Чувства и Бесчувственность

      На этот раз она поворачивает направо. Выйдя из двери его комнат, Гермиона направляется прямо к лестнице, прижимая влажную книгу к груди. Она переступает через две ступеньки за раз, быстрее, чем следовало бы, но волна чистого восторга накрывает её с головой. Быстро шагая по тёмным пустым коридорам, Грейнджер даже несколько разочарована тем, что никого не встретила. Конечно, она бы никогда не смогла рассказать о том, что только что произошло. Но девушка чувствует себя другой и гадает, заметно ли это со стороны.       Гермиона смотрит на свои руки — тонкие пальчики вжимаются в обложку фолианта. Как ни странно, нет ни боли, ни странных ощущений, ни покалывания, ни пульсации, ни жжения — только гладкие швы старого кожаного чехла под пальцами. Это… немыслимо.       Она испробовала буквально тысячи потенциальных лекарств, как одержимая документируя их эффекты, расплачиваясь за причудливые смеси, смешивая и испытывая собственные изобретения, проводя бессонные ночи на кухне, готовя порцию за порцией жидкой надежды… только чтобы снова разочароваться и потерпеть неудачу.       Гермиона столько раз пыталась убедить себя, что произошло какое-то крошечное изменение… хоть что-то. Но всё сводилось к ошибочным домыслам, возникавшим из-за безумного, отчаянного желания излечиться.       А потом случилось это.       Сперма.       Достаточно сильный запах бьёт в нос, но Гермиона не хочет смывать его. Пока ещё нет.       На самом деле, это не имеет никакого логического объяснения. И всё же эффекты неопровержимы.       Это случилось мгновенно — облегчение, одновременно резкое и успокаивающее. Как будто Грейнджер вернулась к своему прежнему «Я», в те времена, когда могла нормально взаимодействовать с миром, исследовать его без последствий, не опасаясь жестокого возмездия.       По мере того как жидкость покрывала всё больше и больше участков её кожи, Гермионе казалось, что она постепенно покидает инородное тело, которое заняла. Её лицо сияло от радости. И девушка не переставала улыбаться, с тех пор как почувствовала столь долгожданное облегчение.       Снейп был шокирован… даже сражён наповал. Гермиона за всю жизнь ни разу не видела, чтобы профессор испытывал такой дискомфорт от чего-либо. И, конечно, она понимала почему.       Он дрочил. В очередной раз. И Гермиона поймала его за этим делом… а затем измазала всю себя его спермой.       Но как можно было этого не сделать?       Кто бы не сделал это после долгих лет страданий? Кто бы не ухватился за спасательный круг? Кто угодно поступил бы так же. Не имело значения, что это было или чьё это, — Гермиона сделает это снова. И она очень надеялась, что в будущем появятся новые возможности облегчить симптомы, — каждая часть её тела теперь жадно боролась за право получить следующую порцию.       Северус не был в восторге от её просьбы о большем. На самом деле, он всё время выглядел так, как будто вот-вот сбежит. Тем не менее если он будет так же часто мастурбировать, как в последние два дня, то «лекарства» должно быть в изобилии.       И хотя, возможно, существовали определённые правила этикета, которыми Грейнджер пренебрегла, попросив ещё, но она всё равно надеялась, что профессор понял, насколько необычным был этот момент и как искренне она ему благодарна. Возможно, она не смогла этого показать?       Задыхаясь, поднимаясь на последний лестничный пролёт, Гермиона решает, что найдёт подходящий способ поблагодарить Снейпа за согласие предоставить ей что-то столь необходимое для её жизни.       Она неуверенно выходит на Астрономическую башню и вдыхает свежий воздух.       Несмотря на дрожь в ногах и протесты её губ и ушей — тех частей, которые ещё не были покрыты слоем «волшебной мази» Снейпа, — она ​​сияет, глядя на невероятно чистое ночное небо, усыпанное звёздами, как драгоценными камнями — бриллиантами над её головой.       Это её любимое место. Гермиона часто искала уединения в этом изолированном уголке замка в последний год обучения — чтобы читать, размышлять о своём маленьком месте в огромной и великолепной вселенной.       Девушка избегала башни с тех пор, как вернулась. И хотя всё ещё было далеко от совершенства, она ощущала, что снова оживает. Чувствуются знакомые прохладные перила под восстановленными руками, пальцы ищут и прослеживают буквы на гладкой табличке, поставленной после смерти Дамблдора.       Он был для неё вторым отцом. Гермиона потеряла и его, и родного. Пусть её родители живы, она больше не имела возможности разговаривать с ними, обращаться к ним за советом, восхищаться их проницательностью и мудростью. В некотором смысле, когда Грейнджер стёрла себя из памяти родителей, то почувствовала, что запустила серию событий, которые в конечном счёте полностью сотрут её из памяти других. Без её прошлого, без участия в жизнях друзей и семьи… картинка начинает блекнуть. Как будто Гермиона никогда не жила… просто не существовала.       Улыбка на её лице тает.       Раньше, когда она еще состояла в отношениях, Гермиона задавалась вопросом, как могла когда-либо провести день свадьбы без родителей, без сильной руки отца, которая вела бы её к алтарю. Но когда произошло это вторжение в её тело — когда она смирилась с тем, что такого дня в её жизни никогда не будет, — то пришло облегчение: не нужно переживать из-за отсутствия родителей рядом.       А сейчас? Гермиона запрокинула голову к звёздам, её лицо было неестественно спокойным. Возможно, это начало возрождения из пепла… возвращение к былой жизни.       Она делает вдох ледяными губами, резко контрастирующими с теми частями её лица, на которых застывают его выделения, успокаивая кожу. Сейчас её главная забота — её же ожидания. Гермиона знает, что надежды такого рода — такого масштаба — крайне неразумны. Прошлые разрушения чуть не погубили её — у неё едва хватило сил всплыть на поверхность. Но она просто не может подавить это… погасить тот небольшой проблеск надежды, вспыхнувший внутри.       К сожалению, теперь всё находится в чужих руках — руках человека, которого Гермиона даже не может понять.

***

      Он лежит в его руках, как мёртвый флоббер-червь.       Прислонившись к изголовью кровати, Северус разжимает пальцы, позволяя члену плюхнуться ему на живот.       Поглаживания и сдавливания абсолютно никак не возбудили его интерес за последний час, зато раздражение явно возросло. Северус почти с ненавистью смотрит на обмякший член, как будто потерял последний шанс получить удовольствие.       Почему она? Почему именно сейчас?       Очевидно, Гермиона не была непривлекательной. Она больна… и это слишком заметно. Несмотря на это, Снейп осознавал, что между ними происходило что-то необъяснимое, когда они касались друг друга, — на самом деле даже такой близости было достаточно, чтобы внутри разгоралось пламя.       Под общим давлением со стороны других педагогов Северус думал о ней время от времени на протяжении многих лет. До сих пор удивлялся её мотивации провести с ним столько времени, пусть даже под предлогом болезни или помощи. Профессор до сих пор не верил в искренность её порывов. Но опять же он в принципе никогда никому полностью не доверял.       Он явно возбуждал её. Но у неё также было заболевание, которое вызывало гиперчувствительность и бурную реакцию на самые простые раздражители… Так что, возможно, это не следует считать показателем её интереса.       В самом деле, её единственный настоящий интерес проявлялся, казалось, при поиске лекарства от заболевания. И Северус был достаточно глуп, чтобы предложить свою помощь, — жалкий героизм, желание быть для кого-то надеждой.       А потом это.       Снейп снова приподнимает член, глядя, как он уныло скользит вниз к внутренней части бедра.       Его вялость, по-видимому, вызвало обнаружение «лекарства».       Северус презрительно фыркает. Орган был совершенно бесполезен в течение многих лет. Профессор даже перестал ненавидеть себя за это. А сейчас? Теперь, когда произошло многообещающее возрождение, которое заставило Грейнджер размазывать плоды его краткого труда по лицу, вызывая ту редкую улыбку — сияние чистого счастья, — член, по-видимому, собирался послать к чёрту их обоих.       Северус притягивает простыню на себя и с громким вздохом проводит рукой по волосам, крепко сжимая корни.       Он ничего ей не обещал. Он ей ничего не должен. Он не несёт за неё ответственность. Он может просто сказать ей «нет»… что это совершенно неуместно — ведь так и есть.Чёрт возьми, она хочет, чтобы он кончил!       Ей просто нужно научиться жить с разочарованием. Блядь… Разве он всю свою жизнь не делал то же самое?

***

      — Доброе утро, профессор.       Просто замечательно! Северус остаётся стоять лицом к двери, гадая, сможет ли сделать вид, будто не слышал её.       — Я надеюсь, вы хорошо спали.       Перевод: Надеюсь, вы сделали то, о чём я просила… и, возможно, вам удалось немного поспать.       Снейп отворачивается от неё и делает пару шагов, прежде чем она догоняет его и касается его руки.       — Посмотрите!       Её рукава закатаны, обнажая предплечья; её руки без перчаток. Гермиона до сих пор сияет.       Северус слегка выдыхает.       — Это всё ещё работает!       Неужели? Ему удаётся приподнять бровь в едва сдерживаемом восторге.       — Обычно это труднее всего, — взволнованно продолжает она. — Но посмотрите…       Гермиона тянется вперёд и обеими руками обхватывает его ладонь, просовывая пальцы под его плотно застёгнутый рукав. Северус хмурится. Разве она не понимает, что рукав застегнут не без причин — не пускать людей?       — Видите, я могу дотронуться до вас… не вздрагивая… Это просто кажется… обычным прикосновением.       Снейп сканирует её лицо. Грейнджер выглядит иначе. Здоровее? Она определённо кажется счастливее. И её пальцы продолжают обводить контуры его кисти, двигаясь по костяшкам, слегка скользя по ладони, касаясь кончиков пальцев. А потом Северус чувствует, как в брюках становится теснее.       Гермиона отстраняется, чувствуя изменение в его поведении.       — Мне нужно кое-что сделать, — бормочет он.       — Конечно, мне жаль, что я задержала вас.       Девушка отступает в сторону, чтобы позволить ему пройти, но вместо этого он разворачивается на каблуках и уверенным шагом направляется к двери спальни, отпирая её быстрым взмахом руки, а затем захлопывает её за собой.       На этот раз Гермиона вздрагивает.