Смерть во сне? Нет, нет, нет - это слишком скучно

                   — Дура тупая, нихрена не понимаешь! — Крикнул кареглазый в гнетущую пустоту стен, да так надрывисто, что аж горло, грубо говоря, начало драть жгучей болью. Хватая обрывками спёртый воздух, чувствуя при этом всё тот же одурманивающий, густой дым самокруток, которые были совсем недавно выкурены им и голубоглазой под песню «Make me wonna die», Финн мгновенно закрыл лицо руками, оттянув едва заметные глазные мешёчки.        — Я же… Люблю тебя… — Шёпотом процедил парень стиснув зубы, покачиваясь на кровати из стороны в сторону, словно учёный, что помешался на своей безумной идее. Устало плюхнувшись в гнездо из одеял и подушек, он сразу же закатил глаза до белого в яблоках и медленно закрыл веки, словно куда-то улетая из этой серой реальности…

***

 — Я тебе что сказал? — Мгновение и гитара ударом за ударом тут же разлетелась в щепки по всей комнате кудрявого мальчика, что запуганым зайцем сидел в углу поджав бледные, острые колени ко лбу. Он… Просто не хотел видеть, слышать, думать о том что происходит. Каждый последующий удар инструмента о кровать невольно заставлял вздрагивать и сжиматься кудрявого, патлатого мальчишку, что просто шёпотом тороторил, словно молитву…  — Когда это закончится? Когда это закончится? Когда это закончится? Когда это закончится?.. — Вытерев выбившийся пот с красного лба, тучный, небритый мужчина тяжко вздохнул и откинул гриф в сторону плакатов, известнейших на момент нулевых, панк и рок групп, таких как: Foo Fighters, Linkin Park, Avenged Sevenfold ну и конечно же Курт Кобейн-Легенда восьмидесятых.  — Что за говнище? — С призрением высказал мужчина, озераясь на стену, усеянную словно пятнами, теми же плакатами. Вернув свой негодующий взор в сторону мальчика, у которого глаза уже были на мокром месте, оставалось только моргнуть, и слёзы мгновенно вылились бы наружу, но Фин терпел… Как бы сильно он не хотел захлебнуться в своих салёных слезах, мальчик всё равно терпел, стараясь совладать со своими эмоциями, иначе, в его сторону вновь бы пошли упрёки о том, что он мужчина, а мужчина что? Правильно… Не плачет… Вот он и не плачет. Не плачет… А душа? А что душа? Та уже давно плавала в собственном океане из горьких слёз.  — Финн, твою мать! Сколько раз я тебе говорил не заниматься этой хренью! А? — Выкрикнул тот, судорожно указывая пальцем в сторону покалеченного инструмента, если его ещё можно было так назвать.        — Что это за мечта, рок группа? Играть на гитарке захотел, пёс? И что?.. — Подошёл мужчина, не без труда садясь на корточки, от чего лицо его вновь побагровело.  — Пап… —  — Что тебе это даст? — Гневно, но тихо проговорил отец, даже не пытаясь выслушать мальчика.  — Будешь в подворотне играть. На хлеб зарабатывать… — Окинув Фина привычным, презрительным взглядом зелёных, тусклых глаз мужчина тяжко встал и медленно поплёлся к двери.  — Ты играй… Наяривай, давай… — Усмехнулся он.  — Но учти, по своему восемнадцатилетию и копейки у меня не проси. Можешь потом вообще проваливать. — Тут дверь резко захлопнулась, приводя весь дом в секундное землетрясение.  — Умный такой. А как играть-то теперь? — Выдавил из себя Финн, пытаясь заглушить накатывающую волну истерики, всматриваясь мокрыми, красными глазами в сторону надломленного грифа и раскиданных по всей комнате щепок…  — А… А твоя мама? — Робко спросила голубоглазая, с грустью всматриваясь в карие глаза, что смотрели на освещённый лунным светом фонарь, под густотой тёмных ресниц. Всё также не поднимая задумчевого взгляда, кудрявый лишь усмехнулся, да так по-доброму, словно он сейчас рассказал какую-нибудь забавную историю, но, по мнению девушки, данное воспоминание трудно назвать забавным.  — Если не хочешь, можешь не говорить… — Протороторила она, опасаясь за чувства Финна.  — Эм… Она умерла… — Заметив на лице Алисы порывистое желание извиниться кареглазый сразу же сжал тоненькое запястье исхудавшего тела, мягко так, боясь сделать больно.  — Нет, нет. Не извеняйся, всё хорошо. —  — Правда? Ты уверен? —  — Слушай, если я говорю что всё хорошо, значит всё хорошо. — Уверенно отчеканил тот, смотря голубоглазой прямо в глаза, словно ища в них какого-то тепла и поддержки. На фоне худого, бледного лица эти большие, голубые глаза выделялись больше всего и эти же глаза прекрасно всё понимали и видели. Знаете это чувство, когда вы прекрасно знаете как ощущает себя ваш друг или же самый близский человек даже несмотря на те глупости что он вам говорит, по типу: «Всё хорошо», «Да нет, я впорядке, с чего ты взяла что что-то случилось?» «Да всё у меня отлично, тебе просто кажется» Вот сейчас Алиса чувствовала тоже самое… Плохо скрываемый пиз$ёшь. Сжав убе руки кудрявого в своих ладонях, она робко улыбнулась, отводя стеснительный взгляд в сторону, но тут же вернула его, становясь более серьёзной, сжимая руки парня более настойчиво, точно пытаясь набраться сил.        — Моя мама тоже умерла. Буквально полтора месяца назад. —  — Ты серьёз. — Хотел было спросить шатэн, но понял, что не один нормальный человек о таком шутить не будет.  — Ты… Как ты? Как это произошло? — Чувствуя, что он не должен был задавать такой вопрос, парень мгновенно спрыгнул с камня, что стоял на пустоши, и быстро взял девушку под рёбра. Та сначала смутилась, но через мгновение залилась ребяческим смехом.  — Чего такое? — Спросил Финн, аккуратно усадив её на камень, невольно улыбаясь в ответ.  — Щекотно. —  — Не знал, что ты боишься щекотки… — Усмехнувшись, парень облокотился рядом, наблюдая залитый алым пламенем закат… И наступила тишина… Каждый думал о своём, слышал своё, видел, чувствовал. После того, как ребята встретились здесь в прошлый раз, они частенько приходили сюда погулять, помечтать, поговорить. Помолчать… Фин видел во всём своё очарование. Красоты расстилающейся, будто ковёр, журчащей реки. Пушистость розовых облаков в багровом зареве и алом закате и такое же розовое мягкое лицо в солнечном свете последних лучей под конец дней, от которого он взгляда оторвать просто не смел. Голубые глаза океанической глубины превращались в серые алмазы и тогда сердце парня сжималось с неистовой силой и больше не хотело разжиматься. Это чувство он любил больше всего. Этот невольный трепет, что восставал в нём снова и снова, заставляя чувствовать… Но порой он замечал необъяснимую грусть на этом лице, и улыбка медленно сползала с его лица… Но как бы им не было грустно, они всегда поддерживали друг друга. Вместе гуляли, вместе дурачились, вместе даже завтракали… Да… Пока отец был на работе, а в последнее время он уже там чуть ли не проживал, осталось лишь официально прописаться, девушка тайком сбегала к кареглазому. Поначалу Алисе было неудобно. Ей казалось, что она создавала ему неудобства, от чего, краснея, она пыталась потихоньку сбегать уже от Финна с критикующей мыслью в голове — «Дура» На сомнения девушки, тот всячески просил её остаться, приводя весомые аргументы в плане: «Признай, тебе же хреново и ты не хочешь быть одна», «Я не сделаю тебе ничего плохово, но даже если и сделаю, то буду вечность об этом жалеть. » И Он был прав. Причём во всём, и в том, что Алиса не хочет быть в одиночестве, и в том, что ничего несуразного и пошлого с ней не сделается. Так оно и было…

***

До сегодняшнего дня… Финн не понимал зачем он так с ней поступил. Не понимал. Хотел быть для неё лучшим другом, но видимо ещё и любовником… Она для него стала единственной. Именно той, что с интересом и восхищением слушала его, собственного сочинения песни, той, что принимала с психологическими недостатками в виде биполярного расстройства и внезапной агрессии, не пугалась и не сбегала. Кудрявому даже казалось, что голубоглазая видела куда страшнее и ей уже просто-напросто нечего бояться…

***

       — Нет. —        — Вот этот? —        — Нет. —        — Тогда вот этот? —        — Да нет же! — Уже с нотками негодования вскликнул кудрявый.  — Ты опять забыла этот аккорд, я показывал тебе уже миллион раз. — Обиженно проговорил Финн, отвернувшись головой, но всё так же сидя на кровати со скрещенными ногами.        — Не правда… И вовсе не миллион. Максимум раз десять… — Услышав в ответ лишь давящую тишину Алиса насупилась и тяжко вздохнула, после чего, робко перевела голубизну глаз на неакуратный шриф, что изображался на спине кареглазого, затесавшийся в белом цвете хлопковой футболки. «И ВСЁ РАВНО Я ХОЧУ ЖИТЬ» Прочитав данную надпись, голубые глаза уже смотрели на кудрявую капну на затылке.  — Ну не помню я, ну прости, прости… Ну Фиииинн — Жалобно протянула имя, положив свою ладонь ему на плечо, от чего тот невзначай начал улыбаться, пытаясь сохранить былую невозмутимость.        — Я же… Не попугай. — Тихо произнёс кареглазый с некой долей обиды.        — Не попугай! Конечно не попугай. — Начала она уже было с рассторопностью в голосе, но неожиданно закончила тусклостью.        — Но ведь и я не робот. — Финн тут же обернулся на эти слова, судорожно смотря Алисе в глаза. Понимая, что она права, он аккуратно забрал у неё электрогитару и облокотил о комод на расстоянии вытянутой руки, так как комнатка была небольшой. Дабы хоть как-то развеять напряжённую обстановку, парень встаёт с кровати и начинает шариться в тумбочке, стоящей недалеко от комода. Голубоглазая сразу же из любопытства стала вытягивать шею, а потом и всё тело, будто сурикат, в надежде хоть что-нибудь разглядеть, но увидев резко повернувшийся корпус кареглазого, она мигом вернулась в обратное положение. В руках у него была металическая коробочка. Сев обратно, тот аккуратно расскрыл «Ящик Пандоры», ну как ящик… Скорее ящичек… Очень маленький ящичек и отложил крышку в сторону, ожидая какой-либо реакции со стороны Алисы. Широко раскрыв глаза она то и делала, что переводила шокирующий взгляд то на улыбающегося Финна, то на каробку, а в голове крутилась лишь одна мысль.        «Что за хня?»        — Это то что я думаю? — Выдавила она, вглядываясь в самодельные четыре самокрутки.        — Смотря о чём ты думаешь… — Томно вымолвил парень, хватая из коробки никотиновую палочку.        — Я вот… Например, ну так, к слову… Думаю… — Затянула та свою речь, что кудрявый на мгновение закатил глаза и ухмыльнулся.        — Что это полный кабздец! Ты что принёс? Откуда у тебя это? — Панически начала голубоглазая, отодвигая от себя злосчастную коробочку.  — Друзья подогнали — Вновь скрестив ноги, Финн достал из кармана зажигалку и блаженно затянулся, словно ждал этой минуты вечность. По его отточеным движением было видно, что такое кареглазый проделывает не в первый раз. Заметив это девушка лишь с недоумением покосилась, нахмурив густые брои, что были даны от природы.        — А у них откуда? — Всё также негодуя, но с интересом распрашивала она, замечая как комната замылилась в мутном дыме.        — Они особо не распространялись об этом, так, сказали что-то про даркнет… —        — Умеешь ты выбирать друзей. —        — Но тебя же я выбрал —        — Это кто кого ещё… —        — Да не злись… — Перебил тот голубоглазую, протягивая ей свой недокуренный косяк.        — Что? Что ты так смотришь на меня? — Встрепенулась девушка смотря то на Финна, то на дымящую палочку.        — Да не буду я! —        — Просто попробуй, ничего с тобой не будет. Эта ещё слабо берёт. — Казалось что вот вот и голубые глаза не то что вылезут, а вылетят из орбит.        — Что значит «ещё?» — Укоризненно вскликнула она опасаясь худшего.        — Твою мать, Финн, ты что, наркоман?! — В ужасе Алиса резко ударила парня по руке, что продолжала протягивать злосчастную самокрутку.        — Ау! Чего творишь? Не наркоман я. — Затянувшись вновь, кудрявый сразу же плюхнулся на спину, всматриваясь куда-то в даль. После чего наступила холодная до мурашек тишина.        — Я не специально… Я не хотел… Вернее, хотел. Хотел забыться. Но я не думал, что дойду до этого. — Лицо голубойглазой с рассерженного сменилось на нейтральное, а потом и вовсе погрустнело…        — Забыться от чего? — Робко спросила она, укладываясь рядом, к кудрявой голове. И он всё рассказал. Рассказал о матери, умершей от рук пьяного отца, о мечте создать рок-группу, которую, как он выразился, чувствует, что скоро предаст, о непонимающем его отце и о всех внутренних переживаниях, что до сих пор продолжают сопровождать его на жизненном пути. Алиса видела как… красные глаза заслезились, всячески пытаясь сдерживать потоки горьких слёз, что накопились за долгое время и вместе с этим её сердце сжалось так сильно, что закрыв глаза, она тут же заплакала, вспомнив до кучи смерть её мамы.        — Финн… — Всхлипнула она, судорожно схватившись за веснусчатае лицо парня обеими руками.        Ф-Финн, поплачь… — Горячие слёзы голубоглазой, не успев остыть, капали на его багровую щёку и медленно стекали вниз, пропитывая серое покрывало. Лицо его скривилось, а глаза всё также смотрели в некуда, сквозь голубизну чужих глаз, но уже таких родных.        — Ф-Финн, прошу тебя… Финн, поплачь. По-п-плачь, т-тебе станет л-легче, во-от увидишь. Финн… — Алиса уже дошла до истерики. Слёзы то и делали, что жгли лицо находящееся напротив. Тем временем молящие слова девушки превращались в мокрую кашу из всхлипов и заиканий.        — Я н-не твой отец. Ты мо-можешь п-плакать. Фин-н?! — Всё так же держась за лицо, Алиса устало уткнулась своим лбом в его.       — Пожалуйста… — Шёпот коснулся обветренных губ кареглазого и не в силах больше сдерживать эмоциональный поток, его глаза медленно закрылись, и с них потекли первые, за долгое время, а время это длилось около шести лет, слёзы, и они оба придались нахлунувшим эмоциям.

***

       Вспоминая все эти моменты, связанные с голубоглазой, Финн с трудом открыл глаза и от лунного света, что лизнул его лицо, мгновенно стал хмуриться, осознавая, что Алиса под сильным наркотиком. Переживание и вместе с ним резко нарастающее воление не заставили себя долго ждать…

***

       » — Мне не с кем было поговорить, выговориться. Позже появилась ты, такая же морально-одинокая, как и я. Мне казалось, что я один такой, которого никогда не поймут… Но ты всегда понимала всю суть, не задавая лишних вопросов. А потом… Я увидел этого парня. Я так хотел чтобы он ушёл… Возможно, я просто трус, испугался, что вновь останусь один… -» " — Нет. Ты не трус, слышишь. Признаться в трусости — это уже храбрый поступок. -» Вспоминая, на тот момент, тем же вечером, последний его разговор с Алисой, клоун стал задумываться о её счастье. Представьте себе, жуткий монстр, пожиратель миров думал не о своём излюбленном я, а о счастье другого человека. Самого Роберта это не только удивляло, но и пугало… Да, ещё одна шокирующая новость-пожирателя миров может что-то напугать. Кошмар да и только. Шутки шутками, но Грей понял, что та хоть и неровно дышит к нему, но увы, счастливой с ним быть не сможет. Не сможет и всё. Он понимал, что максимум что она сможет разделить с ним-это страдания и именно их он как раз-таки и не хотел… Хотел, но не её. Всё чего он хотел бы, так это видеть лишь радость на её сияющем лице и миловидные ямочки, большего и не надо. Вы наверное спросите, почему же нельзя просто самому дать ей это счастье? Об этом Пеннивай думал в первую же очередь, но он знал, что такое чудовище как он, вышедшее чуть ли не из ада, верно, и вселенной, будто ад может находится лишь где-то там, внизу, априори не может дарить радость, любовь и счастье, о котором мы говорим. Да и не умел он. Не умел! Вы скажите — Глупости, он ведь обнимал её? Обнимал. Целовал? Целовал. — Так-то оно верно, но по мнению Грея всё это было лишь пустой игрой, как и сказала когда-то ему Алиса. Хотя, в чернушной душе его всё же таились сомнения и он понимал, что если бы не любил, то не желал бы счастья, тогда, спрашивается, где ж тут игра? И всё же он знал, что не создан для этого, даже, если бы они и были бы вместе, тот чувствовал, что принёс бы ей мгновенную, страдальчискую боль и дай Бог одну, а так если же не одну?! Нет. Этого он допустить никак не мог и поэтому с его стороны было принято решение расстаться. Да, вот так бессовестно и безмолвно…        На третий же день у клоуна началась ломка. Не видя голубых, сияющих глаз, не слыша спокойного, робкого голоса он стал нервным и раздражительным, словно не ел лет так сто. Тем временем звонки не прекращались. Видя на главном экране «Лисёнок», он судорожно дышал, будто бык, и не находил себе места, расхаживая по своему канализационному дому туда-сюда, как неприкаянный. Нет, Пеннивайз конечно догадывался что будет сложно, но не настолько же. В чём же заключалась эта ломка? Клоуну не хватало этой энергии, подпитки, но тут сложность вся состояла в том, что эта же самая подпитка должна была иметь двоякий смысл, вернее, двоякие чувства жертвы к клоуну, и тут у Грея возникла проблемка. Ну. как проблемка, проблемище, потому что такие чувства имела к ниму лишь кто? Правильно, Алиса, а от любого другого такого эффекта насыщения точно не добьёшься, ведь все, кто его видят, приходят только лишь в дикий ужас и страх, а о любви и речи быть не может. На четвёртый день тот даже присмотрел себе маленькую жертву с русыми косичками, заманив её печеньем, и казалось бы, всё отлично, как говорится, «Дело в шляпе», в случае с Робертом, в глотке, но тут у них завязался непринуждённый диалог…

***

       Мутное разноцветие глаз из голубого и оранджевого безразлично смотрели куда-то в даль, даже не пытаясь за что-либо зацепиться. Перед этим разноцветием то и дело что проявлялся образ голубоглазой, преследующий несчастного клоуна на протяжении всего расставания. В голове прокручивались, словно карусель, все её чувства и эмоции, которые он смог запечатлеть в памяти, начиная от безумной одержимости, по отношении к нему, заканчивая страдальческой депрессией. Не выдержав ностальгии, что пропитала его большую, фарфоровую голову, клоун невзначай, по доброму улыбнулся и прильнул белой щекой к перчетке, тем самым облокотившись, не забыв при этом тяжко вздохнуть, точно этот вздох олицетворял все переживания и проблемы монстра…        «Монстр… Удивительно и так глупо с её стороны… Нашла кого полюбить. А сам-то… Чем лучше? И ведь ей даже стараться не нужно. Сама, кому захочет, голову вскружит своими голубыми глазами… И даже, если не захочет, всё равно. Или же это я идиот, и это просто её коварный план?»        — Хочешь? — Весело воскликнула пятилетняя девочка, развеивая слишком долгие, как ей показалось, рассуждения со стороны клоуна. Протянув ему шоколадное печенье она язвительно хихикнула и схитрила прозорливый взгляд.        «Подозрительно» Подумал грей, нахмурив несуществующие брови, и в голове сразу же закрался риторический вопрос, не она ли на самом деле хочет им полакомиться?        — Спасибо, малышка Милли, но я бы больше предпочёл съесть тебя. — Безразлично сказал клоун, будто утратив весь энтузиазм и былую артистичность.        — Мой папа часто говорит мне, что я булочка с корицей и, что он так и съел бы меня. — Тем временем печенье уплеталось за убе щеки.        — Ох… — Выдавил из себя Пеннивайз, закатив глаза до белых яблок, после чего, вернул незаинтересованный взгляд обратно.        — Не хочу огорчать тебя, но твой папаша тебе не отец вовсе — это раз, а во-вторых, он просто конченный педофил с долей маразма, что хочет тебя трахнуть… — Наплевав на детскую психику высказал тот, косо озераясь на вымазанный шоколадом маленький рот. Хрумканье печенья мгновенно прекратилось, и Милли лишь непонимающе хлопнула редкими ресничками не отводя потупленного от Грея взгляда. Оба смотрели друг на друга, но с разными целями. Одна до сих пор пыталась понять слова клоуна, а тот же, в свою очередь, пытался понять, поняла ли она его или нет. В итоге получается масло масленное, впрочем это неважно. Важно лишь то, что это дуратское непонимание длилось около десяти секунд.        — Забудь. — Мрачно выдал Грей, стараясь восстановить хронологическую линию своих рассуждений.        — А можно спросить? — Уже серьёзным тоном проронила девочка, думая, как бы вытереть перепачканный рот, после чего, переполненный сомнением взгляд бросился на белые, хлопковые рукавчики толстовки. Поняв намерения Милли, Пеннивайз мигом достал наколдованную салфетку и хмуро взглянул на свою маленькую жертву, потом, его рука медленно потянулась к ней, сидевшей на бетонном обломке, чуть ниже монстра, и кисть стала неестественно-уродливо вытягиваться. Ребёнок, в страхе от увиденного, уже чуть ли не вскочил, как эта же самая рука вмиг подхватила её, усаживая на одно, по сравнению с маленьким тельцем, мощное, громадное колено.        — Рано ещё бояться. — Тихо произнёс Роберт, тщательно вытирая маленький ротик.        — Что за вопрос? — Более-менее придя в себя от первоначального, дикого испуга девочка тут же вспомнила о чём хотела спросить.        — Вы какой-то неправильный клоун. Все клоуны весёлые, а вы… Почему-то грустный. Почему? — Вымолвили теперь уже чистые губы, невольно заставляя клоуна нахмуриться пуще прежнего.        — Да уж… Вы девушки, конечно, весьма чувствительные натуры… —        — Да… Мы такие. — Игриво выдала Милли, со смехом падая в простор широкой груди, на что тот ненарочно ухмыльнулся и охватил девочку кольцом из рук, закрепляя их в замок. Она словно попала в маленькую кроватку, что убаюкивала своим вздымающимся дыханием, будто маятник, выстраивающий собственный ритм.        — Грусный говоришь? — Задумчиво пробормотал клоун, невзначай вспомнив первую встречу с голубоглазой старшей.        " — Вы кажется погрустнели…-» Сказала тогда ему Мари…        «— Погрустнели… -» Эти слова так и вились вокруг него нитями, оплетая тяжёлую голову, не давая желанного покоя.        -Угу — Вскликнула Милли жамкая мягкие, красные помпоны, что щекотали ей нос.        — В моей многовековой жизни появился один человек… —        — Это девочка? — Блестнули заинтересованные, зелёные глаза.        — Хах, девочка… Ещё та девочка. —        — И ты её любишь? —        — Какие-то у тебя слишком прямолинейные вопросы… — Заметил Грей, поглаживая тёмные, жиденькие волосы. Он знал, что его поведение крайне отличается от обычного. Словно в нём зародилась резко-нахлынувшая любовь и ласка, которую он старался хоть куда-нибудь деть, лишь бы избавиться от неё.        — Ну так любишь или нет? — Молебно протянула маленькая собеседница, точно понимая, что ей пытаются запудрить мозги.        — Даже если и люблю, это ничего не изменит. И вообще… Такое слово как любовь, уже давно обесценилось. Люди говорят его когда и кому ни попадя. Всегда одно и то же, мол «Я люблю тебя, люблю», а смысла в этих словах… Его просто нет, не существует. Жена говорит своему мужу… «Дорогой, я люблю тебя!», и после этих, казалось бы, важных слов уходит к любовнику… Люди то и делают, что просто болтают и болтают, и ладно бы посуществу, а как что-то важное сказать, так они сразу боятся… Обид, ссор, осуждений… — Монолог Грея кончился, и тот заметил, что время уже близится к ночи.        — А ты чего домой вообще не хочешь? — Спросили алые, с ровным контуром губы, что совсем недовно были облизаны лунным светом, уходящим за мрачность приближающихся туч. Тут девочка рвано выдохнула и потупила уставший взгляд на влажную землю.        — Мама… И папа… Ругаются. Папа кричит на маму и за горло её держит… Вот так. — Маленькая ручка потянулась к полностью закрытой шее Роберта. Пытаясь её хоть как-то нащупать, Милли слегка надавила, подержала, и ручка вскоре устало опустилась. Клоун никак не реагировал на это. Всё его внимание было уделено большим, зелёным глазам, которые говорили намного больше.        — Мама боится…-        — А ты боишься? —        — Боюсь… За маму боюсь. — Беспомощно прошептала девочка, потирая тяжелеющие веки.        — Не бойся… — Еле слышно и так бархатно протягивал Пеннивайз, заставив её ненарочно зевнуть.        — Ты хороший… Но грустный. — В зёве высказала Милли не в силах больше оставаться в сознании и разом провалилась в мир сновидений. Тишина. Было так тихо и спокойно, что даже птицы больше не пели, наслаждаясь безмолвной чистотой. Это именно тот момент, когда всё вокруг замедляется, словно происходящее сейчас было создано именно для тебя и больше никого. Тебя и только тебя. И это уже не внешние факторы управляют тобой, а ты становишься цетром всего как наружного, так и внутреннего… Пребывая в таком состоянии около получаса, Роберт медленно скосил рыжим зрачком на девочку… Мгновение и красная гуашь в ту же секунду окрасила костюм пеннивайза, пропитав его насквозь. С хрустом, беспощадно выдернув из груди маленькое, ещё бьющееся сердечко, он с лаской огладил бледнеющее личико, что застыло, теперь уже, в вечном сне. Кровь потоками хлестала по всему маленькому тельцу, продолжая настигать всё вокруг себя. Алые капли рывком пробились из синеющих губ, нерасторопно стекая сначала по подбородку, затем по шее, а потом и вовсе терялась извиду. Внутренние органы деформировались и расхлебались. Кожа, вместе с рёберной костью и клочками толстовки в соединении с майкой, неряшливо упала на землю. Сердце враз отправилось в состоящую из густо-слюнявых зубьев пасть. В шершавых стенках горла отчётливо чувствовались затухающие удары, что отдавались по всему телу. Окончательно покончив с сердцем, клоун принялся потрошить оставшиеся внутренности. Разломав хрупкую грудину пополам, остатки рёбер одним мгновением покинули кровоточащее тело. Сначала в ход пошли лёгкие, потом желудок. Аорты разгрызались за секунду. Затем шла тонкая кишка, что ещё не успела переварить остатки пищи. Всё это Грей глотал даже не разжёвывая. Уж больно голод был сильным, но даже этот факт не сделал «блюдо» вкусней, по его же мнению. Не хватало одного ингредиента — страх, но и тут без проблемы не обошлось. Страх клоуна больше не интересовал… За время общения с голубоглазой он успел привыкнуть ко всем другим её чувствам и эмоциям и даже, каким-то образом, смог ими питаться. Ни страдания ему были нужны, ни горькие слёзы, ни моральная боль… И вот сейчас доедая остатки от органов Роберт думал лишь об одном… Объятиях, разговорах и жарких поцелуях, и думы эти были до скупости жадными, до терзаний страстными и до безумия помешанными, всецело только о ней… Острыми зубьями вгрызшись в нежную бочину, он почти одним большим, смачным укусом съел спину и полый живот, предварительно выплёвывая позвонки. Маленькие ножки тут же упали на землю разделившись с туловищем. Наевшись, Пеннивайз без интереса вглянул на яркую луну, а после его пустой взгляд приковало умиротворённое лицо Милли. Аккуратно обхватив голову девочки, клоун робко прильнул губами к её лбу позже отстранившись.        — Не этого я хотел… — Тёплый ветер мигом подхватил тихие слова и унёс с собой…

***

Шли дни, а вместе с ними росла зябкость в мыслях… Болото из разного рода дум становилось всё больше и глубже, и Грей тонул. Медленно но верно его засасывало в эту тёмную, холодную, не имеющую конца пучину, состоящую из депрессии и апатии. Не хотелось, ровным счётом, ничего. Всё, что делал клоун заканчивалось обычными, ленивыми покачиваниями в гамаке из отсыревшей паутины. И он хотел сорваться… Рвануть, вскочить, телепортироваться! Лишь бы упасть на дно тех самых голубых глаз, что не покидали его ни на секунду. Что самое смешное и одновременно грустное, так это то, что клоун вовсе не понимал, что у него имеется какая-то депрессия. Всё, что с ним происходило он считал абсолютно адекватным, вот только чёрное сердечко всё равно не на месте… И это он уже чувствовал отчётливо… И тут мельком игриво подкрадывается вопрос… От чего же не вскочил? Не побежал раз уж так хотел? Он не мог. Не мог просто так взять и вмешаться в её жизнь. Прекрасно знал, что она ждёт, переживает, надеясь услышать его голос, собственно, как и он, но Пеннивайз был непреклонен. Чувство ответственности за будущее девушки перерастало все его желания и игры. Он хотел нормальной жизни для неё, любви и счастья, всёго того, чего бы он никогда не смог дать в силу своей несоответствующей этим критериям сущности. И от всего этого он был в невероятном шоке! Ещё никогда и никому он не желал такого. Казалось бы, ещё три месяца назад он равнодушно смотрел на людишек, наслаждаясь их негативными эмоциями, но сейчас… В какой-то момент ему даже показалось, что он сходит с ума, и возможно, страдает даже не она… А ОН!!! Словно они обменялись ролями… И тем неменее, дни продолжали свой медленный ход и щелчёк. Раздался в мраморной голове, и клоун занемог. Слишком скучно… Слишком душно от долгих тянущихся мыслей, что съедали его день за днём, а тусклость и гнилая серость стен начала постепенно раздражать вместе с липкой сыростью. Хотелось человечности… И нет, не человечности в моральном смысле, а просто побыть человеком, вспомнить какого это было: гулять по вечерам, разговаривать с другими интересными личностями, улыбаться от внутренней радости, а не от наружного страха и забыть хотя бы на чуть-чуть о монстре внутри. Это желание привело Роберта к невольному знакомству с нескромной и весьма очаровательной особой — Гвен Нимбл, у которой были весьма скучные, серые глаза, но интересная, словно знающая какой-то секрет улыбка. Сама же девушка была низкого роста, но имела от природы пышные формы, чем и была популярна у здешних парней. Дружба закрутилась стремительно быстро, но под этим словом подразумевались лишь плотские утехи, которые заканчивались равнодушием со стороны клоуна. Ему было не горячо не холодно, лишь только когда в его воображении представал образ голубоглазой, он тут же жадно хватался горячими ладонями за чужое тело и в порыве неожиданного возбуждения ускорял темп, играя мышцами лопаток. Но всё это ему быстро наскучило… Не было ни былого азарта, ни возбуждения, ни страсти. Лишь осознание всего противного в нём приходило к нему с каждым последующим толчком, что отпечатывался эхом от задымлённых, гламурных стен. Всё было не то. Не так… Казалось, вот-вот и он возненавидит себя. В голове крутилось лишь одно слово — Предательство        И вот, находясь на привычной вечеринке, что каждый день устраивает сероглазая, клоун в человеческом образе после очередного уединения с девушкой, лениво побрёл через целующихся и давно обкуренных в сторону туалета, дабы уединиться. Закрыв дверь лишь одной силой мысли, дабы не отвлекаться на всякие дверные замки, Грей тут же прислонился глухим ударом к стене, после чего, медленно стал сползать, пока вовсе не распластался на полу. По усталому лицу невольно стекла слеза, которую тот даже и не почувствовал. Холодный кафель охлождал разгорячённое тело. Физически становилось лучше, а морально хотелось снова впасть в спячку, но уснуть в этот раз мёртвым сном. Всё вокруг казалось таким никчёмным, пустым, до боли омерзительным, и до тупости смешным. Всё его тело было раслабленным, лишь мокрые ресницы отпечатывались влагой на бледной коже, а губы изредка сжимались. Невзначай поймав себя в зеркале, его лицо вмиг нахмурилось, а тело напряглось. Быстро встав, Роберт стремительно подошёл к своему отражению, вглядываясь на него из-под лобья. Дрожжащие зрачки то и делали что оглядывали «второе Я» останавливаясь на голубых глазах, и руки судорожно потянулись ко лбу, после чего, медленно начали стягивать кожу вниз, пока алая кровь не заполнила промежутки, превращаясь в привычный грим клоуна. Окрасив губы, гуашь медленными, ленивыми нитями принялась за раковину. Расплывшись в широкой, сумасшедшей улыбке, Грей на одном дыхании откинул голову назад и резким движением ударился головой о зеркало. Множество осколков разлетелось по всей ванной комнате, превращаясь в зеркальный дождь и со звуком тысячных смеющихся карликовых фей упали на пол. Неподвижно улыбаясь последнему, большому осколку, что выжил после столь сильного удара, клоун безумными глазами, залитыми кровью, посмотрел на себя вновь и тут же залился диким хохотом, затем расквашенный лоб стал стремительно заживать, хватая за собой всё повреждённое лицо, а все упавшие осколки быстро быстро начали ёрзать, магнитом притягиваясь к единственному осколку на бежевой стене, выресовывая зеркало, что было как новенькое и даже лучше. Тем временем, лицо Пеннивайза восстановилось, а улыбка аккуратно сползла, оставляя после себя лёгкую ухмылку. Осознав, что он тут уже засиделся, Грей неохотно поправил воротник чёрной, растёгнутой рубашки и наконец-таки вышел в густоту музыки и басов, заполонивших весь дом. Тот уже хотел подняться на второй этаж, как ему в нос мгновенно вбился знакомый запах.        — Кровь… — Прошептал клоун, томно взглатывая и прекрывая дрожжащие ресницы. И тут его прозорливый, блуждающий взгляд буквально через секунду заметил тусклый силуэт, утопающий в густом дурмане дыма. Не медля, он быстрым шагом направился всторону того силуэта. Шаг за шагом Грей был всё ближе и ближе, пока не осталась последняя завеса дыма… Ещё шаг и его сердце бешено заколотилось в груди, будто колокол, что своим звоном отдавался в ушах. Эти золотые локоны, хрупкое тело, бледная кожа и глаза… Такие большие и глубокие, что в них захотелось утонуть, испытав все возможные страдания ада. Это всё то к чего он желал, всё то, что чего хотел, всё то, к чему стремился… Но завидев чужие руки, что лапали это желанное тело, Пеннивайз сразу подошёл к девушке вплотную, заглянул в её пустые глаза и быстро застегнул ширинку на её джинсах, пребывая в дикой ярости вперемешку с счастьем, хоть и на лице преобладало больше первое. Но все его грёзы были развеяны резким присутствием Гвен, что тут же забрала Алису на второй этаж, по пути бросая на всех укоризненный взгляд, в том числе и на Грея. В её серых глазах так и читалось — «Моё! Моё! Моё!» Клоун не ожидал такой реакции со стороны шатенки. Максимум, он думал, что та либо заберёт его, либо окинет всех взглядом и пойдёт дальше, но нет… Девушка судорожно забрала голубоглазую к себе в комноту, не сказав ни слова, оставив всех в недоумении, но при всём этом непонимании он отчётливо почувствовал эмоцию ревности и сострадания с её стороны. В голове начал складываться некий пазл, но до общей картины было пока что долековато… Облокотившись о стену, в его голове невзначай стали всплывать образы голубых глаз, белых, почти как бумага, рук и растёгнутая ширинка… От всей этой картины у клоуна мгновенно перехватило дух. Такой жажды человека он ещё никогда не ощущал. Её разум, её эмоции, глаза, тело, волосы… Он словно был помешан на всём этом. На ней… Через секунду он вспомнил об окровавленной толстовке и тут же расплылся в настольгической улыбке с примесью игривости, ведь Грей прекрасно знал откуда это пролитая кровь, а в голове сразу же всплывали воспоминания о первой встрече с Алисой. Там то он и оставил эту вечную рану на хрупком ребре, чем он, между прочим, гордился… В какой-то момент терпение лопается, и клоун телепортируется на втором этаже, ведь, если же кто-то и увидит, то всё спишется на типичные галлюцинации, да и наврятли эти подростко вообще о чём-то вспомнят. Конечно, он понимал, что, если откроет дверь в комнату шатенки, то обратного пути больше не будет, и он не сможет оставить голубоглазую. Уже нет… Больше нет… На выдохе его рука резким движением взялась за ручку и открыла дверь из белого дерева, на что со стороны Гвен мгновенно посыпались на него претензии, но он уже ничего не слышал. Всё что он слушал на данный момент, так это равномерное, но хриплое дыхание и стук сердечка золотоволосой.        — Грей, съебись, а? — Но клоуну было плевать. Он просто шёл в сторону Алисы, хмурясь с каждым новым шагом по нежно-розовому ковру.        — Ты что, не понимаешь? Я сказала уходи. — Грубо отчеканила сероглазая, косясь настороженным взглядом, пытаясь удержать его на месте, но то лишь посмотрел на шатенку из-под лобья и разом отодвинул её в сторону, усаживаясь на корточки, не сводя заворожённого взгляда ни на секунду с лица Алисы.        — Поговорим? — Спросил он, добродушно улыбаясь, не веря в происходящее. Он чувствовал себя живым, чувствовал себя таким же, как тогда, при первой встрече.        — Говорить? О чем? — Прошетла Алиса хватаясь за лицо клоуна обеими руками, разлившись в тихом смехе, уткнувшись тому прямо в лоб. Оба улыбались другу другу, словно сумасшедшие, оставляя шатенку стоять в полном недоумении и расстройстве. Постояв ещё пол минуты, она закивала своим мыслям, поджав губы…        — Да, всё-таки мне не показалось. . — Громко выдохнув, Гвен ещё раз окинула двух задумчевым взглядом с капелькой расстройства и тихо ушла закрыв за собой дверь. И всё же улыбка слетела с лица Грея, как только он увидел полную картину ситуации, и челюсть от злобы его напряглась, а глаза смотрели на девушку из-под лобья, на что та просто хихикнула, вороша его волосы на затылке. От прикосновений тонких рук было приятно душе, нежели телу, и Грей задучиво посмотрел вниз, затем на израненное ребро.        — Ты как будто скелет… Зачем ты довела себя? Для чего? Зачем всё это? Я думал, что ты умней… — Протороторил он на одном дыхании, затем взялся за тонкое запястье.        — Всё это? Это… Что именно? — Улыбчиво проранила голубоглазая, кусая губы, вновь уткнувшись в лоб парня.        — Не прикидывайся, Алис, зачем ты накурилась? Ты же не такая… Не такая… — Повторял клоун, пытаясь так утешить скорее себя, чем её. Он смотрел в её пустые глаза и не находил той искры, что отличала их друг от друга, та искра морального и человечного, имевшая превосходство над ним и независимость. Теперь этого нет…        — Зачем? Зачем? — Переспросила девушка, округляя глаза и становясь более серьёзней.        — Да я тебя хотела увидеть! Тебя! Ты ушёл из моей жизни, и я хотела увидеться с тобой, Грей! Да. Да! Я начала курить, употреблять всякую дичь, лишь бы тебя увидеть! — Судорожно тороторила голубоглазая, моргая обезумевшими глазами. В этот самый момент у Алисы начало бешено колотиться сердце, ладони потеть, а в горле пересыхать. Она была уверена, что перед ней хорошо-продуманная галлюцинация, но что-то говорило ей об обратном.        — То есть, ты считаешь, что перед тобой никого нет и это всё ненастоящее? — Клоун был страшно зол, но при этом приятно удивлён желанием голубоглазой увидеть его, даже если так.        — Я твоя фантазия? Мираж? Кто же я? — Тут дыхание Алисы перехватило, и она резко отдёрнула руки от его ехидно-улыбающегося лица.        — Нет… нет… Это же не ты… — Не веря шептала голубоглазая, пятясь назад, одновременно просматривая нахлунывшие картинки в голове. Прогулки, смех, лица, полные счастья, объятья, пройденные невзгоды — всё это отразилось в её лице и запечетлилось в паническом удивлении вперемешку с настольгическими слезами.        — Ты же хотела меня увидеть… — Тихо тихо пролепетал клоун, медленно надвигаясь на девушку, что продолжала пятиться и паниковать, пока вовсе не уткнулась выпирающими косточками позвоночника о стену, что заливалась золотым светом герлянд.        — Так вот он я. Неужели ты не рада? — Ехидно улыбаясь, иногда заглядывая в ошарашенные глаза, клоун аккуратно, своей большой ладонью, схватился за талию девушки и без всякого труда, словно пёрышко пододвинул маленькое, исхудавшее тельце к себе, от чего Алиса издала невнятный, хриплый звук. Вероятно, была потребность вскрикнуть, но из-за боли в ребре вышло не очень. Заметив новую волну хлынувшей крови, Пеннивайз с чувственной нежностью поцеловал впадину меж выперающих рёбер, только сейчас замечая обнажённое тело золотоволосой, маленькую, но по-своему красивую грудь, аккуратный пупок и плавные линии в изгибах мышц. Алиса жмурилась, краснела, но не сопротивлялась. Всё её тело словно параллезовало. Живот скручивало, а к горлу подкатывал противный комок, что взорвал эту дамбу из горячих, жгучих слёз. Это возбуждение вперемешку с омерением накатывал тошноту.        — Нет! Я не хочу! Не хочу, чтобы ты видел меня такой! — Взорвавшись, та всхлипнула и потянулась лбом к стене, продолжая протяжно страдальчески рыдать. Но клоуну было не важно, какой она является перед ним, он просто был удовлетворён тем, что видит и слышит это голубоглазое чудо, и пока оно горько рыдало, стыдясь себя, морально-изуродованную, он с напором провёл длинным языком по ребру, переодически целуя, вследствие чего рана мгновенно начала срастаться, обволакиваясь новыми клетками кожи. Всхлипы начали постепенно утихать, а веки невольно закрываться…