотела уберечь приёмыша от Королевского Секрета.       Их бесчеловечных, хоть и обещающих всеобщее человеческое счастье, планов и методов. Если кто-то хочет добра для всех, знай — добра не увидит никто.       Святая наивность чистого, доброго сердца! Если Секрет захочет, он совершит ловкую манипуляцию, и девчушка вернётся к родному отцу. Это так же просто, как щёлкнуть пальцами — ведь Хлою никто даже не удочерял. Не оформлял опекунства. Формально, она просто задержалась «в гостях».       Эмили знала — Секрету нужны её дети. И она готова была драться за них с яростью тигрицы. Даже страшнее — камненосицы. С такой силой приходится считаться даже им.       — Гэб, — тихо спросила Эмили, — о чём задумался?       И как ей удаётся угадывать его мысли?       — О малышах, — признался Агрест.       Жена помолчала, поджав губы. Прежде чем сказать, заглянула в его лицо — будто под этой маской можно было увидеть его настоящего.       — Если Секрет ещё раз коснётся моих детей, — тихо, сквозь зубы процедила она, — я объявлю им войну.       — Я с тобой.       — Клянёшься?       — Клянусь. Но, сама знаешь, мы проиграем.       — Здесь не важен… факт проигрыша. У нас нет выбора. Такие вещи нельзя простить, Гэб! Нельзя… забыть. Закрыть на это глаза.       Он кивнул. Габриэль помнил. Не простил. И никогда не простит.       В мелодию подземелья, к резкому всплеску волн, включился новый инструмент. Ритмично-дробная, звонкая капель. Сперва камненосцы не придали этому особого значения — откуда-то здесь должна браться вода. И только когда к звуку подземного дождя примешался человеческий голос, чета Агрестов остановилась.       Всё верно: сквозь эхо перестука, слухом камненосца, который раза в три острее человеческого, он уловил отчётливый бубнёж. Он был монотонный, изредка прерываемый горькими, отчаянными всхлипами.       Так жутко, противоестественно, неправильно, может рыдать только взрослый человек.       — Как думаешь?.. — спросил Гэб.       Маюра покачала головой.       — Без понятия.       Они снова двинулись вперёд. Осторожным, крадущимся шагом — насколько возможно было так идти по пояс в воде. И пусть сейчас, после превращения, Агреста не беспокоил холод, подземная река всё равно мешала нормально двигаться. Это нервировало: для боя нужен простор, подвижность.       Ни того ни другого тоннель дать не мог. Идеальное место, чтобы прихлопнуть парочку любопытных камненосцев.       Габриэль велел провожатым светить не только под ноги (что было актуально — в воде теперь начали попадаться бесформенные куски арматуры и другого ржавого лома), но и на стены.       Не напрасно: в первые же минуты луч фонаря выхватил из темноты бледную стайку насекомых. Огромные, с ладонь размером, бражники беспокойно жались друг к другу, напуганные ярким светом. Бледные, покрытые белой пыльцой крылья мелко трепетали. Моль сбивалась в омерзительные, подвижные, тошнотворно мерцающие кучки.       Некоторые не выдерживали, вспархивали с мест. Улетали в темноту. Другие пытались укрыться в чугунных ячейках тюбинга — здесь стены более походили на пчелиные соты.       — Откуда здесь бабочки? — спросила женщина.       — Это не бабочки, — ответил Габриэль. — Это акумы. Мелкие… духи. Не бойтесь, они безвредны.       Ему хотелось добавить «пока». Но Агрест промолчал.       — То есть это фантомы?       — Не совсем, — неохотно прояснил камненосец, — это, если позволите такое сравнение, «личинки» фантомов. Совершенно глупые, неоформленные духи. При стечении обстоятельств акума набирается сил, и вот тогда уже превращается в фантома.       — Очень… интересно, — пробормотала провожатая.       Агрест горько улыбнулся. Ещё бы! Акума — главный материал Миракля. Основа основ. В акумах он знал толк, и мог бы рассказать ещё много чего… даже больше, чем многие осведомлённые камненосцы. Всё-таки его амулет, пусть и не самый могущественный, но редкий.       Если не сказать — редчайший. А быть может и уникальный в своём роде. По крайней мере Агресту ни разу не доводилось слышать о других камненосцах, умеющих манипулировать этой белокрылой мерзостью.       Габриэль взмахнул рукой. Послал короткий, мысленный приказ, успокаивая белокрылую стаю. Не хватало ещё, чтобы они сформировались в какой-нибудь опасный мираж… Бабочки послушно бросили мельтешить под потолком. Расселись по стенам.       — Акумы, — сказал камненосец, — маркер того, что источник неприятностей где-то рядом. Будьте бдительны.       Впрочем, особого внимания не потребовалось. Фонари выхватили из тьмы громоздкий, ржавый каркас. Даже теперь, после долгого влияния влаги и времени, он ещё хранил форму вагона-платформы. Пол её давно провалился, и теперь в дырах железного лома плескалась вода.       Лучи скользнули по толстым защитным плитам, развешанным вдоль бортов. Бросили на стену кривые тени от рыжих остовов сооружений, похожих на небольшие башенки. Вершины этих башен венчали прикипевшие, намертво застывшие, покрытые бурыми наплывами железяки.       — Пулемёты, — безошибочно определил легионер. — Циркулярка Гитлера. Надо же.       Это жутковатое открытие заметно оживило бывшего солдата. Наконец он увидел хоть что-то, близкое к родной и понятной стихии.       Агрест, ведомый любопытством, подошёл ближе. Теперь и он сумел угадать в насквозь проржавелой массе слепое око замершего навсегда ствола. За ним — остатки рукояти. Между стволом и местом, где был когда-то спусковой крючок висела коричневая лента.       — Осторожно, — предупредил провожатый.       Габриэль удивлённо обернулся.       — Если кто-то бросил здесь пулемёты, — пояснил легионер, — мог забыть и мины.       По спине пробежал холодок. Осторожно, рассчитывая каждый шаг, Гэб отошёл от платформы. Шкура камненосца дарила множество привилегий — любой владелец амулета сильнее, быстрее, зорче любого человека. При достаточном таланте, он и кожу свою может превратить в крепчайшую броню.       Но даже этот панцирь не устоит перед самой обыкновенной пулей. Одну дырку могучий организм залатает, хоть и с трудом — амулет до последнего борется за жизнь хозяина. Но, если взрывом оторвёт конечности… ноги заново не отрастут. Чего уж говорить о голове.       Группа двинулась дальше. Очень скоро стало ясно, что здесь уснул вечным сном не один вагон — наци, а быть может и Сопротивление забыли здесь целый поезд. Он растянулся метров на пятьдесят. От некоторых вагонов не осталось ничего, кроме пары рыжих, покрытых чешуями ржави железяк. Другие ещё хранили форму.       Вагоны тянулись в темноту, а вместе с ними рос и шум. Очень скоро стал виден и его источник: с потолка в подземную реку душем лилась прозрачная, играющая на свету вода. Струи поднимали тучи брызг, холодными каплями оседали на лице. Дробно барабанили по голове, спине, плечам.       Вода просочилась в тоннель не вчера: за годы под сводом выросли крохотные тёмно-коричневые «сосульки» сталактитов.       Четвёрка, под холодным душем прошла ещё метров десять — пока справа не показалась «станция». Компактный, поднимающийся над водой перрон. Провожатые не сговариваясь направили на него фонари. В ровной стене чернела громоздкая, круглая дверь гермоворот.       Даже отсюда видно было, что кто-то сумел сдвинуть тяжеленную створку в сторону. Ровно настолько, чтобы туда мог протиснуться человек.       Агрест вздохнул. Чего-то такого он и ждал. Брошенные бункеры, замурованные неглупыми людьми комнаты, шахты, заваленные штольни — в таких местах обычно и таятся все проблемы, связанные с Мираклем.       Нормально работающий амулет может уничтожить любой камненосец. Но сломанный может неприятно удивить. Самое простое — зарыть его поглубже. Или бросить на морское дно, чтобы уже никто и никогда…       Но нет ничего вечного. Люди любопытны, упорны в невежестве. И эти «никогда» регулярно всплывают под самым носом. Горячие «приветы» от предшественников, эхо невидимых войн, бурь и страстей… от виновников не осталось и пыли, а дела их начинают вдруг мотать нервы потомкам спустя столетия.       Агрест, в бытность свою молодым и горячим парнем, пытался доказать хранителям — нужно запретить, непременно, насовсем копать. Открывать запертые двери, люки, сундуки. Хотя бы в Париже. Что этого де, достаточно, и не нужны будут людям камненосцы.       «Ах, каким я был наивным».       И ведь дело даже не в том, что Город огней буквально стоит на подземном городе, собранном из древних погребов, подвалов и самых настоящих катакомб. Бункер посреди Парижа? Никого, кроме туристов, он не удивит. Префектура даже пальцем не шевельнёт, чтобы с ним разобраться. Если департамент коммуникаций убедит их, что завтра жилые дома не ухнут под землю — они просто замуруют входы бетоном.       Что будет послезавтра власть держащих обычно не волнует. Главное, чтобы никто не пострадал сегодня.       Но информация витает в воздухе, ею дышат все причастные. И некоторые особо тщеславные властолюбцы, которым хочется сделаться чем-то большим, чем слабый человек, проникают даже сквозь бетон. Хватают голыми руками амулеты, не задумываясь даже над вопросом — а почему, зачем кто-то бросил здесь бесценное сокровище?..       Дальше — на сцене появляются камненосцы. Обычный сценарий, трудовые будни…       Если с Мираклем ещё можно как-то совладать, то человеческая жадность и глупость — неистребимы.       Агрест, не рискуя лезть через металлическую рухлядь, обошёл поезд стороной. В один прыжок оказался на платформе. Улыбнулся — приятно было, наконец чувствовать под ногами не вязкий ил, под которым разъезжаются ступни, а твёрдый, надёжный бетон.       Эмили повторила его манёвр. А следом за ним и человеческие спутники.       Площадка вовсе не была пустынной. По углам её стояли плесневелые ящики, большая часть которых, вместе с содержимым превратилась в труху. Перрон мог похвастаться и «обновками»: первая группа успела притащить сюда вполне современные генераторы. От них, к строительным лампам на треногах, тянулись чёрные змеи проводов. Лежали здесь также и пластиковые чемоданчики с инструментами.       Агрест подумал, что было бы неплохо оживить генераторы — обычно такие лампы дают света достаточного, чтобы убить даже малейшую тень.       Но это заняло бы время. И потом, рядом с Мираклем даже самая крепкая техника обыкновенно работает нестабильно. А то и вовсе непредсказуемо.       — Давайте сразу определимся чего мы не будем делать, — сказала Маюра, рассматривая треноги. Видимо, ей в голову пришли схожие мысли. — Мы не будем орать, разделяться на группы, трогать вещи, даже если очень захочется. Книги, побрякушки, оружие, деньги, да хоть бы и микроскоп — не прикасаемся к этому даже кончиком пальца. Вообще прежде чем сделать что-то, существенное или не очень, предлагаю совещаться с товарищами. И, важный момент, это в первую очередь касается вас, добровольцы. Если почувствуете, что кто-то влез в вашу голову, или вам что-то «показалось» — говорим об этом немедленно, чётко и ясно. Когда работаешь с Мираклем в половине случаев «показалась» — вовсе не показалось.       Провожатые коротко, по-армейски кивнули.       — Двери, мадам, — добавил легионер.       — Что с ними?       — Не рекомендую открывать запертые двери, — пояснил мужчина. — Люди, которых мы ищем, не стали бы их за собой закрывать. Нетронутые двери могут быть заминированы.       — Спасибо за дополнение, — улыбнулась Маюра, — как приятно работать с разумными людьми. Ну что же. Идём?       Габриэль первым подошёл к приоткрытой створке. Из щели между нею и косяком ощутимо тянуло холодным воздухом. Он нёс с собой запахи, которые заставили желудок болезненно сжаться.       — Я привык работать без света, — сказал он, — но буду благодарен, если вы…       Легионер понял его и так. Встал за спиной. Перехватил фонарь поудобнее.       Агрест не успел сделать и шага. Он кожей почувствовал движение — что-то бесшумно рванулось на него из тьмы. Камненосец успел выбросить руку, пальцы тут же наткнулись на мягкое. Неизвестный дико, надсадно захрипел. Пытаясь вырваться, ударил камненосца в колено, и Габриэль покачнулся. Но без труда устоял на ногах.       Он услышал короткие щелчки — провожатые сорвали с поясов оружие. Монотонно завыли стремительно прогревающиеся лампы.       — Стоп, стоп, — пробормотал камненосец. Получить бодрящий заряд из искромёта — на такие вещи ему везло с удручающей периодичностью. — Без паники! Всё нормально.       Гэб, удерживая находку на весу, вытащил её под свет фонаря.       В его руке безвольной куклой болтался мужчина. Камбинезон, когда-то синий, а теперь тёмный от грязи, выглядел почти чёрным. Незнакомец отчего-то расстался с респиратором — сейчас он беззвучно хлопал ртом, как выброшенная на берег рыба. Выпученные глаза, наполненные ужасом, безумно вращались.       Пальцы Агреста, стальным обручем обхватившие горло несчастного, разжались. Он аккуратно поставил человека на пол. Выпустил из рук.       На языке уже вертелся вопрос — который, впрочем, не было смысла озвучивать.       Незнакомец, словно не видя окруживших его людей, покачиваясь, прошёл мимо. Остановился на краю перрона. После чего резко сел. Да так и застыл, обхватив руками колени.       Четверка обменялась недоумёнными взглядами.       — Мсье, — мягко произнесла провожатая, — как вас…       «Мсье» вздрогнул. И, жалобно воя, разразился горестными рыданиями.       — Вам этот… подгорный ревун не знаком? — спросил Агрест. — Не узнаёте лицо?       — Нет, — ответил легионер. И шёпотом добавил: — По инструкции, встречая неадекватного человека, мы должны надеть на него наручники.       — Светлая мысль, — ответил Габриэль. — Но сначала дайте ему попить.       Незнакомец не сопротивлялся. Бездумно глядя в темноту он позволил сковать запястья в пластиковые путы. Провожатые, проводя нехитрые манипуляции, пытались разговорить бедолагу, но тот в ответ лишь выл, мелко дрожа всем телом. С покрытого щетиной подбородка капала слюна.       — Он одержим? — спросила полицейская. — Вы можете помочь?       Агрест ждал этого вопроса. Правда в том, что ему даже не требовалось ни заглядывать в глаза. Ни проверять личные предметы, к которым обычно, как пиявка к ноге, присасывается беспокойный дух.       Акум он чувствовал нутром. Знал, как выглядят и как ведут себя одержимые. Видел сотни, если не тысячи самых лёгких и самых тяжелых случаев. И, конечно же, знал как их «лечить». Быть может, ему вообще при жизни стоило бы воздвигнуть монумент — не через всякого врача проходит столько уникальных «пациентов».       Всё было так.       Но человек, сидящий перед ним, чист. Просто, самым заурядным образом, безумен.       — Боюсь что нет. Мне жаль.       Осунувшиеся, посеревшие лица провожатых, их опущенные взгляды говорили громче и чётче слов. Габриэлю сделался до тошноты противно его спокойствие, цинизм профессионала. Вспомнились дни, проведённые в стенах больницы, обсуждения врачей за спиной. Когда медики, с таким же искренним равнодушием обсуждали его тело, его судьбу.       Во всей этой болтовне самое мерзкое было даже не отсутствие участия. А то, что на одного человека, который для себя — целая вселенная, они выделили всего три предложения…       …и если бы не Миракль…       …сейчас он сделался таким же бездушным, циничным чужаком в белом халате. Мимо, а не сквозь которого проходит чужая боль.       — Послушайте, — вдруг сказал он, — это нормально, когда Миракль пытается нас напугать. Это его естественная реакция защиты. Я знаю, я видел что там, по ту сторону этой брони. Такой же страх перед нашим миром. Мы для них такие же пугающие пришельцы. Люди боятся камненосцев, их боятся и духи… в случае, если им хватает разума на подлинный страх.       Провожатые слушали, разглядывая бетон под ногами. Слушала и Эмили.       — Только мы, камненосцы, не боимся ни тех, ни других. Знаете почему? Потому что знаем, с чем имеем дело. Пугает ожидание, пугает неизвестность. Итак, вы сейчас в положении камненосцев. Да, вы не знаете точно, что вас ждёт, но предполагаете, что ничего хорошего. Вы не знаете также, что там, в темноте. Но известно — там притаилось нечто недоброе. Обычно для таких как мы этого достаточно. Посмотрите на меня, на мою спутницу. Мы знаем ровно столько же, сколько и вы. Но мы пока не свихнулись. Потому что нам помогает наш разум и наше природное любопытство. Если вы не проявите слабости, если вы воспользуетесь знанием, которое я вам дал, обещаю — вы сохраните рассудок.        Он помолчал.       — Говоря по чести, — продолжил Габриэль, — я не нахожу для вас ни одного повода идти туда. Нас заставляют обязательства, которые граничат с шантажом. Вам-то это зачем? Не обижайтесь. Вы, посвящённые в Секрет, как дети. Вы свято верите, что быть первооткрывателем — какая-то честь. Что «никто кроме вас» не оградит мир от Миракля. Подумайте. Первооткрыватели обыкновенно умирают от холеры, чахотки, тонут в морях. Первые колонизаторы Марса погибнут страшно, мучительно — это неизбежно. По их костям пройдут и даже не узнают имён. А на курганах из трупов воткнут флаг, который потеряет смысл уже через две сотни лет.       «Кроме вас» найдутся наивные добровольцы, которым нечего терять. Вам-то что? Неужели у вас ничего нет? За что стоит жить?       Легионер поднял на него тяжёлый взгляд.       — Есть, — ответил он, — поэтому мы идём.       Габриэль со вздохом кивнул.       — Не забывайте инструкции. И прежде чем стрелять, убедитесь что поблизости нет моей спины.       Он, как опытный, опалённый стычками и с людьми, и с камненосцами, полагал — если что-то пытается тебя напугать — значит оно боится.       Монолитная, словно из камня высеченная правда, которая дарила такое же каменное спокойствие. Агрест был прав. Забыл он только об одном: помимо правил во Вселенной непременно встречаются исключения.       

******

      Архитекторы бункера не захотели облегчать потомкам задачу. Вместо удобной комнаты, которая ответила бы на все вопросы, группа попала в пронзающий тьму коридор. Когда-то давно стены его до половины были выкрашены в цвет морской волны; а полукруглый, надёжный потолок, держащий на себе не только тяжесть породы, но и улицы вместе с домами, отделан белой штукатуркой.       Строители протянули вдоль стен толстые жилы проводов, закрепили их скобами.       Теперь же краска пошла пузырями, опала хлопьями, обнажила отшлифованный камень. Штукатурка осыпалась, и теперь усыпала пол белым порошком. Провода уцелели — что им станется? — но скобы в некоторых местах проржавели и отвалились, и кабель повис, нарушая монотонный, аскетичный ритм.       Только забранные в сетку плафоны, свидетели радостей и позора минувшего века, остались висеть как есть, забранные тенетами паутины.       С первых шагов стало ясно, что заблудиться исследователям не грозит: на усыпанном известью полу отчетливо виднелись следы множества ног. Все они вели вперёд, в чернейшие, скрытые тьмой глубины бункера.       — Пройти пол километра тоннеля, чтобы топать по коридору, — проворчал Габриэль. — Блестяще.       — Ну, — фыркнула Маюра, — здесь хотя бы сухо.       После долгой прогулки в стылых водах было странно идти по нормальному полу. Мышцы привыкли к напряжению, и теперь выдавали на каждый шаг сил сверх требуемого.       В самом деле, после заброшенного тоннеля, коридор мог бы показаться местом уютным. Но беспокоил сквозняк — он отчётливо щекотал кожу лица, приносил с собой сладковатый запах тлена.       Дул он не как полагалось подземному ветру — с постоянством. Нет. Он двигался размеренно, ритмично. Словно кто-то исполинский дышал на визитёров неживым, зловонным духом. Сперва Гэб подумал что ему показалось. Но затем он обратил внимание на паруса паутины: и в самом деле, они то надувались, то обессилено повисали над головами исследователей.       Пока всё шло хорошо. Миракль бросил проявлять себя — хотя Агрест уже был готов к тому, что им придётся столкнуться с целым полчищем фантомов. Он прокручивал в голове варианты от самых простых, когда мир Чудес посылал мороки, вроде поезда метро. До проблемных — всё-таки до них здесь были люди, которые вполне могли стать одержимыми.       По-настоящему одержимыми, а не как сумасшедший, пускающий сопли бедолага, что остался рыдать на перроне. Впрочем, пять — шесть «настоящих» — не великая угроза для взрослых, опытных камненосцев.       Вот когда они были совсем молоды… кажется, тогда и мир Чудес был другим. И его — порождения коварными, сильными врагами. Теперь оба знали наперёд каждый их шаг. Из Миракля исчезла романтичная таинственность. Щекочущая нервы опасность.       «Если бы мы оказались тут лет десять назад… о, вот это было бы приключение! Нацистский бункер под Парижем, потерянная линия Метро, адреналин. А после — бутылка вина на двоих. И на двоих же горячий душ. Что ещё нужно для жизни? А вот, оказывается, нужно…»       Коридор был достаточно широк, чтобы пройти по нему втроём, не толкаясь плечами. И узок, чтобы две лампы освещали потолок со стенами. Бледный свет фонарей делал скудный интерьер старинного бункера чем-то банальным и обыденным.       Даже эхо шагов не заставляло сердце биться чаще.       Так думал Агрест.       Пока фонари не начали сбоить. Сперва они начали терять в яркости — будто садилась батарея. Напрасно «секретовцы» крутили ручки — лучше от этого не становилось. Затем они начали мерцать, превращая коридор в танцпол жутковатого, лишённого музыки клуба.       А потом разом, без предупреждения, погасли.       Габриэль проморгался. Зрение у камненосцев куда лучше человеческого. Однако, и ему не справиться с тьмой — нужен хоть какой-то, пусть даже самый крошечный источник света. В таких случаях помогало чутьё.       И Гэб и Эмили умели чувствовать пространство. Кожей, или самой душой — Агрест этого не знал. Не мог описать и ощущения. Но прямо сейчас он знал сколько метров над ним, знал и то, что если вытянет руку вправо, пальцами наткнётся на стену.       К нему смог бы подкрасться материальный хищник — если тот сумеет не издать ни звука. У порождений Миракля шансов не было. Их камненосец чувствовал даже лучше.       Группа остановилась.       — Есть у вас инструкции на такие экстремальные случаи? — спросил Габриэль, не надеясь, впрочем, что темнота остановит тех, кто не спасовал перед поездом-призраком.       — Есть, — буркнул легионер, — одну минуту, пожалуйста.       «Секретовцы» поставили рюкзаки на пол. Громыхнуло что-то металлическое, словно провожатые прятали в сумках вёдра.       Легионер щёлкнул зажигалкой. Затем ещё раз. Коридор осветило нервное, живое пламя. Провожатые держали за ручки допотопные керасиновые фонари. Язычок пламени многократно отражался в хитрой системе зеркал. Усиленный, бросал на стены глубокие, подвижные тени.       Коридор разом сделался жутче и больше.       — А в инструкциях не указано, — язвительно произнёс Габриэль, — что зеркала использовать категорически запрещено? Если фантом получит отражение, вместо одного мы получим два.       — Указано, — ответил легионер. — Это специальные зеркала. Они не дают точного отражения, значит не будет точной копии.       Гэб открыл рот, чтобы вставить ещё одну шпильку, но его прервала Эмили:       — Уймись. Он прав. Сам же знаешь, что нужно ростовое зеркало как минимум.       — Но мало ли… и ещё, если будет пожар, мы здесь задохнёмся.       — Ты как хочешь, а я в темноте шарахаться не намерена, — перебила его Эмили. — Мне с детьми хватает острых ощущений. А ещё…       Она замолчала, вслушиваясь.       — …так-так.       По коридору кто-то шёл. Быстрым, мелким шагом. Кто-то вполне материальный.       Топ-топ-топ — семенили подошвы.       — Внимание, — сказал Агрест. — Больше света. Впереди!       Служащие Секрета выкрутили горелки на максимум. Керосиновые фонари справлялись не так хорошо, как их электрические предшественники. Света едва хватало на пять шагов впереди, после чего коридор резко тонул во тьме.       Топ-топ-топ… ритм шагов сменился. Похоже, невидимка услышал голос, и теперь спешил, спешил… его можно было понять. Гэб и сам, на его месте, обрадовался бы живым людям. Может быть, он и бежал бы точно так же.       Одна заковыка — человеку для этого нужен свет.       Провожатые поставили фонари на пол, сняли с поясов искромёты. Оба заметно нервничали — руки женщины дрожали, и она едва не выронила оружие на пол. Эмили и Гэб подвинулись, чтобы случайно не задело выстрелами.       — Не паникуем, — велела Маюра, — открываем огонь только по команде. Только. По. Команде. Поняли?..       Оба кивнули, напряжённо всматриваясь в темноту.       Топ-топ-топ… топ. Кто-то, не особо нуждающийся в свете, остановился.       — Если вы человек, — крикнула Маюра, — подайте голос! Иначе мы откроем огонь.       Она подняла руку, готовясь дать отмашку.       Неизвестный молчал.       — Немедленно назовитесь! — рявкнула Камненосица так, что зазвенело в ушах. — Мы очень нервные! Вы человек?..       Секунду ничто не нарушало тишину. А затем кто-то во тьме вполне по-человечески чихнул.       — Я вот не помню, — пробормотал Агрест, — встречались мне одержимые с насморком. Или нет? Будьте здоровы.       — Спасибо, мсье…       Топ, топ…       — Стоять! — крикнула Маюра. — Назовите себя!       Спрашивала она не просто так. Имя — ключ ко всем замкам Миракля. В чём, а этом сказки и легенды не врали. Ни фантом, ни дух, ни даже одержимый за просто так не назовёт имени. Власти над владельцем оно не давало — это как раз враньё. Просто у некоторых его попросту нет.       А фантазия — удел человеческий. Духи воображения лишены напрочь. Потому-то что есть в Миракле, создано людской фантазией. Всё то волшебство — в могучих головах смертных.       — Имя? — спросил незнакомец. — Конечно же, имя… Николас. Жофруа. Натали. Такие славные имена, не правда ли?.. их дают родители детям, а дети — своим детям. А когда нам мало имён, мы даём прозвания…       Незнакомец ступил за границу света. Мужчина. В таком же, как и у несчастного сумасшедшего, комбинезоне. Разве что у этого он был чуточку почище.       — …рыжий. Косой. Салфетка. Неу… дачник. Хе. Хе-хе. Хе-хе-хе…       Хватало одно взгляда на освещённое рыжим пламенем лицо — перед ними стоял очередной безумец. Мимические мышцы неустанно сокращались, так, будто кто-то невидимый пытался вылепить эмоцию из пластилина.       — Вернон… — тихо произнесла женщина. Она медленно опустила сжимающие искромёт руки. — Вернон… ты узнаёшь меня?       Вернон, быстро моргая, отвесил поклон.       — Адэри, Адэри… здравствуй, Адэри! Адэри, чёрт дери, зачем ты здесь?..       Габриэль выдохнул сквозь зубы. Как ни печально, порою мёртвые приносят меньше хлопот.       — Я… я пришла за тобой, дорогой, ты… ты…       Голос её задрожал.       — О, не важно. Не-важ-но, — Вернон махнул рукой так, что едва не грохнулся на пол. Кривляясь, согнулся пополам, после чего резко разогнулся. — Вы все очень вовремя! Да-да, друзья, мы всем здесь рады! Всем-всем-всем!       Женщина всхлипнула, зажала рот ладонью. Она хотела что-то сказать, но из груди вырвался горестный стон. Легионер оттеснил её плечом, направил искромёт в грудь сумасшедшего.       — Здравствуй, Вернон, — спокойным тоном произнёс Габриэль. — Сколько вас здесь?       — О! О-о-о! Очень много, дорогой гость. Маленькая армия, и ещё горсточка костей. Костей-горстей. Хе. Хе-хе.       — Я должен стрелять? — тихо спросил легионер.       Агрест отрицательно мотнул головой. Как и в прошлый раз — перед ними стоял умалишённый. Ни следа Миракля. Хотя всё в движениях бедолаги выглядело так, будто перед ними кукла на ниточках. Но искать кукловода бессмысленно.       Просто это Вернон теперь считал себя куклой. Отчего — это, возможно, и предстояло выяснить.       — Но все спят. Спят-спят-спят. Или спятили! У-у-у… уху. Но можно говорить громко. Спят они крепко, друзья!       — Ясно, — кивнул Габриэль. — Вот что, дружок. Сейчас мы…       — Да-да, — сумасшедший кивнул, и голова его безвольно дёрнулась. — Мсье, да-да! Но позвольте экскурсию по сему особняку. Будет так увлекательно, и немного печально, но потом все мы улыбнёмся солнышку! А? А! Вы наденете наручники, а я буду послушный. Но тю, после.       — Надо бы его скрутить, — сказала Эмили.       — Надо бы, но тогда вы ничего не поймёте. Я должен показать. И рассказать. О, о, о! Это весьма увлекательно, друзья. И немножко печально. Это важно, важно, важно! Я знаю, ведь я там был!       Агрест пожал плечами. Психа он не боялся. Быть может в его расщеплённом разуме действительно задержалось что-то важное. Свяжи его сейчас, и группа наткнётся на какую-нибудь ловушку.       — Бог с вами, — сказал Гэб, — ведите.       Сумасшедший размашисто захлопал в ладоши.       — Славно, славно! Ах как славно, друзья! Идёмте! Я впереди, а вы — позади!       Он развернулся на каблуках и бесстрашно шагнул во тьму.       — Гэб, — шёпотом спросила Эмили, — тебя ничего не смущает? Намекну: ему не нужен свет. Ещё один намёк: это человек, а не летучая мышь. Сведи, пожалуйста, обе подсказки воедино.       — Но это и не одержимый. Может он уже двое суток гуляет по этому коридору? Вызубрил каждый поворот. В любом случае, случись что, успокоить его не сделается проблемой.       Маюра в ответ поморщилась, но аргумент приняла.       Провожатые подняли фонари, группа двинулась следом за экскурсоводом.       Спустя тридцать метров путь им преградила груда тряпья. Сперва Агрест не придал этому значения — ему случалось бывать в похожих местах, давно брошенных владельцами и забытых потомками. Все как один они были покинуты в спешке. Наскоро выпотрошенные: мебель, документы, которые не успели сжечь, казённое имущество — всё это выволакивали в коридоры, загромождая выходы.       Переезды, отступления — царство бардака. Достоверными сведениями располагают единицы, остальные же, не зная что делать, пытаются спасти имущество. А затем случается, что вывозить барахло некогда. И всё оставляют как есть — может быть потом, если повезёт…       Подойдя ближе, Агрест понял, что на этот раз он понял, что ошибся в догадках. Похоже, увозить вещи было попросту некому. Более того — никто и не эвакуировался.       Потому что делать это было некому.       На полу, прикрытые истлевшим, присыпанном побелкой тряпьём, лежали человеческие скелеты. Некоторые кости рассохлись, частично потеряли форму тел. Другие же сохранили на себе сухую, пергаментную в дырах кожу, клочки волос. Мертвецы в безмолвном крике разинули рты, уставились на пришельцев чёрными провалами глазниц.       Костлявые пальцы иных до сих пор сжимали ржавое оружие — свет пламени вырвал у тьмы рассохшиеся цевья винтовок, бурые от ржави бока пистолетов-пулемётов. Здесь же валялись колотушки гранат, покрытые белой пылью каски.       Трупы перегораживали дорогу, но оставалось место, чтобы ступить, не нарушая ничей покой. Живые, зажав носы, в молчании, под стальное поскрипывание ручек фонарей, перешагивали через бывших хозяев.       Не все погибшие лежали на полу. Некоторые сидели, прислонившись спинами к стенам. Слепые головы с укоризной смотрели на идущих мимо. Но Агреста встревожило не это — из груди некоторых торчали металлические остовы.       Кто-то с силой, невозможной для человека, вколотил железки в твёрдую породу.       — Прощения прошу! — пролепетал из темноты Вернон. — У нас здесь не прибрано…       Его жена порывисто вздохнула в ответ.       — Смотрите под ноги, — шёпотом попросил легионер, — здесь полно гранат. Они могут рвануть и сами по себе…       Агрест кивнул. Ему в голову пришла та же мысль.       — Вам не кажется странным, — спросил он, — что трупы целые?       — То есть кладбище для тебя — недостаточно странно? — нервно фыркнула Эмили.       — Это Париж. Здесь такого полно. Но кости… они все на местах.       — К чему ты клонишь?..       — Крысы. Если бы здесь были крысы, они давно бы растащили костяки по всему бункеру. Но мертвецы как лежали, так и лежат. Грызуны здесь не завелись. Почему? И посмотри на этих вот пришпиленных бедняг — это работа не камненосца даже… не знаю. Ты смогла бы вбить этот штырь хотя бы в бетон?       Эмили задумалась.       — Ну. Если не сразу, а очень долго… даже не знаю.       — Вот и я — не смог бы. Но кто-то ведь сумел, правда очень давно. На мертвецах форма наци.       — Не все, — поправил его легионер, — есть гражданские. Есть и британская форма. Я думаю это Сопротивление. Здесь и немцы и повстанцы. Но они что, душили друг-друга? Штыками кололи? На стенах ни сколов, ни дырок от пуль. Очень странно.       Габриэль, полный мрачных мыслей, промолчал.       Фонари осветили невысокую, до пояса, стену из забранных металлической сеткой мешков с песком. На них, словно нарочно наброшенные, спали вечным сном мертвецы. Теперь и Агрест заметил, что не вся форма была немецкой. Хотя от времени она сделалась одинаково чёрного цвета, покрылась проплешинами и дырами, но кое-какую разницу мужской глаз всё-таки находил.       Носок его «ботинка» задел что-то твёрдое — по полу, глухо стукая, покатился череп.       — Они сражались вместе, — неуверенно произнёс легионер. — Бок о бок. Наци и Сопротивление. Это вообще возможно? Слыхали о таком?       Агрест перемахнул через мешки. Галантно подал руку жене.       — Если вы не слыхали, — сказала Эмили, спрыгивая на пол, — может вам и не положено знать?       Легионер кашлянул в кулак. Воздух здесь был сухим, наполненным пылью и тем, о чём думать не хотелось.       — То есть… вы знаете? Я спрашиваю не из любопытства, мадам. Просто хочу узнать, вы поняли что это за место, или нет? Большего не требуется.       — Есть… предположения, — неохотно ответила Маюра. — На грани слухов и баек. Вообще о периоде оккупации нам известно столько же, сколько вам. То есть мало что, в общих чертах. Шла война, гибли люди. Секрет не хранит отчётов и документов, а нам так вообще ничего не рассказывают. До всего доходим сами.       — Мне кажется, — осторожно произнёс Габриэль, — что нужно всерьёз рассмотреть разумное предположение мсье «в прошлом легионера». Других объяснений я не нахожу.       Маюра бросила на него вопросительный взгляд. Агрест кивнул.       — Ну… детали не ясны. Но мы знаем, что в Париже до войны был и Секрет и камненосцы. Потом его захватили немцы, они привели своих резидентов. Камненосцев стало ещё больше. Это нормально, что они пытались друг-друга убить. А потом, к середине войны, сюда начали слетаться камненосцы со всего света… что-то их сюда привлекло. Вряд ли патриотические побуждения. Нам же интересно, что домой не вернулся никто. Все они погибли здесь, в Париже. Какова была причина, что было в промежутке — не знаю. Ясно — что-то по-настоящему ужасное, и связанное с Мираклем.       Есть только мои личные догадки, мсье, но я, но я не намерена ими делиться. Поскольку Секрет со мной не делится ничем кроме мелкой помощи, денег и такой вот развесёлой работы. Это не лично к вам претензия, это… вообще.       Вы, например, можете полагать, что камненосцы друг с другом передрались за какой-нибудь амулет. Очередной делёж имущества. В нашем культурном обществе это нормальная практика. До сих пор. Но имеются и другие варианты. На уровне фантастики.       — А есть среди них такой, — спросил легионер, — где вы, камненосцы, объединяетесь друг с другом и… людьми, чтобы дать отпор общему врагу?       Маюра криво усмехнулась.       — Ну… вы только что озвучили самый невероятный вариант. Если бы всё было так просто, Гитлера уничтожили бы ещё в начале войны. Видите ли, камненосцы умеют много чего, мы вообще люди весьма способные и наделённые полезными для вояк талантами. Но есть загвоздка — нас не так-то просто заставить что-либо делать. Я имею в виду, кроме как шантажом и деньгами. Быть может, некоторые из нас большие патриоты, но небольшие фанаты армий, агентств, правительства. Поэтому теория «большого врага» прекрасна только как теория. Лично мне сложно представить на практике компанию больше чем из двух независимых владельцев амулетов, которые не перелаются и не поубивают друг-друга прежде, чем до них доберётся что-то похуже.       — Тогда это должно быть очень большое зло, — не унимался легионер. — Против которого стоит бороться.       — О да-а! Невероятно большое злое зло. Злюще-огромное настолько, что его обязательно бы заметили люди. А в Париже они вообще бывают наблюдательными и любопытными сверх меры. Хоть и вечно делают вид, что им всё равно. Такие уж они, парисийцы. Понимаете, к чему я клоню?       — Понимаю, мадам. Вы очень убедительны.       Агрест горько улыбнулся. Всё было так, как сказала Эмили. Но в общих чертах. Дьявол кроется в мелочах. Она умолчала о лордах и леди, их свите, о том что да, камненосцы как и нормальные люди умеют любить, дружить, ненавидеть. Их миром руководят старые, средневековые законы о чести.       Сейчас это небольшая, и не слишком-то дружная семья. Где половина родственников куда-то пропала, чтобы годы спустя нарисоваться в лице потомков, которые вообще никого не знают, но очень хотят устроиться. А другая грызётся за старые обиды, за делёж наследства.       Впрочем, скорее всего так было всегда.       Но всё-таки это… семья.       И, если бы нужно было, при самом удачном стечении обстоятельств, камненосцы смогли бы дать отпор кому угодно. Хоть Королевскому Секрету, хоть всему миру. Но, к счастью для мира, владельцам амулетов не до того.       — Ха! Ха-ха. Здесь у нас кухня! — раздалось из темноты.       Соглядатаи подняли фонари — Вернон стоял около покрытой струпьями краски железной двери. Он словно ждал этого момента. Размашисто ударил по створке ногой и та с грохотом распахнулась.       — Воды нет! Придётся ходить с грязными руками. А там…       Болтая руками он бросился во тьму. Чтобы поспеть за ним, пришлось ускорить шаг. И снова дверь, и снова она была открыта пинком — грохот поднялся ужасный.       — …столовая. Сейчас обед. Консервы. Карты. Присядете?..       За первой дверью и в самом деле оказалась кухня — на кафельном полу, затянутые паутиной, валялись опрокинутые кастрюли. Внутрь заходить не стали. Не сговариваясь, решили заглянуть и в столовую.       Свет выхватил такой же кафельный пол. Ножку стола…       — Твою мать!       … за столом сидела компания. Трое в синих комбинезонах, ярко-оранжевых перчатках. В свете пламени блеснули светоотражающие полосы на спинах. Жёлтые каски сверкали слепыми глазами налобных фонарей. Лица закрывали респираторы.       И слава Богу.       Судя по позам: раскинутым ногам, безвольно повисшим рукам, люди были мертвы.       Помимо «новичков», нашлось место и старой гвардии — стол оказался длинным, человек на десять. Свободных стульев не было. Их занимали мумии в офицерской форме — грязной, пыльной, но целой. На обтянутых кожей черепах покоились фуражки.       Легионер попытался протиснуться мимо Агреста. Попытался оттолкнуть его локтем — но не тут-то было. Не человеку тягаться с камненосцем. Габриэль ухватил его за плечо, дёрнул назад.       — Там мой брат!       — Остановись и подумай, — сказал Гэб, глядя в его серые, полные отчаяния глаза. — Это ловушка. Он погиб. Войдёшь туда, и можешь стать следующим. Он хочет, чтобы ты туда вошёл, понимаешь?..       На лице мужчины заиграли желваки.       — Я придушу… прикончу этого сукина сына…       — Не думаю, что это сделал он. Успокойся. Возьми себя в руки. Вспомни с чем имеешь дело.       Он встряхнул его так, что клацнули зубы.       — Ну?       Легионер плотно зажмурил веки. Вздохнул. После чего быстро кивнул. Сдавленно произнёс:       — Всё… всё. Под контролем. Идём.       — А вот здесь, — вместе с грохотом донеслось из темноты, — у нас спальная! Общая! Парочкам не уединиться, ха-ха. Впрочем, на кроватях никто не спит, все предпочитают почивать на полу! Но зачем? Там же холодно…        Но вёл он не туда. Вернон шёл вперёд, туда, где рано или поздно должен был кончиться проклятый коридор.       Агрест начал всерьёз опасаться за жизнь провожатого. И потому, забрав у бывшей полицейской фонарь, ускорил шаг. Без труда догнал дёргающегося при каждом шаге экскурсовода. Маюра не отставала ни на шаг.       — Эй, Вернон, — мягко произнёс Агрест. — Может, ты расскажешь нам что здесь случилось? Ты помнишь?       — О-о-о, — с восторгом протянул сумасшедший. Не поворачивая, впрочем головы. Глаза его незряче таращились во тьму. — Я расскажу. Это — обитель трёх предательств. Два их было, вместе — три.       Супруги переглянулись.       — Вассалы предали его, — пропел Вернон. — Смочённый ядом нож вонзили. Ха-ха. Во тьме устроили засаду. Барон любил их, а они?.. чем заслужил сию награду? Но справедливость есть… есть! Смотри!       Он указал куда-то вперёд себя. У стены, прикрытое куском ткани, лежало тело. Из-под мешковины торчали пыльные носки ботинок.       — Знаешь, кто это? Не знаешь, — хихикая, прошептал сумасшедший. Тон его сделался нормальным… насколько он мог быть у свихнувшегося от ужаса человека. — Это… его любимец. Его феодал. Ах, как он жалел его, как любил! И он-то первым поднял нож! О-о-о. Коварный Брут. Стереть бы его имя в веках, но оно неистребимо.       — Надо полагать, ты его знаешь.       — А как же! Его знаешь и ты. Это… Нуар-р-р…       Габриэль резко развернулся на месте. Вскинул фонарь — на усыпанную известью мешковину упали прямые тени.       — А-ха-ха! Ха-ха!..       Агрест стиснул зубы. Резко нагнулся, кончиками пальцев ухватил ткань.       — Гэб, он же чокнутый. Что ты…       — Мы должны проверить.       Камненосец сдёрнул полотно с тела. В воздух взвилось облако пыли. Что-то выпрыгнуло из-под него, покатилось к ногам Агреста. Шляпа…       Очередной порыв сквозняка унёс облако в сторону. Обнажил одетый в военный кожаный плащ скелет, с перекошенной на бок нижней челюстью. Костяные руки мирно покоились на истлевшей рубашке, сквозь которую проглядывали рёбра.       — Федора… плащ… — прошептала Маюра, прижимая ладони ко рту. — О Господи… это же… он? Но мы не можем знать наверняка?.. Гэб?       — Его там нет? — раздался из темноты полный ехидства голос.       — Нет чего? — холодным тоном спросил Агрест.       — Как же? Хе. Кольца. Его ищете? Колечко унесли. Нуара оставили. О, здесь много кто ещё лежит. Я со всеми знаком. Хотите, познакомлю?       — Спасибо. Обойдусь.       Гэб повернулся к сумасшедшему. Тот, словно испугавшись света, отпрянул во тьму.       — Куда ты нас ведёшь?       — А куда вы идёте? Туда вас и веду. Вы ищете правду. Ищете причину. Хотите понять, разобраться. Для того я здесь.       Он шагнул в круг света, отвесил шутовской поклон, и снова исчез.       — Кто… ты такой? Почему я тебя не чувствую? Покажись. Мы такие же как ты. Мы можем нормально поговорить.       — Хе-хе-хе… хе-хе. Не понимаю вас, мьсе. Здесь никого, кроме меня, вас, друзей и моей жены. Мы идём, или вы посмотрите всё сами?.. а?..       Агрест колебался. Чутье молчало — молчал и Миракль. Ни единого вздоха, ни возмущения, хотя до этого в тоннеле творилось форменное безобразие. Но сумасшедший вёл себя крайне подозрительно. Конечно, он мог быть хорошо осведомлённым ещё будучи «в себе». Всё что они слушают сейчас — эхо изуродованного разума.       Но всё же…       — Хорошо. Идём.       — Ха. Чудненько!       Идти оставалось недолго. Коридор, наконец, закончился.       Его перегораживала массивная заслонка очередной гермодвери. Толстая композиция из листов металла, клёпок и каких-то механизмов, была напрочь изуродована. Стены вокруг неё искалечило взрывом, измазало копотью.       Подле приоткрытой створки стояли с виду свежие ящики. Кольцами лежали провода, поверх них кувалды, зубила, молотки.       Сумасшедший проскользнул в щель. Но камненосцы следовать за ним не спешили.       — Мне всё это не нравится, — сдавленно произнесла Эмили. — Гэб?..       — Да, — кивнул Агрест. — Мы нашли экспедицию. От нас, конечно, не отстанут так просто. Но время мы можем потянуть. Может они сдадутся, и к чёрту бетоном зальют этот склеп. Пусть Секрет сам забирает своих мертвецов.       — А это и не Секрет! — донесся искажённый расстоянием голос. — И никакого секрета здесь нет.       Огонёк второго фонаря тускло мерцал метрах в тридцати дальше по коридору. Две фигуры то ли рассматривали что-то, то ли совещались.       — Чего они там возятся? — проворчал Агрест. И, повернувшись к двери, добавил: — Что ты имеешь в виду?       — Мы — не Секрет, — хихикнув, повторил голос. — Секрет — подлые свиньи. Сектанты. Фанатики. Мы были не такими. Нас наняли другие люди. Они хотели получить амулеты. А мы хотели денег. Какая разница у кого они будут? Итог один. И мы добились того, чтобы первыми тут оказаться. Мы были жадными, у-у-у… и теперь живём здесь. Может тут не так уж и уютно, но это — дом. Это ещё одно предательство, мсье! Предательство!       Габриэль заглянул в встревоженное лицо жены. Прислонил указательный палец к губам.       — Что вы искали за этой дверью?       — Камни. А нашли кости. Кто же знал, кто знал? Кому-то нужно похоронить несчастного Барона. Унести его амулет.       — Ага. Так вы всё-таки нашли камень. Скажи, дружок, вы к нему прикасались?       — О да-а…       Агрест колебался. Уйти — значит нажить кучу проблем, когда до цели осталось только руку протянуть. Уж у них-то хватит ума не цапать с трупов побрякушки.       — Слишком сильный амулет, — Эмили шёпотом озвучила его мысли. Глаза её сверкнули в полумраке. — Или повреждённый. Он-то и свёл их с ума. Может… закончим?       — Уверена?       Она сжала губы в тонкую ниточку.       — Ну… кажется мы поняли в чём дело. Секрет будет допытываться, почему мы сбежали, это же сколько ада… И потом. Отступить никогда не поздно. Выход отсюда — прямо, и не сворачивать.       Агрест выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.       — Ладно. Только первым иду я.       

******

      Он ожидал увидеть что угодно. Новый коридор. Морг. Оружейную. Да хоть бы и реакторную с бомбой. Реальность слегка разочаровала.       Просторная комната, вырубленная прямо в породе. С кривым, уходящим под углом полом и наспех обтёсанными стенами. Тонким слоем песка, что скрипнул под ногами. Воздух здесь был холодным и влажным — как в самой обыкновенной пещере.       Отблеск пламени коснулся серой породы, окрасив её в живой рыжий цвет. Агрест повёл фонарём — луч упал на единственный предмет мебели. Какое-то подобие металлического гроба с откинутой на петлях крышкой.       — Как в страшной сказке, — пробормотала Эмили. — И, конечно же, пустой.       Они подошли ближе. И в самом деле, особого впечатления домовина не производила. Снаружи — никаких изысков. Только сделанное зачем-то мутное стеклянное окошечко. Обыкновенная, покрытая тонким слоем пыли, сталь. Из странного только — как она сохранилась в этой пещере.       Но вот внутри…       Ни сантиметра свободного места. Кто-то вычеканил на металле хитрую вязь из букв, символов, каких-то непонятных рисунков. Работа кропотливая, но с виду кустарная.       — Эти символы, — сказала Эмили, указывая пальцем на узор, — делали алхимики.       — Вижу, — кивнул Агрест. — Знаешь, что это за штука? Ты вроде бы…       — Знаю, — перебила его супруга. Она наклонилась на гробом, внимательно разглядывая чеканку. — Это саркофаг Тамплиеров.       Сумасшедший, хихикая, и бормоча что-то неразборчивое, жался к теням.       — Чего? — фыркнул Габриэль. — А где тамплиеры? Смылись?       Ни о каких саркофагах прежде ему слышать не приходилось.       — Он так называется, потому что его использовали тамплиеры. Ну… если верить тому что я слышала. Это такая… скажем, байка. Есть мнение, что рыцари неплохо соображали в алхимии. За что их и сожгли. Так вот, они якобы додумались до штуки, которая экранирует камненосца от нашего мира, амулет — от Миракля.       — Зачем?       Эмили бросила на него недовольный взгляд.       — Чтоб долго жить, конечно, — ворчливо произнесла она. — Камненосец вроде как становится для Вселенной вне всего… даже вне времени. Кое-кто даже верит, что в таких гробах тьму лет спят крестоносцы и особо ушлые алхимики. Саркофаги находили и раньше, но в очень печальном состоянии. То есть нельзя было проверить, работают ли они вообще. Кусок такого хранится у вас в Лувре. Но рисунок на нём стёрся. В алхимии важна каждая чёрточка.       — То есть, — вздохнул Габриэль, устало потерев глаза, — наци соорудили целый бункер для «спящей красавицы», а потом с горя все разом померли? А камненосцы?.. пытались отбить? Да нет. Бред. Не вижу логики.       Эмили разогнулась наставительно подняла к потолку указательный палец.       — Логика есть. Если знать, что саркофаги экранировали с двух сторон. Изнутри — от Миракля. Снаружи — от нашей Яви. Этот… — она хлопнула ладонью по стальному борту гроба. Тот отозвался низким гулом. -…экранирован изнутри. И, обрати внимание. Защёлки. Изнутри их нет. А на саркофагах тамплиеров должны быть. Мол, если засоня проснётся и захочет в туалет, ему ж надо как-то выходить в современность.       До Габриэля начало доходить.       — То есть… если экранировать только изнутри, камень потеряет связь с Мираклем. А если не защититься снаружи…       — Да, — кивнула супруга, — камненосец умрёт, как и любой человек, запертый в ящике. Ну… не сразу… сколько-то камень его ещё будет питать. Мы же продолжаем чувствовать поддержку амулета в местах, где Миракль очень слаб? А ещё…       Она нервно облизнула губы. Покосилась на место во тьме, где тихонечко хихикал умалишённый.       — Что?       — Я не могу перестать думать о том, кто лежал в этом… саркофаге, — прошептала Эмили. — В смысле… Гэб, подумай: если бы они… не знаю кто эти «они»… нацисты? Союзники? Камненосцы? Если бы они хотели убить его таким вот оригинальным способом, достаточно было просто бросить туда амулет, и связь между ним и хозяином бы прервалась. Это смерть! Но они… запихнули под крышку человека! Будто хотели его наказать. Понимаешь?       — Понимаю. Но в толк не возьму, с чего ты так решила. Гроб же пустой.       — Да. Но оттуда прямо-таки смердит тленом, ты не чувствуешь? И ещё этот мёртвец… Нуар. И другие…       — Мы не знаем наверняка, Эмили. И не узнаем.       — …что могло убить такого камненосца? Это же легенда! Ты подумай только! Последний Нуар! Тот самый!       — Эми. Да успокойся же. Мы не…       — Да ты и сам поверил, — перебила его супруга, — я почувствовала! Ты сразу всё понял. Это он! И потом, куда ж он тогда провалился? Вместе со всей этой компанией? Был — и нет, ага? Камненосцы таких масштабов уходят с помпой. Его убили! Их всех! Прямо здесь, в этом самом бункере! И, может быть, я только предполагаю, что это была вот эта самая «спящая красавица», как ты выразился. За что его и запихнули в ящик!       Агрест фыркнул. Упёр кулаки в бока.       — Господи, родная. Это бред.       — Бред? Бред. Хорошо. Но давай предположим, что это вот чудо не выволокли из гроба наши свихнувшиеся знакомые. Что оно ушло своими ножками. Чисто теоретически, предположи, что будет, если он заявится в мире? Мы с ним справимся?       — Чисто гипотетически это будет чисто теоретическая катастрофа, — он взял её руки в свои. Крепко сжал. — Эмили. Ты в самом деле поверила в страшилку про марида? Серьёзно? Ты же сама смеялась над хранителем!       — Да. Но… Габриэль. Я смеялась над его наивностью. Он до сих пор думает, что имеет дело с четырнадцатилетней глупой соплёй, которой можно манипулировать. Но я всегда допускала, и это разумное допущение, что мариды существовали. А если существовали, значит могут и вернуться. Я их не видела, ты их не видел. Но что тогда, чёрт побери, устроило последнюю войну камней? Что выкосило у Франции почти всех камненосцев? Чума Бубонная? Люди с автоматами? А что насчёт британцев? Они также не досчитались нескольких имён. И всё это в одном месте, в один год! Таких совпадений попросту не может быть. Ты сам поучал людей — когда имеешь дело с Мираклем первое правило: если тебе показалось, тебе не показалось!       Она говорила это уверенно, со страстью учёного — Гэб даже почувствовал лёгкий укол ревности. Прежде эту тему она серьёзно не поднимала. И вот — на тебе! — оказывается его Эмили верит в маридов…       Значит она не торопится делиться знаниями о Миракле. Даже с ним. Но почему?.. Неужели. не доверяет?       — Эм, послушай, — вздохнул Агрест. Он постарался раздавить неуместные мысли. — Всё может быть так, как ты говоришь. Но подумай сама, кому по силам семьдесят лет пролежать в железном ящике и остаться живым? Да наверняка эта лёжка и повредила камень, а теперь из него хлещет Миракль. Всё как всегда. Мы такое уже видели.       — Ты не знаешь ничего о маридах. Я тоже. Значит мы не знаем, на что он способен. Хотя нет. Кое-что мы знаем. В эпоху бронзы их принимали за богов. А чем отличаются боги от героев и людей? Правильно, бессмертием.       — Да тогда любой камень, хоть бы даже и мой, сделал бы человека божеством в глазах пастухов! Достаточно пары чудес… ох. Мариды — свихнувшиеся камненосцы, вот кто это такие! Те, кого победил амулет! Они по силе такие же как мы! Просто чокнутые слегка.       — Если хотя бы половина того, что говорили о Нуаре правда, ни ты ни я его бы не победили. А он маридом не считался, хотя и был порядком не в себе.       — Да. Но…       Она заглянула в его глаза. Твёрдо произнесла:       — Габриэль Агрест. Сейчас мы возвращаемся домой. Берём детей. И улетаем из этого проклятого города. Этой же ночью. Даже не в Королевство. Дальше. В Австралию. Ясно тебе?       — Секрет…       — Я не раздумывая оторву голову любому, кто встанет у меня на пути. Хоть бы и всему Секрету разом. Ты поклялся…       — Ладно, — сдался Агрест. Он ненавидел спорить с женой. Её могущество камненосицы переносилось и на человеческую жизнь — Гэб не потакал, но учитывал, что она сильнее. Быстрее. Умнее. И потому последнее слово всегда оставалось за Эмили. — Уходим.       Она ответила быстрым движением головы. Дёрнулась в сторону выхода, но Гэб ухватил её запястье. Он вдруг почувствовал, что должен это сказать. Слова банальные, глупые, но — должен:       — Эмили. Эми, — супруга с тревогой посмотрела в его лицо. — Если Секрет отнимет тебя у меня. Я… не знаю зачем мне жить.       Она моргнула.       — Ох, Гэб. Наши дети… не забывай о детях!       — Да-да, — смущённо пробормотал Агрест. — Конечно. Но… хорошо. Скажу иначе — я не знаю, смогу ли жить. Понимаешь?       — Понимаю. Но мы должны победить этот страх. Должны были победить его уже давно. Когда первый раз надели амулеты. Мы знали на что шли, когда обменялись кольцами. И когда… решили завести детей. Я каждый день думаю об этом. Думаю, что будет с Адри и Хлоей, если меня не станет. Если не станет нас. Какими они вырастут? Хотя…       Она горько усмехнулась.       — …когда нас убьют, Секрет их завербует, и всё будет по новой. Пара камненосцев против целого мира… как мы. Кончится всё тем же.       — Господи, Эм, — рассмеялся Агрест, — с чего ты взяла что они сойдутся? Может они вообще друг-друга возненавидят?       Эмили ответила ему долгим, задумчивым взглядом.       — Родной, мне уже страшно оставлять их с тобой. Даже на выходные. Хотя кое в чём ты прав, конечно. Жизнь переменчива, люди переменчивы. Но у них никого нет кроме нас с тобой. И друг-друга. Этого не вычеркнешь.       — У Хлои есть родители. Прости, что напоминаю.       — Люди жалуются на одиночество, даже в семейном кругу, — тихо произнесла Эмили, — это потому, что они не были в Миракле. Им не с чем сравнивать. Там мы… совсем одни. Камненосцы не вписываются в общество, Гэб. Если их завербуют, у Хлои не будет никого, кроме Эдриана. Будь реалистом. Как ты думаешь, во что это выльется?       — Предпочитаю об этом не думать. Может быть, после стаканчика вина… или трёх… хотя нет, этого будет маловато.       Она улыбнулась.       — Я люблю тебя.       — И я тебя.       Они взялись за руки. Как когда-то давно. Как в первый раз… по коже пробежал электрический разряд. Даже пещера, кажется, сделалась чуточку светлее.       Романтику разрушило тихое хихиканье.       — Ах, да, — вздохнула Эмили. — Нужно эвакуировать этого беднягу. Надеюсь ловить его не придётся. Эй! Вернон! Пойдёшь с нами?       — Куда? Ведь мы уже пришли. Хе-хе.       — Домой, — мягко произнесла Маюра, — наверх. Под небо. Ты ведь хочешь увидеть небо?       — О-о-о! Да-а! Очень хочу. Ах, прекрасная Эмили, вы даже представить не можете, как я хочу увидеть небо! Украшенное тучами ворон!       Агрест резко вскинул руку. Усилием воли призвал из Миракля оружие — словно фокусник, он достал из воздуха шпагу. Мгновение она мерцала в рыжем пламени, едва различимая. Но вот налилась силой, и кисть почувствовала тяжесть реального предмета.              — Гэб? — непонимающе протянула Маюра.       Они были сработанной командой — её оружие, замаскированное под веер, уже было в длинных тонких пальцах ещё до того, как прозвучал вопрос.       — Это не человек, — коротко ответил Агрест. — Я ему не верю. Уходим.       Оба попятились, всматриваясь в темноту. Света было мало, но глаза камненосцев видели сутулую фигуру в дальнем конце пещеры. Слышали звук его хриплого, порывистого дыхания.       — Почему вы уходите? — спросил Вернон. Теперь Агрест понял — ему не послышалось. Интонация в голосе сумасшедшего сменилась. Теперь он говорил почти как нормальный человек. Размеренно, с насмешливыми нотками. — Вы хотели показать мне солнце! Это так жестоко — бросать несчастного Вернона здесь, в сыром, забитом трупами подземелье. Знаете, вы собираетесь поступить совсем как Королевский Секрет. Фу.       — Какие ж мы идиоты, — пробормотала Эмили. — Попались как дети.       Держа сумасшедшего в поле зрения, они подошли к двери. Агрест мотнул головой, приказывая супруге выходить первой.       — А как же ваши друзья? Совсем недавно вы так трепетно пеклись об их здоровье, хе-хе. Не ходите с нами, здесь — злой Миракль. У-у-у… он убьёт вас. Это место не для живых… не заходи в столовую, дружок — тебя усадят рядом с братом! Что это было? Маска, Габриэль, маска человечности. Может, поэтому он тебе и не поверил?! А-ха-ха! Если бы ты был капельку искреннее… полагаю искренность, это всё чего не хватает людям…       — Мы уходим, — крикнул Гэб. — Мы не желаем тебе зла. Видишь? Мы не собираемся забирать твой амулет!       — Кхе-кхе-кхе… а с чего вы взяли, мсье, что я не хочу, чтоб вы его забрали? Почему вы решили, что я хочу, чтобы вы уходили? Зачем, позвольте, вы решаете за меня-а?! Это я решаю за вас!        Гэб нутром почуял — без драки отсюда они не уйдут. Нужно было выгадать хотя бы пару секунд для Эмили. Чтобы она пролезла в эту чёртову щель…       — Кто ты такой?       Эми уже начала протискиваться в темноту. Но вопрос заставил её замереть.       — Барон, — хмыкнул Вернон.       — Какой ещё Барон? Ты сам сказал, что его убили!       — Вернон, а не я. Он ошибся. Видите ли, идеи неубиваемы. Барон — вот кто я такой. А звать меня, как день недели. Но не вторником, он занят Марсом. Не четвергом и не пятницей. Они за другими именами. Воскресенье — оно подошло бы мне, но нет. Так кто же я?!       — Суббота, — прошептала Эмили. И цепко ухватив Агреста за локоть, крикнула: — Самди! Это Самди!!! Бежим!!!        Миракль молчал — хотя, по опыту Агрест знал, что в нём должна развернуться самая настоящая буря. И потому камненосец сперва не поверил собственным глазам и ушам.       Из приоткрытой двери дунуло с такой силой, что обоих камненосцев подбросило в воздух — будто исполинский кулак, сотканный из зловонного ветра врезался в грудь. Агреста проволокло по полу, лампа с грохотом ударилась о камень. Стекло лопнуло и огонь с воем рванулся наружу.       Габриэль уже зажмурил глаза, ожидая что сейчас его облепит горящий, отдирающий плоть от костей, керосин. Но случилась чудо: охваченное пламенем топливо, завиваясь на манер воронки, воспарило над полом.       Цвет пламени мгновенно сменился на болотно — зелёный. Огненный смерч разросся до потолка, но жара не было. Только света стало больше. Ощутимо больше! Серый камень пещеры сделался зелёным.       Сила беснующегося ветра тащила камненосцев по полу, вокруг этой адской воронки.       Беззлобный, громоподобный смех Барона, перекрыл вой пламени.       — Мадам! Этот фокус в вашу честь! Заметили? Он подходит цвету ваших глаз! Габриэль? Как вам карусель?.. рифма!       Краем глаза Гэб видел, как вытягиваются по полу, стенам, потолку длинные, колеблющиеся тени. И в этой черноте, словно лампочки на ёлке, загораются десятки, сотни огоньков. Они дрожали, как свечи на ветру. Они… смотрели.       — Эмили! Эмили!.. — крикнул Агрест. В какое-то мгновение они оказались рядом, и он кончиками пальцев сумел ухватить её за руку.       Но ветер налетел с новой силой, разъединил их.       — Пардон, старина Гэб! Я потанцую с вашей дамой. О, да я слаб на слабый пол! Хотя мне нравятся нимфы в теле, после долгого безделия я готов размять кости хоть с кем! Хочешь одолжу тебе жёнушку Вернона? У неё славный зад. Правда, теперь мадам немножко умерла. Но жопа-то осталась! Ха-ха-ха!       Маюра сумела извернуться. Выбросила руку с зажатым в пальцах веером. Чёрные лезвия бесшумно распороли воздух, пролетели сквозь упругую зелёную воронку. И та покачнулась.       Камненосцев отбросило в стороны.       Они одновременно оказались на ногах, бросились друг к другу, но ветер не переставал бить в грудь. И обоих влекло к противоположным стенам.       Между тем, тени на стенах перестали быть просто тенями. Камень с треском разломился в месте, где на него ложился мрачный узор. Трещины расширились. Прошла томительная секунда… из темноты на пол посыпалась какая-то чёрная, мерзко шевелящаяся труха.       — Эмилия! — со смехом крикнул Барон. — Вам нужно плотнее обедать. Вы такая худая — просто сдувает ветром!       — Провались в Ад!       — Ад? Но дорогая. Вы уже в нём!       Черная мерзость всё сыпалась, и уже сбилась в небольшие антрацитовые горки. Эта масса неустанно двигалась, расползалась в стороны. Теперь Агрест видел: то, что он сперва принял за хлопья, было крупными, с ладонь размером насекомыми. С мерзкими сегментированными, пульсирующими брюшками. Чёрные пальцы отсвечивали зелёными бликами в свете инфернального пламени…       Твари, отползая от «курганов» замирали. Дёргано расправляли на спинах такие же чёрные, как и они сами, крылья.       Акумы! Какая удача!       Гэбриэль вытянул руку. Подал мысленный приказ:       «Подчиняйтесь, подчиняйтесь! Ко мне!..»       Он приготовился впитать их силу — сейчас его не смущал даже странный, непривычный цвет. Достаточно сотни бабочек, вот тогда-то он ударит. Так, что весь этот бункер рассыплется в пыль!       — Дружище Гэбби! Ты всё делаешь не так. Нет, нет, нет. Учись у маэстро!       Вернон театральным жестом расправил руки. На лице его застыла жуткая улыбка мертвеца. Эта кощунственная пародия на распятого Христа медленно оторвалась от пола. Плавно поднялась в воздух, и… медленно поплыла в сторону Агреста.       «Хотя бы не Эми. Хотя бы не она… пусть я буду первым, пусть… я ничего не увижу» — эта дикая, трусливая мысль заняла всё его сознание. Другая, крохотная часть разума приготовилась драться. Пальцы до боли сжали рукоять шпаги. Может быть у него будет шанс, может быть он проткнёт это проклятущее тело.       Ничего другого угрозе он противопоставить не мог. Если бы кто-то сказал ему, что существует амулет, способный победить гравитацию вот так, запросто — он бы рассмеялся. Камни давали силу трёх мужчин самому тщедушному телу. Они позволяли Мираклю хозяйничать в материальном мире. Но всё это казалось мелочью, игрушками перед той лёгкостью, с которой Барон манипулировал реальностью. Он просто… расколол её.       И та даже не дрогнула. Материальный мир не сопротивлялся — будто Суббота сам был его частью.       Животный страх сдавил горло, мешал дышать.       Но Барон и не собирался приближаться к Габриэлю. Он остановился в центре зала. И, продолжая корчить мерзкую гримасу, пропел:       — Летите ко мне, мои маленькие акумы! Летите и сорвите эту маску!       Насекомые оживились. Чёрные «курганы» распались — пол покрылся подвижным тошнотворным ковром. А затем часть этого воинства разом поднялась в воздух. Ветер затянул их в пламенную воронку. Но огонь не принял дар — выплюнул его. И насекомые рассерженным роем накинулись на Барона.       В миг облепили его тело шевелящейся массой.       — Ха-ха-ха! Друзья, как же это щекотно! Вы должны попробовать!       Агреста замутило. Он не видел — слышал как чёрные бабочки с щёлканьем и чавканьем пожирают человеческую плоть. Насекомые забирались в распахнутый рот, глаза. Проедали костюм.       Между дрожащими крыльями проступила белая кость. Самди взмахнул руками — и бабочки чернильными брызгами прыснули в стороны. На Агреста провалами глазниц смотрел голый череп. От комбинезона не осталось и клочка, а тело больше напоминало экспонат анатомического театра. Плоть была обнажена так, что можно было видеть сплетения мышц, белые нити сухожилий…       — Чудно! — щёлкнул нижней челюстью Барон. — Последний штрих… не удивляйтесь. Я очень старомоден!       Самди сделал вид, будто дирижирует невидимым аркестром. Он закружился в воздухе, а вместе с ним кружились и бабочки. Они снова садились на его тело. Сцепляли тонкие лапки, на глазах превращаясь в траурного цвета фрак с длинными фалдами.       Белую макушку черепа украсил высокий цилиндр с алыми перьями.       — Мадам? Как я вам?       Эмили бешено махала рукой, посылая в Барона всё новые и новые лезвия. Но те исчезали, не долетая до тела.       — Отпусти её! — крикнул Агрест. Череп с хрустом повернулся «лицом» к камненосцу. В чёрных провалах глазниц блеснул огонь. — Тебе что-то нужно, ведь так? Просто скажи, и я это сделаю! Только отпусти! Её!       Лишённые кожи ладони с влажным звуком соединились. Самди подплыл поближе.       — Я хочу, — прошипел он, улыбаясь безгубым ртом, — чтобы вы танцевали! Эй! Мои маленькие акумы! Летите, и приведите к нам гостей!       На этот раз бабочки поднялись в едином порыве. Заполнили собой воздух. Крылья били по лицу, в горло попала пыльца, и Агрест закашлялся. Но адское мельтешение продолжалось недолго — чёрный рой вытянулся летной, устремился в приоткрытую гермодверь.       Агрест с ужасом понял зачем.       — Мы увидели твоё могущество! Мы принимаем его! — крикнул он. — Прошу тебя, достаточно! Давай поговорим! Чего ты хочешь?!       Мертвец рассмеялся.       — Я хочу, — сказал он, загибая пальцы, — танцевать. Затем глотнуть рому. Хорошенько помять женщину. И после выкурить крепкую сигару. Будет у тебя закурить, старина Гэб?.. даму, положим, ты привёл.       — Не заключай с ним сделок! — рявкнула Эмили. — Не соглашайся НИ НА ЧТО!       — Что ему нужно?!       — Откуда я знаю?! Но с его амулетом что-то не то! Иначе он уже бы развлекался в Париже!       — С каким… амулетом?! Это не камненосец, это труп! Трупы не владеют амулетами! Это невозможно!       — О! — прошипел Барон, пальцами касаясь полей цилиндра. — Вы не верите своим глазам! Не правда ли я поразительный, а? Удивительный! Необыкновенный!       Да Агреста дошло. Перед ним был не камненосец. Какой-то разожравшийся, могучий дух. Ква-ми, которого не должно было существовать.       — Ну нет же, — хохотнул Самди. — Какая пошлость! Агрест! Ты рискуешь обидеть меня такими сравнениями. Я полный жизни… пардон!.. сил… мужчина! Из плоти и кости! Но да, со мной случилась неприятность.       — Отпусти её! И я всё исправлю!       — Конечно! — протянул мертвец. — Конечно исправишь, Агрест! Ты удивительно покладистый муж. Такой бесхребетный каблук. А что? Мне нравится. Но для начала я представлю вас моему двору!       Он повелительно хлопнул в ладони. Ветер разом стих — по ушам ударила звенящая тишина. Но продолжалось это недолго… по подземелью гуляло эхо. Звук был такой, словно кто-то собрал в мешки всю битую посуду Парижа, и теперь мелко их тряс.       Агрест, пользуясь возможностью, рванулся мимо Барона. Вперёд, к жене… на ходу отмахнулся шпагой — но Самди и не думал его хватать. Череп улыбался, таращась глазницами на суету.       БУМ! Что-то ударило в гермодверь.       — Открыто-о! — пропел Самди.       До Эмили оставалось всего-то пара шагов. Когда что-то навалилось на створку с той стороны. Усталый, заржавелый металл отозвался горестным стоном. Звук высокий и низкий слились в одно протяжное «о-о-о»…       «Нет, — отстранённо подумал Габриэль, — с места её не сможет сдвинуть и армейский тягач».       Створка сдвинулась. Замерла с сухим скрипом. А затем, продолжая стенать, сорвалась с петель. Две тонны стали с размаху рухнули на пол — пещера содрогнулась. На камненосцев рванулась туча рыжей пыли.       Они успели обвить друг-друга руками. Всего на мгновение. А затем мир утонул в серой, забивающей рот круговерти. Даже зелёный огонь стал гореть тише.       — Никаких сделок! — крикнула Эми, прижимаясь щекой к его щеке. — Не с этим! Мы должны вырваться отсюда! Нужно бежать! Он слаб, он нас не достанет…       — Сначала ты!       — Не будь идиотом! Наши дети, Агрест!.. Они должны жи…       Что-то холодное легло на его плечи. Поясом обвило талию. Вцепилось в ноги. Он не успел напрячь мышцы, как что-то оторвало его от жены. И, прежде чем она исчезла в облаке беснующийся пыли, успел заметить, что точно так же Эмили обвили костлявые руки, увешанные обрывками ткани и сухой плоти.       Он с рычанием рванулся. Ударил наугад локтем. Когда удалось освободить руку, вслепую рубанул клинком — и тот рассёк что-то твёрдое.       — Агрест! Ты негодяй! Сегодня эту женщину буду лапать только я!       — Я убью тебя! Ублюдок!       Отчаяние душило. Он рубил, вырывался, но на него снова наваливались холодные, воняющие тленом тела… от запаха желудок завязывался в узел, и Агрест пытался не дышать.       — Убьёшь меня-а?! А-ха-ха! Это оксюморон, Гэб! Какой тонкий юмор! Давай посмеёмся вместе! Ребята, пощекочите его под рёбрами!       Костлявые пальцы впились в бока — но шкура костюма для них была непреодолимой преградой. Краем глаза Агрест увидел, как череп, украшенный обрывками волос вцепился зубами в плечо. Камненосец с рёвом раскрошил его ударом кулака.       — Сегодня на балу! Нацисты, коммунисты, и храбрые бунтари! Камненосцы и камненосицы! Звёзды мира чудес и одна воинственная шлюха. О, какое общество, какой свет! Хотя, признаться, они меня уже достали своим нытьём…       Мертвецы старались повалить его на пол. Били по ногам, пытались навалиться на плечи. И, когда «сообразили», что сделать этого не удастся, накинули на шею ремень. Плотно затянули — истлевший материал тут же лопнул.       Агрест сбросил со спины особо навязчивый костяк. Ногой отпихнул бегущую на него фигуру. В следующее мгновение по виску его ударил приклад винтовки. Но дерево тут же рассыпалось вонючей пылью.       — Не обращай внимания, — едко прошипел Барон, — они и раньше были довольно бестолковыми. Но чертовски хитрыми сукиными детьми! Заманили меня в это гнездо. Все в одном месте! Ну кто бы удержался?! Я хотел дать им вторую жизнь. Пригласил к своему двору! А пришлось дать вторую смерть! А-ха-ха! Им не понравилось, что для начала нужно умереть. Извините покорно, но ведь я — повелитель мертвецов! Это моё царство.       — Перестань играться! — крикнул Агрест, вдыхая пыль.       — Играться?! Так ты зовёшь моё прекрасно мракабрическое танго?! Ты смертельно обижаешь высший свет!       — Давай поговорим!       — Не-не-не! Я уже «говорил» со своими любимчиками! Из одной только любви позволил им парочку раз «победить» меня. И что они сделали, когда поняли, что Самди убить нельзя? Заставили — ха! — папочку сыграть в ящик! Теперь я буду мудрее. Действовать нужно наверняка. Вы, жадные дети, не умеете заключать сделок. Вы признаёте только рабство!       — Мы не имеем никакого отношения к вашей войне! Барон! Прошло много лет!       Кто-то попытался ударить его в промежность, но Агрест вовремя заслонился бедром. Мимо лица промчался ржавый штык-нож.       — Ха-ха-ха! О, Ульрих! Ты и раньше-то не мог ни во что попасть, к чему сейчас пытаться?! Когда нету арийских глазок?!       Клинок с визгом рассекал кости. Однажды задел и плоть — секретовец в синем комбинезоне лишь на мгновение промелькнул перед глазами. И тут же лишился протянутой к горлу руки.       Адреналин вытеснил страх. Агрест начинал верить, что можно победить — сколько бы ни лежало здесь мертвецов, они кончатся. Удастся прорваться в коридор, а затем и тоннель… может быть Маюре удастся создать санти…       — Эми! Где ты?! Эми?!       Ответа он не дождался. Где-то справа что-то вспыхнуло. Коротко, ярко. Агрест не успел даже понять что это было, когда из клубящейся пыли перед ним возник… легионер. По сравнению с другими «танцорами» выглядел он вполне неплохо. Разве что на лице не хватало половины щеки — теперь сквозь дыру просвечивали зубы.       Серые, остекленевшие глаза смотрели куда-то сквозь камненосца.       Агрест вскинул руку, готовясь срубить голову шпагой. И, уже замахнувшись понял, что забыл об одной незначительной детали. Чувствуя недоброе, он опустил взгляд — пальцы мертвеца сжимали «искромёт».       Габриэль на личном опыте знал, что будет дальше. Амулет получит энергии больше, чем может поглотить. И, перегруженный, на время отключится. Вместе с ним исчезнет и сила, и непробиваемая шкура…        Мир потонул в ярчайшей вспышке, которая очень скоро превратилась во тьму.       — …прошу, разбудите мсье Агреста, — донёсся голос, словно бы приглушённый расстоянием. — Я должен передать ему мои восхищения! И потом, всё-таки он её муж.       Гэб не понял, что помогло прийти в сознание. Болезненный пинок в живот, или звериная ярость. Он распахнул глаза.       Пыль успела осесть. Под потолком метались чёрные бабочки, с шорохом задевая крыльями камень. И, кроме этого шороха и звука собственного дыхания, да слабого эха капели ничего. Тишина.       Мужчина повернул голову. Взгляд упёрся в заляпанный коричневой грязью сапог.       Зал был заполнен мертвецами. Они стояли недвижимо, вытянувшись в струнку, словно солдаты на параде. Зелёный светильник ещё горел, и его отблески падали на черепа, истлевшую форму, вскинутое в положении «на плечо» оружие. Лица, с разинутыми ртами, провалами глаз были устремлены в центр пещеры.       Агрест попытался встать. Но сил хватило только на то, чтобы подняться на локтях. Тогда он пополз вперёд.       — Ах, как это мило. Утанцевался до упаду. Что же, не унижайте нашего друга. Помогите же ему встать.       Ледяные пальцы — вот теперь он по-настоящему ощутил, насколько они холодные! — вцепились в бока, плечи. Мёртвые руки оторвали его от пола так легко, словно он был ребёнком. Быстро, резко, только затрещала, расходясь по шву рубашка. Звякнула об пол потерянная запонка.       Пальцы вцепились в волосы на затылке. Рывком повернули голову туда, где стоял Барон.       Агресту хотелось кричать, но из горла вырвался только хрип.       Кажется, марид стал выше ростом. А может быть всё дело в цилиндре?.. Эмили, его Эмили лежала, переброшенная через чужое предплечье. Как игрушка, как сломанная кукла. Безвольно раскинула руки, длинные, пшеничного цвета волосы лежали на полу.       Платье, которое он сам для неё кроил, задралось до середины бедра. Бретели слетели с плеч.       — Только посмотрите на эти формы!Перед нами, друзья, прекрасный образец женщины! За которую, прошу заметить, только идиот не станет бороться! Правда, старина Гэб?       «За что, за что, за… что?..»       Глаза марида блеснули зелёным огнём.       — Сейчас, человек, ты узнаешь «за что», — прошипел он, не размыкая челюстей. — Слушай внимательно. Мы — не властелины Вселенной. Оба мира принадлежали людям. Принадлежали всегда. А вот мы созданы править вами. Мы — баланс, о котором вы молите. Мы — величайшие из великих. Демиурги и деструкторы. А вы, мелкие, незначительные, суетные амулеты — наши слуги. Все ваши страстишки, ваши желания, что они такое перед вечностью? Перед Великим Циклом? Прах под ногами людей. Ваша природа — строгая иерархия. «Хозяин — свита». И вот вы затеяли бунт против того, кому обязаны служить по природе своей. По своей сути! Ради чего? Ради паузы? Для того, чтобы не работать? Как смешно. Как мелко! Вы променяли своё назначение на ничтожную дрянь. И чего вы добились? Что такое для меня эти годы? Для нас всех?       Агрест пошевелил губами.       — Да-а, — со смешком кивнул Барон. Огоньки глаз на мгновение потухли. — Они повредили величайшую драгоценность Вселенной. Камею с изображением мёртвой головы. Вот эту.       Его пальцы коснулись крохотного амулета под лишённым кожи горлом.       — Способом довольно оригинальным. Для обезьян, которые проводят жизнь в драке за самый вкусный банан. Вы бываете такими… настырными. Хотя и очень милыми. Это я признаю. Итак… возвращаясь к главной теме. Нам с тобой, мсье Агрест, очень нужно залечить мои раны. Для этого необходим комплекс мер. Тебе придётся учиться, тупое создание, и учиться очень многому. В сжатые сроки.       — Хорошо, хорошо, — прошептал Агрест, — пожалуйста, отпусти её. Отпусти, молю тебя…       -Ты не понимаешь ещё, кого молишь о милосердии. Я умею быть щедрым, когда хочу, и очень-очень суровым папочкой, когда этого требует случай. Но моя стихия — смерть. Я и есть смерть. А также то, что наступает после неё. Тебя не устроит моё милосердие.       — Просто… дай ей жить…       По пещере пронесся смех. Его эхом подхватили мертвецы — один голос на всех.       -И что дальше?! Ты начнёшь сомневаться. Метаться. Юлить. Попытаешься доломать меня, не понимая, что это невозможно. А когда сообразишь, попробуешь сбежать. И всё-всё испортишь. Агрест…       Он подался вперёд.       -…я — та сила, которая достанет тебя даже из могилы. Буквально. И фигурально. Понимаешь?       Габриэль попытался кивнуть, но ничего не вышло — мертвец за спиной крепко держал волосы.       — Я хорошо обдумал твоё предложение. И решил всё-таки дать шанс. Скажи спасибо Эмили. Она прекрасна. Так и быть. Мы заключим сделку.       Барон медленно поднял руку к потолку. По ткани пиджака змейкой взобралось зелёное пламя. Миг — и оно охватило ладонь, слизнуло с неё остатки плоти.       — Последний враг да истребится…       Агрест не успел даже вскрикнуть: объятая призрачным огнём кисть рванулась к обнажённой груди Эмили. Не встретив сопротивления прошла сквозь плоть — женщина, изогнувшись, вскрикнула. Из открытого рта, глаз, струился свет.       — Эмили! Эм! Эми!!! Не-е…       Марид выдернул руку — в полупрозрачной костлявой ладони билось полупрозрачное же сердце.       — Я, — прошипел Самди, — останавливаю её жизнь. До момента, пока не посчитаю твои обязательства выполненными. Как только мы восстановим камею, к ней вернётся жизнь.       — Эмили… Эмили…       По щекам струились горячие, солёные слёзы. Грудь содрогалась от глухих рыданий.       Мертвец щёлкнул пальцами, и сердце исчезло вместе с огнём.       — Ну что ты. Не убивайся так уж сильно. Сколько лет у нас уйдёт? Семь? Десять? Зато, когда всё закончится, у тебя будет молодая, цветущая жена! Только ты не затягивай уж сильно. Вряд ли она обрадуется столетней развалине. Сбежит к тому, кто ещё в силе. Может и ко мне? Я, знаешь, когда хочу, бываю неотразим.       Мир сделался мутным, неясным от застлавших глаза слёз.       — К сожалению для нас обоих, действовать ты будешь сам. Проклятущий гроб… ты оцени их чувство юмора, ведь как подкололи?.. высосал все мои силы. Так что действовать тебе придётся без моего могущества. Как только мы выйдем из этого милого склепа, всё — ты один. Но с тобой останутся мои советы. Я научу тебя кое-каким трюкам. Ты сделаешься великим камненосцем! О! Это будет потрясающе. Чувствуешь, Агрест, прилив энтузиазма?.. как удивится твоя сочная Эмилия, когда увидит тебя могучим и возмужавшим! О, тебе уж не придётся быть каблуком, ха-ха.       Но, спешу охладить твой пыл. За кое-какие вещи нам придётся бороться. Кое-кому мы из природной мелочности отомстим. Знаешь, есть у меня счёты с парочкой духов. Придётся так же таиться от Королевского Секрета. О, с ними нужно быть предельно осторожными. До поры. Это будет непросто. Однако я верю, что ради такой красавицы ты пойдёшь на всё. НА ВСЁ, Агрест… итак. Ты согласен? По рукам? Ну?.. Ха?       — Да, — прошептал Габриэль, — да… по рукам.       — Чудно, солнышко! Славно! Добро пожаловать в Миракль! Тебе понравится. Будет весело. И немножко страшно. Ха! Ха-ха…       Ха-ха-ха!        Ха-ха-ха-ха-ха!..       Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…       

Чудесный Чёрный кот с холма Монмартр Леди Парижа

К. Князев ака ВиллиФокс

Книга Первая