i sold my soul to the devil

Двадцать четыре часа. Двадцать четыре года. Двадцать четыре слова. Мир не блекнет, не теряет красок, как в прокрученных сотню раз грустных фильмах. Громадные стены небоскрёбов невыносимо давят, и ты теряешься среди них, среди улиц и кучи людей. Его запах пропадает, а с ним пропадаешь и ты. Двадцать четыре часа до. — Отношения ради выгоды так себе идея, — кивает Мангомери и передаёт сигарету. — Он хотя бы не вставляет мне кляп в рот, Ллойд. Ну и дрянь ты купил. — Ты не рассказывал. — Не о чём было рассказывать. Отношений нет, — Кай прячет ледяные руки в карманы, пока Гармадон тушит окурок и забирает кофе у девушки, — я не рождён для них, я не романтик. Он тем более. Он делает мне ужин, я делаю ему минет. Выгода. Двадцать два часа до. — Почему он? — Ты знаешь, я люблю драматизировать. Он сердечно обидел меня. И если мне не отказывает память, твоя работа не подразумевает вопросов. Он твоя цель, и он должен быть мертв до ужина. Уяснил? — Уяснил. Смит улыбается и вытягивает папку из чужих рук. Баккет настоящее животное. Он хладнокровен, мстителен и абсолютно безрассуден. Лучше работать на него, чем против него. Четыре года назад, в Берлине, Кай убил его близкого друга. И Коул взял его на работу. Без эмоций, без огорчения, без подвоха. — Нравишься ты мне. А теперь пошёл вон отсюда. Парень натягивает пиджак, пожимает руку боссу и напоследок кидает пачку сигарет на стол со словами: «как заказывали». Папка отправляется на заднее сиденье машины, и Смит выезжает из старого сада с тошнотворно идеальными кустами. Он проверяет телефон сотый раз, злится и отшвыривает его в сторону, потому что чёртов Сторм всё ещё не объявился. Слишком много слов. Слишком много просьб. Слишком много требований для их отношений. Двадцать один час до. Кай швыряет ключи на тумбочку рядом с дверью. С каждым шагом ситуация всё яснее вырисовывается в голове, и его до ужаса пугает то, что, впервые, он не способен контролировать её. Морро как ветер. Временный. Ледяной. Раздражающий. Неподвластный. Без определенного направления. Он был на шаг впереди, пользовался им больше, чем Смит мог позволить. Со злостью в кулаках, с забитой головой и простым желанием остановить планету и сойти хотя бы на неделю Кай хлопает поочередно дверьми и находит Сторма в ванной. — Ты идиот. — Я в порядке, — прошипел Морро, кивая на свежую рану на животе, — спасибо, что спросил. — Где телефон? — цедит Кай, пока рука скользит по лицу и останавливается на губах. Слова застывают в горле, и Смит решает пару раз побыть человеком. — Не понимаю я тебя, — вскидывает брови Сторм и прижимает ладонь к животу, — и если ты держишься только из-за раны, то зря мы трахаемся. А теперь помоги мне. — Ублюдок, — истерически улыбается парень, кусая пальцы, — зря трахаемся, говоришь? Я позвоню Баккету и потребую отстранить тебя на месяц. Будешь мне ебанной нянькой, сидеть и готовить сраные блинчики. Пошел ты к черту, Сторм. — Не думал, что когда-то буду спать с мамашей, мое здоровье тебя не касается, слышишь, ты? — кровавые следы тянутся по мраморной плитке, пока в парне горит желание плеваться остатками рассудка и сил. Как оно и бывает, взрослый мальчик с детскими проблемами, повышенной дозой безнравственности, предвзятости, героина и исключительным выбором партнёров. Старшая дрянь Сторм прекрасно научила сына строить высоченные крепости, казаться полной козлиной, чтобы не было так больно. Он ведь твой ребёнок. — Я не хочу драться с тобой, Морро, ты это знаешь. Даже в самом трезвом состоянии Сторм не смог бы перечислить головосносящую смесь из всего подряд в его крови. В висках пульсирует так, что любая бабуля позавидовала бы такой мигрени. Сознание подбрасывает самые безумные идеи, ранние табу становятся не такие уж и запретные. Он словно бешенная, неконтролируемая псина на очень длинном поводке. Звонкий шлепок срывается сам по себе. Ощущения, будто получил он, а не тонкая бледная кожа Смита. Шатен терпит, трет до покраснения удар, задом пятится к выходу. Морро моргает, в поле зрения оказывается бокал из-под вина, моргает ещё раз, и этот бокал скользит прямо по горлу Кая. Сторм выдыхает виски, в глазах пляшут бесы прямиком из ада. Он закоренелый убийца, знает каждое следующее действие, спокоен, как никогда. Между ними одна проклятая рана. Смит жмёт со всей силой, что в нем осталась, оказывается сверху, хватается за чужое горло и стискивает зубы до противного скрежета. Его сегодняшняя цель — не Морро-пусть-его-уже-отдерут-по-самые-гланды Сторм. — Ты жалок, Морро, тебе нужна помощь, — он ослабляет хватку, толкает в пол, и перевязывает горло. Девятнадцать часов до. — Не знал, что подрабатываю бесплатным таксистом, — цедит Монтгомери и тянет портсигар в сторону друга. Взгляд скользит от макушки до посиневших губ, шеи и еле дрожащих рук, и блондин придерживает поток вопросов, сглатывает свою бестолковую болтливость и выезжает на дорогу, — что за платок? — Веди машину, Ллойд, — выплёвывает Кай, проводя концом сигареты по треснувшим губам. Он опускает сиденье, надевает очки, мечтая начать разлагаться прямо на переднем сидении задрипанной машины. Семнадцать часов до. Машина стремительно въезжает на одну из обшарпанных, обплёванных улиц пошлого Хаддерсфилда. Дыры хуже не сыскать во всей Британии, и Кай, задерживая дыхание и бросая что-то типа: «дальше я сам», хлопает дверью разволюхи и прячет окровавленную рану за идиотским платком. Он знает, что он желанный гость, что абсолютно безрассудно идти туда одному, но с Морро границы дозволенного стараются к чертям. В своей смерти он готов винить свою болезненную привязанность к самому неподходящему человеку на всем земном шаре. — Молодой господин желает что-нибудь выпить? — Молодой господин желает видеть мистера Джульена, — взгляд исподлобья встречается с потухшими глазами напротив, — и его любимую бутылку. — Назовитесь. — Старый друг. Приглашение в ложу хозяина ждать не заставило. В нос ударил тошнотворный запах дорогущего коньяка, сигар и всех запахов благовоний, к которым Джульен питал особую слабость. По дороге Кай заскакивает в тесный туалет, где из заднего кармана выуживает пузырек цианида. Не думая, он льёт всю жидкость целиком, убирая пузырек на место и встряхивая виски. — Думал, всё между нами осталось на фронте. Где и началось. — Это приватный разговор, Зейн, скажи подружкам исчезнуть. — Чего ты хочешь, Смит? — лицо напротив с каждой секундой мрачнеет. Вынужденный и пренеприятнейший разговор для обоих, — что за шарфик? — Ты глуп, Зейн, оставляя себя без положенной тебе охраны. Скрывать нечего, ты знаешь людей, на которых я работаю, — Кай разваливается в кресле хуже, чем у себя дома. Он беспорядочно хватает все виды сосалок в колотой вазе и каждый раз сладко причмокивает, запечатлевая перекошенное вырождение лица хозяина. Зейн Джульен — самый жуткий, мерзкий болтун в жизни Смита. Он тянет клещами из людей всю их подноготную, пытает со своими дружками до дрожи в коленях. Запугивает старыми методами, крутит перед носом новыми пушками, которые впоследствии расшвыривает чёрт знает где. Но в тоже время Зейн Джульен — самый трусливый гад в жизни Смита. Никто по собственному желанию не заперся бы в эту омерзительную дыру, не сидел бы с гигантской манией преследования. Война так и не ушла из больной головы мистера Джульена. — Я не покормил кота. Кай тянет время, прекрасно зная во сколько ужинает Баккет. Он имеет уши и глаза повсюду, имеет способность влезть в любую закрытую дверь. Смит хватает стакан, наливает виски и двигает указательным пальцем в сторону Зейна. Шатен перекидывает ногу на ногу, не спускает глаз с беловолосого, намеренно давит, так как времени остаётся впритык. — Выпей, Зейн. Ты какой-то нервный. — Завязывай с этим, — Кай вскидывает брови и глубоко вздыхает, закусывая щеки и поглядывая на часы, — ты больше не военный, Смит, очнись. Абсолютно поршивая у тебя работенка, за все приходится платить, — Зейн хватает ртом воздух и давится горьким виски, — рад был увидиться и знать, что ты жив. Шестнадцать часов до. — Не могу понять, почему на заднем сиденье моей машины сидит кот. — Не задавай лишних вопросов, Ллойд. Тринадцать часов до. Кай сбрасывает пиджак, заворачивает рукава рубашки и запрокидывает голову. — Босс, можно? — шатен тычет в пачку сигарет, пока Коул, открывая дверь задом, врывается в собственный кабинет. Он незамедлительно кивает, паралельно опуская что-то язвительное в трубку телефона, — и снова этот тон, босс. Баккет опускается на кресло, несколько секунд бегает глазами по кабинету в попытке уловить мысль, затем обречённо вздыхает и останавливается на Кае. Складывается ощущение, что он устал не меньше подчинённого: мешки под глазами и несколько кружек эспрессо на столе его выдают. — Что в деле с Джульеном? Мне есть о чем беспокоиться? — он медлит пару секунд, — это он тебя так? Смит делает первую затяжку, мотает головой и выдыхает дым тонкой струей. Шатен вскидывает руки, вытаскивает записную книжку из кармана пиджака и кидает перед носом босса. — Как и просили, там все его встречи, люди и даже список продуктов есть. — Рыбка ты моя. Я говорил, что ты мне нравишься? — Коул закуривает сигару следом, рассматривает ужасные каракули в блокноте и загинает уголки на некоторых страницах, — что насчёт свидетелей, ты о них позаботился? — У него особо не было охраны, пару тайских шлюх, правда они не знают английского, двое громилы и дряхлый бармен. — Они все мертвы? — Только двух. — А теперь посмотри на меня, Смит, — Баккет заводится с полуслова, стряхивает пепел и кусает губы, — их дача показаний стоит твоей жизни, уяснил, жалостливый ты кретин. Совесть в тебе проснулась или что? Я подам тебя своим псам ещё живым, даже не сомневайся. — Они ничего не скажут.