cherry junk

Опросы полиции. Обеспокоенные родители. Снующие врачи. Капельницы. Для Юнги это был самый долгий и тяжелый день, словно полярная ночь. Даже Хосок позвонил, но разговаривал загробным голосом, будто под прессом. Время после ужина прошло быстрее и менее болезненно. Ему вытащили катетер из руки, пообещав, что на сегодня процедуры закончены. Даже оставили инвалидную коляску, на случай, если придётся добираться до санузла самостоятельно, без санитаров. Мин не чувствовал себя настолько уже хуево, чтобы передвигаться на коляске, но к тебе в палату интенсивной терапии, он решил добраться именно так. Сквозь череду коридоров и кучу людей, парень тормозит у одиночной палаты с номером «597». Ему не хватает смелости для того, чтобы постучаться, поэтому он просто сидит в своей инвалидной коляске и смотрит на закрытую дверь. Да и что сказать? Да, ему жаль, что так вышло. Что вся эта ситуация — это сплошной кошмар, который и врагу не пожелаешь. Но внезапно, в тишине больничного коридора Юнги слышит отчетливые всхлипы за твоей дверью. Он вежливо стучит пару раз и открывает дверь. Мин часто шутил, что у него сердце или каменное, или его нет. Но сейчас оно ощутимо болело, оно будто сжималось с каждым вздохом, заставляя парня согнуться пополам. Ты выглядела ужасно: ещё более бледная, чем обычно, а при подобном освещении казалась даже зеленоватой. Глаза опухли от слёз, а щеки сильно впали. Парень закатывается в палату, словно всю жизнь занимался стритрейсингом на больничных колясках. Он ловко паркуется у твоей постели, рядом с тумбочкой, на которой стоял ужин. Точней тарелка, в которой была то ли каша, то ли суп, но выглядело это абсолютно не аппетитно. Мин берёт ложку, зачерпывая жидкость, и пробует её сам. Не холодная, а еле теплая жижа разошлась по рту, абсолютно никак не откликалась по вкусу: ни сладкая, ни солёная, ни горькая. Безвкусная баланда. — Теперь понятно, почему ты голодаешь. Но поверь, это вкуснее того, что давали сегодня в общей столовой, — парень усмехается, но лицо искажает гримаса боли, когда он морщит нос, а тот начинает болеть так, что отдаёт даже в мозжечок. Усаживается на твою кровать, по-хозяйски отодвигая твои ноги, и берёт тарелку в руки. — Но надо поесть. Ты лишь молча качаешь головой. Врач сказал, что вчера они пытались тебя покормить дважды, и оба раз тебя тошнило. Не думал парень, что все так плохо, в таком случае запор — это благословение. — Лира, надо поесть, — Юнги неловко гладит тебя по волосам и плечам. — Будешь есть — поправишься, и мы выпишемся отсюда быстрее. — Мы? — такое короткое слово, тихим голосом, но точно в цель. Почему он сказал «мы»? Он мог сказать, что её выпишут, как только она поправится, но вместо этого, он почему-то сказал «мы». В начале ваших отношений ты долго приучала парня к тому, что теперь он не один, вас двое и это «мы». Мы идём в магазин. Мы отдыхаем. Мы решили купить игровую консоль. Мы решили побыть вдвоём. И это «мы» было во всём: от общего стакана для зубных щёток до ночных объятий. А когда вы обоюдно расстались, тяжело было принять своё настоящее «я», которое без «тебя» было не таким живым и настоящим. После расставания многое пошло не так, но Мин упорно игнорировал это факт, пропадая на работе за стойкой или в студии. Время вашего разрыва было самым плодотворным, он написал так много песен, чтобы дать эмоциям хоть какой-то выход. — Мы. Вместе, — сейчас, он хочет тебя поддержать. Ведь только так, вы сможете пережить то, что случилось. — Открывай ротик. Обещаю, она пресная, ты даже не заметишь. Усаживаешься на подушку, еле удерживаясь на руках, а Юнги замечает твои исколотые руки с синяками на изгибах локтей, даже хуже, чем у него. Он зачерпывает ложкой баланду и приставляет к твоим губам, а ты лишь молча принимаешь еду с ложки, не отводя взгляд от парня. А ему тяжело, он никогда прежде с ложки никого не кормил, поэтому делает всё по инерции: сунул ложку в рот, а потом провел по нижней губе, будто вытирая остатки, и так каждый раз. А ты уже не можешь сдержать улыбки, наблюдая за его потугами, накормить тебя аккуратно, и не замечаешь, как съедаешь больше половины тарелки. — Прекрати на меня так смотреть, — Мин улыбается своей «детской улыбкой», когда видны все верхние зубы и даже десна. — Я не кормил никого никогда с ложечки. — Я наелась, спасибо, — слабо машешь рукой и улыбаешься глядя на парня. — А если я сделаю так? — Мин зачерпывает в ложку жижу и машет ей в воздухе, изображая самолётик. — Вжух! Вжух! Запрашиваю аварийную посадку… Съедаешь ещё одну ложечку, сглатывая содержимое вместе со смехом, а парень пробует то, что ты ела и снова морщит нос, и снова едва не ноет от боли. — Как же ты это съела? Мэунтхан и то вкуснее, — Юнги высовывает язык и будто чешет его двумя пальцами. Ты не можешь остановить свой смех, наблюдать за тем, как кривляется Мин Юнги можно вечно. Несмотря на довольно пассивный и ленивый образ жизни, Юнги был самым открытым человеком. Всегда прямолинейный и предельно честный — то, за что он тебе всегда нравился. Робко тянешь свою ладонь к его руке, на которую он опирается, сидя на кровати. Парень замечает твоё движение и ловко ловит твою ладонь и сжимает её, но довольно бережно и нежно. — Мы справимся? Мин молча кивает. Конечно справитесь, ведь у вас нет другого выбора. Точнее, у Юнги. Он хотел бы всё оставить здесь, бросить как на свалке и уехать куда-нибудь подальше. Чтобы никто не знал его и его истории, за которую очень стрёмно. Но ему было бы стыдно самому, если бы он оставил тебя увядать одну. Он не оставит тебя снова. А Ким у него поплатится, даже если в аду у них будут котлы по соседству.