Операция "БЕЛУГА"

Тот вечер и то свидание в их жизнях стали решающими. С того самого дня всё изменилось. Гриша стал придумывать какие-то идиотские поводы, чтобы увидеться, Валя еще более идиотские отмазки для Ричарда и Тани, почему именно ей нужно выйти на работу в час дня, а не в пять вечера, как обычно. Всё свободное время они проводили вместе. Поездки, собрания, какие-то дела, просто небольшие прогулки, наполненные большим количеством случайных (или не очень) касаний, нежности и лёгкости такой, что домой ехать совсем не хотелось. Вале казалось, что она попала в рай. Столько любви в чужих глазах она не видела никогда. Рядом со Стрельниковым она чувствовала себя абсолютно счастливой. Разница в возрасте им не мешала. Гриша был юн душой до сих пор, Валя же слишком много всего пережила, так что детского в ней было не так много. Зато потребность принимать и отдавать любовь была у обоих, и горела она в них так ярко, что два свободных сердца как-то слишком уж быстро воссоединились. — Смотри, синичка, — Гриша без своих дурацких очков, без пиджака, рукава водолазки закатаны по локоть, а в руках огромная охапка ромашек. Полевых, белых, красивых. Душистых. — Тут гномик-садовник приходил, просил пережать цветочки для самой прелестной певчей птички на свете. Ей на колени опускается это белое великолепие, и Валя смеётся. Сколько же он собирал эти ромашки? Всё то время, пока по полю ползал? Гриша решил вывезти их обоих на пикник. Приехал с самого утра, позвонил, толком не сказав, что и где он планирует. Просто повёз за город, приехал на только что скошенное поле, выгрузил корзинку с вином и разными деликатесами, расстелил покрывало, а сам куда-то делся. Валя удивилась, конечно, но ничего на такое не сказала. Неторопливо открыла крышку и принялась осторожно сервировать так называемый стол. Достала свежие ягоды, фрукты, сыр, нарезанный кубиками и насаженный на шпажки, оливки (видимо, тоже из-за бугра), а в самом конце два бокала и бутылочку вина. Хорошего, выдержки большой. А тут и Стрельников нарисовался с цветами. — Передай гномику-садовнику, что он просто чудо, — Валя отделила половинку букета, отложила в сторону, а у другой начала ловко скручивать стебли, сплетая их вместе. — А мне фея-колдунья сказала, что настоящих принцев никак нельзя оставлять без короны. Вскоре в её руках оказался самый настоящий венок, который она водрузила Грише на голову. Он смотрелся так очаровательно, как смотрятся все опасные бандиты, которые, приходя домой, из бешеных цепных псов превращаются в пушистых плюшевых медведей. Домашних, ласковых, тёплых. Сапогова взяла в руки фотоаппарат, прихваченный у папки, и сделала пару фотографий такого Гриши. Расслабленного, с венком на голове, подставляющего своё лицо лучам летнего солнца и с улыбкой на всё лицо. Красивого, умного, смелого и любимого. Вскоре бутылка была почата, вино брызнуло в бокалы, и Стрельников плавно перекочевал головой Вале на колени. Он смотрел то в небо, то на девушку, думая, судя по всему, о чём-то вполне приятном и хорошем. — Ты где клубнику взял? — Валя подцепила крупную алую ягоду, покрутила ее в руках, а потом поднесла к губам Гриши. — У вас дача есть что ли? Или рынок? — Ни там, ни там, — довольно улыбнулся он, ловя губами спелый плод. — Не угадала, синичка. У нас у Жилина, мента местного, дача есть. Ну, попросил нам для тет-а-тета, он хороший мужик, никогда не откажет. Валя понимающе кивнула. — Но, если захочешь, купим, — продолжает мысль Гриша. — Будем ездить с тобой и с ребятками. Речка, огород, шашлычки. Спать в гамаке, м-м-м? — Ага, на съедение комарам, — усмехнулась Белуга. — Давай с братом твоим разберемся, а там видно будет. Договор? — Как пожелаешь, синичка, — Стрельников салютует ей бокалом и делает ещё один небольшой глоток. Валя ерошит его смольные волосы. Красивый, чёрт, глазищами ещё сверкает. Дует легкий ветерок, облака лениво плывут по небу, солнце светит не слишком ярко, но греет хорошо. Они милуются, балуясь с закуской, перекидываясь разными не самыми содержательными фразами и в целом чувствуют себя очень хорошо. Идиллия. Будучи в отношениях с Клыком, Валя, наверное, об этом и мечтала. Чтобы просто кто-то был рядом. Просто ценил, просто хотел проводить время вместе, просто. Да, именно, чтобы всё было просто. Сказал — сделал. Захотел — приехал, захотел — обнял, захотел — отвёз на свидание или сделал подарок. Это, конечно, всё еще было немного неловко, потому что столько внимания ей одной, не считая сцены, никогда не предназначалось. Но Гриша раз за разом доказывал, что она это заслуживает, так что вскоре Валя начала привыкать. Возвращаясь домой с охапкой ромашек, она застает в дверях Татьяну. Отец, судя по всему, еще на работе, Марго играет в зале, а Таня хлопочет по хозяйству. Но при виде Вали, еще и с цветами, на её лице расцветает улыбка. — Валенька, ты снова с цветочками, — она помогает Белуге разгрузиться, забирает у нее букет и уходит на кухню, чтобы поставить их в вазу. — А говорила, что у тебя ухажёра нет. Валя, милая, если ты до сих пор думаешь, что это не ухажёр, советую тебе передумывать быстрее! — Тёть Тань, — Валя проходит на кухню следом за женщиной. — Ухажёр, ухажёр. И ничего я вас не обманывала. Он нарисовался не так давно, я сама ничего понять не успела, как уже всё закрутилось… — У него серьезные намерения? Жениться собирается? Не требует у тебя денег или чего похуже? — Татьяна волнуется за неё, и это приятно. Безумно приятно. — Серьезные, не серьезные пока не знаю, но человек он хороший. Ничего не требует, просто хочет, чтобы я была рядом. Вот и всё. Валя мечтательно смотрит в окно. Да, она втрескалась по уши и, кажется, наконец-то не зря. Такого, как Гриша, поискать надо. Наверное, ей и правда очень повезло.

***

— Блин, Шершень, коллапс полный, нахрен, — Роза отбрасывает медиатор в сторону. Уже несколько дней подряд музыка нихрена не пишется. В голову мысли какие-то дурные лезут, бамбино-ондатры, нахрен. Ничего не получается, ничего не хочется, даже их с Яшкой любовь-морковь не окрыляет. Шершанский следом откладывает палочки, выползает из-за барабанов и Розку обнимает со спины, вжавшись щекой между чужих лопаток. — Р-роз, ну т-ты чего, б-блин, — его тревога охватывает за друга-любовника. — Сам н-не свой в п-последнее время. М-может, я что-то не т-так сделал? — Не-не, Шершняг, Шершень, ты че, блин, ханурик мой окисленный, придумываешь дичь всякую, — Роза оборачивается, целует поспешно Яшу в лоб, чтобы бросил такие мысли думать, обнимает покрепче и губы поджимает. — Т-так, б-блин, Роза, а че за х-херня тогда? — сдвигает брови Шершанский и стягивает с Робота очки, заглядывая в печальные глаза. Ждёт. Роза этого взгляда не выдерживается. Отстраняется, отходит, руки заламывает. Шершанский только бровь выгибает. Нет, правда, что это с ним? — Я-я, — Роза отворачивается к окну. Вдыхает, выдыхает. — Я не знаю, блин, Яш. Я как дурак какой-то. Меня, блин, Белуга так кинула, а я перестать думать не могу о ней. Ты же понимаешь, блин, да? Друзья детства, всё такое. Она же ваще другая была, ю ноу? Даже когда приехала, была та самая Белуга, только чуть жестче, чем раньше. А щас блин туфта какая-то, нихрена не понимаю, Яш… Шершанский не говорил, что был у Вали. Боялся расстроить и обидеть Розу, может, разозлить даже. Однако, зная, что Валя скрывает что-то, чтобы защитить Розку, а не ранить, молчать не мог. — Б-блин, Р-роз, она же т-тебя не прогоняла, ага? — пытается сгладить углы он. — Сказала т-только, что п-пока ничего рассказать н-не может. Б-блин, м-может, у неё есть п-причины скрывать? Она т-твоя подруга, м-может, стоит п-подождать и д-довериться ей? — Не знаю, Шершень, не знаю. Херня всё это, у нас раньше секретов не было, ю ноу? А щас, блин… — Роза закрыл лицо руками, тяжело выдыхая туда. Яша снова подошел, но на этот раз только встал рядом и пошевелил усами задумчиво. — Б-блин, а напиши х-хитяру про это. Про х-хитрую сомиху. Молчание. Вдруг, комнату наполняет пронзительный и громкий мех. Роза, всё ещё закрыв лицо руками, содрогается от смеха, хватается за подоконник, чтобы не упасть, вытирает выступившие от смеха слезу рукой. — Про какую сомиху, Шершень, мегамозг ты мой, блин, гениальный? — сквозь смех спрашивает Роза. И хоть Яша и говорил серьезно, но рад, что получилось развеселить Робота. — Ну, б-блин, а какая р-разница. Сомиха, белуга… — сконфуженно оправдывается он. Роза, немного успокоившись, закидывает ему руку на плечи и тянет из комнаты. — Пойдем, биолог ты мой, нахрен. — Куда? — недоуменно моргает Яша. — На кухню. Чай пить будем с бутерами. Ю ноу?

***

Сообщение от Гриши пришло как-то слишком странно. Начнем с того, что пришло оно вовсе не от Гриши, а от Артёма. Раньше только Стрельников писал о внеплановых собраниях, рассылал это всем членам банды и Вале, а потом ждал в главном зале. Сегодня же писал его сын. Писал странно, с ошибками, которые Артёму никогда не присущи. Это даже не ошибки были, скорее опечатки. Будто писал быстро, на бегу буквально, или очень нервничал. Этот факт заставил напрячься. Второе. За ней не прислали машину. Всегда присылали, где бы и когда она не находилась. Порой было даже такое, что она сама набирала или Грише, или Артему, и за ней приезжали просто так. Не на собрание, а, скажем, до дома докинуть или до базы. На тренировку, с ребятами поболтать… Ну и третье. Собрание было чрезвычайно срочным. Что такого могло случиться, что Гриша дергал их в данную секунду, Валя не знала. Знала она только одно… — Я ненавижу это гребаную жизнь, — стоя на улице, где было, кстати, довольно холодно, а она в одной кожанке и под шортами только колготки в сетку, Валя держала в зубах сигарету и сильнее куталась в куртку. — Как? Как, блять, я должна сейчас с работы меньше чем за час добраться до их дома? Ей порой действия Стрельникова были совсем не понятны. Они, конечно, встречались, это уже и идиот бы понял. Легкие касания на постоянной основа, взгляды дольше чем обычно, доверие такое, что в её компании очки вообще не надевались (и даже иногда стали сниматься перчатки!), а взгляд такой нежный и влюбленный, что Сапогова таяла, как облачко. Они не торопились. С того самого дня Гриша не предпринял ни одной попытки поцеловать Валю снова, а та не особо-то и торопилась. У неё многое было, но таких взрослых мужчин никогда. А где поцелуй, там и… Сапогова поёжилась. Нет, секс-то вещь нужная, но Стрельников не молодеет. Позовёт замуж, детишек захочет, а ей в свои двадцать три чё со всем этим делать? — Не, пусть идёт на улице детей воровать, — усмехнулась Валя, потушив бычок о стену какого-то здания. — Я ближайшие года ни-ни. А щас с этим всем закончим, и вообще обратно в рок. Надо реально уже начинать искать себе брательников, а то нихрена у меня не выйдет, блин. Теряю запал уже, теряю. Стрельников, чёрт усатый, подрывает мою трушную рокерность. Разговоры разговорами, а ехать, как говорится, надо. И как по волшебству. — Здравствуйте, гражданочка. Ехать, как говорится, надо? — румяный таксист весело подмигнул ей, высунув одну руку из машины. Улыбчивый такой дядька, разговорчивый. — Спрашиваешь, дядь. Очень надо. До президента довезёшь? — Довезу, отчего ж нет? Как говорится, таксист не гвоздь, облепиха не трость. Прыгай, красавица. Валя мысленно поблагодарила всех известных богов. Ну вот, теперь ни пешочком, ни на маршрутке чесать не нужно. Сейчас её дядя таксист домчит за две минуты. — Вы, я вижу, девушка красивая, хоть и напряжённая. Что-то случилось? — и правда, таксист дядька разговорчивый. В зеркало на неё глядит, ухмыляется. А лучше психолога психологи только таксисты и бармены. — Пока нет, дядь. У нас собрание серьезное и срочное, переживаю что-то. — А я вас узнал, — неожиданно улыбается он. — Вы же Валентина Сапогова, да? Поёте у нас тут в «Креветке». Ой, хорошо поёте, задушевно… Только вы же за рубежом рок лабали, разве нет? — Лабала, дядь, лабала. А щас денежки нужны, чтобы от папки съехать и на студию накопить. Нужно жить чем-то, а музыка дама ревнивая. Если рок лабать буду, то надо всё время на него положить. А у меня сейчас работы…. — Да не боись, красавица, — он вытаскивает из бардачка визитку и протягивает девушке. — У меня у друга своя студия. Он за границу уехал, сейчас там работает со звездами, сюда долго не вернется, а студию оставить некому. Да ему даже денег не надо за неё, только бы не простаивалась аппаратура. И цветочки поливать. — Блин, дядя таксист, сенк ю вери мач, реально, — глаза Сапоговой засветились. Ну всё. Это уже, блин, совершенно другое дело. Хоть щас квартирку ищи и от папки съезжай. Рядом с ней приземлились ключи. — Не благодари, красавица. Жду билет на твой концерт. Только теперь с твоими хитярами. Ю ноу, как говорится. — Ай ноу. Будет и билетик, и концертик. Валя вышла из машины и, поблагодарив водителя за поездку, уставилась на дом Стрельникова словно в первый раз. Все машины стояли тут и, кажется, даже одна была лишней. Номера странные, блатные, буквы какие-то незнакомые. Белуга нахмурилась. Что-то здесь не чисто. Входя внутрь, она ощущает, насколько же пустые сейчас комнаты. Рабочих нет нигде. Ребята все, судя по всему, уже в зале и ждут её. По коже бежит неприятный табун мурашек. Валя бы сейчас с удовольствием спряталась в огромной кофте или под одеялом. До зала собраний всё ближе, и чем дальше Сапогова идёт, тем больше у неё желания повернуть назад. Собравшись с силами, она решительно дергает дверь, ведущую в комнату, и входит. Так и есть, все уже сидят за столом. Вид у них какой-то невесёлый, и Валя не понимает, что не так. — Что происходит? — она поднимает брови, оглядывая собравшихся. И вдруг замечает, что место по левую сторону от Гриши, где она раньше сидела, занято. Пустует стул с другой стороны от Артёма, с краю. А на её прежнем месте сидит какая-то блондинка в вырвиглазно-розовой шубе и с такими губищами, которые, кажется, проглотят Сапогову, не мигая, и не подавятся. — Ну, раз все в сборе, — подает голос Гриша, и Валя только сейчас смотрит на него. А он на неё нет. Куда угодно, только не на Валю. Её сердце пропускает удар. — Такая тенденция. Моя жена вернулась из какой-то зарубежной клиники и пообещала разобраться с Захаром. С этого самого момента он больше не опасен. Операция «Захар» окончена, и мы все можем спокойно выдохнуть. Нателла вернется домой, и мы все будем жить как прежде. Вале показалось, что её кто-то огрел чем-то тяжелым по башке. Со всей силы так, может, даже проломил ненароком. В ушах какой-то непонятный гул, сердце хреначит как заведенное, а в горле ком душит с такой силой, что очень тяжело дышать. Перед глазами всё плывёт (слава богу не от слёз, еще не хватало расплакаться перед этим идиотом), и Валя чувствует, что просто не дойдёт до дома. — Тём, — просить Гришу теперь ни о чём не будет точно. Вон сидит, даже не смотрит на неё, морду отвернул свою усатую. Таракан проклятый. — Отвези меня домой, пожалуйста. Знает, что не откажет. Видел же, как они с Гришей друг к другу относились, и даже если это его мать, то жестоко как-то. Вернулась, а Вале теперь что делать? Белуга поворачивается к дверям и уже было хочет покинуть зал, как вдруг слышит пронзительный и до противного высокий женский голос: — Артём, это что, твоя девочка? — и смех. Такой противный, мерзкий, до скрежета зубов просто… А Валя не Валя, если зубки не покажет. Даже если эта мадмуазелла ничего не поймёт, всё равно. — Да, — она оборачивается, смотрит на Нателлу, улыбается как-то натянуто. — Его девочка. Дом они покидают вместе. Садятся в машину молча, трогаются с места тоже. У Вали какой-то совершенно убитый вид. Она садится не на переднее, как уже привыкла, а падает назад, вжимается в сидение и тоскливо смотрит в окно. Сжимает в руке ключи, но не от дома, а от той самой студийки, и просит Артёма ехать сразу туда. Не нужно ни папе, ни Тане видеть её истерик. Не нужно, и всё тут. Только вот её выдержки не хватает до злополучной студии, и слезы катятся из глаз прямо на заднем, когда по ощущениям ехать остаётся минут пятнадцать-двадцать. Плакать тихо она, к счастью, умела, вот только скрывать дрожащие плечи и блестящие от слез щеки люди еще не научились, а Артём всегда был парнем чутким и внимательным. Видимо, ему порой так скучно на телефоне, что других вариантов не остаётся. — Валь? — ответа нет. — Валя, — молчит, только в окно смотрит и слёзы по щекам безостановочно катятся. Больно. Артём останавливает машину. Он пересаживается на заднее, обнимает девушку и печально вздыхает. Ему всё стало понятно в ту же секунду, когда мать появилась на пороге. Даже говорить было нечего. — У отца всегда так, — делится он. — Мама от нас столько раз уходила, что я даже не сосчитаю. К любовникам, просто так, да по разным причинам. А он всегда прощал, обратно принимал. Не знаю, зачем. Глупо, всё равно потом обманывает и уходит. Я думал, что в этот раз не простит. После всего, что она сделала, точно бы не стоило. Но, видимо, мой отец считает иначе. Валь, — он не знает, говорит ли правильные вещи, потому что девушка в его объятиях только всхлипывает молчаливо и ничего не отвечает. — Ты лучше её, я знаю. Я видел, какая ты, и папке ты больше подходишь. С тобой он как будто ожил, давно его таким не видел. Мне правда жаль. Я не понимаю, что на него нашло. Не верю, что он такой идиот, чтобы к матери вернуться. Может, его опять этот гипнотизёр заколдовал? Но Валя не отвечала. Этот молчаливый диалог мог бы продолжаться ещё очень долго, но Артём решил просто дать ей время. Больно влюбляться, а потом падать в грязь из своих ожиданий, приправленных жестокой реальностью. Отца он не понимал. Маму, честно говоря, не хотел видеть.