Цветущая нежность

В последние месяцы Чжоу Цзышу редко коротал дни в одиночестве. Он успел позабыть отголоски чужих, никак его не касающихся разговоров и уж точно отвык от тишины: ведь рядом постоянно кто-то болтал, насмешничал или декламировал стихи. И называл по имени, так ласково, с таким количеством чувств на выдохе, что Чжоу Цзышу терялся и не верил! Отказывался верить в их реальность! Да и как можно, если алые губы изгибались в отточенной улыбке, как у артиста на сцене, а веер отвлекал от глаз, от пронзительного взгляда, слишком цепкого для избалованного удовольствием и вседозволенностью мальчишки. Нет, мужчины. В это сложно было поверить, когда Вэнь Кэсин показывал своей подопечной язык, дразнясь, как ещё один непоседливый ребенок. Но потом он давал обещания, от которых болело сердце, говорил вещи, заставляющие кровь стынуть в жилах — или кипеть, как позабытый на огне суп. Чжоу Цзышу так его… так к нему привык. К ярким краскам одежд, к остроумным фразам и двусмысленностям, к настойчивости. К странной, напуганной робости, с которой Вэнь Кэсин на него смотрел после каждой попытки вызвать на откровенный разговор. Его лицо будто истончалось. Казалось, малейший вздох оставит на нем шрам, который не вылечит ни одно лекарство. Чжоу Цзышу приходил в ужас от мысли, сколько раз Вэнь Кэсина били в реальности, чтобы на его нежную душу нарастить столь крепкую броню. Увидеть бы его сейчас и успокоить сжавшееся сердце, но, как на зло, в поместье никого не было. Чжоу Цзышу стремительно обошел каждую комнату и сад. Пустота оглушила, и он вылетел за ворота, не потрудившись их закрыть. Сердце билось напуганным зверьком, отчаянно сражающимся за свою жизнь, и это чувство, название которому он не мог сейчас дать, гнало вперед. Дорожка сама стелилась под ноги. Судьба убирала из-под его сапогов камни и ветки, чтобы ничто не могло сбить с пути, отвлечь, остановить. Или он сам их обходил, не замечая? Не важно, это совсем не важно. Он обязан был успеть. Память подкидывала страшные картины прошлого, пока взгляд выхватывал любое изменение цвета в листве, а слух цеплялся за каждый шорох. Лишь услышав знакомый смех в глубине цветущего леса, Чжоу Цзышу смог слегка перевести дух. Перед глазами насмешливо плясали точки: позор для совершенствующегося его уровня. — Старший Вэнь, он убегает! — Ай-я, глупый ребенок, ты слишком сильно его сжал. Будь нежнее. Представь, что держишь за руку милую сердцу девушку… — Старший Вэнь! Чэнлин наверняка покраснел. Его ученик был слишком юн, несмотря на испытания, щедро подброшенные жизнью. Чжоу Цзышу тихо радовался, что забрал мальчика от многочисленных родственников до того, как его душа огрубела бы от предательства, боли и потерь. Тем приятнее было видеть, как легко Чэнлин смущался, как быстро и искренне сменялись эмоции и какими переливами сверкали чувства. Чжоу Цзышу замер, прислонившись к тонкому стволу молодой сливы. Он не прятался, но и не стремился обозначить свое присутствие, наблюдая, как двое его самых близких людей разговаривали и улыбались, будто в мире никогда не проливалась кровь и никому не жгли бумажные деньги. Вэнь Кэсин, в своем вызывающем розово-алом ханьфу, сливался с опадающими лепестками и казался духом сада, решившим поиграть с заплутавшим мальчишкой. Чжоу Цзышу прикрыл глаза, пережидая волну искрящейся нежности. — Старший Вэнь, он совсем не хочет сидеть смирно, — немного обиженно, но больше расстроенно пробормотал Чэнлин, и Чжоу Цзышу снова открыл глаза. И невольно улыбнулся, когда маленький белый кролик отчаянно забился и несколько раз ударил задними лапками Чэнлина по плечам. — Теперь ты понимаешь, что мы с твоим учителем чувствуем, когда ты проказничаешь, — поддел мальчика Вэнь Кэсин, а потом мягко перехватил отчаянного зверька и прижал его к себе, укрыв длинным рукавом. Прошел с десяток секунд, когда он лукаво подмигнул Чэнлину и медленно опустил руку, чтобы перехватить крольчонка поудобнее. — Нежнее, Чэнлин. Нежность и терпение — вот залог хороших отношений. — И настойчивость? — понимающе кивнул Чэнлин, зачарованно разглядывая белоснежное длинное ушко кролика. — И настойчивость, — подтвердил Вэнь Кэсин. И посмотрел прямо на Чжоу Цзышу. Широкая улыбка украсила его лицо, делая его изящные черты ещё красивее, хотя казалось, что это уже невозможно. Чжоу Цзышу покачал головой и улыбнулся в ответ. — А-Сюй, доброе утро. Ты рано. Чжоу Цзышу пожал плечами, не собираясь говорить, что проснулся из-за тишины. Он медленно приблизился, стараясь не потревожить только успокоившегося крольчонка, и ни одна веточка не хрустнула под его сапогами. — Стоит ли мне погонять вас по горе в лучших традициях хозяйки моего наставника? — беззлобно спросил он. Чэнлин взволнованно замахал руками, оправдываясь: — Мы же его не едим, просто смотрим. И гладим. Учитель, он такой мягкий! — А-Сюй, хочешь подержать? — Вэнь Кэсин протянул к нему руки, и Чжоу Цзышу перехватил их, да так и остался, медленно поглаживая кролика и пальцы Вэнь Кэсина, где мог дотянуться. Пусть он почти ничего не чувствовал, но радость от возможности держать этого человека за руку и видеть, каким счастьем и светом загораются глаза напротив, а бледные щеки окрашиваются румянцем — все это наполняло его теплом от макушки до кончиков пальцев. «Если старший успеет с лекарством», — подумал Чжоу Цзышу, — «если он успеет, то будут ли эти руки так же нежно держать мое сердце?». В этот момент он, смирившийся со смертью и болью, желающий её — он как никогда хотел жить.