Tie me up

      Звон бокалов резкой волной проходит по горячему воздуху. Шампанское легко плескается, унося с собой последние минуты уходящего года. Торжественная музыка звучит вокруг, и, когда цифры на часах выравниваются в четыре нуля, содержимое быстро оказывается на языке, проходит обжигающей струей внутри, греет грудь.       Джереми в унисон телевизору кричит какое-то жаргонное поздравление, Каталина и Лайла маячат вокруг, дают сольный концерт, изображая микрофоны кулаком. Праздничный визг, кажется, поднимается выше и выше благодаря этим троим, именно они наполняют первые минуты нового года безмятежной радостью, пока Жан, подпирая рукой локоть, с улыбкой наблюдает за ними, а Кевин доедает бутерброд с рыбой.       Джереми резко поднимает Кэт на плечо, а затем сразу же Лайлу на другое, весело кричит вызов Кевину, что тот не потянет даже одной женщины.       — Я подниму мужчину, — кривляется он в ответ и тянет Жана за собой.       — Кевин, нет, — протестует тот, но Кевина, кажется, слишком легко взять на слабо, особенно, когда здравый рассудок, окрыленный терпким алкоголем, уже дал слабину.       Жан против воли оказывается на плече, стукается макушкой о потолок, потому что они оба слишком высоки, в отличие от Джереми. Тот, кстати, признает поражение, хотя делает это скорее потому, что ноги вот-вот запутаются, и все пятеро упадут на пол. Приземляясь, Жан, подобно курице наседке, усаживает Кевина обратно за стол, а затем садится сам таким образом, чтобы Дэй оказался зажатым между ним и Лайлой, без единой попытки выбраться для очередной шалости.       — Ты плохо на него влияешь, — с улыбкой поддразнивает Жан Джереми, когда стукается с ним бокалом.       — А ты его нянька что ли? — не отстает тот, а затем осушает еще одну порцию.       — Всех вас, — с ноткой вымученности Жан подносит напиток к губам, делая один глоток.       От следующего его останавливает чужая рука, сжимающая бедро. Жану даже не нужно поворачиваться, он на себе чувствует пристальный взгляд и представляет туманную дымку в глубоком утреннем лесу. И все же он обращает голову в сторону Кевина, но смотрит мимо него: Кэт и Лайла чмокаются сзади без единой капли стеснения. «Еще бы им стесняться, это же их дом», — думает Жан, но от мыслей о девушках его отвлекают чужие пальцы, впивающиеся крепче, сильнее хватающие ткань брюк.       Кевин не пьян, и Жану кажется, что это даже хуже, потому что Дэй хочет его сейчас, будучи почти трезвым, лишь немного безрассудным и подвыпившим, а алкоголь просто придает ему смелости. Это хуже, потому что Кевин привык добиваться своего. Он не надует обиженно губы и уйдет спать, а будет делать все: изводиться сам и изводить другого, лишь бы заработать мимолетные прикосновения.       Этот мужчина слишком хорошо знает, насколько Жан беспомощен перед его хотелками. Тот накрывает чужую ладонь своей, легко сжимает ее, краем глаза видит Джереми, покидающего кухню. Жан на долю секунды усмехается, когда понимает, что они оставили Джереми в одиночестве, но горящие глаза Кевина сейчас влекут его куда сильнее, нежели чья-то там несчастная покинутость.       Жан думает о том, что, пожалуй, даже если через мгновение останется один в бескрайнем космосе, мысли его будут лишь об этих глазах: сочная листва, с весенним, вызывающим шелестом, что заставит давиться воздухом от предвкушения. Даже если вокруг разрастется всепоглощающая бездна и все цвета потеряют краску, превращаясь в угли, этот малахит будет светиться для него ярче любой звезды.       Вот почему Кевин так опасен в эту секунду, когда второй рукой цепляется за чужое плечо, наклоняется к уху, а губы его двигаются в шуршащем шепоте.       — Давай… — он останавливается в неуверенности. Слова становятся бессмыслицей в его голове, потому что Жан, черт бы его побрал, внимательно склоняется ближе. — Уйдем.       Тот в волнении одергивается, следит за обстановкой: Каталину и Лайлу поглощает их личная романтика, и выглядят они слишком завороженными друг другом, чтобы обращать внимание на кого-либо еще. А Джереми вообще, кажется, испарился.       Жан на секунду позавидовал ему, поскольку хотел бы сейчас так же незаметно слинять без лишних вопросов, да и Кевина с собой прихватить, чтобы тот не сошел с ума. И все же Жан решается, хватает Кевина за руку, пытается проскользнуть мимо как можно скорее, но неизбежно натыкается на вопросительный возглас Каталины.       — Куда это вы намылились? — ему хочется в этот момент осыпать ее проклятиями с ног до головы.       — Покурим, — находит решение Жан мимолетной фразой. И плевать он хотел на ее смысл.       — Но вы же не…       Продолжения они уже не слышат, потому что пятки гулом стучат по деревянным ступенькам лестницы. Жану кажется, что он вот-вот упадет, споткнется, даже если перед ним не будет препятствий. Найти спальню оказывается довольно легкой задачей: Жан знает этот дом, как облупленный, слишком уж много времени он провел здесь, слишком много эмоций позволил себе в этой самой комнате.       И готов позволить сейчас, затягивая Кевина внутрь и закрывая замок. Здесь даже светло: гирлянда переливается яркими цветами. Жан усмехается этому бессмысленному замечанию, толкает Кевина на мягкие подушки и нависает следом. Целует нетерпеливо, выдыхает рвано и прерывисто, пускает в ход руки. Те касаются чужого бедра в ответ, якобы в знак мести, но на деле по инерции, потому что Жан душу продать готов ради того, чтобы Кевин напряг мышцы ног, вжался в кровать сильнее в попытке унять головокружение.       Тот тянется руками вверх, вплетается пятерней в растрепанные волосы. Жан отстраняется, разглядывает лицо Кевина, пока руки упираются в матрас по обе стороны от него.       — Почему ты такой…— голос Жана срывается на хрип. Он слишком возбужден, слишком многое готов отдать Кевину, если тот просит.       — Невыносимый? — вопросительно шепчет он, и, хотя Жан не хочет об этом говорить, он находит это слово наиболее подходящим его плачевному положению.       Жан подается вперед, прижимается к Кевину всем телом, чтобы тот почувствовал его возбуждение, их члены соприкасаются, и даже плотная ткань неспособна подавить эту чувствительность. Жан одергивается в неготовности: ему хочется помучить Кевина, а тот, кажется, даже и сопротивляться не пытается. Правда, выдыхает так жалобно, словно с губ вот-вот сорвется мольба. И все же он поддается каждому порыву Жана вне зависимости от того, хочет тот его трахнуть здесь и сейчас или вымучить до последнего, до тех пор, пока Кевин не начнет сам нетерпеливо дергаться навстречу или пытаться взять над ним верх.       Жан целует, углубляется, ему кажется, словно он вот-вот задохнется или подавится, потому что воздух, выдыхаемый ими друг в друга, слишком горяч. Он сжимает бедра сильнее, заводит руку назад, к ягодицам, мягкими движениями поглаживает их, чувствует, как руки Кевина тянутся к его спине, приподнимают края футболки, чтобы залезть под нее. Жан решает избавиться от ненужной ткани, обнажает торс, подставляя его под обжигающие прикосновения. На секунду он жмурится, потому что живот сжимает судорогой, начинает ныть в возбуждении еще сильнее, но Жан уверенно распахивает глаза, ведь смотреть на Кевина сейчас куда важнее.       Тот обхватывает ногами мужское тело, чтобы потянуть нависшего Жана на себя для еще одной порции поцелуев. Руки Кевина нетерпеливо блуждают по коже, ему кажется, словно в глазах темнеет все сильнее каждый раз, когда Жан изучает языком его рот и обхватывает губами чужие. Кажется, словно земля под ними вот-вот провалится, потому что тяжесть накалившегося воздуха слишком сильна. Еще секунда, и он раздавит их и заодно всю вселенную, оставив место лишь для безудержной страсти, что разольется по голимым останкам живого и соберет их воедино. И нечто новое засветится, подобно голубой звезде и озарит сиянием безжизненную пустошь.       Засветится так же, как сейчас глаза Кевина, которые ярким пятном блестят на сероватой тени, что прерывается, когда гирлянда вновь постепенно приобретает цвет. Ресницы его подрагивают, а губы широко распахиваются в попытке начерпать внутрь как можно больше воздуха. Все что угодно, лишь бы можно было дальше непрерывно целовать Жана, не отрываясь от него ни на секунду. А тот целует глубоко, даже почти больно, любит прикусывать нижнюю губу и собирать на язык с нее громкие выдохи.       Руки тяжело ноют, и он опускается на Кевина всем телом, чувствует, как двигается его грудная клетка и бешено бьется сердце. Жан выдыхает ему в изгиб шеи, затем на ухо, щекоча кипяченым воздухом. Он чувствует, как ладонь Кевина оказывается на его затылке, осторожно поглаживает кожу, а пальцы перебирают путающиеся волосы.       — Жан, — выдыхает Кевин куда-то в пустоту и, когда получает в ответ вопросительное мычание, ничего не говорит более.       Рука спускается к шее, после слегка щекочет ребра и спину кончиками пальцев, отчего Жан, стиснув зубы, шипит. Кевин виновато одергивается, но тут же расслабляется, когда получает легкий поцелуй в висок. Жан приподнимается, усаживается Кевину на бедра, прижимая того к кровати еще сильнее, поглаживает грудь. Нетерпеливые ладони, кажется, владеют Жаном больше, чем он ими, и движутся вниз, к ремню брюк. Пальцы истерично дрожат, пока он стягивает одежду, размещаясь у Кевина между ног. Жан касается внутренней стороны бедра, и рука его дрожит от неожиданности, когда Кевин подает голос.       — Погоди, — он запинается, хватая слишком много воздуха, — смазка.       Жан следит за его кивком в сторону стола, где они оставили свои вещи на ночевку, прежде чем собрались на кухне. Рюкзаки Жана и Кевина одинаковые, черные, но на последнем прицеплен брелок в виде ферзя — именно по нему Жан определяет нужный. Он бесцеремонно рыщет по карманам в поисках тюбика и усмехается, когда находит.       — Вот так ты решил провести Новый год? — поворачивается он к Кевину, который опирается локтем на подушку.       — Не понимаю, о чем ты.       Жан театрально закатывает глаза, но все же движется обратно к кровати, попутно щелкая крышкой. Он размещается подле чужих ног, раздвигает их легким движением, а холодная густая жидкость оказывается на руках. Жан растирает ее по коже, вводит один палец, другой рукой поглаживает бедро, попутно наслаждаясь тихими стонами.       — Умница, Кевин, — нескромно голосит он, чтобы выслушать еще порцию всхлипов и почувствовать, как чужие мышцы вновь напрягаются.       Рука Кевина льнет вперед, ему хочется коснуться себя, лишь бы заглушить эту мучительную тяжесть внизу, пока Жан, как назло, медлит. Ладонь повисает в воздухе, Кевин думает о том, что, наверное, Жан имеет право обидеться на такую выходку. Лицо приобретает серьезное выражение, Кевин принимает еще один палец внутрь, а затем шепчет:       — Свяжи меня.       Он не видит отражение эмоций Жана, но чувствует его смятение на себе, в особенности по тому, как резко тот останавливается.       — Ты сейчас серьезно?       — Вполне, — кивает Кевин, глядя в потолок, но уже в следующую секунду поднимается, чтобы одарить Жана своим серьезным взглядом. — Что? — возмущенно выдавливает Кевин. — Не понимаю, что в этом такого.       — Еще скажи, что и веревку взял, — выплюнутые с онемевших губ слова звучат почти смешно, но то, с каким лицом Жан их произносит, даже пугает.       — Не взял.       Кевин отворачивается, разглядывает комнату, и гирлянда первой бросается в глаза. Он тянется вперед, чтобы подцепить скотч рукой, собирает ленту в единый светящийся ком.       — Даже не думай, — отрезает Жан. — Почему я вообще должен это делать? Меня все устраивает.       — А меня нет, я не хочу себя трогать, — Жан, кажется, и вовсе опешил от такого заявления.       Руки так и остаются в одном положении, пока Кевин сует в них гирлянду. Жан вопросительно склоняет голову, внимательно разглядывает чужие глаза, чтобы увидеть там хоть толику насмешки, а затем настучать Кевину по голове за такие шутки. Однако сейчас хочется настучать лишь за эту безликую серьезность: она слишком ужасающая. Смирение приходит только спустя медленно тянущиеся минуты волнительных взглядов друг на друга в попытке найти ту точку соприкосновения, которую они находят всегда.       — Только чуть-чуть, — выдыхает Жан и подается вперед.       Он заматывает руки Кевина у него над головой в нетугой узел: не может позволить себе больше. Тот, кажется, ждет, что его прицепят к изголовью кровати, но Жан лишь закидывает гирлянду на спинку, на которой она и повисает.       — Считай это иллюзией подчинения, — почти недовольно шепчет Жан, — ты не будешь делать этого, потому что не хочешь, — он кривится, — а не потому что я принуждаю тебя не делать.       — Хорошо, — нервно выдыхает Кевин и в качестве примирения касается чужого уголка губ.       Он поворачивает голову вверх, усмехается ярким фонарям — своим спутникам — и ждет, когда Жан продолжит начатое. То, что Кевин не может воспользоваться руками, даже возбуждает, потому что, когда влажные пальцы Жана вновь оказываются внутри, он может лишь сильнее вдавливать матрас стопами и дергаться от накатывающегося удовольствия. Ему хочется притянуться к Жану, вцепиться ногтями в кожу и оставить на ней красные полосы, неглубокие царапины. Однако сейчас Кевин может лишь сжимать руки в кулаках, оставляя следы от ногтей на вспотевших ладонях.       — Умница, Кевин, — повторяет Жан свою бессердечную выходку, хотя это скорее похоже на то, что он пытается утешить себя после безумной просьбы, — ну вот, — выдыхает он, — я почти закончил.       Кажется, Жан уже успокоился. Он невесомо поглаживает бедро, щекотно проходит пальцами по твердым мышцам. Приподнимается, стягивает с себя штаны, нанося на член остатки смазки и растирая ее. Возвращается к Кевину, нависая над ним, отдает прохладный поцелуй, который освежает разгоряченную кожу. Глубоко вдыхает срывающийся стон, когда его член входит в Кевина. Жан движется плавно, осторожно, делает все, чтобы не доставить дискомфорт, пока Кевин привыкает к этому ощущению. После первого толчка движения становятся куда более уверенными, твердый член Кевина трется о живот, потому что Жан старается быть ближе и ближе, чтобы осыпать чужое лицо быстрыми поцелуями и слизать с губ вырывающиеся стоны.       — Тише, Кевин, — просит он, но понимает, что это нечто немыслимое.       Ему и самому хотелось бы, чтобы Кевин вскрикивал от глубоких толчков, а сам Жан выдыхал громкие похвалу и утешение. Однако внизу — на кухне — девушки и, возможно, вернувшийся Джереми. Не то чтобы он сильно их стеснялся, просто вот так бесцеремонно трахаться в чужой комнате, наверное, не совсем красиво. Жан толкает эту мысль глубоко подальше, потому что Кевин — вот что определенно красиво. Скулы его обычно строгие, очерченные, но сейчас Жану они кажутся мягкими щеками, а холодный малахит в глазах приобретает вид сочной весенней листвы. Она содрогается каждый раз, когда Жан делает новый толчок, а шелест ее срывается с чужих губ умоляющим шепотом.       По крайней мере, он на секунду кажется таким, а затем Кевин вместе со стонами выдыхает имя Жана, и голос его звучит беспрестанным удовольствием, нежели глухими просьбами и мольбами, потому что Жан слишком услужлив перед Кевином, слишком предан ему. Это почти неестественно: еще десять минут назад Жан готов был открутить Кевину голову за его глупые желания, а сейчас входит внутрь только так, как тот хочет. Для самого Жана это наслаждение, потому что ему совершенно нет разницы, ведь он возбуждается как минимум от вида Кевина, а как максимум от мысли, что может доставлять ему удовольствие и чувствовать его тело, плавящимся в своих руках.       Жан приподнимается на локтях, смахивает с лица Кевина капельку пота, продолжает двигаться, пока тот весь сжимается под его мягкими толчками. Иногда он останавливается внутри и просто целует губы Кевина, покусанные от возбуждения. Жан поднимает голову, смотрит на чужие руки, освещаемые цветными лампами гирлянды.       — Может… — Кевин знает, что Жан хочет предложить, а потому отрицательно качает головой.       Он не в силах сказать что-то еще, может лишь пытаться справиться с бешеным сердцебиением и учащенным дыханием. Кевин давится воздухом, но все равно жадно хватает его, потому что вот-вот задохнется. Он закидывает ноги на спину Жана, прижимает того сильнее, чтобы не отрывался ни на секунду. Жан чувствует острое волнение Кевина, хочет коснуться рукой твердого члена, но тот выдыхает несогласие:       — Не надо.       Жан усмехается такой отчаянной затее, но все же слушается. Довести Кевина до оргазма никогда не было трудной задачей — он слишком чувствителен — видимо поэтому он так жаждет новых ощущений. И Жан готов их предоставить — он движется быстрее, увереннее, входит глубже, чтобы Кевин как следует почувствовал наслаждение каждой мышцей. Его ноги дрожат, прижимаются к Жану сильнее, потому что чувства Кевина настолько сильны, что даже кровать не сможет удержать его тело на весу. Головокружение уже невыносимое, отчего кажется, что кровать вот-вот провалится под ними и только Жан сможет вернуть приземленность и уверенность. Он склоняется к шее Кевина, а тот целует чужое плечо. Они дышат почти в унисон друг другу, потому что знают каждую клеточку тела наизусть, а вместе с ним и каждую слабую точку.       Жан пытается совладать с собой. Кажется, будто он совсем размяк, движения его глубокие, но очень медленные. Он надолго задерживается внутри, дышит чаще, а затем лениво приподнимается и серьезно смотрит на Кевина.       — Позволь тебя развязать, — почти мольба. Хрип срывается с его дрожащих губ, и Кевин не может больше устоять перед этим.       — Ладно, — соглашается он, и Жан тянется к гирлянде.       Быстрыми движениями снимает ленту, отбрасывая ее куда-то в сторону, вздрагивает, когда руки Кевина в неуверенности находят место на его спине. Он ищет выступающие родинки, изучает их кончиками пальцев. Жан настолько нежен сейчас, потому это единственное, что Кевин может себе позволить в сторону этого тающего тела. А затем он совершает немыслимое, спускается к ягодицам и сжимает их, принимает громкий стон прямо в ухо. Для Жана это сигнал — он старается двигаться быстрее, касаться руками каждого чувствительного места на теле Кевина.       Наконец он тяжело вздрагивает, сжимается, Жан пытается ускориться, чтобы закончить вместе с ним, но Кевин уже слишком возбужден. Тело его накрывает волна удовольствия, которое разливается по каждой клеточке и особенно сильно задерживается в ногах. Жану приходится сделать еще как минимум три толчка, чтобы кончить тоже и рухнуть на Кевина всем телом. Кажется, словно воздух в комнате резко похолодел, ворвался свежестью внутрь и стал проникать в грудь. Поцеловать висок и щеку Кевина после секса — уже давно их обязательное условие, что-то вроде негласного правила, которое Жан никогда не нарушает.       Им понадобились еще горы тянущихся минут, чтобы полностью отдышаться, собрать растрепанные волосы и привести в порядок свой вид. Жан дрожащими пальцами помогал Кевину застегивать рубашку, и вместе с не попадающими в нужное место руками того все это действие выглядело смешно и нелепо.       Жан принялся застилать помятые пледы на кровати и возвращать на место раскиданные подушки, а затем взгляд его упал на все еще светящуюся гирлянду на батарейках.       — Теперь ее нужно как-то обратно повесить…