Жди меня, я приду этой осенью, когда завянут все цветы

После Тэхёна Намджун отправился в офис. Там произвёл небольшой фурор, потому что отец приезжал всегда не раньше десяти, и до этого все ходили из кабинета в кабинет, бесконечно поглощая кофе и печенье и перемывая друг другу кости. Когда появился Намджун, все бросились по местам, как напуганные птицы. В обычный день он бы не упустил шанса сделать несколько замечаний, но в этот раз ему было всё равно. Намджун заперся в своём кабинете, сказав секретарю, что всем показалось и его всё ещё нет на месте. Поиск профессора Пак Хэсу не занял у Намджуна много времени. Короткий запрос в NAVER, два звонка приятелям отца и знакомому журналисту, и вот он знал о семье Пак всё, что можно. Намджун задумчиво побарабанил пальцами по столу. Может, Тэхён ошибся? Не может быть, чтобы супруга такого человека, как профессор Пак, пришла в офис и устроила скандал, как обыкновенная деревенская баба. Он снова открыл семейную фотографию в поисковике: невысокий сверкающий лысиной профессор держал под руку статную женщину в нежно-лиловом юбочном костюме. У неё на шее было столько жемчуга, что с его продажи можно было бы кормить десять африканских деревень целый год. Её лицо всё ещë хранило отпечаток того, какой невероятной красавицей эта женщина была в молодости. Рядом со старшей парой стояла пара помоложе — вероятно, брат и невестка Чонгука. Молодой человек походил на отца, как дуб походит на пенёк. Зато невестка уступала в красоте и мужу, и свекрови. Намджун три раза подряд хлопнул в ладоши для концентрации и поднял трубку стационарного телефона. — Резиденция профессора Пака, — через несколько гудков елейно сказала трубка. Намджун представился и коротко рассказал причину звонка. — Пожалуйста, ожидайте, — всё так же сладко пропела трубка и затихла. Внутри неё послышались шаги, какой-то бубнёж, а затем голос вернулся. — Вас будут ждать. Запишите адрес и назовите номер машины, чтобы я могла предупредить о вас на въезде. — Хорошо, — согласился Намджун и, покорно назвав марку и номер машины, по старинке записал адрес на клочке бумаги. Он забрал свою машину с подземной парковки под офисом и без проблем выехал на шоссе. В ранний час все стремились попасть в центр города, а Намджун ехал в противоположную сторону. В Сеуле температура уже опустилась до пятнадцати градусов. Но после пронизывающего английского холода Намджуну казалось, что он почти вернулся в лето. Деревья оделись в золото, зато небо совсем очистилось и сверкало первозданной голубизной. Солнечные лучи лениво скользили по верхушкам берёз, изрезанными полосами падая на асфальт. Намджун выехал в пригород, и навигатор быстро довёл его до нужного съезда. Прямо за поворотом обнаружились будка и шлагбаум. Машина затормозила, из будки немедленно выскочил охранник и наклонился к открытому окну. После проверки документов Намджуну позволили заехать внутрь, ещё и указав нужное направление. Дом профессора Пака располагался в тупике с круговым разворотом дороги. Всего домов было четыре, все в едином стиле, словно строились под стать друг другу: двухэтажные, из красного кирпича и с чёрной односкатной крышей, с идеальными зелёными лужайками, отгороженные друг от друга как по линейке подстриженными изгородями. Намджун разглядел у второго справа номер и направился к крыльцу. Дверь распахнулась так быстро, словно кто-то поджидал его у порога. Он опустил взгляд и наткнулся на миниатюрную женщину в строгом сером платье с белым воротничком и в белом фартуке без рисунков, кружева и вышивки. — Добрый день, — используя всё своё обаяние, поприветствовал её Намджун. — Добрый день, — прохладно отозвалась женщина. — Вы — Ким Намджун? Госпожа ожидает вас в малой гостиной. «Малой гостиной?» — Намджун мысленно поднял брови, но на его лице не отразилось и тени удивления. — «Надо же, как тут у них всё устроено. Кто-то скучает по старым временам?» Женщина проводила его в малую гостиную, которой оказалась комната в вычурном викторианском стиле. Гобеленовый диван и два кресла расположились вокруг лакированного столика на замысловато резных ножках. Высокое стрельчатое окно, разбитое на много маленьких стёклышек, наполовину скрытое за тяжёлыми бархатными шторами, подвязанными толстыми спиралевидными шнурами с золотыми шариками на концах. — Здравствуйте, — с кресла поднялась красавица, которую Намджун видел на фото. Он глубоко поклонился и чуть улыбнулся. — Добрый день, госпожа Пак. Она протянула руку, он легонько пожал наманикюренные пальчики. На фотографиях не было заметно, но сейчас Намджун увидел в её чертах черты Чонгука, его губы и разрез глаз, и отчего обрадовался, словно встретил знакомого. Она чуть улыбнулась, и он увидел улыбку Чонгука, робкую, немного вопросительную. Госпожа Пак сделала приглашающий жест, Намджун, ощущая себя дрессированной собакой, опустился на диван. Она позвонила в серебряный колокольчик — всё та же женщина в белом фартуке вкатила в гостиную столик на колёсиках и стала ловко расставлять перед ними хрупкие чашечки, кофейник с длинным тонким носом и двухэтажную тарелочку, на которой красиво лежали миниатюрные пирожные. — Госпожа Пак, я, — Намджун на секунду замялся, — работаю с вашим сыном, Чон Чонгуком. Я случайно узнал, что вы приходили к нам в офис. — С Чонгуком? Простите, я думала, что вы коллега его старшего брата — Убина. Наш Чонгук-и обычно не говорит друзьям о семье, поэтому мало кто знает, что он пасынок профессора Пака. Она смущённо опустила голову, словно прося прощения за младшего сына. На лбу у Намджуна собрались задумчивые морщинки. Эта женщина никак не походила на ту, кто бы мог прийти в офис и устроить там сцену. Но Тэхёну тоже не было никакого резона сочинять какие-то истории. Может быть, её так взволновало то, что Чонгук не хотел связаться с семьёй? — Да, я, честно говоря, до вашего визита тоже об этом не знал. — Чонгук — очень самостоятельный мальчик. Ещё в университете переживал, что люди будут относиться к нему не как к простому студенту, а как к сыну профессора. Специально выбрал далёкую от его сферы профессию, а после даже уехал стажироваться за границу. — Правда? — не удержался Намджун и тут же прикусил язык, но госпожа Пак была так погружена в собственные мысли, что не обратила внимания на интонацию. — Да-да, хотел полностью отделиться от семьи и всего добиться сам. Чонгук долго не хотел возвращаться, я уже стала бояться, не останется ли он в Гонконге навсегда. Пришлось долго уговаривать. Я думала, он снова будет жить с нами, а он… сказал: «Мама, я уже достаточно взрослый, чтобы жить отдельно». Не понимаю, что плохого в том, чтобы вернуться к родителям? К тому же его брат бывает здесь регулярно. Наш Убин тоже из медиа-сферы, — она чуть зарделась от гордости, — работает шеф-редактором на SBM. И представляете, вместо того, чтобы пойти к нему в команду, Чонгук-и выбрал место секретаря. Не понимаю, что такого ему понравилось в вашем президенте, что он выбрал СанСин Групп. — Ему понравился президент? — Намджун поджал губы, пряча улыбку, и смущённо поправил очки. — Да, когда я упрашивала присоединиться к Убину, он только и твердил, что о СанСин и её гениальном президенте. Брат нашёл бы ему место получше, но Чонгук ни за что не хотел от него протекций. — Понимаю, — кивнул Ким. Значит, Чонгук совсем не случайно оказался в СанСин. Интересно. — Простите, — госпожа Пак взяла чашку за изящную ручку и сделала крохотный глоток. — Вы ведь не затем приехали, чтобы слушать мои рассказы о сыне. А… зачем? — Я знаю, что… — Намджун на несколько минут заслушался и забыл, что ему предстоит рассказать матери, что её сын умирает. Он нервно поправил съехавшие на кончик носа очки. — Я знаю, что вы давно с ним не говорили, так? — Он много работает и… Наверное, слишком занят, чтобы мне перезвонить. Он предупреждал, что уедет в командировку, но я не думала, что так надолго. — Госпожа Пак, Чонгук не в командировке, — Намджун сел очень прямо, как бывало на сложных переговорах, и крепко оперся на спинку дивана. — Он в больнице. — Что? Не может быть, — она покачала головой и посмотрела на него с подозрением. — Чонгук бы мне сказал. Он ничего от меня не скрывает. Если бы он заболел, то прежде всего рассказал бы мне. — Возможно, он просто не хотел вас беспокоить. Чонгук сейчас в исследовательском институте в Британии. Он там уже несколько недель. — Я не понимаю, — растерянно пробормотала женщина. — Исследовательский институт? В Британии? В Англии? Почему он не вернулся в Корею, если заболел? У него есть медицинская страховка, и у профессора Пака тут связи. Он должен был вернуться к нам, к своей семье. — Не думаю, что врачи разрешат ему совершить перелёт. — Всё настолько плохо? — испуганно спросила она. Брови сошлись к переносице, а кончики опустились. Госпожа Пак несколько раз всхлипнула, хватая воздух ртом. — Что вы такое говорите? Мой сын… мой сын что, умирает? Он был здоров всего несколько месяцев назад, а теперь даже не может вернуться в Корею? — Пожалуйста, успокойтесь, его лечат лучшие врачи в этой области. — Вы меня пугаете, что с ним такое? Он попал в аварию? — Это… это ханахаки, госпожа. — Что? — госпожа Пак посмотрела на него как на сумасшедшего. Она перестала задыхаться и лишь с подозрением нахмурила брови. — О чём это вы, господин Ким? Ханахаки? — Да, он заболел, но вовремя попал в институт Фрита. Они исследуют ханахаки уже давно, там ему помогут. Они не могут давать гарантии, но шанс есть. Ханахаки очень сложная болезнь, и нет никакого однозначно действенного лекарства, но ему там оказывают всю возможную помощь. Нигде в мире ему не смогут помочь лучше. — Я не понимаю, — медленно проговорила она, чуть сощурив глаза. Намджун отметил, что Чонгук ни разу на него так не смотрел, он отталкивал, плакал, просил уехать, но никогда не смотрел на него с таким недоверием. — О какой болезни вы говорите? — О ханахаки — болезни, которая бывает от неразделённой любви. Знаю, что звучит это дико, но у него в лёгких прорастают цветы. Они постепенно перекрывают дыхательные пути, и поэтому он может задохнуться в любой момент. Но в институте Фрита Чонгук всегда под присмотром. — Цветы? Господин Ким, вы шутите надо мной?! — она со звоном поставила чашку на блюдце. — Шучу? — Намджун поднял брови. — Я бы ни за что не стал шутить о смерти вашего сына. Он серьёзно болен, и я надеялся, что вы сможете полететь со мной в Британию, чтобы его поддержать. Рейс завтра вечером, я могу взять для вас билет. — Что за глупости? Если это какая-то шутка, то мне совершенно не смешно. Где мой сын? Он знает, что вы пришли в дом его родителей, чтобы рассказывать тут какие-то сказки про его болезнь? — Вы мне не верите? — опешил он. Госпожа Пак вцепилась в подлокотники кресла, как коршун, её ноздри гневно раздулись. — Госпожа, я взрослый человек, а не какой-то юнец, который мог бы так шутить. Ваш сын болен, а вы не хотите в это поверить? Он сейчас в больнице, а до этого несколько дней провёл без сознания. Был такой сильный приступ, что он чуть не умер от гипоксии. — Боже мой, послушайте себя! Да вы выдумываете на ходу. Какие цветы, какие больницы?! Чонгук бы ни за что не стал скрывать от меня подобное. Конечно, он обидчивый мальчик, и бывает, что мы ссоримся, но Чонгук-и бы мне сказал. Намджун слегка поморщился, услышав её: «обидчивый мальчик». Может, она вовсе не знает своего сына? Что, если он, Намджун, ошибся? Ошибся жестоко и непоправимо, решив, что мама будет лучшей поддержкой для Чонгука? Его мама всегда была самым поддерживающим и самым понимающим человеком, поэтому Намджун полагал, что Чонгук точно так же нуждается в участии собственной матери. — Это какой-то бред! Зачем вы пришли сюда?! — она подскочила и ткнула в него пальцем, растеряв весь свой лоск. Намджун, наконец, увидел тётку, которая приходила скандалить в офис СанСин. — Никогда бы не подумала, что у Чонгука может быть коллега, который способен поиздеваться над его родителями. Как вам вообще такое в голову пришло, молодой человек… — Послушайте, я не просто какой-то коллега, — прогрохотал Намджун, поднимаясь и нависая над ней. Госпожа Пак тут же плюхнулась обратно в кресло и даже руки сложила на коленях. — Я не какой-то идиот, который хочет над вами посмеяться. Я — президент СанСин Групп! — П-президент? Неправда, — пискнула она, губы у неё стали такие узкие, что рот напоминал щель. — Президент СанСин Групп старый и зовут его Ким Сонвон. — Это мой отец, он ушёл с поста три года назад, — Намджун, устыдившись своей вспышки, сел обратно на диван и одёрнул пиджак. Он прочистил горло и поправил очки. — Простите. — Вы… вы всё врёте, — тоненько отозвалась госпожа Пак, прижимая к груди скрюченные ручки. — Поверьте мне, я не собираюсь вас обманывать, — спокойно сказал он и вынул из внутреннего кармана пиджака телефон. — Чонгук ведь не отвечал последнее время на ваши звонки? — она кивнула. — Возможно, он не хотел вас беспокоить. Но на мой звонок он обязательно ответит. Хотите, чтобы я позвонил? Женщина снова кивнула, и Намджун набрал номер, включил громкую связь. Они молча, не глядя друг на друга, слушали длинные гудки. В трубке что-то щёлкнуло, и раздался хриплый, но вполне узнаваемый голос Чонгука: — Добрый вечер, господин президент. — Привет, Чонгук, — голос Намджуна резко потеплел и стал похож на растопленный шоколад, и госпожа Пак, как бы ни была напугана, а всё же посмотрела на него с удивлением. — Ты, наверное, уже спал? Прости, я не подумал про разницу во времени. — Ничего, здесь только немного за полночь. Вы хорошо добрались до Сеула? — Да, всё хорошо. Как ты себя чувствуешь? — Хорошо, Юнги хён был сегодня совсем не в духе, я весь день провёл с Габби. — А ты сам? Как ты? — настойчиво повторил Намджун. Чонгук на том конце помолчал. — Без изменений, господин президент. Именно сейчас Намджун понял, как сам соскучился по Чонгуку. Они виделись меньше двух дней назад, а казалось, прошла целая эпоха. Намджун хотел бы продолжать его спрашивать о том, как прошёл день, о чём сегодня балаболила Габби, почему Юнги был не в духе, что они делали, ели, о чём говорили, было ли холодно, и главное, скучал ли Чонгук по нему хотя бы капельку, хотя бы минутку за день. Но вместо этого он сказал: — Кое-кто хочет с тобой поздороваться. — Кто? Намджун сделал госпоже Пак приглашающий жест. — Чонгук-и? — робко спросила она, будто всё ещё сомневалась, что это её сын. — Мама?! — Привет, малыш. Чонгук-и, этот человек говорит, что ты заболел. Это так? — Мам… — Скажи мне, что с тобой всё хорошо. Это ведь неправда, что ты заболел какой-то цветочной болезнью? От безответной любви люди не умирают. Это же бред какой-то. — А что, если это правда? — Правда? Не могу поверить, что ты ничего не сказал. Я не слышала о тебе уже столько недель, а теперь оказывается, что ты заболел и промолчал. Ты хоть представляешь, как я переживала? Почему не отвечал на звонки? — Мама, пожалуйста, давай не будем ссориться. Да, я болею, но очень стараюсь выздороветь. Здесь не о чем беспокоиться. — Разумеется, зачем разговаривать с матерью, правда? Пусть приходят всякие незнакомцы и рассказывают, что сын заболел. А мать-то совсем не в курсе. Да, пусть все знают, какая я плохая, как ты мне не доверяешь. — Ну что ты такое говоришь… — Я знаю, что до остальной семьи тебе дела нет. Ты хоть знаешь, что племянница уже ходит, а Убин готовится к выходу новой программы? Конечно, нет. Но хоть со мной-то ты мог бы общаться. Разве я многого прошу? — Нет, но… — Возвращайся в Корею, малыш. Мы о тебе тут позаботимся, у Хэсу повсюду связи, ты же знаешь. Может, и нет никакой болезни, а? Пройдёшь здесь обследование, чтобы точно убедиться. — О чём вы говорите? — не выдержал, наконец, Намджун. — В Корее нет нужных специалистов. Чонгуку здесь не помогут, а перелёт только усугубит симптомы. — Не надо, господин президент, — вместо матери прервал его Чонгук. — Я устал и не хочу больше говорить. Простите, пора спать. — Чонгук! — воскликнула женщина, но трубка уже молчала. Тогда госпожа Пак вновь перевела гневный взгляд на Намджуна. — Зачем вы вмешались? Он — мой сын, и я лучше знаю, что ему делать. Намджун в жизни никого не ударил. Он бывал несдержан в словах, резок и временами даже груб, но никогда никого не трогал и пальцем. Но в этот момент ему до зуда в ладонях хотелось отвесить этой женщине оплеуху, чтобы хоть немного привести в чувство. Но больше всего ему было стыдно. Стыдно, что он полез не в своё дело. Чонгук не хотел, чтобы его мама знала о болезни, а он, Намджун, влез и всё выложил как на духу. Госпожа Пак продолжала разоряться, иногда переходя на ультразвук, а Намджун прикрыл глаза на несколько секунд, мысленно себя отругал и выдохнул. — Хватит, — сказал он, как обычно говорил на собраниях двум директорам, которые в споре начинали переходить на личности. — Достаточно. — Это вы мне?! — взвизгнула госпожа Пак и, выдвинув вперёд нижнюю челюсть, процедила. — Вы пришли ко мне в дом и смеете мне указывать, как и что я должна говорить сыну? Он, может, и работает на вас, но он не ваш. Он — мой, понятно? — она ткнула себя пальцем в грудь. — Он мой сын и будет делать, как я скажу. Чонгук бывает упрям, но он послушный мальчик. Я не позволю вам держать его в каком-то там институте, где какие-то шарлатаны будут на нём опыты ставить. Чонгук вернётся в Корею, и мы будем лечить его здесь! Намджун вздохнул и натянул на губы обворожительную улыбку. Заговорив, он добавил в голос столько мёда, что от сладости сводило зубы. — Госпожа, боюсь это решать не вам и не мне. — Он вернётся… — Послушайте. Завтра я улетаю обратно в Британию, и у меня к вам есть одна маленькая просьба. — Просьба? — фыркнула она. — Какие у вас могут быть ко мне просьбы? Попроси вы у меня даже использованную салфетку, я бы и не подумала вам её отдать. — Думаю, что эта просьба вас порадует. В дверь негромко постучали. — Войдите! Дверь отворилась и в щель просунулась голова Чонгука. — Здравствуйте, доктор Энгл. — Привет. Я что, забыла о нашем сеансе? — Нет-нет, — Чонгук шире распахнул дверь и покачал головой. — Я… мы можем поговорить? — Конечно, — Беверли сдёрнула с носа тонкие очки для чтения и отложила бумаги. — Заходите, устраивайтесь, где понравится. Он проигнорировал стул у стола и уселся на софу, где больше недели назад сидел Намджун. — О чём вы хотели поговорить? Чонгук вздохнул и помассировал виски. — Президент Ким звонил вчера ночью. Здесь была ночь, а в Корее, наверное, утро. Он… он виделся с моей мамой. — Намджун так сказал? — Нет, я поднял трубку, думал, что он хочет поболтать… а там она. — Что же она сказала? — Уговаривала вернуться в Корею, обещала, что она и отчим обо мне позаботятся. Снова давила на то, какой я плохой сын, как заставляю её волноваться. Но это неважно, я привык отбиваться от неё и её заботы. Её слова меня не волнуют. — Тогда в чём дело? — Зачем он обратился к моей семье? Зачем стал копаться в наших отношениях? Я его об этом не просил, а он вмешался. — Намджун вас обидел? — Да, — закивал Чонгук, сжимая коленки ладонями. — Не хотел, чтобы кто-то из них знал, что я заболел. Теперь мама будет звонить и писать ещё чаще, чем раньше. У меня нет сил и желания с ней говорить. Зачем было меня заставлять? Он думал, что… что? О чём он думал, когда поступал так? — К сожалению, мы не можем влезть другому человеку в голову и там прочитать всё, что он думает. Поэтому, может, стоит спросить самого Намджуна, когда он вернётся? — А что, если он не вернётся? — Как вы сами думаете, Чонгук? — он пожал плечами. — Хотите, чтобы он вернулся? — Я не хочу терпеть его заботу, его постоянное нахождение рядом, его желание всё время помочь… Но… — Чонгук покусал губу и, глядя в окно, сказал. — Но ещё сильнее я боюсь, что он не вернётся, что больше не захочет заботиться обо мне, не захочет больше быть рядом и помогать в любую секунду. Очень боюсь. — Значит, вы по нему скучаете? — Я привык просыпаться и видеть, что он спит на кушетке. Привык, что он волнуется обо мне, следит, чтобы хорошо ел, спал, принимал лекарства. Раньше никто… — Никто о вас так не заботился? — Да, с таким упорством, несмотря на капризы… Несмотря на то, что я сам во всём виноват и мы застряли тут из-за моей глупости. — Это не так, вы не выбирали болеть. И Намджун находится рядом по доброй воле. Сомневаюсь, что такого, как он, можно заставить силой делать то, что ему не хочется. — Мне страшно… — Чего вы боитесь, Чонгук? — Мне страшно от того, что я не понимаю, почему он не уходит. Я не знаю условий, поэтому всё время волнуюсь, что сделаю что-то не так. Я ошибусь, и господин Ким уйдёт. Вдруг однажды я нарушу правило, о котором даже не знаю, и он оставит меня? — Чонгук, у меня для вас есть только один совет: поговорите с Намджуном. Я уверена, что он не станет от вас убегать и что-то утаивать. Только он может дать ответы на все эти вопросы. У меня для вас никакой магии нет. Не бойтесь говорить о том, что вас волнует. Да, в мире есть плохие люди и есть те, кто поступает плохо, но вы не сможете жить, вечно ото всех закрываясь и стараясь сберечь себя от боли. Иногда нужно просто довериться. — Что, если… что, если у него не будет ответов? Или они мне не понравятся? — Но если не зададите вопросы, то никогда не получите ответы. Я никогда не смогу ответить за Намджуна, ведь я не он. Если хотите, мы можем провести совместную сессию, как только он вернётся? — Правда? — Если так вам будет легче высказать свои опасения, то, разумеется, я помогу. А теперь, — Беверли поднялась, скинула халат на кресло и сбросила туфли, — ещё одно небольшое упражнение для вас. Энгл на носочках прошла до стенного шкафа и вытащила из него коврик для йоги. Она расстелила его у окна и уселась, скрестив ноги, на одном конце. — Садитесь, — Беверли указала на другой конец коврика. — Будем учиться жить без страха. Только обувь снимите. Чонгук послушно снял тапки и сел напротив неё, тоже скрестив ноги, колени легли на пол. — Ого, хорошая растяжка, — улыбнулась она и похлопала себя по торчащим коленкам. — Не то что у меня. Ладно, закрывайте глаза, я буду говорить, что делать. Чонгук прикрыл глаза. — Сядьте прямо, потянитесь макушкой в потолок, руки на колени. Дышите животом, вдох в два раза короче выдоха. На два счёта вдох, на четыре — выдох. Расслабьте лицо: брови, скулы, челюсть. Расслабьте плечи, руки, спину и живот. Осознайте себя и свои чувства в моменте. Почувствуйте седалищные кости, как вы крепко сидите, почувствуйте опору. Сосредоточьтесь на движении воздуха и найдите внутри себя спокойствие. Чонгук медленно вдыхал и выдыхал под счёт: раз-два, раз-два-три-четыре, раз-два… Живот двигался в спокойном ритме, взволнованный ум успокаивался, и мысли перестали прыгать, как обезьяна по веткам. — Плывите в потоке вдохов и выдохов. Жизнь подобна колесу, где от центра к ободу расходится множество спиц, в каждом секторе находится то, что вас волнует. Это могут быть старые разговоры, споры, переживания. Они могут быть важными или пустяковыми, но вам всегда стоит возвращаться к центру. Вернувшись в центр колеса и обретя равновесие, вы сможете прожить все волнующие события в полной осознанности, не утопая в шторме эмоций. Чонгук представил себя в центре урагана, перед внутренним взором проносились призраки прошлого. С каждым вдохом он стоял на ногах всё крепче. Страх быть унесённым ветром отступал. — Колесо крутится и крутится, но вы неизменны. Вы сама ось вращения. Ничто не может повредить вашу драгоценную личность. Чонгук не знал, сколько времени провёл, сидя на коврике. Когда мысли начинали утекать, он отбрасывал их в сторону, заставляя себя вернуться в «здесь и сейчас». Время растягивалось, скручивалось, шло волнами. Оно больше не имело значения, только новый вдох и новый выдох. Воздух унёс переживания, как сухие осенние листья. Он очнулся, когда Беверли легонько дотронулась до его руки. — Возвращайтесь, Чонгук. Надеюсь, путешествие внутрь себя было увлекательным? — он кивнул, не спеша открывать глаза. — Вытяните ноги, разомнитесь и медленно поднимайтесь. Когда Чонгук открыл глаза, Беверли уже сидела в своём кресле, облачённая в белый халат. — Вам лучше? — Угу. — Ну вот и хорошо. Лучше всего практиковать каждый день. Мы часто очень направлены во внешний мир и забываем о том, что внутри нас тоже скрыто много всего важного и заслуживающего внимания. Важно научиться смотреть не только на других, но и внутрь себя. — Ладно, — просто ответил Чонгук и поднялся. — Надеюсь, Намджун скоро вернётся, и мы проведём совместный сеанс.