Между нами ничего и никогда уже не будет возможно

— Алина. Её имя вибрировало в ушах, под кожей и, кажется, в самих костях. Наслаивалось поверх окружающего гула, каким-то образом заглушая его даже будучи едва слышимым шелестом. Но не отвлекало от неожиданной боли. Под рёбрами взвыл пожар, пожирающий лёгкие, добрался через узкую дорогу трахеи ко рту, разлившись там медным привкусом. Сглатывая кровь, Алина не поняла, в какой момент её стало так много, что она просочилась предательской струйкой меж губ. — Милая Алина, — вновь медовым шёпотом вливалась его ласка в её расшатанное сознание, обволакивая (не)нужной нежностью и чем-то ещё, о чём страшно было даже подумать. Всё её внимание принадлежало бы этим вкрадчивым ноткам в голосе напротив, если бы только не агония в горящих венах. Боль бесновалась снаружи и внутри. Немилосердно вездесущая, рука об руку идущая со смертью, что даровала избавление и покой. Дышащая ей в затылок ледяными глыбами Истиноморя. — Всё, как ты хотела, не правда ли? Ей не нужно опускать голову, чтобы знать, что уголок рта Дарклинга дёрнулся в намёке на улыбку. Как и не нужно смотреть в глаза, замечая на кварцевом стекле трещины прогорклого сожаления и печали, несмотря на колкость слов. Алина просто знала это. — Что происходит? — прохрипела она, сжав ладонь у груди. Чёрный песок Неморя ласково впился безжизненно холодными песчинками в колени, когда те подкосились. Удивительно, как ещё не почувствовала, какой он на вкус: настолько слабым и неповоротливым казалось сейчас тело. А потом — ощутила. Длинные цепкие пальцы на талии, не дающие упасть ниц лицом. Ведь королевы не склоняются даже перед королями, верно? Фабрикаторская ткань мягко огладила лоб, которым Алина уткнулась в его кафтан. На губах горечью осели нотки морозной ночи вслед за неожиданными солёными дорожками слёз. В волосах запуталась знакомая рука, придерживая, убаюкивая своим спокойствием. Только уже шедшим не от силы, заключённой в крови и костях, а откуда-то глубже, из самой сути. Где-то позади в отчаянии кружили ничегои на пару с волькрами, кричали и проливали свою кровь люди, — её люди или его — но всё это внезапно стало почти неважным. Мала спасут близнецы — она это чувствовала костями, читала это знание с ткани мироздания. Потому что так было правильно. Её добрый, нежный Мал сделал то, на что любой другой бы не пошёл. Но её не спасёт ничто. — Моя Алина. Как и его. Собирая языком металлический привкус с пересохших губ, Алина попыталась побороть накатившую слабость и встать. Только неподатливое тело лишь окончательно осело в объятиях Дарклинга, навалившись на него всем весом, и придавило его, также ослабленного, к проклятой земле. Под грудиной послышался сдавленный звук, но сильные даже сейчас руки лишь плотнее окольцевали в своих объятиях. Может быть, согласись Алина стать его Сол Королевой, так бы могли начинаться её утра: тихо вздыхающая от бережно перебирающих её волосы пальцев, окружённая коконом умиротворения. Со звуком уверенно бьющегося сердца под ухом, что было бы напоминанием ей каждый раз о его человеческой натуре. Пришедший образ раскрошился, как и сосуды, лопнувшие в лёгких от переизбытка крови. Не будет разделённой на двоих постели, голодной ласки обречённых на вечность душ и жадности обладания. Есть только переливающиеся между ними кровь, боль и предназначение. — Голубое небо, — выдох щекотнул светлый ореол её волос на его чёрном кафтане. Солнце ласково провело косыми лучиками по лицу своего дитя, но Алина никак не могла найти в себе сил перевернуться, отвернуться от сводящих зубы заботливых прикосновений поверженного (врага) и посмотреть на то самое небо. Только вот рука сама заскользила в его ладони, сцепляя в нерушимый замок. — Почему? Глупый вопрос с очевидным ответом, который нужно было услышать. Прохлада губ мазнула по её лбу, запечатывая дробящей сердце нежностью кровавый поцелуй. — Ты мой противовес. Свет не может существовать без тьмы. И почему она никогда не думала о том, что лежало на поверхности всё это время? Это было настолько очевидно, что хотелось рассмеяться от простоты истины. Сон начинал тянуть в свои объятия со страшной силой, заставляя теряться в мыслях и чувствах. «Не сон, — осоловело подумала Алина, — это смерть». — Ещё раз, — попросил Дарклинг. — Назови моё имя. Внимание ускользало, как песок сквозь пальцы, но она сражалась за каждую каплю сознания. Язык ворочался бесполезной мышцей во рту, не давая выдавить ни слова. — Александр. Маленькая победа в заранее проигранной войне. Его веки с трепетом опустились. — Это не конец, моя Алина. Почему-то вспомнилось, как давно в Керамзине она читала сказки и предания народов Равки, Шу Хана, Нового Зема. Кажется, то было шуханское сказание, а может и родом из Нового Зема, — Алина точно не помнила — в котором говорилось о перерождении души девушки, умершей в муках и почитавшейся после Святой. Тогда это заставило её лишь громко фыркнуть и убрать книгу на дальнюю полку. Сейчас же захотелось улыбнуться от иронии, только мышцы лица не поддавались. Она-то прекрасно знала, что как бы народ ни величал их Святыми, правда была такой же прозаичной и простой, как она сама. Под веками закружились обрывчатые образы луга позади сиротского дома, озера Малого Дворца, звездопада в Прялке. И когда она успела закрыть глаза и перестать слышать окружающую сумятицу? Алина надеялась увидеть Мала ещё один последний раз, однако веки казались неподъёмными, а плечо Александра — слишком удобной периной для последнего пристанища. Может, в другой жизни им повезёт больше и они не встретят друг друга? Кажется, от этой мысли она смогла выдавить улыбку. Они обречены, похоже, самими нитями судьбы, настолько крепко обвившими их души, что даже смерть была обречена на провал. Нет, даже в других жизнях, коль таковые существуют, им предназначено бороться, противостоять друг другу, потому что это выщерблено на самой их сути. Отталкивать, чтобы после притянуть ещё ближе и поселиться глубоко под кожей, что не выскрести, не вытравить ничем. И так — цикл за циклом до бесконечности. А пока что Алина сжимает крепче руку в своей руке и делает последний выдох: — Александр.