Весна

Из кирпичей собираются дома, дороги и частицы мечты, которые ведут меня к тебе.

его счастье так похоже на опьянение.

— Люди ищут всегда что-то светлое. Так в нас заложено. — Эмма выдаëт ответ непроизвольно, но для Рэя уже как-то не важны ни сам вопрос, ни странный спор. Он переводит тему: — Я думаю, что ты просто лезешь туда, где опаснее всего. — И так было всегда? — Определённо. Она на несколько минут погружается в свои мысли. Наблюдать за ней и засматриваться открыто — какое же, блин, счастье. Рэй всë ещë держит её за руку, сжимая маленькую ладонь. Его пульс остаётся ровным, мысли тянутся тонкими нитями, путаются под тяжестью светлых улыбок и солнечных взглядов. — Тогда неудивительно, что я здесь. После этих слов он чувствует короткое головокружение. Рэй словно теряет опору, взамен обретая возможность парить и больно падать. Риск: жизнь, кипящие чувства, покрасневшее лицо, которое близко-близко. Он недоверчиво смотрит на неё. Что, снова корчит из себя взрослую? Нет, Эмма не паясничает и говорит предельно серьезно. Такая непривычная, ведь он не видел, как подруга росла и менялась, как стала более спокойной и вдумчивой. Почему-то раньше само собой разумелось, что Эмма навсегда останется ребенком. Машины проносятся быстро мимо них, рассыпают горсти мокрых льдинок с оледенелой дороги. Время замирает, он забывает, как дышать. Ради неё хочется убаюкать пути и бури. Рэй теряется, упустив последний шанс избежать боли от приземления: пока Эмма с любопытством изучает всë, он уже не может спокойно наблюдать — невовремя вспоминает [прошлое]. Грузовик, ферма, дети. Улыбки, колыбельная, малыш Берни. Мама, дом, последняя жертва. Всё то, что Эмма отчаянно хочет ощутить кончиками пальцев, схватить, обрести заново. Но Рэй избегает воспоминаний, отворачивается, стремится выкинуть из памяти то, что тянет вниз. — Проснись… Рэй, не стой столбом! — он вздрагивает и поворачивается. Выражение лица Эммы сложно понять, она только смотрит снизу вверх жалостливо, но молча разводит руки в стороны. Ветер касается щëк влажным холодом. Проникает под одежду по каплям. Они стоят посреди дороги, обнявшись, не желая замечать ничего. Всë подождëт. Старые раны медленно затягиваются.

её счастье — замкнутая тишина.

Эмма встаëт на носочки и целует — легко, невесомо и смело. Переживания уходят на второй план. Она отстраняется и поднимает голову — смотрит, почти не скрывая: «А ты здесь самый умный, точно!» — мелькает хитро так в деловом взгляде. Она словно прекрасно знает, что за мысли то и дело всплывают в его сознании, хотя Рэй и говорит обо всём этом крайне редко, даже нехотя. Сейчас давящему и сгинувшему для них нет места. Жизнь Эммы каждый день похожа на рождение чуда. Он рядом — в тени, наслаждающийся расцветающим прекрасным из первых слов-рядов-звуков. Это Рэй научил её немного ехидству, а где-то она подтолкнула его к детской шалости — вот так завертелось. — Мы никогда не расстанемся. — и никакими словами не выразить чувство, похожее на их общие часы и воспоминания. Запахи мешаются, обманчиво сочетаясь в родное и забытое. Серый мир остался далеко вне её объятий. Не изучая это место, можно решить, что город состоит всего из пары улиц и площади, но издалека он похож на широкую кляксу, почти достающую до края земли. Именно поэтому гулять здесь бывает даже приятно: тесные переулки всегда удивляют чем-то новым, хотя бетонные стены везде одинаковые. Эмма называет это романтикой, Рэй бурчит как обычно на её оптимизм и мечтательность. (Что-то ожидаемо остаëтся прежним, и он хочет сохранить это как можно долее). Воздух становится всё плотнее. На языке ощущается вкус растаявшего-отражённого света. Тёплый такой, он напоминает очень свежеиспечëнный хлеб. Рэй жмурится — это одно из немногих счастливых напоминаний о детстве, кроме самих Эммы и Нормана, конечно. С высоты наблюдать на самом деле не так уж и страшно. Не страшно погружаться снова и снова в прошлое, очернëнное пожаром, окрашенное в невероятно глубокий потемневший цвет серебра. Он видит параллельно глаза, в которых застыли страх и ненависть, а по ту сторону — неверие и любовь. Рэй законченный идеалист. Поэтому слишком опрометчиво сразу вверяется, что Эмма всë вспомнит, даже если судьба распорядилась иначе. И посылать её к чëрту было слегка грубо, чисто на его взгляд, хотя кого угодно, кто решился бы вновь их разлучить, он уверен, что смог бы послать к кому и чему угодно сам. Половинки не могут существовать друг без друга, детальки неумолимо ржавеют, надо скорее собрать вместе, чтобы идеальная система работала слаженно. Эмма бы даже не заметила — думается ему. Только он печëтся о таком незначительном, когда бы им только вдыхать этот воздух, похожий на сладкую вату с привкусом гари, когда бы чувстовать лицом и руками сильный упругий ветер, не приносящий больше колючий холод. Просто быть вместе. Они избегают-исследуют их бесконечно маленький городок когда-нибудь весь. А потом Рэй покажет Эмме мир, который уже вращается исключительно вокруг неё одной. Они идут долго рука об руку, почти до заката до знакомого домишки, который пахнет тёплым инеем, травами и огнём. В густом воздухе разносится далеко торопливый шум поездов, уезжающих за стёршиеся горизонты. Скрипит массивная дверь. Дом преобразился. Совершенно незначительно, но Рэй не может не заметить новые фото на стенах, где мелькают их счастливые лица, некоторые из них он делал сам. Не может не подметить краем глаза мелочи и украшения, привезённые ребятами из города. Он первые пять минут чувствует себя здесь лишним, а потом они с Эммой падают в огромное кресло, и он наконец согревается, приобняв девушку, чтобы та не упала. — Марьятта! — дед испуганно зовёт её, тянется вперёд, а Рэй фыркает, и тот конфузится: серые густые брови расходятся, открывая прозрачные голубые глаза — растерянные и добрые. — Простите, совсем забыл… — Ничего. Ей очень идëт это имя, — Рэю прилетает крепкий подзатыльник от Эммы, между ними начинается весёлая перепалка. Зима и одиночество теперь ощущаются уже не так остро, как раньше, поэтому тянет улыбаться и дурачиться на грани заигрываний. Дедушка снова тепло-тепло улыбается, и Рэй понимает, что дом принял его. — К слову, почему назвали её именно так? — Ох, если вам интересно, я выбрал это имя, потому что очень давно в моей деревне оно было очень распространено. Но уже после моего рождения так редко кого называли, хотя мне оно нравилось… Разговор идёт своим чередом. Успокаивающий треск и мятный чай разбавляют повисшие за окном стылые сумерки. Эмма начинает немного клевать носом, и дед смотрит на них с умилением, на неё — с оттенком нежности. — Спасибо, что нашëл меня. Спасибо, что не оставляешь до сих пор. — Рэй думает, что ему показалось, ведь она уже почти заснула на его плече, едва касаясь губами и дыханием кожи. Но вдалеке от сознания, где-то в раскалённом ядре солнца, которое живёт внутри Эммы, он замечает нечто, от чего хочется смеяться в голос — что-то отдаленно напоминающее лето.