Обручился с обречённым

— Смотри, какие красивые утки, — пытаясь подобраться ближе к жирным селезням, Слава залез на склоненное над водой дерево. Понаблюдал умиленно за тем, как они лениво перебрасывают друг другу куски булки, которые он им накрошил, и полез в карман за телефоном, чтобы запечатлеть это зрелище. — Хочешь, на, тоже покорми? — предложил он Глебу, который хмуро наблюдал за ними, стоя на берегу. — Смотри не свались в воду! — буркнул Глеб. — И чего ты такой восторженный, как пятиклассник? Уток никогда не видел что ли? Да сейчас даже пятиклассников таких восторженных нет. И сразу же осекся — он пытался контролировать вспышки грубости и агрессии, но ему это пока удавалось с большим трудом. Он посмотрел на Славу виновато: — Ну и чему ты сейчас улыбаешься? Слава и правда смотрел на него и не мог сдержать улыбку — так радостно ему было от того, что они с Глебом вот так гуляют: днем, по парку, кормят уточек, сидят на берегу возле пруда, умиротворенно наблюдая за тем, как отражаются в зеркальной глади небо и деревья. Впервые за несколько дней они выбрались из своей комнаты-душегубки, и сейчас даже воздух казался другим — вкусным, ярким, а небо особенно чистым и солнечным. Было уже не так жарко, и приятный, свежий ветерок играл в волосах и холодил открытые руки. — Просто рад видеть тебя, рад, что мы проводим время вместе, — ответил Слава. Сейчас ничто и никто не мог бы испортить ему настроение — даже Глеб, который, очевидно, пребывал в своей мрачной фазе. Он щурился от солнца, жаловался, что устал таскаться по аллеям, что его бесят визги детей, играющих на площадке, и вопли футболистов, которые бегают на поле недалеко от пруда. — На тебя приятно посмотреть, ты уже не выглядишь как живой труп, — добавил Слава, желая комплиментом немного поднять Глебу настроение. Но тот только хмыкнул недовольно, сел прямо на траву, вытянув вперед ноги, и прикурил очередную сигарету. Слава оставил уток в покое и сел рядом. — Хочешь? — он протянул Глебу оставшуюся булку. — Не голоден. — Как и всегда, — Слава вздохнул и сам начал с аппетитом жевать. Потом огляделся вокруг — они сидели у самого края воды, и от чужих глаз их защищал высокий пригорок — протянул к Глебу руку, заправил выбившиеся из пучка пряди. Он почувствовал, как Глеб напрягся от этого интимного прикосновения, но не перестал — погладил по волосам, по щеке, провел пальцами по шее сзади. Ему хотелось, чтобы это снова стало нормой между ними — нежные касания в течение всего дня, хотел, чтобы Глеб снова привык к нему, чтобы они снова стали ближе. Они уже были близки, а сейчас их словно отбросило в разные стороны из-за теперешней трезвости Глеба. Кроме того, он все еще чувствовал себя неважно, плохо спал, мало ел, вел себя скованно. Теперь им предстояло найти дорожку, которая снова приведет их к единению, теперь уже настоящему, без наркотиков. — Да хорош, — Глеб слегка улыбнулся от того, что ему стало щекотно от пальцев, которые пролезли ему за воротник. — Хватит меня лапать. — Я так люблю, когда ты улыбаешься, — сказал Слава тихо. Провел ладонью по его руке, по татуировкам на предплечье. — Ну вот, теперь мы проводим время как парочка унылых пенсионеров, — усмехнулся Глеб. И за его усмешкой Слава увидел что-то большее — неуверенность в том, что Славу это устраивает, что нескучно и хорошо, и ему захотелось сразу же эти сомнения развеять. — А мне нравится, — уверенно сказал он и взял Глеба за руку. — Свежий воздух, красивый вид, солнышко, зелень. Чего еще надо? Лето же, надо ловить момент, пока снова не похолодало. Я вот холод терпеть не могу. Но теперь, когда у меня есть ты, мне и холод не страшен. Ты же будешь меня согревать, верно? — он повернулся, чтобы посмотреть Глебу в глаза. — Ну постараюсь, по крайней мере, — Глеб взгляд отвел, делая вид, что любуется на уточек. — Не кусай губы, — попросил его Слава, заметив, что тот снова начал их терзать. — Они вообще-то принадлежат и мне тоже. Так что не покушайся на мою собственность. — Какой же ты всё-таки наглый, — фыркнул Глеб. — До ужаса просто. Как быстро ты меня приручил. — Так тебе и надо, — заявил Слава. — С тобой только так! Осмелев, он наклонился и поцеловал его — из-за того, что они находились на улице, пришлось ограничиться коротким поцелуем, хотя Слава бы его сейчас с ног до головы зацеловал. Уж очень он был рад тому, что его парень свернул на правильную дорожку (с его помощью, разумеется), и сейчас Слава наглядеться на него не мог. Ему казалось, что самое страшное позади, что кошмары уже в прошлом. Почувствовав холод ментола на губах, Слава их облизнул — в попытках реанимировать искусанные губы Глеба, они начали мазать их гигиеничкой, которую обнаружили в завалах Катиной косметики. — Мне придется завтра уйти на работу, — признался Слава. Ему не хотелось говорить об этом сейчас, но он так боялся той минуты, когда они должны будут расстаться, что дотянул до последнего, чтобы об этом объявить. Деньги заканчивались — утекали как песок, а ведь он надеялся, что им удастся накопить на отъезд прежде, чем начнется осень. Мысленно он уже подготавливался к этому — думал о том, как бы ему забрать свои документы из родительского дома, потому что без паспорта особо не напутешествуешься, кое-какие теплые вещи, попрощаться, в конце концов, с матерью. Все это были не совсем приятные хлопоты, но Слава предпочитал думать о них, как об ещё одной ступеньке к свободе, которую необходимо преодолеть. Глеб ничего не ответил на его заявление, и тогда Слава спросил осторожно: — Ничего, что ты останешься один? — Что, думаешь, я сразу же побегу вмазываться? — хмыкнул Глеб. — Возможно, именно так бы я и сделал раньше, но теперь я другой. Я осознанно этот путь выбрал и не собираюсь с него сворачивать. Это в первую очередь мне нужно, а не тебе, не родителям, не кому-то ещё. — Хорошо, — обрадовался Слава. — Это очень круто! Думаю, ты найдешь, чем заняться. В больницу, опять-таки, сходишь. — Да, — согласился Глеб. — Схожу обязательно. Они еще накануне договорились, что Глебу обязательно нужно попасть к психиатору — на платное лечение у них денег не было, но можно было прикрепиться к местной поликлинике и попасть к врачу, который прописал бы ему необходимые АДы или транки, которые помогли бы Глебу пережить непростой период возвращения к нормальной жизни. Кажется, он действительно был настроен на выздоровление, раз даже в городскую поликлинику идти не отказался. — Еще мне надо кое-какие дела закончить, — добавил Глеб, затягиваясь сигаретой. — У меня есть определенные обязательства. Мои, наверное, решили, что меня мусора повязали, раз я так резко пропал. — Тогда мне лучше сходить с тобой, — забеспокоился сразу же Слава. При одной мысли, что Глебу придется одному ехать на встречу с барыгой, его охватил ужас. Как бы ни было серьезно его намерение, искушения явно слишком сильно. — Все будет хорошо, зай, — Глеб посмотрел на него и приобнял за плечи. — Я же не совсем тряпка и не полное говно. Я обещал, и я тебя не подведу. — Ну смотри, — но Слава все равно сильно опечалился — знал уже, что завтра у него весь день будет сердце не на месте. — Ты только пиши мне, хорошо? Когда доедешь, когда вернешься, все пиши! — Только маячок на меня не надо ставить, ладно? — усмехнулся Глеб и снова достал сигарету. Без наркотиков он стал курить одну за одной, хотя раньше за ним этого не замечалось. — Хорошо. Я знаю, что нам нужно учиться друг другу доверять, — сказал Слава и тут же заметил, как Глеб недовольно скривился. Но не стал выяснять почему.

***

— Объявился, дорогой, ну неужели, — Слава услышал за своей спиной голос Сони. — Ну что ты, как, нормально отдохнул? Слава повернулся, и девушка застыла, оторопело глядя на его синяк. — Нормально… Отдохнул, — повторила она, окидывая оценивающим взглядом его сильно потрепаный внешний вид. — Еще больше устал, что ли? — Да все в норме, — отмахнулся Слава и снова бросил взгляд на телефон — он ждал смсочку от Глеба. — Все хорошо. Готов работать. На самом деле он еле стоял на ногах от недосыпа, и круги под глазами у него были почти такие же, как у страдающего от бессонницы Глеба, потому что он полночи не спал вместе с ним, но сейчас Слава старался выглядеть бодрым и настроенным на работу. Но Соня на его игру не повелась. Она с грохотом поставила сумку на скамейку и посмотрела на него серьезно, сдвинув брови: — Это отчим тебя так, да? Рассказывай, что у вас там опять случилось? Он тебя так сильно отделал, что ты не смог даже на работу прийти? — Ты че, угараешь что ли, при чем тут вообще отчим? Никто меня не бил. — А это тогда что такое? — Соня силой повернула его голову в сторону маленького, замызганного зеркальца, висящего на стене. — У тебя нихуевый фингал под глазом. — Ну да, фингал, и что с того? — Слава пожал плечами, вглядываясь в свое отражение — синяк был, и правда, внушительный, но он про него уже и забыл. — Я ударился… Дверью! Шел и ударился об косяк. Я пьяный был просто. Вот. — Ты врешь, — возразила она резко. — Я что, по твоему, в синяках не разбираюсь? Тут чисто удар кулаком, и мне непонятно, с чего ты вдруг решил покрывать отчима? Обычно Слава всегда охотно делился с Соней подробностями своей нелёгкой жизни — на этой почве они и сошлись. Их ситуации были похожи, и они находили утешение в том, чтобы ныть друг другу о несправедливости судьбы. В школе они любили прогуливать уроки в курилке за углом и рассказывать друг другу то, какой пиздец творится у каждого дома. У Сони сейчас все более-менее наладилось — ее мать разошлась с отчимом и сконцентрировала внимание на воспитании младшей дочери, а сама Соня нашла себе парня, которому досталась по наследству бабушкина хата, в которой они и поселились. Парня она, кстати говоря, нашла в этом самом кафе, чуть ли не в первый день работы. — Я не покрываю отчима, делать мне нехуй, — буркнул Слава. — Дай мне тональник что ли, синяк замажу, а то Арсен доебется с нихуя. Она порылась в сумочке и достала косметичку. — На, — девушка присела на скамейку, глядя на Славу снизу вверх. Ее расстраивал тот факт, что они в последнее время отдалились друг от друга — Слава сделался непривычно молчалив, ничего о себе не рассказывает, в свободную минуту сидит, уткнувшись в телефон. Она видела, что с ним что-то происходит, видела, как он изменился — похудел, побледнел, замкнулся в себе, догадывалась, что у него проблемы, и очень сильно скучала по тем временам, когда они делились друг с другом переживаниями, угарали над кем-то или над чем-то, чтобы отвлечься, обсуждали общих знакомых, вспоминали школу и представляли, какого им будет учиться вместе в колледже. Теперь Слава жил своей жизнью, и все, что раньше их так занимало, теперь казалось ему неважным. — Я поговорю со своей матерью, чтобы она поговорила с твоей, — сказала вдруг Соня. Она вспомнила все те разы, когда Слава приходил на работу в очень странном состоянии, измученный, со стеклянными глазами, словно после бессонной ночи. Вспомнила и порез на руке — глубокий, словно он сам схватился за лезвие ножа. Кто знает, что это было — может, дома у Славы дело уже дошло до поножовщины. Ей стало страшно при мысли, что со всеобщего попустительства может произойти непоправимое. И она всегда будет знать, что в ее силах было вмешаться, а она этого не сделала. — Ты чего, совсем, зачем с матерью? — возмутился Слава. — Не надо ни с кем говорить. Я же сказал тебе — все хорошо! — На него надо заявить в полицию, — Соня нахмурилась. — Пусть его забирают! Сколько можно его покрывать? — Слушай, матери сейчас не до меня, ясно? — почувствовав, что дело запахло жареным — ему не хотелось, чтобы об его уходе из дома узнали, не хотелось, чтобы мать его нашла — он присел рядом с подругой и посмотрел ей проникновенно в глаза: — У меня сейчас брат болеет, не надо ее еще больше нервировать, она и так на взводе вся. И у нас все нормально сейчас, честно. Отчим вообще никакого отношения не имеет к моему синяку. Я бы сказал тебе. Правда. Зачем мне скрывать? Соня посмотрела на него насторожено. — А что тогда? Откуда? — Говорю же, это случайность. Не бери в голову. У меня все хорошо, — Слава старался, чтобы его слова звучали убедительно. — Гораздо лучше, чем за всю мою жизнь. Клянусь! Он встал, подошел к зеркалу, чтобы продолжить гримировку. — Про тебя, кстати, опять спрашивал тот мужик, — вспомнила Соня, немного успокоившись. Она тоже подошла к зеркалу, начала красить губы. — Какой? — Ну тот же, который спрашивал про тебя, когда ты свалил перед закрытием. Симпатичный такой, он ещё свой «ренджик» паркует вечно на газоне. Я, кстати, у Арсена про него кое-что выяснила… — она сделала театральную паузу, желая Славу заинтриговать — но тот равнодушно разглядывал свой скрытый под слоем тоналки синяк и не проявлял никакого интереса. — Короче, оказалось, что он что-то вроде криминального авторитета местного, всекаешь? — выпалила Соня, которой не терпелось поделиться новостью. — Я еще такая думаю, че за фамилия знакомая — мне ее Арсен назвал и такой, знаешь, аж просиял весь от гордости, что сам Григорий Ляхов посещает наше залупинское заведение. — И че? — Славу, который был не местный, никак эта фамилия не впечатлила. — Ну короче его батя царек был местный, в среде криминального мира, его убили, но сынок пошел по его стопам и тоже весь из себя такой авторитет. Вот эта сеть автомоек по району, сеть заправок, ларьков — это все его. Ну и барыги районные под ним ходят и дамочки, что на трассе стоят, под его крышей значатся. — Охуеть, юбилейный выпуск «Криминальная Россия» какой-то, — буркнул Слава, натягивая рубашку. — А от меня-то ему чего надо? — Ну, говорят, он по мальчикам, — Соня заговорщицки ему подмигнула. — Ну, по крайней мере, слухи такие ходят. Она огляделась по сторонам, убедилась, что Арсен не подкрадывается из-за угла, чтобы напрыгнуть на них и заорать, что они должны были уже давно приступить к работе, а не шептаться по углам, и добавила: — Говорят, у него целый гарем. В доме, за городом… Так что ты это… Поосторожнее. Хотя с другой стороны, — тут же сказала она. — Может, и стоит тебе к нему приглядеться. Может, в гареме лучше, чем у отчима… — Ты чего несёшь, какой гарем, я-то не по мальчикам, — демонстративно возмутился Слава. — То есть, не по мужикам. — Уверен? — Соня глянула на него насмешливо. — Да! — А чего ты тогда ко мне никогда не приставал? — А ты не в моем вкусе! — А кто тогда в твоем вкусе? Ты хоть за кем-нибудь из школы бегал? — Это еще не значит, что… — Да ладно тебе, это и так понятно, — отмахнулась от него Соня и тоже начала быстро переодеваться. — Всем, только не тебе. Хотя я уверена, что и тебе тоже, только ты это от меня почему-то скрываешь. — Закрыли тему, — Слава заметно помрачнел — он не был готов обсуждать свою личную жизнь и свои предпочтения ни с кем, даже с подругой. — Пошли работать. Но работать теперь было гораздо сложнее — нужно было все время поглядывать по сторонам, не объявился ли тот самый авторитетный Гриша Ляхов, но он, к большой удаче Славы, в тот день и в несколько последующих, так и не посетил их заведение. С ним исчезли и щедрые чаевые, поэтому приходилось шустрить — Славе были очень нужны деньги, учитывая, что теперь он остался единственным добытчиком. Но он также хорошо понимал, что чаевые от Григория лучше не принимать, чтобы не давать ему ложную надежду. Прошло больше недели, и Слава о нем уже и не вспоминал — у него было слишком много своих забот и переживаний, много надежд и радостей, чтобы думать еще о ком-то чужом. В течение дня они с Глебом много переписывались, постоянно были на связи, и лицо Славы то и дело озарялось улыбкой — что не могла не заметить Соня, которая теперь наблюдала за ним особенно внимательно. Казалось, она не поверила ни одному слову из его объяснений и догадывалась, что он вляпался в какую-то мутную историю. В тот день Слава летел по залу на всех парах, ловко маневрируя между столиками, и тут чуть было не споткнулся — Гриша сидел на своем привычном месте, глядя прямо на него. Он резко затормозил, повернул на сто восемьдесят градусов и помчался обратно, рассчитывая спрятаться за баром. Но, пока он там разливал пиво желающим, Гриша сам подошел к бару, дождался, пока Слава всех обслужит, и тоже что-то заказал. Слава принес ему бутылку, стараясь не смотреть в глаза и разделаться с ним как можно быстрее, но Гриша не спешил уходить. Слава чувствовал его тяжелый взгляд на себе и думал, что после того, что он узнал про этого мужчину, он точно не сможет так же беззаботно с ним болтать. Он понимал уже, что надо быть осторожнее, что он зря вообще позволил сократить между ними дистанцию, поэтому сейчас старался держаться максимально отстраненно. И ту купюру, которую Гриша протянул ему, якобы на чай, брать не захотел. — Не глупи, — спокойно сказал мужчина. — Возьми деньги. Я же ничего с тебя не прошу. — Спасибо, конечно, но это очень большая сумма, я не могу позволить себе такое брать, — ответил Слава. — Это… Ну не принято так. — Кто сказал, что не принято? Глупости, — возмутился Гриша. — Не возьмешь, выкину в мусорку. Давай, не обижай меня. Обижать меня я никому не рекомендую. Слава кивнул, взял бумажку со стойки и засунул в карман штанов. — Спасибо, — это все, что он мог сказать. — Не бойся, я ничего плохо тебе не сделаю, — продолжил мужчина вкрадчивым голосом. — Никто тебя насильно никуда не заберёт. — Ладно, — Слава стоял, опустив голову, поглядывая по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы его вызволить из неловкой ситуации. — Возьми мою визитку, — мужчина положил на стол черную карточку — только имя, фамилия и телефон, без должности. Всем в округе было слишком хорошо известно, кто он такой, чтобы еще его должности и звания указывать. — Позвонишь, когда надумаешь. — Хорошо, — Слава думал только о том, как бы побыстрее от него отмазаться. — Давай, малой, подумай хорошенько, — Гриша встал с барного стула, собрался уходить. — Тебе здесь не место. Подумать только — тебе еще самому алкоголь пить нельзя, а ты тут стоишь, его разливаешь. Давай, не протупи. Он отвернулся, чтобы уйти, а Слава в эту же секунду сорвался с места и скрылся в переходах подсобных помещений. — Михайлов, тебя там клиент спрашивает, — Соня зашла в комнату, едва Слава успел выкурить одну сигарету, которой явно не хватило для того, чтобы успокоиться. Девушка глянула на его расстроенное лицо и изрекла: — Тот самый авторитет. — Сонь, обслужи его сама, пожалуйста, будь другом, — попросил Слава. — Так я поэтому к тебе и пришла, — растерянно ответила девушка. — Я обслужила бы, я и хотела его взять, но он поговорил с Арсеном, попросил, чтобы с этого дня его обслуживал только ты. Ну как попросил… Ну ты понял. Приказал, короче. Арсен бегает по залу, ищет тебя. — Да еб вашу маму, — Слава выбросил едва прикуренную сигарету, спрятал в ладони лицо. — У меня же так мало проблем, вот еще, спасибо, прибавилось! Бля, Сонь, скажи ему, что мне плохо, не знаю, скажи, что я занят, скажи, в конце концов, что у меня перерыв мой законный, я могу хотя бы десять минут спокойно отдыхать, чтобы меня не дергали? — Можешь, — Соня посмотрела на него сочувственно. — Вот только как долго ты сможешь от него отмазываться и бегать? — Неважно, я скоро уеду, — выпалил Слава, который в этот момент всей душой хотел отсюда свалить — ему все надоело, этот город, этот район с его авторитетами, эта забегаловка, эти люди, одни и те же пьяные рожи изо дня в день. Все это душило, ломало, несло в себе только серые, мрачные воспоминания. Хотелось как можно скорее съебаться куда подальше и там начать жизнь с чистого листа. Да хоть прямо сейчас. — Куда это ты уедешь? — нахмурилась Соня. — А как же колледж? Скоро начнется учеба. Как же мама твоя? Брат? Слава покачал головой. Он пожалел уже, что сболтнул лишнего, но с другой стороны — какая разница? Зачем скрывать то, что он уже давно живет совершенно самостоятельно. — Я ушел из дома, — сказал он. — Понятия не имею, как там моя мать. Нормально, наверное, раз она даже не пытается меня найти. А на учебу мне, честно говоря, похуй. Вообще не вижу смысла в этой шараге штаны протирать. Соня смотрела на него, широко раскрыв глаза, словно не веря, что это говорит ее милый, добрый, хорошенький одноклассник. А в голове у нее между тем шуршали шестеренки — складывались разрозненные пазлы одной мозаики. То, как изменился Слава за это лето, как стал выглядеть, вести себя и говорить. Сколько раз приходил, как будто с похмелья или все еще пьяный, или, может быть, даже под чем-то, невыспавшийся, с мутными глазами. Вспомнила, что ни разу за лето не видела его во дворе, в котором он раньше постоянно ошивался, когда приезжала со своего нового места жительства на старое, чтобы навестить мать и сестру. Вспомнила, как недавно встретила мать Славы на детской площадке, когда гуляла с сестрой, спросила что-то про Славика, который как раз взял эти свои отгулы, а она ответила что-то невразумительное и отвела глаза. И ей стало ясно, что Слава связался с плохой компанией, что он с концами оторвался от друзей и семьи, а теперь еще и вовсе собрался уезжать. — И где ты жил все это время? — спросила Соня. — Как ты жил? Что с тобой происходило? Ты со мной делиться вообще перестал, ты совершенно замкнулся! — У меня все хорошо, — ответил Слава, гордо вскинув голову. — Даже отлично. Я, как видишь, не пропал, у меня есть, где жить, есть, где спать. С кем спать тоже есть, и нахуй мне не сдался этот ваш авторитетный Гриша. Мне никто не нужен. У меня все хорошо, а скоро я уеду, и будет еще лучше. На этих словах Слава оставил растерянную Соню и направился в зал. Он решил — он будет обслуживать этого Григория и брать с него чаевые. Тот сам сказал — если Слава не захочет, то ничего не будет. А он не захочет, но ему нужны деньги, и он не будет отказываться, если ему просто так их дают. Собрать как можно скорее нужную сумму на дорогу и на первое время — и свалить. Вот цель и для неё хороши любые средства. Нацепив на лицо дежурную приветливую улыбочку, он твердым шагом направился к нужному столику, за которым сидел, нагло улыбаясь, Гриша. С удивлением Слава обнаруживал перемены в своём любимом — и теперь это были хорошие перемены. Глеб прибирался в их комнате, худо-бедно отремонтировал сломанную ими в драке вешалку для одежды, всегда был на связи, часто сам ему писал. Рассказывал, где он был в течение дня и что делал, жаловался на бюрократические трудности и неграмотных врачей бесплатной медицины, но все равно в больницу ходил исправно и послушно принимал выписанные таблетки. Настроение у него стало более ровным, но Слава замечал, что он все равно немного нервничает, когда они остаются наедине. Придя в тот день с работы, Слава лег прямо в одежде на кровать, потянулся, чтобы снять накопленное в спине напряжение, и позвал Глеба, который мерил шагами комнату, к себе. Тот остановился, осторожно рядом прилег. Он встретил Славу после работы, они немного погуляли, чуть-чуть выпили и приехали вместе домой. Настрой у обоих был пьяняще-романтический. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Слава, поглаживая его по лицу, убирая с него выбившиеся из пучка прядки. — Может, надо поделать ещё капельницы? — Не, нормально. Я даже поел немножко, — Глеб опустил глаза. Они лежали очень близко друг к другу, комната была погружена в темноту — только на стене мерцала тусклым фиолетовым цветом гирлянда, которую красиво развесила Катя. У них только сейчас дошли руки ее включить, и это придавало особую интимность моменту, хотя они изначально и не планировали делать его таким. По крайней мере, Глеб точно не планировал — он еще не до конца оправился, не готов был, скорее всего, к их близости, но честно старался себя перебороть. Он, как и предупреждал заранее, трезвым был не таким уверенным и частенько действительно выглядел растерянно. И Славе казалось, что это он теперь должен проявить не только терпение, но и инициативу. Поэтому сейчас, когда они смотрели друг на друга, лежа на одной подушке, Слава коснулся его плеча и медленно провел по руке. На самом деле он очень соскучился по их близости и сейчас по-настоящему хотел, чтобы это случилось. — Можно мне тебя поцеловать? — спросил он, нервно сглотнув. — Конечно, — Глеб с улыбкой провел пальцами по его лицу. — Тебе все можно, котеночек. Слава посмотрел на его губы, на которых еще не зажили обкусанные ранки, и очень осторожно прикоснулся к ним. — Поцелуи, наверное, все-таки пока придется отложить, — сказал он, отстраняясь. — Пока не заживет. Он провел ладонью по груди парня, скользнул вниз, к животу, чувствуя, как внутри нарастает огонь — просыпается жадное, томительное желание. — А вот другое, — прошептал он. — Как насчет… Ну другого? Ты понимаешь. Глеб кивнул, опустив глаза, и спросил нерешительно: — А ты этого хочешь? — Да. Очень хочу. А ты? — Я тоже, если этого ты хочешь, — уклончиво ответил он. — Если ты пока не хочешь, если не готов… — Нет, — Глеб покачал головой решительно. — Мне страшно и странно это все начинать, но я действительно хочу. Я просто не уверен, что у нас получится… Блять, ну что за разговор двух забитых девственников! — Конечно, получится, если мы оба этого хотим, — Слава успокаивающе погладил его по плечу. — Все будет хорошо. Мы же любим друг друга. Он заметил, что голос у Глеба дрожит, как и пальцы, которыми он касался голой кожи, залезая Славе под майку. — И если… — добавил Глеб. — Если это будет не так хорошо, как было до этого, в этом же ничего страшного нет, правда? Он с надеждой посмотрел Славе в глаза, ожидая ответа. — Конечно, — того в принципе удивила такая постановка вопроса. — Что значит, не так хорошо? Как это вообще возможно? Мы же уже делали это и… — Ну если будет не так долго, например. И не так ярко — под веществами это же все ярче чувствуешь… — На счет долго можешь вообще не парится, — сразу же предупредил Слава. — Не этом суть. Не в количестве, а в качестве. И даже не в качестве, а в том, что то, что мы чувствуем друг к другу, уже делает это прекрасным. Вот что я хотел сказать. Он повернулся на бок, к Глебу лицом, и добавил: — Когда ты только касаешься меня или целуешь, мне уже так хорошо, как только может быть, а когда мы вместе… Когда это происходит, самый кайф в том, что это происходит с тобой, а не то как долго ты можешь это делать и в каких позах. И мне на самом деле, не особо нравилось трахаться без перерыва по два часа, — признался Слава. — Это было уже немного перебор. — Серьезно? — искренне удивился Глеб. — Тебе правда не нравилось? Почему тогда сразу не сказал? Я же для тебя так старался. Мне самому, на самом деле, не так много нужно. — Не знаю, я не хотел тебя обижать, — Слава пожал плечами. — Я думал, что если я не дам тебе того, что ты хочешь, того, к чему ты привык, то ты во мне разочаруешься, найдешь себе кого-то более раскованного, опытного, более страстного… — Ты шутишь? — Глеб уставился на него непонимающе. — Я думал тоже самое про тебя. Мне казалось, что если я буду мало стараться, то ты захочешь найти себе кого-нибудь получше, того, кто сможет по-настоящему тебя удовлетворить. — Ты поэтому тогда хотел, чтобы я переспал с Катей? — спросил вдруг Слава. — И с левым пацаном из клуба? — Ты… Разве ты это помнишь? Ты же говорил, что не помнишь ничего с той ночи, — Глеб сразу же смешался, отвел глаза. — Я потом начал вспоминать. И еще долго не мог поверить, что ты действительно меня уговаривал, — Слава прикусил губы, погружаясь в неприятные воспоминания. — И в машине… Я помню, как ты мне говорил тогда — ты можешь переспать с кем хочешь, если тебе кто-то понравился здесь, в клубе, я видел, что тебе понравился тот пацан, видел, как ты на него смотришь, мы можем позвать его к себе, ты можешь переспать с ним или с ней, я не обижусь, давай. Мне было очень обидно это слышать, на самом деле. Больно понимать, что твой любимый готов тебя под кого угодно подкладывать. — Нет, все не так, — Глеб окончательно смутился, запнулся в попытке подобрать слова, которые могли бы объяснить все так, как это выглядело в его голове. — Я очень боялся, что однажды ты этого захочешь. И подумал, что пусть лучше это случится как можно раньше и со мной, при мне, чем ты будешь скрываться от меня и тайком изменять. Чтобы ты мог делать, все, что угодно в наших отношениях, чтобы тебе не пришло в голову меня бросить… — А то, что я не захочу тебе изменять и не захочу тебя бросить, тебе в голову не приходило? — удивился Слава. — Нет, — Глеб покачал головой. — Я хорошо знаю эту жизнь, хорошо знаю людей — уж побольше, чем ты. И я видел много раз, как пары распадались, как все, буквально каждый, друг другу изменяют. В той среде, где я вращался, над такими понятиями как верность просто смеялись, ее в принципе не существовало. Кроме того, я понимал, что раз я у тебя первый, тебе захочется много чего еще попробовать и испытать. К тому же, есть те, кто в сексе намного лучше меня. И я решил, что позволю тебе всё, даже сам инициирую, чтобы ты не скрывал от меня ничего и не прятался. Думал, что так мы с тобой станем еще ближе, и ты никогда от меня не уйдешь. — Божечки, слышал бы ты себя сейчас, — возмутился Слава. — Ты что, настолько в себе не уверен, что не можешь поверить в то, что всё в тебе может нравиться и что того, что ты даёшь, может быть с головой достаточно? — Возможно, — согласился Глеб. — Возможно, это моя неуверенность, я не знаю. Но я просто, и правда, не видел примера нормальных отношений. Все изменяют всем. Просто кто-то скрывает лучше, кто-то хуже. Я боялся, что ты уйдешь от меня, и согласен был, чтобы ты делал это открыто. — Ну значит мы будем первым примером, — заявил Слава, и тут словно тень промелькнула на обращенном к нему лице Глеба. И Слава сразу же понял — что-то не так в его словах. Но что? Он боится — сделал вывод Слава. Глеб просто боится, ему трудно решиться, трудно поверить в то, что это возможно — когда по-настоящему, без вранья и без измен, когда больше никто не нужен, и не просто никого не хочешь, а даже не можешь на других смотреть. С его стороны было именно так, в себе Слава был полностью уверен, и ему хотелось эту уверенность Глебу передать. — Мне нужен ты и больше никто, и я верю, что наш пример будет самым лучшим, — твердо сказал он, глядя Глебу в глаза. — Можешь называть меня восторженным пятиклассником или унылым пенсионером, мне похуй. Люблю только тебя и все. Он встал с кровати, скинул толстовку. — Пойду в душ быстренько сгоняю и вернусь, хорошо? — он посмотрел на Глеба призывно. — Будешь меня ждать? — Конечно, — Глеб понимающе улыбнулся, в глазах у него загорелись искорки, и он начал стягивать покрывало с кровати. Когда он вернулся, Глеба уже не было видно — он с головой накрылся одеялом, спрятался там, и Слава, приоткрыв краешек, нырнул к нему. — Ты что, еще не разделся? — удивился он, проведя по телу ладонью, ощутив на нем майку и штаны. Сам он был полностью голый — вышел в коридор в обмотанном на бедрах полотенце, ожидаемо столкнулся там со бабкой-соседкой, и уже в комнате скинул его на пол. — Тогда я сейчас сам тебя раздену, — заявил он с готовностью. — Ложись на спину. Глеб лег, Слава сел сверху, медленно стянул с него майку через голову и положил его руки к себе на бедра. Он наблюдал за тем, как Глеб смотрит на него, как оглядывает каждый сантиметр, как его взгляд гуляет по телу, и от этого взгляда у него разгорался в крови огонь. Руки Славы скользили по плечам Глеба, по рукам и груди — медленно, неторопливо. Он решил, что сегодня они не будут спешить. Хотя ему нравилось, когда они делали это быстро и страстно, сегодня явно другой случай — им нужно заново друг друга открыть. — Давай я зажгу свечи? — предложил он. Для создания полного ощущения романтического первого раза им не хватало только свечей — фиолетовые блики огоньков уже создавали достаточно вайбовую атмосферу. — Я видел у Кати в шкафу есть целый набор. — Не надо, — Глеб мягко улыбнулся. — Я бы вообще предпочел, чтобы мы делали это в темноте. Это было так на него не похоже — Слава вспомнил, как они трахались на родительской кровати напротив зеркального шкафа при свете, как они несколько раз делали это возле большого зеркала в полный рост, уже здесь, в этой комнате. И как сильно он этого смущался, а Глеб настаивал на своем. Теперь они, видимо, поменялись ролями, и Слава тоже не собирался идти на уступки. — Нет, я хочу видеть тебя, — сказал он, слезая с его бедер и опуская голову вниз. — И хочу, чтобы ты меня видел. Чтобы все хорошо разглядел. На этих словах он оттянул резинку спортивных штанов и приспустил ее вниз, высвобождая член, который несмотря на то, что его владелец сильно нервничал, стоял все же твёрдо и уверенно. Наклонившись, Слава взял его в рот, начал медленно двигаться, помогая себе рукой, поочередно сжимая сильнее или отпуская совсем. Потом чуть отодвинулся, сел поудобнее и смог уже брать во всю длину, опираясь лишь на локти. Он старался взять как можно глубже, а отстраняясь, уделял особое внимание головке, облизывая ее и обводя губами. Потом начинал двигаться быстрее, от основания до самого кончика, потом взял целиком в рот и начал осторожно сосать. В общем, пробовал по-разному, старался делать так, как это нравилось Глебу — но ему так и не удалось извлечь хотя бы один полноценный стон из его губ. Глеб и дышал-то еле слышно, и только его рука у Славы на затылке выдавала его вовлеченность. Впрочем, он не управлял им, как раньше, не подталкивал, помогая взять глубже, а просто держал ладонь на голове, время от времени осторожно поглаживая по волосам. — Тебе не нравится? — спросил Слава, оторвавшись от своего занятия. — Я делаю что-то не так? — Нет, ты что, нравится, очень! — уверил его Глеб. Он взял его за подбородок, заставил приподнять голову и осторожно поцеловал. — Ты все ахуенно делаешь. — Тогда почему ты не реагируешь… Ты же обычно намного более громкий, — Слава снова сел ему на колени, не выпуская член из рук — он продолжал его поглаживать. — Не знаю, мне как-то… Не по себе, что ли, — Глеб смущенно выдохнул, опуская глаза. — В смысле мне все нравится, очень, мне очень хорошо, просто, наверное, я сам по себе такой на самом деле. Не очень громкий и раскованный. Извини. — Ты чего, зачем извиняешься, — возмутился Слава. — Я просто привык к тому, что ты обычно ведешь себя немного по-другому, но ты веди себя так, как тебе комфортно. Мы оба привыкнем. Он снова опустил голову, взял в рот, удвоил усилия, и сдержанный, тихий стон, который все-таки в итоге слетел с губ Глеба стал для него самой большой наградой. Он хотел продолжить, довести все до конца, но Глеб его остановил. — Давай… Давай сейчас, — прошептал он. — Вдруг на большее меня потом не хватит. — Ладно, — Слава придвинулся к нему ближе, так, что их члены соприкоснулись, и обхватил их ладонью, сжимая. А Глеб между тем его готовил — так долго трахал пальцами, что Слава уже был вынужден попросить: — Этого более чем достаточно, — простонал он ему на ухо. — Возьми меня уже. Глеб убрал руку, и Слава сам приподнялся, сел на него сверху и начал двигаться медленно, плавно, неторопливо. У него потемнело в глазах, и он приложил немало усилий для того, чтобы сдерживать себя и не торопиться. Ему крышу сносило только от того, как Глеб смотрел на него, от того, какой пожар горел в его глазах. Он хотел его до безумия, это было очевидно. И теперь это был точно он — не наркотики, не вещества, не слепая, обезличенная похоть. Время от времени они соприкасались губами, руки Глеба, не переставая, гладили его по груди и спине, дыхание их слилось воедино, как и они сами. Да, может, у Славы в голове и не взрывались фейерверки, и он мысленно не падал в пропасть с большой высоты, но он получал удовольствие совершенно иного уровня. Такая близость была возможно только на трезвую голову и только с человеком, которого очень сильно любишь и хочешь. Слава был уверен, что Глеб чувствует то же самое. Это, а ещё плюс что-то гораздо большее — удивление вместе с искренним, ярким восхищением. Кажется, Глеб только сейчас познал то, насколько прекрасен может быть секс, когда находишь своего человека. Кончая, Глеб дернул его на себя, прижал ближе, обхватив крепко руками. Потом довел его до оргазма рукой — тут же, из объятий не выпуская. Когда Слава лег рядом, чтобы перевести дух, Глеб повернулся к нему — на губах его играла довольная улыбка: — Может еще раз? Я, если что, готов. — Конечно, — Слава повернулся на бок, к нему спиной, почувствовал, как Глеб прижался к нему тут же, пододвинулся вплотную. — Ну вот, — добавил Слава. — А ты переживал. — Таким я дураком был, что этого боялся, — прошептал Глеб ему на ухо. — Люблю тебя, солнышко. С тобой это было лучше всего. — И я тебя, — Слава выгнул немного спину, подался назад, чувствуя, как рука Глеба ложится на его член, в тот самый момент, когда чужой член снова в него вторгается. Это были дни, наполненные таким безоблачным, не омраченном никем и ничем счастьем, что иногда казалось, что это сон — ведь так не бывает. Но каждому, даже самому разнесчастному человеку, высшие силы дарят маленький кусочек счастья — в утешение, или, может быть, в издевательство (потому что так было лишь раз, и ничего подобного больше не повторится), или для того, чтобы было что потом вспоминать в тяжелые дни. Но Слава эти моменты потом старался не вспоминать — они были отравлены, прокляты всем тем, что случилось после, и думать о своём глупом, наивном счастье в те дни, было просто невыносимо, это причиняло такую адскую бездну боли, которую человек не может вынести и остаться живым. Он и не остался — у него все умерло внутри, все то, что пышным цветом расцветало тогда в эти последние недели жаркого, счастливого лета, которое он и вспоминать не мог, и забыть был не в силах. Они не делали ничего особенного, чего-то, что бы как-то специально раскрашивало их будни — нет, просто сидели дома в особенно сильную жару, накрывшись мокрыми полотенцами, пытались готовить вместе какую-то еду, гуляли вечерами, когда температуры немного спадала и даже иногда держались за руки. Гуляли и днем, исходили пешком пол-Москвы — от Тверской до Маяковской и обратно, по Садовому кольцу, по мостам Замоскворечья, по Ленинскому проспекту и по Цветному бульвару. Делили на двоих одно мороженное, ели картошку фри, сидя прямо на нагретом за день асфальте, ловили брызги от фонтанов. Они проводили вместе так много времени, так много говорили обо всем и совершенно друг другу не надоели, ни разу не поссорились. Да, у Глеба все еще были сложности — но он решал их, ходил к врачу, пил прописанные ему таблетки, очень сильно старался и никогда не жаловался, а когда начинало препирать, когда проклятая тяга снова подкрадывалась, он всегда будил Славу, и они переживали эти приступы вместе. Глеб потом каждый раз твердил, что это Славина поддержка сделала все, что без него он никогда бы не решился попробовать вот так в одночасье бросить, не выдержал бы ломок и всех тех мучений, что последовали за ними. Слава его в ответ уверял, что это все он сам, что он очень сильный, и вообще большой молодец, и что он очень им гордится. Про себя он уже думал о том, что очень скоро, возможно, настанет тот момент, когда они вместе придут к родителям Глеба, чтобы он мог с ними примириться. И Глеб скажет, представляя его — вот он, тот человек, ради которого я бросил, это он спас меня, а дальше восторг, радость, слёзы счастья и родственные объятия. Потому что Слава считал, что они не могут так просто уехать — сначала всеобщее примирение и восторг, потом отъезд и звуки фанфар. Но сначала нужно было подкопить денег — и баночка из-под кофе, которую они прятали в Катином шкафу, постепенно пополнялась. Глеб каждый раз приходил встречать его после работы — скромненько сидел неподалеку в сквере, но в этот раз Слава заметил его, когда убирал со столов на улице, и позвал. Погода была пасмурная и ветреная, собирался дождь, они даже зонты заранее на летней веранде собрали, чтобы их не унесло. Близилась осень, и это уже ощущалось в воздухе. — Заходи, подождешь меня в зале, там никого нет, — Глеб отказывался наотрез, но Слава взял его за руку и потащил. — Не выдумывай, дождь сейчас ливанет. Глеб застыл на пороге, а Слава подтолкнул его дальше и посадил за стол. — Хочешь я тебе пива принесу? Не парься, администратор уже ушел, можем делать, что угодно. Я только кассу закрою и все, домой, — он прошел за стойку, и в этот момент в бар вбежала Соня. Он вроде как уже отпустил ее, но она, переодевшись в подсобке, заглянула попрощаться. Это был ее последний рабочий день — она взяла миниотпуск, чтобы отдохнуть перед началом учебного года, и сегодня ночью уезжала с парнем в Кондуки. — А это кто? — спросила она, уставившись на сидящего за столиком Глеба. Ей был виден только его профиль, и она сощурилась, пытаясь разглядеть. — Мой друг, — бросил Слава, который был погружен в расчеты, но тон, которым Соня сказала следующую фразу, заставил его оторваться от пересчитывания денег. — Твой друг? — выпалила она, особенно подчеркнув слово «твой». — Слав, ты серьезно? То есть ты… Это с ним ты живешь? — А какая разница? — Слава поднял на нее глаза. — Что такого? — Но это же… Это же он… — Что значит он? Ясное дело, что не она, — хмыкнул Слава. — Но ты же в курсе… Ты же знаешь вообще, чем он занимается? Или нет? — прошептала девушка. — Или ты с ним… Ты с ним тоже, что ли? — Он уже давно этим не занимается, — спокойно сказал Слава и снова посмотрел на Соню — та даже побелела вся, услышав ответ. Ее реакция и ее слова совершенно ему не понравились. Что-то в них было такое, от чего под ложечкой засосало и холодок по сердцу прошел. — Что ты имеешь вообще в виду? — Спроси у пацанов во дворе. Они точно знают, а я… Я, наверное, что-то перепутала, — Соня испугано отвела глаза, схватила сумку и быстрым шагом отправилась на выход, оставив Славу в полном недоумении.