Кореопсис

Сырая грязь оставалась на подошве гэта и мелкими брызгами попадала на хакама, потерявшие насыщенный бордовый цвет в дорожной пыли. В окружающей тишине тяжелое дыхание, сбившееся после очередной битвы и бега, казалось слишком громким, способным спугнуть притаившихся в норах зверей. Только начавшийся дождь стучал крупными каплями по ветвям деревьев густого леса и изредка, пробираясь через них, попадал на макушку резко остановившегося Казухи. — В чем дело? — спросил вставший рядом Томо и вгляделся в темень леса, в то же направление, в которое было устремлено внимание друга; вцепившийся когтями в распахнутое кимоно котенок, спрятанный от прохлады, морщил мордочку от случайно попадавших на нее капель. — Мы можем переждать дождь в пещере неподалеку, — сказал Казуха и, краем глаза заметив одобрительный кивок, повернул налево, в глубь, скрываясь среди пихт. Прошло чуть больше часа с момента, когда приветливые жители бедной деревни, которым они помогли разобраться с крупной бандой разбойников, вместо обещанного ночлега и ужина сдали их, обладателей Глаза Бога, комиссии Тэнре. Казуха не винил их (за наводку обещалась крупная сумма, способная прокормить большую семью), но все же предпочитал сражаться с войсками клана Кудзё на сытый желудок (или вообще не сражаться, но в последние месяцы отправленные войска по души носителей Глаза Бога не сильно интересовались его мнением на этот счет). Небольшая пещера, расположенная среди невысоких скал, поднимающихся над верхушками деревьев, оказалась относительно уютной для того, чтобы переждать дождь и переночевать. Запах сырости и стелющийся по земле холод уже долгое время были верными спутниками Казухи в ночи, когда погода не позволяла развалиться под ветвями сосен и, засыпая, смотреть в пробивающееся через них темное небо с отблесками звезд. — О, нам повезло. — Томо указал пальцем на хворост, разбросанный возле стен пещеры (вероятно, оставшийся от путников, недавно покинувших это место). — Нужно развести огонь... Тама-а-а, — он достал котенка из-под ворота и миролюбиво посмотрел в недобро сощуренные кошачьи глаза, — не хочешь принять участие и помочь? — Предлагаешь ей воспользоваться старым методом в разведении костра и передать в лапы палку с камнем? — Казуха сел, чтобы собрать хворост в кучу. Следовало, конечно, выйти из пещеры и успеть собрать еще не намокшие ветки... Казуха ненавидел сырость и дождь. — Если бы она согла... Котенок зашипел и вырвался из рук Томо, чтобы спрыгнуть и обнюхать место ночлега. — Так и быть, — он развел руки в стороны, — я сочту это за отказ. На весомые доводы Казухи о том, что им не всегда удается прокормить себя в вечной череде сражений (которые не способствуют счастливому кошачьему детству), Томо картинно засунул котенка в ворот кимоно на площади города и широко улыбнулся, завершая спор. Казуха всегда проигрывал его улыбке — чем Томо и пользовался, принимая решение вписаться в очередную авантюру; и потащить его, Казуху, следом — но в тот раз вместе с оставшимся на губах молчанием его сердце трепетно сжалось, заставляя невольно отвернуться в сторону и зацепиться взглядом за ларек с выпечкой. Томо скинул с плеча сумку, в которой они хранили свои пожитки, и сел напротив, подперев подбородок кулаком и разочарованно взглянув на скудный запас сухих веток. В темноте пещеры черты его лица казались острее, а плечи, на которые было накинуто красное хаори, шире, из-за чего он казался старше своего возраста. (может, после того неясного чувства в груди на городской площади Казуха стал чаще засматриваться на него, подмечая все новые детали). Как он щурил глаза от нечастого яркого солнца и подставлял лицо обрушивающемуся дождю — переменчивость погоды Инадзумы представала во всей красе; как с восторгом смотрел на торговые лавки со сладостями, когда им выдавалась возможность побывать в городе — в те дни они спускали больше моры, чем обычно; как двигался во время сражений с разбойниками, осмелившимися украсть у них сбережения — с вихрем Казухи за спиной и с электро Глазом Бога Томо в считанные секунды расправлялся с неудачливыми ворами. (может, Томо засматривался на него тоже). — В следующий раз, когда наткнемся на войска Кудзё, одолжим у них пиро глаз. Одним больше, одним меньше, вряд ли они заметят, что одного не хватает. — Сомнительная идея. Они не так халатно относятся к своей работе, чтобы потерять Глаз Бога. — Работе, — повторил Томо. Казуха не видел выражение его лица, однако от тона его голоса в пещере будто бы похолодало; по спине Казухи пробежали мурашки. Последние месяцы их совместного путешествия были наполнены резкой критикой политики Сёгуна Райден, приказы и действия которой приносили беды не только обладателям Глаза Бога, но и простым жителям, страдающим от бедности и голода. Казуха все чаще видел, как леденели глаза Томо, когда их путь пролегал через расположенные далеко от столицы деревушки или когда им случайно попадались лишенные Глаза Бога люди. Потерянные и опустошенные, лишенные чего-то большего, нежели чем признания архонтов, они представляли из себя иссушенные оболочки. Они пугали Казуху и заставляли его быть более осмотрительным, чтобы не оказаться на их месте. Томо быть осмотрительным отказывался. Казуха привык слушать шепот ветра и крики птиц, когда пребывал в тягостных раздумьях и нуждался в совете. Природа молчала, когда он искал ответ на вопрос, что ждет его и Томо в конце путешествия. Природа хранила молчание, но Казуха отчего-то знал, что им с другом обязательно придется расстаться. — Возможно, если я прочитаю им поэзию Дзякурэна* и отвлеку их внимание, ты сможешь одолжить один, — произнес Казуха, просто чтобы что-то сказать и разбавить гнетущую тишину. За время странствий ему повстречалось немало попутчиков, но ни с кем из них не хотелось разговаривать ни о чем и обо всем подряд. С Томо было легко; настолько, что это поначалу казалось слишком странным — как если бы история их взаимоотношений сорвалась с пера поэта или прозаика и вплелась чернильными нитями в его сердце. — Впрочем, не думаю, что они способны оценить его мастерство. — Зато его всегда готов оценить я. — Томо перевел взгляд на Казуху, довольно щурясь. — Мне нравится, как ты читаешь стихи. — Его губы расползлись в улыбке, и взгляд, в котором царила стужа, потеплел. В уголках глаз появились едва заметные лучики (собственное сбившееся дыхание Казуха воспринял как нечто разумеющееся — если такое происходит каждый раз, когда друг обращает на него внимание, можно и привыкнуть к саднящим грудь чувствам и ждать их как благословение небес). — Я могу процитировать по памяти. — Томо поднял глаза к невысокому своду пещеры, вспоминая текст, и картинно откашлялся. — «Сумерки манят весну, но где ее порт, никто не знает, тонет лодка*…» Дальше э-э-э… — Пожалуйста, остановись. — Казуха прикрыл глаза, неспособный слушать, как Томо перевирает строчки (он был готов поспорить на свой меч, что тот делает это специально). — Нет, подожди-подожди, я вспомню. «Тонет лодка…» Казуха вытянул руку, прикрывая ему рот и ловя на кончиках пальцев затаившееся дыхание. Столь резкий жест, не присущий ему… его пальцы дрогнули, соприкоснувшись с чужими губами. — Ты будешь отнимать у них Глаз Бога, я буду читать стихи, — заверил он, поспешно опуская руку и кладя ее на колени (и с чего это он…). — Поставим Таму на шухер, — сказал Томо. Они повернулись в сторону котенка, свернувшегося клубочком у стены и тихо сопевшего. — Нет, это не сработает. Томо засмеялся, и его звонкий смех пронесся эхом, согревая начинающего замерзать Казуху; тот ежился, обхватывая плечи. Дождь усиливался. — Соберу дрова, пока еще не поздно. — Томо поднялся с колен и снял хаори, чтобы накинуть его на плечи Казухи и укутать в кокон. — Не нужно… — Я не хочу спать рядом с вечно сопящим тобой из-за насморка. — Томо развернулся к нему спиной и вышел из пещеры. — Я быстро. Как молния, ага? Казуха плотнее укутался в хаори, скрывая за теплой тканью улыбку, и почувствовал свежесть дождя с едва уловимым ароматом цветов кореопсиса*. Днем, когда они еще не слышали о промышляющей банде разбойников в окрестностях, они сделали привал на поле, усеянном желтыми цветами с яркой сердцевиной. Перед глазами Казухи отчетливо предстал профиль растянувшегося Томо, отрешенно смотрящего в безоблачное небо и в задумчивости перебирающего пальцами травинки. Он не привык видеть на обычно беззаботном лице друга тень серьезности, из-за чего тревожное предчувствие чего-то(?) неизбежного когтями зацарапало его затылок. «Заскучал, Казуха?» — поинтересовался Томо, заметив его смятение; бросил на него взгляд искоса, наполненный заботой и появившемся весельем. «С тобой мне скучать не приходится». Несколько лет назад Казуха, уже привыкший к своей жизни странника, оказался на далеком острове Инадзумы и стал свидетелем боя — один против пятерых. За месяцы путешествий он уяснил, что честь, которая отстаивалась в сражениях один на один, не имела значения для тех, кто желал разжиться морой. Он остался стоять на месте с распахнутыми в удивлении глазами, смотря на то, как незнакомый самурай с электро Глазом Бога расправлялся с разбойниками, пуская разряды молний по лезвию меча. «А-а-а, не подумайте, я не пытался их ограбить, это они пытались меня ограбить, — сказал еще незнакомец тогда, повернувшись к Казухе и показав лезвием меча на валяющихся без сознания(?) воров. — Так что не стоит докладывать обо мне и все в таком духе!» Казуха пропустил его слова мимо ушей и произнес: «Ваш стиль боя поражает». Незнакомец довольно-довольно улыбнулся. «На самом деле, я могу быть еще быст…» Казухе пришлось собрать всю силу воли в кулак, чтобы не засмеяться над эффектным падением незнакомца, поскользнувшегося на грязи. Казуха не предполагал, что случайное знакомство на развилке дорог обернется крепкой дружбой (или чем-то еще; он пока не осмеливался назвать это новое, зарождающееся чувство; уверен был только, что вместе с одуряющим теплом в его груди расползается иррациональная изморозь, от которой не спасали ни сотни дней, проведенных вместе, ни десятки встреченных битв, прошедших спина к спине, ни единицы моментов, которые оставались щемящими картинками в его памяти — как поле желтых цветов). Томо вернулся, сообщив о своем появлении скинутым хворостом. Его волосы намокли, и на кимоно остались следы дождя, что, громко стуча по земле, усиливался, качая ветви. — Мы вовремя нашли укрытие, — произнес он, стряхивая капли с волос и переделывая высокий хвост. Электро Глаз Бога, который он использовал вместо заколки (почти что призыв Клану Кудзё обратить на себя внимание и немедленно позаботиться о себе), засветился неярким цветом в его руке. (иногда Казуха боялся, что тот может перестать гореть фиолетовым в его волосах). Томо опустился на колени и легким щелчком пальцев направил искру молнии к хворосту, поджигая его. Яркая вспышка осветила лица друзей и разгорелась до небольшого пламени, от которого растеклось тепло. Тама поднялась с нагретого места, чтобы подобраться к костру поближе и улечься у ног хозяина. — Сегодня без ужина, да? — негромко сказал Томо, поглаживая котенка и распутывая белую, слипшуюся от дождя шерсть. Тама замурчала. Треск костра не был слышен из-за продолжающегося дождя. Кривые тени дрожащих языков пламени оставались на стенах пещеры несуразными рисунками, которые могли бы взбудоражить воображение впечатлительных путников. Казуха подкидывал в костер хворост, наблюдая за тем, как огонь пожирал ветки, требуя еще-больше-еще (прямо как электро архонт). Казуха, начав клевать носом, упустил момент, когда поднявшийся ветер залетел в пещеру, будоража языки пламени. Они, ярко вспыхнув, пробежались по его ладони. Казуха скривился, поздно одернув руку. Дремота слетала с него так же быстро, как к нему подскочил Томо. — Ты в порядке? Сильно обжегся? — Он схватил его за запястье, смотря на раненую руку. — А… ничего страшного, мне не больно, — заверил тот, но появившееся покраснение и последовавшее за ним жжение, из-за которого Казуха поджал губы, заставили Томо недоверчиво нахмуриться. — Ты самурай, Казуха, а для самурая… — Я знаю. — Казуха вздохнул. — Но ты не следуешь своим же советам. — Он взглядом показал на поцарапанные пальцы друга; виновница мелких царапин, приподнявшая голову из-за переполоха, отвернулась к стене. — Я работаю над этим. Подожди. У нас должна была остаться мазь. Томо подтянул сумку с небольшими пожитками, принимаясь перебирать вещи. — Когда-то давно мне рассказывали о традициях в Натлане, — вспомнил Казуха детские годы; от них не осталось ничего, кроме поблекших воспоминаний с потускневшими лицами семьи и прислуги. — Регион пиро архонта? — уточнил Томо, открывая баночку с белой, почти закончившейся мазью и зачерпывая немного средства на пальцы. — Да. — Казуха дернулся от холодной мази, которую Томо аккуратно нанес на ладонь, заботливо придерживая его руку своей. — Для того, чтобы сохранить память о дорогом человеке, народ Натлана оставлял на своей коже ожоги, рожденные под воздействием их пиро элемента. — Казуха устремил взгляд на стену напротив, чтобы отвлечься от заботливых прикосновений мозолистых пальцев; жжение постепенно спадало, и легкая прохлада покрывала обожженное место. — У этого искусства есть название, однако, к сожалению, мне не под силу вспомнить его. Томо, закончив оказывать помощь, остался сидеть рядом, держа чужую руку в своей и потерянно смотря прямо перед собой. — Я был бы рад остаться воспоминанием на твоей ладони, — произнес он. — Зачем? — Казуха посмотрел на него, склонив голову; Томо ломано улыбнулся, опуская плечи, и Казуха не смог удержаться от того, чтобы наклониться к нему, заглядывая в глаза. — Мне не нужны напоминания о тебе, если ты будешь рядом. — Неуверенно добавил спустя несколько секунд: — Если ты сам этого хочешь. Глаза Томо бледно засияли. — А ты? — глухо поинтересовался он, нервно проводя пальцами по чужой ладони и щекоча ее; выбившаяся прядь из наскоро сделанной прически упала ему на лоб. — Конечно. Мы могли бы отправиться... в Мондштадт? Когда-нибудь. Мне всегда было интересно узнать, что представляет из себя город свободы. Мы бы также могли посетить Ли Юэ, чтобы стать свидетелями церемонии снисхождения гео архонта. Странствующие торговцы рассказывали, что этот праздник едва ли не более красив, чем наш праздник лета. — Казуха поднял руку и убрал светлую прядь Томо, спрятав ее за ухо и задев его кончиками пальцев. — Мир не ограничивается Инадзумой. Осталось сообщить это Сёгуну Райден. — Ты должен побывать везде, где ты хочешь. Никто не должен оставаться там, где божество лишает человека надежды и мечтаний. — Томо выпрямился, отпуская чужую руку (Казуха не отказался бы просидеть так еще пару часов — или, наверно, больше), закрыл банку с мазью и убрал ее в сумку. Казуха поблагодарил его за оказанную помощь и спросил, заметив, как Томо вздрогнул: — Ты замерз? — Нет, — ответил тот и чихнул. Казуха отвел хаори в сторону, предлагая разделить тепло. Томо отказался, помотав головой, и уселся рядом с костром, только чтобы снова чихнуть. — Не будь упрямцем, я не хочу проснуться посреди ночи из-за твоего насморка. — А вот это нечестно, — недовольно пробормотал Томо, не двигаясь с места. Казуха со вздохом поднялся, чтобы подойти к нему и расположиться рядом. Он накинул хаори на его напрягшиеся плечи и прижался к его боку, вдыхая свежесть дождя и ветра. Устроился удобнее, прислонившись щекой к чужому предплечью (все же большая разница в росте не всегда была комфортной), и прикрыл глаза (Казуха правда не отказался бы просидеть так пару часов — больше). Спина Томо постепенно расслабилась, и его рука несмело обхватила Казуху, прижимая к себе. Он устроил подбородок на светловолосой макушке, устремляя взгляд в лес. Дождь продолжал заливать лес и дороги, барабанами стуча по земле. Дождь заливал бамбуковый лес и дороги Ли Юэ, когда Казуха стоял на балконе чайного дома Хэюй с видом на порт, работники которого спрятались под навесами. Облокотившись о перила, он смотрел на свою ладонь. Сжимал-разжимал пальцы. За белыми бинтами скрывался ожог от погасшего электро Глаза Бога, владелец которого навсегда остался воспоминанием на ней.