The Light of our souls/Свет наших душ

— Ну не молчи, прошу! — со всей нежностью уговаривает Гарри, присаживаясь на корточки перед обмершим парнем. По лицу было неясно, какие эмоции испытывает его ненаглядный блондин, Гарри почувствовал, как внутри что-то леденеет. Вот не хотел же вываливать на Драко свои чувства так резко. Что если он к нему уже ничего не чувствует? Или просто не готов? Вот же ж... Гарри словно бы в кипяток окунулся с головой. Драко ведь чувствует долг перед ним, что если он сейчас из благодарности заставит себя ответить на его чувства, а сам будет страдать из-за этого? Как же всë сложно. Гарри вот даже вниз опустился, чтобы не быть выше Драко, чтобы не смотреть на него сверху вниз, чтобы ненароком не напугать парня, возвышаясь над ним, так могло создаться впечатление опасности. Учитывая ужасный прошлый опыт, Драко мог теперь напридумывать себе обязательств перед Гарри. Но промолчать брюнет был не в силах. Он впервые ощущал такое безграничное желание кого-то обогреть, прижать к себе, нашëптывая любовные нежности, которые в детстве казались сопливым бредом (скорее всего это было от недостатка ласки в младенческие годы). И этим прекрасным чувством хотелось поделиться с Драко, взять его с собой под мягко окутывающие чары Амура. —... — Драко открыл было рот, чтобы действительно что-то сказать, но губы сами собой снова сомкнулись. Что он мог сейчас сказать? Ему казалось, что пол под ним уже шевелится, того гляди рухнет вниз и его с собой утянет. Потому что ну разве он заслужил испытать такое счастье? Сколько раз он представлял, как сам скажет эти заветные слова Гарри, но ни разу не смел и помыслить о том, что Гарри его опередит. Что Гарри действительно в этой жизни сможет полюбить его, не впоследствии его признания, не со временем, изначально привязавшись из-за сына... А вот так просто. К тому же озвучить свои чувства в этот момент, когда ничто не могло заставить его это сказать. Разве что его собственное желание. — Повтори это, умоляю! — срывающимся шëпотом просит Драко. — Гарри... — по его щекам течëт квинтэссенция его болезненной любви к (не Мальчику, который выжил, нет) Мальчику с самыми добрыми на свете глазами. Густейшая тайга простилалась в этих глазах. Драко смотрел в их глубину и не мог наглядеться. Там, будто в далëком волшебном местечке, раскинулись дивные просторы. Зеленеющие под ярким солнцем луга так и звали пробежаться по сочной траве, а после умоститься где-нибудь под сенью старого мудрого дуба вместе с Гарри и проспать несколько приятных часов, вдыхая свежий запах молодых травинок и держась с любимым за руки. Драко отдал бы всë, чтобы в мире существовало место, подобное этому, чтобы он, Гарри и Скорпиус могли найти в тех краях покой и счастье. — Я люблю тебя! Драко, милый мой... — Гарри стëр сверкающие капельки с бледных щëк, казалось, что в каждой прозрачной сфере была заключена маленькая шаровая молния. Гарри очень хотелось прикоснуться своими губами к тонким, чуть приоткрытым губам своего блондина, но он не мог себе этого позволить. На Драко сейчас давить нельзя ни в коем случае, всë должно быть неспешно и естественно. И Драко был очень благодарен за то, что Гарри не попытался сразу же как-то физически выпустить на него свои чувства, свою явно накопившуюся страсть. Потому что если бы губы Драко хоть на мгновение оказались прижаты к гарриным губам, то его сердце остановилось бы, чтобы в следующую секунду разлететься ярким перламутровым фейерверком от переполняющего счастья. Ну, а о большем Драко вообще не думал, и сейчас начал бы беспокоиться об этом всерьëз, но действия Гарри отвлекли его. Парень пристально рассматривал капельки его слëз на своих ладонях, и это действо было идентично тому, что делал сам Драко, получив возможность прикоснуться к плоду несдержанных эмоций родного человека. — Но... А... — Драко на несколько секунд закрывает глаза, чтобы унять в себе неверие, никак не желающее растворяться. Очень хочется поверить, легко и непринуждëнно, словно бы все эти девять лет в магловском мире (и большую часть хогвартских лет) он не выбивал из себя эту самую веру. Сначала Драко считал, что, надеясь на невозможное, он становится жалким, но спустя время было совсем не до оценивания уровня своей жалкости (и так было ясно, что он на пределе). Переживания о своей внутренней гордости давно его не беспокоили, главными стали другие мысли. По типу: как выжить? Как не потерять ребëнка? Как вырастить Скорпиуса? Как не сойти с ума? Как не лишиться рассудка? Нужно было в первую очередь думать о сыне. Драко боялся окончательно себя уничтожить. Парень не старался душить в себе свою, как он думал, неправильную и обречëнную любовь (разве мог он тогда сомневаться в том, что с Гарри ему не быть никогда?), она даже придавала ему сил в самые тяжëлые дни. Но он не хотел загонять себя в западню из круговорота совсем уж убивающих душу мыслей. Но когда у Драко происходило что-то не диаметрально противоположное его хотению? Начиналось всë с подачи Патрика, а дальше парень сам подливал масла в огонь. На его сердце топтались в массивных ботинках, превращая его в сплошное кровавое месиво, а он вместо того, чтобы залечивать свои раны, надевал туфли, подбитые железом и шëл танцевать чечëтку на жалком подобии мышечного органа под аккомпанемент собственной боли. — Драко, о чëм ты думаешь? — столько ласки было в голосе Гарри, что блондин даже выбрался из своих мыслей. Может быть он всë ещë спит, укачанный звуками бушующей за окном грозы? Что если ему лишь мерещится всë это: признание, вся эта окутывающая теплом нежность в любимом голосе, сам факт того, что Гарри посреди ночи пришëл к нему, чтобы облегчить его свинцовое внутреннее состояние. — О том, что это сон, — так Драко и отвечает, хотя думать о том, что происходящее лишь очередное жестокое сновидение, было невыносимо, раздирающе, скребуще по душе острыми когтями. — Что ты мне снишься. Потому что, — парень медленно поднимает свою ладонь и убирает отросшую чëлку Гарри с его глаз. Он не только хотел распутать смешавшиеся, словно бы переплетëнные угольно-чëрные ресницы и поблëскивающие в ночном свете (будто кто-то сбрызнул их ароматным маслом) чернявые кудри. Задача заключалась в том, чтобы ненароком коснуться бронзовой кожи, либо развеивая свои страхи, либо понимая, что разговаривает с видением. Гарри не исчез и не пошëл рябью, он не был миражом истерзанного подсознания, он совершенно точно был настоящим. — Ты проснулся, это не сон, Драко. — блондин вроде как уже и сам понял это, но подтверждение Гарри ему всë ещë было необходимо, как свежий воздух. Чтобы наверняка убедиться. — Скажи, что тебя волнует, — просит Гарри, медленным движением большого пальца разглаживая между светлыми бровями морщинки, образовавшиеся от того, что Драко хмурился. — Тогда... Может быть не в том смысле... — в священном ужасе догадывается Драко. Силы на то, чтобы хотя бы продолжать сидеть едва не покинули парня, но Гарри вдруг прижался губами к тыльной стороне его правой ладони. — Ты всë верно понял, — успокаивает брюнет, — Люблю не как друга или родственника через Скорпи. А в том самом смысле, Драко. Как вторую половинку. — Гарри целует уже левую руку Драко, и парень вздрагивает, еле сдерживаясь, чтобы не вырвать еë из ласковых тисков. Он давно привык считать еë грязной, запятнанной. Зачем же Гарри... Последние слова зеленоглазого парня наконец доходят до измождëнного сознания Драко, и от их значения у него даже высыхают слëзы, его бросает в жар. Разве мог он мечтать услышать подобное от своей первой любви? Гарри укладывает свою голову Драко на колени. Сколько-то времени проходит в тишине, слышится только всë ещë прерывистое дыхание Драко, медленно перебирающего непослушные пряди цвета воронова крыла. Иметь возможность вот так гладить Гарри по голове... Драко мечтал о ней ещë в Хогвартсе, после — не было смысла раздирать своë нутро несбыточным. Но вот оно. То, о чëм Драко так мечтал. Так почему же он тогда всë ещë молчит, не отвечая Гарри на пусть и не заданный вопрос? А Гарри тем временем всë понимал, Драко нужно время, и он готов дать ему его столько, сколько будет нужно. Гарри чувствует горячую каплю, приземлившуюся ему на щëку и резко поднимает голову, принимаясь ловить последующие слезинки, будто жидкость обращалась в редкие драгоценные камни. — Это... — Драко давится слезами и прикрывает руками глаза. — Это я хотел сказать тебе, что люблю тебя! — беспомощно сообщает Драко, и Гарри сразу же становится до иголочек в сердце его жаль. Теперь было ясно, почему он так волновался, и что собирался ему поведать. Наверняка он, бедный, был уверен, что Гарри ему резко откажет и ещë и выгонит в придачу. — Почему ты любишь меня? — такой искренний и по-детски наивный вопрос вызывает в Гарри невероятную волну щемящей нежности, перемешивающейся с болью за любимого. — Просто так, Драко. — Гарри поднимается сам, притягивает к себе парня, проливающего слëзы на его руки, и прижимает его тонкое тело к своей груди. Драко млел от того, насколько прикосновение было лëгким и в то же время всеобъемлющим, дарующим защиту и заботу. Гарри точно не ждал от него сразу же чего-то такого (во всяком случае не сегодня — точно), и это позволяло блондину дышать ровно, не задумываясь о довольно щекотливых нюансах. — Но это же я... Я... — пытается подобрать слова блондин. — Именно потому, что это ты! — убеждает Гарри, говоря в самую макушку своего сребровласого чуда. — Но я... не достоин тебя... — задушливо шепчет Драко, в конце его голос срывается в хрип, переходящий в грудной свист. — Послушай, пожалуйста , меня, Драко! — Гарри аккуратно обхватывает парня за щëки и прижимается своим лбом к бледному и почему-то очень холодному лбу Драко. — Ты просто замечательный человек! — Драко округляет глаза и, закусив губу, принимается мотать головой. — Не говори так. Я сделал много плохого. И совсем не важно, что двигало мной! — можно задаться вопросом, зачем Драко напоминает Гарри лишний раз о порочности своей души? Да ему просто хочется хотя бы теперь быть с ним полностью честным. — Взять хоть бы тот случай перед началом шестого курса в пустом вагоне Хогвартс-экспресса. — Гарри хотел остановить этот приступ самобичевания, но в итоге решил дать парню возможность выговориться, да и ту ситуация ему действительно было интересно "прожить" со стороны Драко. — Я уже ясно понимал, что через год либо Волдеморт прикончит меня (я был уверен, что не смогу убить Дамблдора), либо я сам придумаю что-то, потому что впереди меня ожидала только тьма, и совсем не было для меня разницы: Азкабан ли, или общество Упивающихся, всегда окутанное мороком смерти, крови и боли. Не было смысла жить так, от меня никому не было пользы. Я думал, что тебя поберегут и устроят обучение на дому, поэтому, увидев тебя в поезде, мне будто крышу сорвало. Я уже чëтко различал свои чувства к тебе, так что мне стало очень страшно, и признаюсь, не только за тебя, но и за себя, эгоист я чëртов, надежда на то, что ты спасëшь всех нас... и меня, — совсем несмело добавляет блондин, будто стесняясь того, что смел возлагать на Гарри такие надежды даже тогда, — разбилась о шелест твоей мантии-невидимки. Меня охватила злость вновь за свои чувства, за нелепую веру и за то, что ты не понимал, как опасно тебе было возвращаться в Хогвартс. — для Гарри всë уже было понятно, но он продолжал терпеливо слушать, удивляясь, как же Драко не понимает, что этим объяснением он только доказывает известную брюнету истину. Гарри простил Драко не из-за своей слепой доброты, а потому что он был достоин прощения. — Я наговорил тебе столько дерьма тогда... Прости, Гарри, прости, тема родителей священна, и я не имел никакого права еë касаться. — только дождавшись гарриного кивка, блондин продолжил, сжимая пальцы на плечах Гарри. — Я наивно полагал, что никто не заметит твоей пропажи до того, как поезд тронется. Думал, что ты уедешь обратно, и к моменту приезда поймëшь, что лучше отсидеться где-то. Спланировать дальнейшие действия получше. Ох, как же я был вне себя, когда вскоре увидел тебя в коридоре... — Драко вымотал себя воспоминаниями и пламенной речью. Теперь он обессиленно утыкался Гарри в домашнюю футболку (как-то незаметно чопорные пижамные костюмы на пуговицах сменились удобными потëртыми вещами), не выпуская возможности того, что будет грубо отодвинут сильными руками. — Всего, что ты рассказал мне, было достаточно, чтобы я смог понять тебя. И в этом инциденте я принимаю извинения только за родителей, в остальном мне тебя прощать не за что. — Гарри только сильнее обнял блондина, не давая ему шанса вновь начать спорить и поливать себя грязью. — В то время война уже началась, может не так открыто, как позже, но это уже неважно. Есть такое выражение у маглов «В любви и на войне все средства хороши», про любовь не соглашусь, потому что любовь должна с начала и до конца оставаться светом. Про войну — тоже спорный вопрос, но ни у тебя, ни у меня, ни у многих из нас не было выбора, мы все стали убийцами на поле боя, но это была единственная возможность выжить и вернуть миру мир. Но главным остаëтся то, что наши помыслы были направлены на благо, пусть даже и на своë собственное. Мы были лишь детьми, попавшими в водоворот из огня, крови, жестокости, ненависти, мести и безумия. Мы боролись, каждый за свою правду (либо не находя другого выхода), так, как умели, так, как получалось. И это не делает нас монстрами для самих себя и друг для друга. Не делает, хороший мой. — Гарри говорил в напряжении, поэтому теперь чувствует, как неприятно саднит в горле. Драко молчит, лишь отстраняется через пару минут и смотрит в яркую глубину правдивых глаз. Ему снова страшно, потому что, кажется, он слишком близок к тому, чтобы простить себя. Но в сердце закрепляется один риторический вопрос. Разве может он не поверить Гарри? Нет, не может. Всегда верил, с самого детства, как услышал истории (которые отец называл глупостью) про Мальчика, который победил самого тëмного мага в мире. Даже когда в слабости своей ненавидел Гарри, всë равно продолжал верить в него и ему. И даже перед самим Лордом верил. Так, а сейчас что? Ничего не поменялось. Он верил. Каждому серьëзному и вместе с тем ласковому слову Драко безоговорочно верил. Теперь нужно лишь время, чтобы осознать и принять факт того, что он в самом деле имеет право отпустить наконец прошлое, начать жить нормально, не оглядываясь на свои давние ошибки. — Я мог бы сделать всë иначе. Просто взять и рассказать тебе свои мысли, всë, что знал... начать помогать. — говорил Драко уже более несмело, но просто взять и остановиться прямо сейчас не мог. — Я так жалею о каждом упущенном шансе попытаться что-то изменить... — парень держался на поверхности только благодаря гарриному взгляду, не похолодевшему ни на градус, всë ещë обжигающе тëплому. Без этого странного понимания и принятия, исходившего от Гарри, он уже давно в очередной раз нырнул бы в пучину сильнейшей досады, будто разламывающей прочные кости в мелкие неровные осколочки. — Прошу, не нужно, Драко, остановись! — взмаливается Гарри. — Нет смысла в этих сожалениях. По крайней мере теперь, когда ты действительно всë осознал и сделал выводы. Ты своë уже отстрадал! А, думая о том, как всë могло бы быть не нужно. В голове всë сложится в идеальную картину, и тогда горечь от понимания того, что ничего уже не изменить просто съест тебя изнутри. — В тишине Драко пытается заставить себя просто принять слова Гарри. Это ведь должно быть так просто, почему на деле всë вовсе не так легко, как хотелось бы... — А как же твоя вера? Такая любовь ведь не приветствуется... — Драко казалось, что он не успеет и за несколько ночей кряду выяснить у Гарри всë, что его волнует, но этот вопрос был особенно важным. Парень спрашивал брюнета, потому что сам не относил себя к какой-либо религии, не придерживался наверное многих правил (на самом деле он даже не знал их), только верил, что Бог есть. Но Гарри ходил в церковь, а там гораздо больше рамок. — Драко, у нас уже есть ребëнок. А Господь милостив, я уверен, что мы с тобой уже навсегда связаны. — заверяет Гарри, и от его уверенных слов блондин чувствует себя несказанно лучше, будто свободнее и чище. — Пойдëм в мою комнату. — предлагает Гарри, и Драко знает, что это точно никакой не намëк, потому что там спит их сын. — У Скорпи сегодня тоже был сложный день, как и у нас, он будет очень счастлив, если, проснувшись увидит нас обоих. — Хорошо. — Драко не приходится уговаривать. Гарри нужно выпустить сейчас Драко из своих рук, но, Мерлин, как же не хочется! Вот простоять бы так, в доверительной тишине до самого утра. Но ждать первых солнечных лучей не выход. Они очень устали за сегодня, организмам нужен отдых. До балкона, а затем через него к гарриной кровати Драко идëт на нетвëрдых ногах, Гарри предусмотрительно поддерживает его, ступая рядом. Его рука ложится немного ниже плеча (где она всегда находилась в предыдущих случаях), но не пытается съехать на талию; более лично, чем было, но не переходяще через границу того, к чему Драко был в данный момент готов. Скорпиус спал ровно посередине кровати, как раз оставляя обоим родителям достаточно места. Гарри дождался, когда Драко устроится в постели, и только тогда обошëл вместительную кровать, укладываясь с другой стороны. Драко прикрыл глаза, блаженно вдыхая в себя запах постельного белья. Ткань пропиталась собственным ароматом тела Гарри, лëгкими нотками его шампуня и геля для душа. Рядом спал Скорпи, от него неуловимо пахло детством, радостью, теплотой объятий Гарри и самим Драко. — Спокойной ночи, Драко, — тихо-тихо пожелал Гарри и, осторожно перегнувшись через сына, лëгким скользящим движением погладил ладонь блондина. — Спокойной, Гарри... — выдохнул Драко, пытаясь навсегда запомнить этот момент, впитать в себя это невероятное ощущение полноценной счастливой семьи. Конечно впереди ещë много непростых моментов. И оба парня это прекрасно знали, каждый про себя переживал о похожих вещах, истоком большинства возможных проблем было прошлое. Гарри волновался за Драко, который в свою очередь боялся, что любовь брюнета исчерпает себя раньше, чем он в неë поверит и сможет принять. Ещë, например, Драко не был уверен в том, что вообще будет дальше. Признание — это сверх того, на что он смел рассчитывать. Но что в перспективе? Хотел ли Гарри отношений? А таких ли, какими они должны быть в понимании Драко? А сам блондин был ли вообще готов к отношениям, выходящим за рамки душевных разговоров по ночам и дружеских объятий? Драко не знал, и думать об этом пока не хотел. Хотя бы разочек ведь можно просто почувствовать себя хорошо. Здесь и сейчас, не думая ни о чëм плохом, просто уснув спокойным сном.