Лирика крыш

Его рука, грубая и сильная, опустилась на ее мягкое плечо - он прижал ее к себе, отчего ее пробила мелкая дрожь. С чего вдруг такая нежность? - подумала она и мысленно приготовилась к удару. К очередному избиению, а может, и полету до земли - от него ожидать можно чего угодно. Однако ничего из того, что нарисовало ей воображение, не последовало. Он просто положил руку на ее плечо и продолжил сидеть рядом в той же позе - свесивший ноги вниз и обдуваемый резким холодным ветром с Невы - здесь, на крыше, было заметно прохладнее, нежели внизу - вроде физика, какой-то закон или правило, но какое именно, она не знала - физическая наука не входила в список тех предметов, что она собиралась сдавать в конце года. Она нервно поерзала - они сидели тут уже довольно долго и от она начала замерзать, несмотря на куртку. Она посмотрела вниз. Все, что находилось на земле в метрах под ней, казалось смехотворно маленьким и ничтожным - люди-муравьи (а это уже какая-то опера, вспомнила она); крохотные, словно игрушечные разноцветные машины и совсем лилипутских размеров голуби и воробьи, задорно прыгающие или, вытягивая шею то в одну, то в другую сторону, важно расхаживающие в поисках какой-нибудь еды. А если самой спрыгнуть? Сбросить его руку с своего плеча и сорваться туда, вниз, на серый асфальт; стремительно лететь навстречу смерти, преодолевая сопротивление воздуха - снова эта физика... Уйти от него, пускай даже и ценой жизни. В некотором смысле смерть бы и стала для нее избавлением. Она прикрыла глаза и представила, как падает, рассекая воздух; как голову покидают мысли, тает сознание и мозг отключается... Как она освобождается. Мимо, выводя ее из раздумий, с пронзительным криком пролетела чайка. Птица спланировала, развернувшись в воздухе, и грязно-белой молнией снова взмыла ввысь, в тусклое декабрьское небо, с которого за всю вялотекущую зиму не упало ни одной снежинки - а вот конец ноября в противоположность выдался снежным. На проводах сидели нахохлившиеся в попытке согреться голуби, в отличие от чайки молча созерцающие пейзажи района - да, все-таки уже наступил декабрь, и, хоть ни снега, ни праздничного настроения не было и в помине, холод пробирал до костей, как будто желая заморозить сердце. По голым веткам дерева возле дома скакали верещащие воробьи, среди которых время от времени мелькала заунывно каркающая ворона. Она усмехнулась про себя. Карканье птицы прекрасно описывало ее состояние. Безнадежность. Обреченность. И маловероятно, что что-то удастся изменить. Она украдкой, стараясь, чтобы он не заметил, вздохнула, всеми силами стараясь не обращать на себя его внимание. Она боялась. Боялась, как кролик боится лисы, что караулит его возле норы. Как горный козел боится орла, в любой момент способного спуститься с вершины и схватить, чтобы отнести в гнездо. Как восходящая звезда эстрады боится похотливого продюсера, поджидающего ее в гримерке, ключ от которой ему за пару купюр дала уборщица. Он медленно выдохнул, и воздух белым облаком, словно пар его любимых электронных сигарет, поплыл вперед, растаяв через несколько мгновений. Она не выдержала напряжения, - ее ужас вырвался наружу, - и ее дыхание сорвалось, она дышала быстро, проклиная свою неловкость, расшатанные в отношениях нервы и шум, производимый ею вследствие этих причин. -Да, холодно. - медленно проговорил он. Она всхлипнула, ожидая худшего. Ну почему?! Зачем он притащил ее на эту крышу, где заставляет сидеть возле себя ? Почему я такая шумная и в чем здесь романтика? - рыдала она про себя. Но среди этих заунывных размышлений затесалась положительная мысль - если бы он хотел ее сбросить, он бы уже давно это сделал. Рука на плече сжалась. Она похолодела - неужели ошиблась и правда уже конец? Неужели он действительно такой бешеный псих и собирается ее убить? Хватка ослабла - она почувствовала, как рука дрогнула, что напугало еще сильнее. Он шумно выдохнул и посмотрел в небо. -Что ты думаешь насчет того, чтобы перейти из царства животные в Царство Небесное? - задумчиво проговорил он, даже не глядя на нее. Холод внутри усилился - ее уже буквально замораживало. Зрачки сузились. Прошибло ледяным потом. Она лихорадочно принялась перебирать в голове способы спастись - если, конечно, это вообще возможно - сбросить с себя его руку и рвануть к дверце чердака, промчаться вниз по лестнице и выбежать на улицу из подъезда, прежде чем он догонит. Но претворить этот план в жизнь не представлялось реальным - физически он развит гораздо мощнее нее и догонит в два счета. А затем снова изобьет, на этот раз наверняка с более тяжелыми последствиями, нежели обычно - возможно, даже до полусмерти. Или, собственно, скинет с этой лестницы. Травмы все равно будут опасные, вероятно, несовместимые с жизнью. А даже если не здесь, не прямо сейчас, расправы все равно не избежать - потом, где-нибудь в подъезде какого-нибудь заброшенного дома, в какой-нибудь подворотне или подвале - он бы нашел время и место, и отвертеться ей бы не удалось. Она все понимала и боялась этого, но еще больше боялась что-то менять; что-то делать - в этом случае ее поджидала неизвестность, пугающая сильнее предстоящих травм и боли. Ноги предательски задергались, рифленые подошвы ботинок застучали по кирпичу высотки. Рука на плече сжалась вновь. Она молчала, не зная, что ответить и боясь пошевелиться или издать хоть звук. Его слова казались ей вполне серьезными - за время отношений она не единожды имела возможность убедиться в том, что он действительно способен на многое и зачастую не шутит, а играть с огнем, подобно Печорину испытывая судьбу, ей не хотелось вовсе. К тому же она действительно любила его, несмотря на его жестокость, неадекватность и откровенно тираническое поведение Она любила, хотя и сама не понимала, за что - любила вопреки. Вопреки всему - вопреки рассудку и здравому смыслу, вопреки организму, настойчиво говорящему, что больше он не выдержит - непроходящие синяки и боли в чудом не сломанных костях и внутри - возможно, повреждения органов, что, однако никого не волновало - если кто и замечал ее нездоровое состояние, молчал, как бы прискорбно это ни было. Если они в ближайшее время не расстанутся, она и в самом деле может отправиться в Царство Небесное. Вероятно, это и станет наилучшим выходом из сложившейся ситуации - по крайней мере, для нее. -Ладно, пошли отсюда. Я замерз - зайдем в шаурмечную. - он подтянул к себе ноги, поставив их на поверхность крыши, чуть отполз метра на полтора и поднялся. Распрямился, чуть размял затекшую спину - послышался негромкий хруст. Она глянула на него сверху вниз и последовала его примеру. Поправила темный локон, выбившийся из-под капюшона, отряхнула затекшие ноги, еще раз окинула взглядом открывающуюся панораму города и повернулась к нему. Он нечитаемо взглянул на нее сквозь стекла очков и взял за руки - сильнее, чем следовало бы, но не так грубо, как обычно, продолжая смотреть ей в лицо. Она напряглась - сейчас убежать не получится точно. Ее сердце забилось часто-часто - она трепетала под его взглядом. Он приблизился к ней, отчего ей сперва захотелось отшатнуться, но все же она подалась вперед, рассудив, что в такой позиции он вряд ли сделает с ней что-то плохое. Она продолжала верить в него - любовь слепа... Он чуть наклонился и легко поцеловал ее в лоб. Подумал - и добавил еще один невесомый поцелуй - на этот раз в губы. Она счастливо прикрыла глаза, наслаждаясь мгновениями ласки - ее пушистые черные ресницы дрожали, бросая на щеки кружевную тень. Он, не выпуская ее правой руки, повернулся и она вместе с ним. Они прошли к чердачной дверце - он открыл люк и пропустил ее вперед. Она, все еще боясь удара, с опаской сделала шаг в темноту пролета, которую вскоре, однако, развеял свет фонарика его телефона. Спустились они не торопясь и все так же держась за руки. Открывшийся за дверью подъезда мир встретил их слепящим дневным светом и температурой мягче, чем наверху. Он обнял ее и тихо спросил: -Ты будешь шаурму или хачапури? Она доверчиво прильнула к нему.