Начиная с сегодняшнего дня

      Лишь через пару часов Се Лянь сумел успокоиться достаточно для того, чтобы отцы оставили его одного в спальне. Он чувствовал вину и стыд за то, что так и не сумел открыть им правды, не нашел в себе смелости на это и в очередной раз скинул все на усталость и стресс. В своих же глазах он выглядел отъявленным лжецом.       На следующий день на учебу он не пошел, на сообщения Фэн Синя и Му Цина ответил размытым «заболел», потому после пар пришлось открывать им, пришедшим навестить, дверь и старательно кашлять через каждые пару минут, чтобы избежать лишних расспросов.       Впрочем, сложно врать тем, кто знает тебя с детства.       — Ты ведешь себя как-то странно, — отметил Му Цин, пока они пили чай на кухне, обсуждая то, что он сегодня пропустил. — И выглядишь грустным. Что-то еще случилось?       Не только выгляжу, подумал Се Лянь, качая головой.       — Нет, все в порядке, — сказал он наигранно беззаботно. — Не очень приятно болеть, сами знаете.       Му Цин бросил на него задумчиво-оценивающий взгляд.       — Ты не хочешь, чтобы я говорил об этом? Каждый раз такая реакция, будто ты сделал что-то и пытаешься скрыть.       — Чего ты от меня хочешь? — вздохнул он, малодушно мечтая о возможности просто взять и вывести их за дверь. — Это что, допрос?       — У вас, конечно, разговоры очень интересные, — вмешался Фэн Синь, наблюдавший за их назревающей перепалкой с видом ко всему привычного человека. Вовремя, подумал Се Лянь с облегчением. — Если я сейчас в туалет отойду на минуту, надеюсь, вы не передеретесь тут друг с другом?       — Иди уже, — отмахнулся Му Цин. — Не знаю, что насчет него, но лично я ни с кем драться не планирую.       — А я, думаешь, планирую? — удивился Се Лянь. — Это ты затрагиваешь каждый раз какие-то странные темы для разговоров, из-за чего потом и происходят конфликты.       Фэн Синь пробормотал что-то вроде «ну вот, опять» и поспешно скрылся за дверями, словно сбегая от них. Се Лянь не мог его винить — ему тоже хотелось сбежать. Му Цин скрестил руки на груди, буравя его взглядом, и откинулся на спинку стула.       — В чем странность моего желания понять, что с тобой происходит?       — Может, в том, что я сто раз сказал тебе, что со мной все в порядке, а ты веришь лишь своим беспочвенным фантазиям?       — У твоих родителей тоже беспочвенные фантазии? У преподавателей? Твоих одногруппников?       — Откуда преподаватели и одногруппники вообще могут обо мне хоть что-то знать, чтобы судить? — взорвался Се Лянь, ударив ладонями по столу. Стоящая на нем посуда возмущенно зазвенела. — Я никого не просил лезть в мою жизнь с психоанализом, если я говорю, что все окей, значит все окей.       Му Цина, впрочем, это впечатлило не настолько, чтобы прекратить.       — Я всего лишь хочу поговорить с тобой о возможных проблемах, потому что я твой друг! Пока это все не привело к каким-то непоправимым последствиям, — голос его, взлетевший на первых словах, к концу упал почти до шепота.       Это неожиданно отрезвило. Он аккуратно передвинул кружку подальше от края стола и переплел пальцы, скрывая охватившую их мелкую дрожь. Разве мог бы он рассказать им правду? Всю, от начала до конца, включая и то, что произошло недавно? Они не поймут его мотивов, а он точно сгорит со стыда, вновь переживая свое унижение.       Еще не время, успокоил он себя. Позже. Не сегодня.       — Это просто немного стресса, — уже мягче сказал он. — Обещаю тебе, со мной все будет хорошо. Мне просто нужно отдохнуть.       Му Цин не выглядел успокоенным этими словами, но большая часть напряжения в его взгляде и позе все же рассеялась.       — Ладно, — вздохнул он, покачав головой. — С тобой спорить — все равно что со стенкой. Но если тебе все же захочется о чем-то поговорить, я всегда готов.       Когда Фэн Синь вернулся, они мирно смотрели смешные видео на диване в гостиной, словно и не было ничего, словно он все еще обычный студент, предпочитающий домашний быт, учебу и простые развлечения всему остальному, не вписывающемуся в границы позволительного и правильного.       Но Се Лянь знал, что это уже давно не так.       В гараж он вернулся лишь через несколько дней, наполненных беспокойством, мыслями о том, что «было бы, если» и желанием как-то отомстить за себя. Именно последняя причина и направляла его, когда, войдя внутрь, он первым же делом отыскал взглядом Цао Юаня, расслабленно выпивающего в компании со своими подельниками и парой девушек. От внезапно вспыхнувшей в груди ярости у Се Ляня даже голова закружилась.       Ну-ну, подумал он мрачно, весело тебе, значит? Веселишься, развлекаешься?       Один из парней, заметив его, шепнул что-то Цао Юаню. Тот тоже повернулся, глянул липко, ощупал взглядом — словно слизью обмазал — и улыбнулся довольно, почти триумфально. Се Лянь глубоко вдохнул, медленно выдохнул, разжимая ладони, непроизвольно сжавшиеся в кулаки.       Придется подождать, пока подойдет сам — Се Лянь был уверен, что способен предугадать все его дальнейшие действия.       Хуа Чэн и Хэ Сюань тоже были здесь, поприветствовали его взглядами и кивками и вернулись к карточной партии с Кабаном и Сяолэем. Они выглядели до смерти скучающими, однако сложно было не заметить, как расслабился Хэ Сюань, увидев Цинсюаня рядом с ним.       Пожалуй, даже хорошо, что он был здесь не один — энергичность и болтовня друга отвлекали и расслабляли, и когда через некоторое время его тронули за плечо, он поймал себя на мысли, что почти и не вспоминал про присутствие здесь Цао Юаня.       — Тебя зовут, — сказал один из парней, чьего имени Се Лянь не помнил, зато вот ухмыляющееся лицо в той подворотне — вполне. — Подойди. Подойди, подумал он сердито, звучит как собачья команда. Нашелся царь.       — Если надо, пускай сам подходит, — отрезал он и отвернулся, показывая, что никуда идти не планирует. Парень помялся за спиной.       — Тогда хотя бы отойди, где народу поменьше, — предложил он неуверенно, наклонившись к уху и дыша запахом алкоголя и нечищенных зубов. — Ну это прям важно, отвечаю.       — О, не сомневаюсь, — пробормотал он устало, поднимаясь на ноги. Внутри теплилась надежда, что сейчас перед ним будут на коленях молить прощения, однако разумом понимал: нет, точно нет. Нужно взять себя в руки и временно подстроиться под условия.       Он отошел ближе к двери, где было меньше всего людей, и прислонился спиной к стене, наблюдая за приближающимся Цао Юанем. Странно, подумал отстраненно, вроде и на лицо ничего, и на байке катается, девчонки таких обычно любят, а он людей зачем-то спаивает и насилует вместо того, чтобы просто найти себе пару и жить нормально. Извращенец.       — Привет, — прервал тот его размышления, звуча радостно, словно они были друзьями, случайно встретившимися на улице.       — Привет, — отозвался Се Лянь прохладно. Пока все походило на дурацкий фарс. — Что тебе от меня нужно?       — Как ты, возможно, знаешь, у меня про тебя есть кое-какая интересная информация, — Видимо, Цао Юань считал, что он либо до сих пор ничего не помнит, либо не рассказал никому — и не расскажет в дальнейшем — о произошедшем из-за стыда или страха всеобщего порицания, и теперь чувствовал себя хозяином положения. Се Лянь не стал разубеждать. — Давай-ка отойдем куда-нибудь подальше и обсудим, что будем с этим делать, как тебе такой вариант?       — Мы уже отошли подальше, говори.       — Не делай вид, будто не понимаешь. Я хочу остаться наедине, только ты и я.       Он подмигнул, и Се Лянь с трудом сдержал рвотные позывы: воспоминания вновь всплыли в памяти. С трудом сглотнув вязкую слюну, он на секунду прикрыл глаза, подавляя злость.       — Хорошо, — произнес тихо, сам не узнавая свой голос. Даже ради расплаты говорить подобное не хотелось совершенно. — Пойдем.       Цао Юань довольно ухмыльнулся, по-собственнически схватил его за запястье влажными, горячими пальцами и потянул за собой через толпу к выходу. Никто вокруг не обращал на это внимания — люди веселились, отвлекаясь от своих проблем, и не желали ввязываться еще и в чужие. Впрочем, кто бы сомневался.       Свежий воздух ласково огладил лицо, когда его вытолкнули за порог, успев больно ущипнуть за задницу при этом. Он сжал зубы, успокаивая себя мыслью о том, что найдет каждого из них и заставит пожалеть.       Один пожалеет прямо сейчас.       Все пошло немного не по плану, когда за углом им встретились двое других. Он надеялся, что они останутся внутри, но, видимо, упустить такой шанс для них было слишком сложно. Один против троих — не самый удачный расклад, но даже возможность быть избитым не могла сейчас остановить его.       Они взяли его в треугольник — Цао Юань спереди, двое по бокам и чуть поодаль. Се Лянь повел плечами, чувствуя себя экспонатом на выставке под их пристальными взглядами.       — Ты же понимаешь, — сказал он, — что твоя «информация» — то, из-за чего я могу обратиться в полицию и написать на тебя заявление.       Тот лишь улыбнулся.       — И чем же подтвердишь? Никто ничего не видел, никто ничего не знает, а ты ударился головой и придумываешь небылицы. Что-то было? — спросил он у одного из своих друзей. Тот покачал головой. — Вот, совсем ничего. Зато отсутствие фактов не мешает слухам. Я знаю, в каком универе ты учишься. Стоит пустить маленький слушок — и он разрастется настолько, что твой отец, который там работает, сгорит со стыда за тебя. Да-да, это я тоже узнал.       Се Лянь судорожно вдохнул. Тщательно накопленные и хранимые хладнокровие и уверенность начали стремительно покидать его. Эти слова несли в себе то, чего он так опасался всю свою жизнь: всеобщий позор. Порицание. Разочарование семьи.       Цао Юань заметил, как изменилось выражение его лица, и улыбнулся еще шире, торжествуя.       — Но ты мне нравишься очень, — сказал он почти ласково, — так что никто ничего не узнает, если ты просто будешь делать то, что я скажу.       — И чего ты хочешь?       — Чтобы ты встал на колени и закончил то, что не доделал в прошлый раз.       Он опустил руки и медленно потянул язычок молнии на джинсах вниз.       — Небольшая услуга или унижение на весь универ — по-моему, выбор легчайший. Как думаешь?       Се Лянь думал, что ненавидит его. Холод земли чувствовался коленями даже сквозь одежду.       — Вот так, молодец, — похвалили сверху. — Знал бы ты, как хорошо сейчас выглядишь…       Он закрыл глаза, собираясь с духом, задержал дыхание и открыл рот, чувствуя с омерзением, как губ касается мясистая головка. Сбоку звякнула молния и зашуршали брюки. Зажав меж колен дрожащие руки, он позволил двинуть бедрами, впуская член в рот еще глубже, а затем, глубоко вдохнув носом, сжал зубы.       От вопля, раздавшегося над головой, в нем вспыхнуло искрами злорадное удовлетворение. Несколько раз сплюнув слюну, чтобы избавиться от неприятного привкуса, он поднялся на ноги, заметив краем глаза, как два бледных до синевы зрителя торопливо застегивают ширинки, затем схватил согнувшегося от боли Цао Юаня за волосы так же, как когда-то держали его самого, и от души ударил по лицу.       Когда толпа, заинтересованная шумом, вывалилась из гаража, их взорам предстала красочная картина: то и дело меж матами срывающий на жалобный скулеж парень, держащийся за пах, и три сцепившихся в драке тела неподалеку.       — Это же Се Лянь! — вскрикнул Цинсюань и, не тратя время на разбирательства, бросился на помощь раньше, чем Хэ Сюань успел его остановить.       — Наших бьют! — завизжала Цзянь Лянь, подбегая следом и пиная каблуком по ноге одного из парней, в этот момент до звона в ушах ударившего Се Ляня головой об стену гаража. — Чего стоите, помогайте!       Остальные разделились на два лагеря: кто-то присоединился, оттаскивая их друг от друга, а немногочисленные оставшиеся в стороне снимали видео на телефоны.       — Он первый начал! — завопил кто-то из избиваемых.       — А ну повтори! — от вспыхнувшей злости у Се Ляня загудело в голове. Он яростно задергался, пытаясь вырваться из держащих его рук, даже не чувствуя, как из носа по губам течет кровь. Цинсюань суетился рядом, повторяя что-то вроде «тише, тише», но это пролетало мимо ушей. — Повтори, ублюдок, кто начал первым? Кто первым меня наркотой накачал и пытался отыметь?       В шумной толпе, окружившей их, повисла тишина.       — Да пошел ты! — провыл Цао Юань, жалобно всхлипывая в уголке. — Иди ты к черту… Вызовите мне скорую, чего вы стоите!       — Заткнись и сдохни! — оборвал его Се Лянь. — Надеюсь, он больше никогда не встанет!       Всхлипы стали еще отчаянней.       — Какого черта? — пробормотал Цинсюань ошеломленно. — Ты серьезно? Он действительно… хотел сделать это?       Се Лянь кивнул, слизывая кровь с губ. Ему было уже плевать, узнают все или нет — главное, чтобы эти люди получили по заслугам.       Ошеломленное молчание окружающих после таких новостей продлилось недолго.       — Пускай получат!       — Насильники — ублюдки!       — Держите их, держите!       Словно слившись в один разум, толпа налетела на них, растерявшихся перед подобной волной. Особенно бушевали девушки, ближе всего знакомые с концепцией насилия и больше всего ненавидящие все, что хоть как-то с ним связано — даже Се Лянь отступил, столкнувшись с этой горящей яростной волной, и позволил им вершить большую часть правосудия. Он понимал: каждая из них сейчас видит себя на его месте, каждая в любой момент могла стать потенциальной жертвой любого из этих парней.       Цинсюань схватил его за запястье и оттащил в сторону, с тревогой разглядывая разбитый нос.       — Мне так жаль! — пробормотал он полным вины голосом, — я думал, тут все свои… даже не предполагал, что подобное может случиться, да еще и с тобой…       — Сложно представить, что раньше никто из них не пытался зажать девушек, — с сомнением отметил Се Лянь. — Этот действовал довольно уверенно.       — Если бы кто-то пожаловался, мы бы тут же их вышвырнули! Когда они это сделали? Ох, как же так, мне очень стыдно, я должен был приглядывать… Как я мог позволить такому произойти?..       — Прекрати, — велел он, запрокидывая голову и зажимая то одну ноздрю, то другую. От виноватых причитаний Цинсюаня в висках стучало только сильнее. — Пожалуйста, — уже мягче добавил он, понимая, что прозвучало как-то грубо. Тот действительно чувствовал вину и от такого тона мог только сильнее загрузить себя. — Ты тут ни при чем, я сам виноват, ослабил бдительность. Я же знал, что в таких местах всегда нужно быть начеку, но никогда не думал, что это может коснуться меня, раз я, ну… парень.       Столкнувшись с подобным единожды, ему теперь страшно и больно было даже думать о том, сколько девушек переживают то же каждый день, иногда и с куда менее удачными исходами. Даже в университете, где учились вроде бы взрослые и разумные люди, он часто замечал разнузданное отношение парней по отношению к своим подругам, и мысленно дал себе обещание теперь вступаться за каждую из них. Вдруг этим он сможет спасти хотя бы одну?       — Ну и ну, — воскликнула Цзянь Лань, оказавшись возле них, и вцепилась ему в запястье. — Пойдем-ка внутрь, после такого точно надо выпить. Заодно и расскажешь, какого черта вообще произошло.       — Он грозился пустить слухи, — Се Лянь отставил пустой стакан — уже третий по счету — чувствуя, как приятно ведет голову от алкоголя. Злиться больше не хотелось, осталась лишь какая-то тупая тоска. Цзянь Лань налила им с Цинсюанем еще и склонила голову набок, слушая внимательно. — Понимаешь, несмотря на отсутствие доказательств, я точно знаю, что в моем университете даже слова достаточно, чтобы уничтожить человека. А такое…       — Не волнуйся, — она заботливо похлопала его по плечу, но совершенно не выглядела обеспокоенной, — с ним Чэнджу беседует, какое-то время им будет не до слухов. А мы в это время сыграем на опережение.       — Как? — искренне заинтересовался он, хватая четвертый стакан.       — Его же оружием. Мы с ним из одного колледжа, уж я обеспечу им сладкую жизнь — мало не покажется…       Голос у нее при этом прозвучал столь зловеще, что Се Ляня передернуло.       — А видео? Многие здесь записывали!       — С этим тоже есть кому разобраться, — заметил Цинсюань. — На твою репутацию в университете и дома не повлияет ничего из произошедшего здесь, обещаю.       Только сейчас Се Лянь осознал все сказанное в полной мере.       — Подождите… Хуа Чэн разговаривает с ним? — переспросил он. — С чего бы ему это делать?       Цзянь Лань вскинула брови:       — А с чего бы ему не делать это? Даже если не брать во внимание его повышенный к тебе интерес, — он открыл было рот, чтобы возразить, но все же благоразумно решил ее не перебивать, — то он бы вступился за большинство из присутствующих в случае подобных проблем. Я все еще помню, как он сказал что-то бывшему Цзи-цзе, который приперся сюда следом за ней, и больше тот даже не подходил. На самом деле… — она склонилась ближе, словно желая сообщить какую-то тайну, — хоть Чэнджу и ведет себя как сучка иногда, но я чувствую себя в безопасности, когда он здесь.       Он задумчиво кивнул, погрузившись в размышления. Когда Хуа Чэн поцеловал его на байке, не возникло и мысли сопротивляться, это даже не показалось ему неправильным, в отличие от недавних домогательств. Он мог бы укорять себя за излишнюю распущенность, если бы она не была направлена в основном лишь на одного человека. Люди вокруг, открыто позволяющие себе проявлять желание и получать удовольствие, внезапно стали для него почти вызовом: получится ли переступить через себя, заменить плохой опыт хорошим?       Хуа Чэн вернулся в гараж спустя минут пятнадцать. Цао Юаня и его друзей видно не было, и Се Лянь искренне понадеялся, что никогда больше с ними не встретится.       «Сыграть на опережение» — прозвучало в его голове голосом Цзянь Лань, и, не дожидаясь, пока на него обратят внимание, он подошел к дивану и встал перед Хуа Чэном, скрестив руки на груди. Возвышаться над ним было приятно — хоть и немного смущал тот факт, что, даже сидя, Хуа Чэн все равно был почти с него ростом.       — Почему ты поцеловал меня тогда, на дороге?       Се Лянь надеялся немного выбить его из колеи подобной прямолинейностью, однако Хуа Чэн не выглядел удивленным его вопросом.       — Ты что, ребенок, чтобы я объяснял тебе, почему люди могут хотеть других людей?       — Детям такие вещи не объясняют, — брякнул он первое пришедшее на ум, слишком смущенный подобным ответом, чтобы придумывать что-то достойное.       — Почему ты не рассказал тогда о произошедшем? Я бы и начинать не стал, если бы знал.       Он глубоко вдохнул, собираясь с силами. Это был идеальный момент для намека — и он лишь надеялся, что Хуа Чэн его поймет.       — Может… может, я хотел, чтобы ты начал?       Это ощущалось крайне неловко — чувствуя, как дрожат от волнения пальцы, он сжал их в кулак и встретил чужой изучающий взгляд.       — Вот как? — протянул Хуа Чэн почти мягко. Уголки его губ чуть приподнялись, но Се Лянь не мог разобрать, что это была за улыбка. Довольная? Насмешливая? Торжествующая? Прохладные пальцы обхватили его запястье и потянули вниз. Чтобы не навалиться всем телом, он оперся о спинку дивана за спиной Хуа Чэна, оказываясь у него на коленях, словно одна из тех девушек, постоянно крутившихся рядом. От подобного сравнения лицо обдало жаром.       Губы прошлись по коже над татуировкой, вызывая мурашки. Се Лянь откинул голову назад и закрыл глаза, позволяя ощущениям захватить себя: то, как Хуа Чэн скользнул по его шее языком, затем прижался губами, согревая дыханием, вызывало в ногах слабость, но распаляло внутренний огонь лучше любого горючего. Ему нравилось быть желанным для этого человека.       — Я, — пробормотал он, сжимая чужую руку и дурея от собственной отчаянной смелости, — хочу, чтобы ты помог мне забыть об этом.       Шепот на ухо заставил его прерывисто выдохнуть.       — И как же?       — Ты знаешь, как.       Се Лянь с изумлением смотрел на то, как Хуа Чэн отодвинул несколько банок с краской в самом скрытом от чужих взоров углу гаража, обнажив замочную скважину на квадратном деревянном люке, провернул в ней вынутый из кармана джинс ключ, сунул пальцы в углубление, ухватившись за выпирающую часть, надавил и потянул вбок. Люк чуть опустился и ушел в сторону, открывая их взорам складную лестницу.       — Там все это время… была еще одна комната? — пробормотал он, осознавая, что остальные ни слова не говорили об этом, хотя он не раз отмечал исчезновения и появления из ниоткуда Хэ Сюаня и Хуа Чэна. Получалось, они попросту прятались в своем тайном логове?!       — Раньше тут был бункер: валялась куча каких-то шмоток, консерв и так далее, — хмыкнул Хуа Чэн, но на тайник смотрел почти с гордостью. — Пришлось хорошенько прибраться, теперь мы используем эти комнаты как спальни на случай, если нужно остаться тут. Сейчас сам увидишь. Спускайся осторожно, она качается.       — И многие тут бывают? — спросил Се Лянь, осторожно переставляя ноги со ступени на ступень — лестница и правда неприятно покачивалась. По бокам тихо трещали лампочки. Когда он почти достиг пола, Хуа Чэн тоже ступил на лестницу, кому-то что-то сказал и легко задвинул люк обратно, заблокировав задвижкой. Это было безмолвным знаком, что путь назад закрыт.       Он спрыгнул и огляделся. Из совсем небольшой комнаты: бетонный пол, выкрашенные в черный стены, диван, низкий стол и мини-холодильник в углу, — вели три двери. Одна красовалась проходящей через полотно глубокой трещиной, выглядевшей довольно пугающе.       — Не обращай внимания, — равнодушно сказал Хуа Чэн, заметив его вопросительный взгляд, — эти двери готовы треснуть даже от дыхания. Сюань всего-то один раз ударил, а выглядит так, словно тут прошла война.       Зачем вообще бить дверь, подумал Се Лянь, благоразумно решая не трогать ее — мало ли развалится еще, доказывай потом, что не ты виноват.       — И часто вы тут остаетесь?       — Сложно сказать. Иногда и за месяц ни разу, а иногда можем неделями жить, — Хуа Чэн открыл крайнюю левую дверь и с насмешливой полуулыбкой поклонился. — Прошу, Ваше Высочество.       Се Лянь, прищурившись, по пути мстительно дернул его за косичку.       Обстановка внутри прекрасно сочетала в себе это «сложно сказать»: он не очень понимал, как комната может выглядеть одновременно пустой и небрежно захламленной. В окружении пустых черных стен и пола, покрытого выполненным под паркет линолеумом, стояли по-издевательски большая деревянная кровать, прикрытая наспех накинутым пледом, торшер и низкая тумбочка с покоцанной по бокам краской; в углу напротив притулился письменный стол, заваленный какими-то мелочами, напротив кровати поблескивал зеркальными дверцами узкий шкаф — и больше там не было ничего, что могло бы рассказать о жившем тут чуть больше. Взгляд скользнул по стенам, не находя ни одной картины, ни одного постера, и вновь вернулись к кровати, безмолвно напоминающей о том, зачем он тут. Он старался не думать, сколько человек до него побывали в этой комнате и в этой постели.             Ничего не говоря, Хуа Чэн прошел мимо, открыл верхний ящик тумбочки, присев на корточки — Се Лянь прилип взглядом к его спине и рассыпавшимся по ткани футболки волосам, — поворошил содержимое и цокнул языком, пробормотав еле слышно: — А один все-таки спиздил.       Он проглотил скопившиеся на языке вопросы и неловко присел на край кровати, не зная, что ему делать.       — А эта мебель… она тут уже была?       — Нет, — фыркнул Хуа Чэн. — Что-то нашли, что-то собрали сами. Каркас этой кровати, например, какие-то мажоры из богатого квартала выкинули на помойку — однако она прекрасно служит мне уже шесть лет, даже ни одного скрипа. А шкаф мне даром отдал один приятель — правда, не в полном комплекте, заднюю стенку пришлось искать отдельно и пилить под размер.       Се Лянь уважительно кивнул — он восхищался людьми, способными создать что-то дельное своими руками.       — Ты мог бы зарабатывать ремонтом, — сказал он почти вопросительно. Ответом стала приподнятая бровь.       — Мог бы. Только зачем?       — Ну… ради денег?       Хуа Чэн издал странный звук, что-то среднее между смешком и вздохом, и ничего не сказал, но Се Лянь понял, что тему лучше закрыть. Он поерзал на постели, потянулся было к молнии на джинсах, но отдернул руки в нерешительности, не желая показаться слишком озабоченным.       — Мы будем… что-то делать?       Хуа Чэн встал на ноги, оставив ящик открытым, и как-то неожиданно оказался слишком близко — Се Лянь невольно подался назад, к изголовью. Обтянутое темной джинсой колено раздвинуло его бедра, устраиваясь на постели меж ними, пальцы обхватили подбородок. Едва дыша, он поднял голову, ощущая губы на своих губах. Хуа Чэн, склонившись над ним, целовал глубоко и долго, пока он не расслабился, почти растекся под его касаниями, затем, отстранившись к чужому недовольству, выражаемому лишь протяжным выдохом, подцепил края своей футболки и потянул вверх, обнажая живот с почти ровной линией из родинок у пупка, бледную грудь и руки в узорах татуировок. Се Лянь поднял руки словно ребенок, позволяя сделать с собой то же самое медленно и неторопливо.       Оказаться с обнаженным торсом было еще терпимо, без джинс — уже неловко. Он провел по голой спине почти робко, все еще пытаясь привыкнуть к мысли, что ему это позволено, замер, рассматривая, ощупывая взглядом жадно. Хуа Чэн был худым, но жилистым. Пальцы Се Ляня огладили ямочки на его пояснице, дрогнувшей под касанием, прошлись по линиям на предплечьях.       — Ты вообще понимаешь, что делаешь? — прошептали ему в губы, голос — словно лисий зов из тех сказок, где путники уходили в лесную чащу и не возвращались больше, однако Се Ляню стало жарко и почти тревожно под твердым и пристальным взглядом темных глаз. Хуа Чэн словно потрошил его, вытаскивая наружу все страхи и сомнения. Он всегда видел его — сквозь него — слишком хорошо.       — А ты? — отозвался Се Лянь, непроизвольно пытаясь защитить себя ответной атакой. — Я уверен, что не буду жалеть.       — Ты сам это сказал. Потом не обвиняй меня.       От него слабо пахло сигаретным дымом и чем-то ментоловым, когда Се Лянь приподнялся на руках, чтобы провести губами от острого угла его челюсти до плотно сомкнутых губ, раскрывшихся перед его желанием. Хуа Чэн прижал его бедра ближе, приподнимая над постелью, чтобы стянуть белье. По обнаженным бедрам прошла дрожь. Их члены соприкоснулись, притерлись, Се Лянь выгнулся от этого ощущения, подаваясь вперед, пытаясь прижаться плотнее и почувствовать больше.       Каждый раз, когда их взгляды сталкивались, ему казалось, что он падает куда-то, будто под спиной не постель, а пропасть, и единственное, удерживающее на краю — пальцы Хуа Чэна, касающиеся его, их трущиеся друг о друга члены, мокрые и блестящие от смазки, и его взгляд — жадный и почти безумный. Это я, подумал Се Лянь в приступе восторга, я заставил его стать таким. От этой мысли сердце грохотало прямо в горло.       Хуа Чэн, словно услышав его мысли, обхватил их прохладными пальцами, двинул рукой — и все тело Се Ляня свело дрожью, а из горла вырвался сдавленный стон. Иногда он дрочил себе, заперевшись в комнате, вслушиваясь в каждый звук, чтобы не пропустить неожиданного и неприятного сюрприза, но происходящее с ним сейчас не шло ни в какое сравнение, и он не знал, что же имело особый смысл: то, кто именно заставляет тебя исступленно сходить с ума под собой, или то, как он это делает.       Когда ритм вновь замедлился, почти мучительно, он шумно выдохнул — голова пуста, а горло пересохло, — и почувствовал влагу меж ягодиц. Пальцы легко скользнули по коже, потерли легко и дразняще несколько раз, вжались, проникая внутрь. Его разрывала на части двойственность ощущений: стоило лишь сосредоточиться на растягивающих его задний проход влажных пальцах и на приносимом этим дискомфорте, как Хуа Чэн вновь возвращал его внимание к стимуляции члена, ускорял ритм, задевая головку, дразнил его безжалостно, чтобы позже вновь оставить в изнеможении и почти болезненной пустой жажде. Се Лянь чувствовал себя абсолютно бессильным перед его напором, не знал, за что схватиться: то сжимал волосы Хуа Чэна, то скользил по его груди в подобии ласки, то бессильно царапал спину, чувствуя, как давит изнутри немного дискомфортное, но возбуждающее ощущение. Осознание реальности происходящего кружило голову. Толчки изнутри вышибали из него душу, а быстрые, почти грубые движения на члене — разум.       Пальцы выскользнули из него, оставив странное ощущение пустоты. Хуа Чэн небрежно вытер влагу о простынь и вновь потянулся к ящику. Се Лянь недовольно захныкал — словно из теплой воды выбросили в ледяную; посмотрел недовольно и возбужденно.       Легкий шлепок по бедру заставил вздрогнуть от неожиданности.       — Учитесь терпению, Ваше Высочество.       Смазка ничем не пахла и немного холодила кожу. Он обхватил чужую руку, вынуждая лить больше: ощущение того, как течет меж ягодиц, делая простынь мокрой под их телами, заставляло поджиматься пальцы на ногах. Хуа Чэн насмешливо улыбнулся, но по взгляду стало понятно, что ему тоже нравится.       — Полежи смирно минутку, — сказал он, придерживая ерзающего Се Ляня за бедра и вызывая этим нетерпеливый вздох. — Никто не говорил тебе не трахаться без резинки с незнакомыми людьми?       — Ты не незнакомый человек, — фыркнул тот, убирая с лица налипшую прядь волос. — Мы знаем друг друга уже несколько месяцев.       Хуа Чэн склонился ниже. Се Лянь послушно приоткрыл рот, касаясь его языка своим. Это нельзя было даже назвать полноценным поцелуем, но по телу прошелся разряд, словно он коснулся оголённого провода.       — Ты ничерта меня не знаешь, — выдохнул Хуа Чэн ему в рот, прикусил за нижнюю губу — не больно, но ощутимо, — и отстранился. Се Лянь смотрел на его лицо и чувствовал, как бьется внутри болезненное восхищение, почти восторг; понимание, что лишь этот человек мог вызывать в нем столько чувств разом: и приятных, и не очень. Его хотелось целовать, а потом укусить до крови, чтобы видеть, как исказится его лицо, как расширятся изумленно полуприкрытые глаза, скривятся болезненно насмешливо изогнутые губы.       Его нельзя было назвать особо опытным, но быстро надевать и снимать презерватив он умел — особый талант человека, живущего с родителями в одном доме и на одном этаже. С Хуа Чэном быстро не хотелось: он раскатывал его медленно, под пристальным взглядом проходясь пальцами по всем венкам чужого члена. Изнутри жгло желание, чтобы Хуа Чэн потерял голову так же, как он, достаточно для того, чтобы начать умолять, однако даже в таком положении тот оставался самим собой.       — Налюбовался?       — Заткнись.       Се Лянь сжал основание, заставив Хуа Чэна шумно вдохнуть, и усмехнулся, довольный собой.       — Я не стану отсасывать, если что.       — А я прошу?       Он растерянно моргнул, осознавая, что никто из них ранее действительно ни разу даже не упомянул о минете.       — Я не… я… спасибо, — пробормотал он, не зная, что сказать. Эти внезапные приступы заботливости каждый раз выбивали его из колеи.       Хуа Чэн закатил глаза и толкнул его, приподнявшегося, обратно на подушки.       — Благодарить в постели — это как-то странно, не находишь?       Он открыл было рот, чтобы ответить, но вновь обхватившие член пальцы заставили буквально подавиться своими же словами. Его затрясло, закоротило, когда внутри начали двигаться, сразу резко и глубоко, не слишком-то размениваясь на нежность и аккуратность. Выталкивая из горла мольбы и требования, смысл которых сам не понимал, он потерялся в собственных стонах, криках, всхлипах, не понимая, плачет он, смеется или задыхается, когда осознание возвращалось к нему на доли секунд, развеивая туман перед глазами. Несмотря на подготовку и на то, что Хуа Чэн заметно медлил, проникновение отозвалось болью в пояснице, заставляя бедра неметь, а мыщцы напрягаться. Се Лянь, кусая губы, вжался в матрас, на мгновение желая не то малодушно прекратить все, даже толком не начав, не то разрыдаться от желания вновь вернуть удовольствие, что было до этого момента.       — Потерпи, — шепнул голос Хуа Чэна над ухом. Язык коснулся мочки, губы скользнули смазанными поцелуями по скуле. — Дыши.       Это звучало как приказ, и он подчинился, ощущая сейчас Хуа Чэна как единственного, кто может ему помочь. Было одновременно больно, хорошо и странно, когда тот толкнулся еще раз, и еще, глубже, пытаясь найти подходящие ритм и угол.       Я действительно, подумал он ошеломленно, я действительно занимаюсь сексом сейчас. С Хуа Чэном. Я трахаюсь с Хуа Чэном прямо тут, в его постели!       Мысль эта вызвала в нем такой взрыв эмоций, что он зажал рот ладонью, чтобы не закричать. В этот момент Хуа Чэн двинулся особо удачно, и Се Лянь, ахнув, вцепился в ладонь зубами, вздрагивая судорожно всем телом. Еще один толчок заставил его жалобно захныкать, без слов требуя большего, а затем все сорвалось в безумие: он обессиленно комкал простынь, слыша свои несдержанные стоны, срывающиеся в крики, но не мог перестать, позволяя делать с собой что угодно, насаживаясь на член с бессвязными мольбами и дыша с Хуа Чэном одним воздухом, когда тот склонялся, чтобы поцеловать его глубоко, с языком, терзая губы.       — В тебе так узко, — срывающимся голосом говорил он. — Я чувствую, как ты сжимаешься.       — Ох, блядь… Я хочу видеть твое лицо, когда ты кончишь, — шептал он, вжимая в постель.       От одного звука его голоса что-то взрывалось внутри каждый раз.       — Я не могу, я… я не… — бормотал Се Лянь, не понимая уже, хочет ли кончить или продлить происходящее на максимально возможное количество времени.       — Не сдерживайся, это не последний твой раз, — выдохнул Хуа Чэн, прикусывая кожу на шее под измученный возбуждением стон, затем добавил ласково и почти пугающе, скользнув рукой по его члену: — Хочу узнать, как много раз я заставлю тебя кончить, прежде чем ты уйдешь завтра.       Смысл этих слов дошел немного с опозданием, и именно тогда он позволил себе сломаться: сжав чужие бедра, переполненный болезненным восторгом, он забился под накрывшим его телом, полностью потеряв на мгновения ориентацию в пространстве. Он не мог уже кричать, лишь хрипел, словно умирающий, и Хуа Чэн даже вгляделся почти встревоженно ему в лицо, прежде чем кончить тоже, вжавшись губами ему в висок с суматошно пульсирующей под кожей артерией.       Некоторое время они лежали молча: Хуа Чэн опустился на постель рядом и пытался выровнять дыхание, а Се Лянь дышал с ним в такт. В ушах шумело, ноги дрожали, а тело ощущалось тяжелым и слабым, словно сделанным из мокрой ваты. Обычно в фильмах в такие моменты герои спокойно ложились спать, но спать не хотелось совершенно. Опустевшую голову вновь начали наводнять мысли. Он неловко сдвинул ноющие бедра, ощущая засыхающую на животе сперму.       — Слушай…       — Что?       — Тут есть душ?..       — Ты серьезно?       Се Лянь раздраженно вздохнул. Ну вот, опять начинается. А он было подумал, что между ними что-то изменится!       — Мне нельзя даже спросить?       — Ты спрашиваешь, есть ли душ в месте, где мы живем, — не открывая глаз, пояснил Хуа Чэн тоном, каким объясняют детям элементарные вещи. — Подумать немного не желаешь?       Се Лянь пробормотал ругательство, понимая, что и правда сглупил, но оправдывая себя общей тормознутостью и рассредоточенностью внимания после секса. Сев на постели, он поморщился — поясница и задний проход не особо приятно ныли.       Впрочем, терпимо. Могло быть и хуже.       Спрашивать про местонахождение полотенец он уже почти боялся, не желая вновь наткнуться на насмешку в ответ. Конечно, в комнате был шкаф, однако не факт, что в нем что-то есть, а если и есть, то рыться в чужих вещах без разрешения… Он потер переносицу, тяжко вздыхая.       — Полотенца в шкафу, — подал голос Хуа Чэн, тоже усаживаясь и пытаясь что-то нащупать на спине. — А еще ты меня поцарапал.       — Переживешь.       — Не ожидал от тебя такой бессердечности.       Се Лянь закатил глаза и пихнул его в плечо, стараясь не смотреть ни в лицо, ни ниже груди.       — Вот бедняжка, и как я только мог так с тобой поступить! — пробормотал он наигранно виновато. Голова закружилась, стоило подняться на ноги, и он зажмурился, ожидая, пока все придет в норму. Хуа Чэн хмыкнул.       — Если ты собираешься в душ, то учти, что с горячей водой тут ситуация не очень. Чтобы не ждать, пока она снова нагреется, нам быстрее будет помыться вместе.       Се Лянь почувствовал, как горит лицо. Успокойся, сказал он себе мысленно, чего ты смущаешься, все и так уже произошло! Чего ты там у него не видел?       — Эм… С Хэ Сюанем ты тоже моешься вместе? — не сдержал он любопытства. Думать о подобном было как-то… странно. Не очень приятно.       Судя по лицу Хуа Чэна, на которое он все же, переборов смущение, взглянул в ожидании ответа, того тоже не особо прельщала такая идея.       — Да ни за что. Лучше остановись, пока тебе в голову не пришло что-то еще более отвратительное. Мытье вместе с Кабаном, к примеру.       — О господи, — Се Лянь зажал рот рукой, сдерживая нервный хохот. — Если мне это приснится в кошмаре, я тебя удушу подушкой.       — Я сам удушусь, если подумаю об этом еще хоть секунду, — Хуа Чэн вскинул руку, запрещая более трогать эту тему. — Все, заткнись и бери уже полотенце!       Се Лянь не понимал, как это произошло. Он в принципе не очень понимал весь сегодняшний вечер. Бутылки с шампунем дрожали и падали в воду с узкой полки внутри старой душевой кабины, он царапал пальцами по мокрой стенке в попытке уцепиться хоть за что-то, шумно дыша и периодически вскрикивая, пока Хуа Чэн трахал его со спины, сжимая собранные в кулак мокрые волосы и оттягивая голову назад. Вода заливала глаза, стекала в раскрытый рот, заставляя отфыркиваться и кашлять, а перед зажмуренными глазами вспыхивали цветные пятна от торопливо скользящих по его члену пальцев. Он не помнил, кто это начал: кто первый решил поцеловать, прижав к стене, кто начал дрочить — может быть, они оба, брошенные друг к другу волей рока. Хуа Чэн заставлял его терять голову и чувствовать невероятные вещи, и Се Лянь наслаждался этим так, как только мог.       Вода постепенно теряла градус, пока не стала едва теплой, а они все не могли оторваться друг от друга. Се Лянь скулил, вздрагивая от ставших беспорядочными толчков и пытаясь довести себя до оргазма рукой, но Хуа Чэн сжимал его за запястье, не давая себя коснуться, и кусал шею и плечо словно обезумевший.       — Пожалуйста… пожалуйста… — он уже не понимал, что на его лице, вода или слезы, но продолжал умолять, насаживаясь на член почти яростно, — ты не можешь… так со мной… ты не… пожалуйста…       Он открыл рот, но не смог издать ни звука, кончая, лишь навалился на стенку, продолжая судорожно двигать бедрами словно в попытке забрать, выдавить из Хуа Чэна все, что тот мог дать, заполняя его изнутри.       — Ох, господи, — сипло пробормотал Се Лянь, почти вываливаясь из душевой кабины. Хуа Чэн подхватил его так легко, словно сто раз это делал, и укутал полотенцем. Они едва успели почистить его от остатков невытекшей спермы, как вода обрушилась ледяным водопадом, заставив выругаться в унисон.       — Придется забыть про душ до утра, — констатировал факт Хуа Чэн, пока Се Лянь вытирал волосы, мелко подрагивая и переступая с ноги на ногу. — Иди под одеяло, тут ты не согреешься.       — Хорошо, что она не остыла раньше, — он с удовольствием послушался совета, почти бегом добрался до комнаты и нырнул в постель, сворачиваясь клубочком и грея ступни друг о друга. От пола шел леденящий холод — впрочем, в подвале это было вполне ожидаемо. Хуа Чэн присоединился к нему чуть позже: судя по звукам, он вернул бутылки на свои места и выключил в ванной свет. Се Лянь мог бы почувствовать вину за то, что не помог с уборкой, но сейчас он ощущал себя слишком замерзшим и ошеломленным, чтобы покидать убежище из одеяла добровольно.       — У тебя есть… ну… покурить? — спросил он тихо, почувствовав, как прогнулся матрас под весом второго тела. Хуа Чэн хмыкнул и достал из-под подушки сначала узкий металлический портсигар, а затем зажигалку. Се Лянь подобрался ближе и ухватил зубами предложенную сигарету.       — Трава или табак? — невнятно спросил он, вспоминая, что табак вообще-то не особо любит.       — Угадай.       Оказалась все же трава, и Се Лянь с наслаждением затянулся, чувствуя, как ноги постепенно начинают отогреваться. Расслабленный после двух оргазмов, он едва находил в себе силы хотя бы держать сигарету и краем глаза поглядывал на Хуа Чэна, раскинувшегося рядом. С чуть вьющимися от воды темными волосами, татуировками и полностью обнаженный, тот напоминал античного бога и делал чувству прекрасного Се Ляня хорошо примерно так же, как и самому Се Ляню чуть раньше. Где-то сверху еще слышалась музыка, доносились приглушенные голоса — жизнь в гараже кипела, пока они лежали, окутанные дымом и общей тайной.       — Я рад, что это был ты, а не… они. Или кто-то еще, — сказал Се Лянь, разрывая умиротворенную тишину. Хуа Чэн глянул на него и выдохнул дым.       — Они тут больше не появятся, — отозвался он сухо. — А если кто-то еще захочет пойти по их стопам, только посмей опять промолчать. Будешь тогда разбираться сам.       Се Лянь замялся.       — Я надеюсь, — сказал неуверенно, — что никто больше не… ну, если они узнают, что мы… — он замолк и взмахнул свободной рукой, пытаясь объясниться без смущающих слов. Хуа Чэн ухмыльнулся.       — Ты только что стонал на моем члене как та еще шлюшка, а теперь стесняешься произносить слово «секс»?       — Я не шлюха, — ощетинился он, чувствуя кольнувшую изнутри обиду, — не смей меня так называть.       Тот лишь пожал плечами.       — Окей. Довольно развратный для девственника человек. Так тебе больше нравится?       Се Лянь озадаченно нахмурился:       — Ты пытаешься меня оскорбить?       — Это скорее комплимент, — лениво отозвался Хуа Чэн. — Не каждый может его удостоиться.       Обида была забыта — грудь и щеки опалило жаром смущения.       — То есть… Я показался тебе не совсем бревном?       — Ты очень жадный до ласк. Это приятно, но в то же время немного любопытно с точки зрения психологии.       — Ты опять переквалифицировался в психолога? Скоро мне придется платить тебе за сеансы.       Хуа Чэн позабавленно фыркнул и коснулся кончиками пальцев отчетливого следа зубов на чужом плече.       — Продолжишь в том же духе, — он кивнул на сигарету в его пальцах, — и денег на сеансы у тебя не останется.       — А как же наша нежная дружба? — улыбнулся Се Лянь, докурил сигарету и придвинулся ближе, почти ложась на плечо Хуа Чэна. — Неужели не заслужила еще парочку приватных сеансов?       Тот накрутил на палец прядь его волос, делая вид, будто задумался.       — Насколько приватных?       — Ну, предположим… Я, ты, — прошептал Се Лянь ему в губы, ладонью повернув голову к себе, — и место, где нас никто не потревожит.       Поцелуй получился с привкусом травки. Хуа Чэн перекатился, подмяв его под себя, и углубил поцелуй, заставляя задыхаться от нехватки воздуха — и немного желания. Се Лянь обхватил его за шею, не без несколько мазохистского удовольствия думая о том, что поспать им сегодня еще долго не удастся.       Се Ляня выдернуло из сна шевеление рядом, хотя он никогда раньше не спал настолько чутко. Несколько мгновений он осознавал, кто он и где находится, прежде чем пришло понимание, что Хуа Чэн, к чьей спине он прижимался, осторожно выбирается из-под руки.       — Который час? — пробормотал он сонно, зевая. Одеяло сползло куда-то вниз, вероятно, именно поэтому он и стремился так к чужому телу в поисках тепла. Он попытался подтянуть его обратно ногой, но добился лишь того, что оно окончательно соскользнуло на пол, заставив раздраженно вздохнуть.       В комнате, не имеющей окон, темноту разгонял лишь исходящий от торшера свет, обрисовывающий сидящую на краю постели фигуру Хуа Чэна, натягивающего брюки.       — Почти полдень, — ответил тот, остановившись. — Можешь еще спать, если никуда не торопишься.       — А куда торопишься ты? — Се Лянь перекатился на вторую половину и потянулся, отмечая, как задержался на нем чужой взгляд. — Что-то случилось?       — Ничего, — после паузы отозвался Хуа Чэн. — Я не хочу больше спать, но тебя решил не будить.       Се Лянь невольно нахмурился. В его представлении утро после первой близости должно проходить немного не так. Впрочем, зная того, с кем он эту близость разделил… спасибо, что вообще из кровати не выгнали.       — Останься со мной ненадолго? — попросил он, удерживая его за запястье. Вид Хуа Чэна будил в нем, даже сонном, слишком низменные инстинкты, чтобы он мог или хотел им противиться. — Я не хочу вставать, но и быть тут одному тоже не хочу. Пожалуйста…       Хуа Чэн покачал головой, глядя на него, наощупь стянул уже наполовину надетые джинсы и залез на постель лицом к Се Ляню.       — Ты действительно жадный. Чем, по-твоему, я могу заниматься с тобой голым в одной комнате?       — Ты всегда знаешь мои желания едва ли не лучше, чем я сам, — пробормотал Се Лянь, опускаясь ему на бедра. — Вот и думай.       Он откинулся назад и не сдержал полного облегчения стона, когда прохладная ладонь с длинными узкими пальцами обхватила его уже полувозбужденный член, оттягивая кожу. Хуа Чэн прижался поцелуем к челюсти, легко прикусил кожу.       — Кто бы мог подумать, что за этим скромным образом скрывается настолько ненасытная натура?       — Если бы ты знал сразу, относился бы ко мне иначе? — Се Лянь зарылся пальцами в его волосы, качнулся, прикрывая глаза. Мир начинал терять четкость.       — Если бы я знал сразу, я бы отымел тебя гораздо раньше.       — Тогда нужно наверстать упущенное?       Он позволил Се Ляню двигаться на нем, глотая стоны, и тот не слезал, пока Хуа Чэн не довел его до оргазма дважды — а после они вновь бессовестно потратили всю горячую воду.       Се Лянь старался вести себя как обычно, но постоянное ощущение, что все вокруг знают о произошедшем — и о Цао Юане, и о Хуа Чэне — подтачивало его разум, не давало успокоиться. Может, это должно было оттолкнуть его от той жизни, которую он вел в последнее время, от людей, позволивших этому произойти, от наркотиков, сыгравших с ним злую шутку, однако странным образом он прикипел ко всему этому еще сильнее: попытки других вступиться за него как за своего заставляли чувствовать иррациональную благодарность, наркотики и алкоголь позволяли забыться и отвлечься. Утро его начиналось с травки и открытого окна, чтобы отцы не почувствовали запах, еще несколько возможностей затянуться в течение дня для поддержания работоспособности и хорошего настроения, пустые туалеты, переулки и подсобки как место для отдыха от мира — и еще одна сигаретка вечером, на сладкий сон грядущий. Спалось после травы хорошо и крепко, хоть и почти без снов.       Иногда, если будни становились совсем невыносимыми, он доставал таблетки — приподнятое настроение после них сохранялось и на следующие сутки тоже. С наркотической поддержкой он вновь начинал любить мир и всех вокруг, хохотал с Му Цином и Фэн Синем, падал с головой в учебу к радости отцов и преподавателей, почти не спал и не ел при этом, но был таким счастливым, что это все казалось совершенно незначительным. Но как только запасы кончались и таял эффект, он вновь впадал в пучины самобичевания и ненависти к своему существованию, винил себя во всех бедах, не хотел вставать с постели, не мог выучить даже один параграф учебника и резко обрубал все налаженные было социальные контакты, оставляя друзей в растерянности. Исключением были разве что отцы, Цинсюань — от хлещущей через край жизнерадостности которого в принципе было сложно спрятаться, — и Хуа Чэн, любопытный интерес во взгляде которого постепенно перерастал в хмурую задумчивость. Впрочем, Се Лянь бросил попытки пытаться его разгадать и просто принимал как должное — все отлично, пока Хуа Чэн все еще его хочет, ведь секс тоже был своего рода аддикцией. С восторгом вспоминалось, как пару недель назад, закупившись почти ящиком виски, они сняли квартиру на пару суток и эти два дня только пили и трахались, непристойные и неудержимые в своей страсти. Хуа Чэн не приглашал его в свою собственную квартиру, а Се Лянь не навязывался — знал, что не получит от него большего, нежели секс, и если сначала принимал это с философским смирением, то со временем подобные мысли начали неприятно царапать в груди и заставляли ревновать Хуа Чэна ко всем остальным, кому еще он дарил хоть крупицу своего внимания. Монахом неприкасаемым тот не был никогда и становиться в ближайшее время явно не собирался.       Еще одним подтверждением того, как хорошо Хуа Чэн успел изучить его, стал тот факт, что карманные деньги стремительно исчезали из-за отсутствия подработки и снижения успеваемости, а траты увеличивались соразмерно с возросшей частотой употребления — как ему и предвещали. Планы торговать самодельными самокрутками провалились в черную дыру его же неудержимой зависимости, он выкуривал все раньше, чем успевал донести до гаража, ведь даже эффект их словно слабел со временем. Ему становилось мало той дозы, которая еще неделю назад казалась идеально выверенной, хотелось больше и сильнее. Как назло, Бай довольно внезапно и надолго пропал из их компании — и вместе с ним все, что он мог Се Ляню дать, ведь прийти к Хуа Чэну за чем-то сильнее травы было все равно что подписать себе и тонкой нити, скрепляющей их, смертный приговор.       — Он вернется, — сказал Цинсюань на осторожно заданный вопрос однажды. — Он всегда возвращается. Просто где-то прячется. А что?       — Ничего, — ответил Се Лянь нарочито равнодушно. — А как же его клиенты? Разве он не потеряет прибыль, если будет вот так исчезать?       — Пока вроде бы с Ци Жуном работают и своими какими-то поставщиками… Да ладно, какая разница, нас это все равно не касается.       — Да, — протянул он, судорожно раздумывая, как быть. — Да, разумеется.       Своих «поставщиков» у него не было, а Ци Жун оказался еще более вредным, чем выглядел. Зная, что он имеет связи с Хуа Чэном и Баем, двумя самыми ненавистными ему персонами, тот всеми силами старался его задеть, а ценник задрал аж в два раза.       — Давай, — сказал он ехидно после озвучки цен, наслаждаясь злостью и досадой Се Ляня, — пожалуйся своему папику, поплачь ему.       Их фееричная ссора закончилась дракой, разбитой губой Се Ляня и ценами, увеличившимся вчетверо. Не действовали даже попытки припугнуть Хуа Чэном, которого Ци Жун, несмотря на все свое бахвальство, боялся до усрачки. Так, перебиваясь редкими бесплатными подачками других ребят, Се Лянь начал постепенно делать то, чего ранее особенно не одобрял в наркоманах, считал признаком гибели самоуважения — продавать свои вещи. Ушли в ломбард подаренные на восемнадцатилетие отцами недешевые часы, которые доставались лишь по особым поводам, ушли планшеты — обычный и графический, — и даже несколько редких монет достались коллекционеру задешево, так как в тот момент его больше всего волновало желание принять хоть что-нибудь, чтобы вновь найти в себе силы жить дальше. Трупу, размышлял он философски, все эти цацки ни к чему все равно будут, лучше избавиться от них сейчас ради счастливого будущего.       Родители, благо, не вели учет его вещей и не заметили их пропажи. Зато заметили кое-что другое, о чем Се Лянь хотел бы забыть вообще навсегда.       — Все преподаватели говорят мне, — начал один из ужинов Мэй Няньцин под его напряженным взглядом, — что ты, только-только вновь восстановив успеваемость, опять начал скатываться по неизвестной им причине. Не хочешь поделиться?       Он едва не застонал. Чего ему сейчас хотелось меньше всего, так это говорить про учебу. Однако уйти от разговора не получилось — родители пристально наблюдали за ним и ждали ответа, который их удовлетворит. Он не мог сказать что-то вроде «без наркотиков я не могу найти в себе силы даже пойти в универ, о какой успеваемости идет речь?», поэтому пришлось придумывать нечто более нейтральное, но достаточно приближенное к правде.       — Я плохо понимаю новые темы. Они все… не очень интересные. Для меня, по крайней мере.       — Это не оправдание, ты же понимаешь? Учебную программу составляли не под тебя одного. Если эти темы там есть, значит, они важны и их нужно учить.       Се Ляню неожиданно стало интересно: если бы учебный план составляли под него, что бы там было?       — Откровенно говоря, я полагал нечто подобное, — заметил Мэй Няньцин, подцепляя кусочек мяса. — Поэтому попросил госпожу Пин подтянуть тебя индивидуально. До экзаменов осталось меньше месяца, если ты продолжишь держать такой темп, то…       — То что, — перебил его Се Лянь устало, ковыряясь в тарелке — аппетита не было. — Сдам их на несколько баллов ниже, чем обычно? Ох, и правда, такая трагедия!       — По-твоему, это смешно? Готов так просто отпустить все свои предыдущие достижения и стать таким же, как те, кто едва переползает с курса на курс?       — Сдать экзамен не на сотню — это переползать с курса на курс? — вспыхнул он внезапным приступом гнева. В голове зашумело. — Заниматься в своем собственном темпе — это переползать с курса на курс?       Отцы заметно опешили, не ожидая подобного отпора.       — Я не это имел в виду, — начал было Мэй Няньцин, поправляя очки нервным жестом, но Се Лянь его уже не слушал — и не слышал.       — Даже если я буду переползать, разве это делает меня человеком хуже?       — Хорошо! — воскликнул отец резко. Он невольно замолчал — невольный страх перед гневом родителей, перед возможностью их огорчить все еще тлел внутри и никуда не собирался пропадать. — Переползай, занимайся в своем темпе, делай что хочешь, но так, чтобы госпожа Пин ни разу не сообщила мне, что тебя не было на ее дополнительных занятиях без веской на то причины! Будь добр, уважай ту помощь, которую мы пытаемся оказать твоему будущему, ведь чем еще гордиться родителям, как не успехами своих детей?       — Гордитесь своими собственными успехами, а меня оставьте в покое! — закричал он, вскакивая на ноги. Кружка, яростно опущенная на столешницу, жалобно звякнула и треснула, проливая часть содержимого, однако он этого уже не видел, вылетая из гостиной в желании оказаться как можно дальше от этого дома.       Впрочем, спустя несколько часов бесплодных метаний по ближайшим улицам ему все же пришлось вернуться по вполне банальной причине: идти больше было некуда. Вина перед отцами за свою злость лежала внутри тяжелым камнем: несмотря на все это давление, они были единственными в мире людьми, которых искренне и в полной мере заботили его жизнь и его будущее. Сцепив зубы, пришлось согласиться на репетитора, чтобы не усугублять ситуацию еще сильнее: их когда-то уютный и полный улыбок дом, его отдушина, превращался в минное поле.       Госпожа Пин была приятной, умной женщиной, и весь ее ум умудрялся очаровательно переплетаться с совершенно детской доверчивостью — ну, либо это Се Лянь настолько прокачал свой навык лжи, что его редкие попытки откосить от занятий по очень уважительной, но совершенно выдуманной причине прокатывали в ста процентах случаев, а отцы до сих пор ничего не знали. Он не знал, кого благодарить больше: удачу или свою репутацию.       Вечер пятницы он, как и почти всегда, проводил в гараже, и на этот раз у него был припасен кое-какой план.       — Где Банкир? — спросил он нетерпеливо. — Мне нужно с ним поговорить.       Он готов был поспорить на что угодно, лишь бы получить деньги для пополнения своих ускоренно кончающихся из-за нервного напряжения запасов. Теперь ему было куда понятнее, почему тот все еще не погорел со своим развлечением — почти все здесь были зависимы. От разных вещей: вредных привычек, азарта и адреналина, веселья, секса, общения, бессмысленного времяпровождения… Пока кто-то веселился, другие получали с этого свою собственную пользу.       Ребята переглянулись.       — Ты чего, не заметил? — спросил один из них. — Его тут уже как недели две нет, он с родаками отдыхать полетел. Сказал, месяц точно не ждать.       — Месяц? — переспросил Се Лянь упавшим тоном. Почему, почему именно сейчас? — Вот черт… Может, у кого-то найдется немного взаймы?       — Прости, друг, в долг не даем, — развели они руками, разрушая и без того дышащую на ладан надежду. — От этого знаешь какие потом проблемы бывают?       — Да я отдам!       — А все так говорят сначала!       Пришлось оставить их в покое. Однако спустя одну бутылку дешевого вина и выкуренную самокрутку у него в голове постепенно, кирпичик за кирпичиком, сформировалась идея. Немного странная, довольно рискованная, но он был уверен, что все получится — нужно было лишь приложить немного усилий и актерского мастерства, которое с учетом последних событий он, по собственному скромному мнению, прокачал довольно-таки неплохо.       Сяолэй нашелся быстро — но вместе с ним нашлись и все остальные, рассевшиеся по диванам после очередного развлечения. Се Лянь постучал его по плечу, привлекая внимание.       — Мне нужно тебя кое о чем попросить, — сказал он, наблюдая, как в его полупустом взгляде появляется все больше осмысленности.       — Да без проблем, — согласился он, даже не уточнив сначала, в чем же заключается просьба. Се Лянь лишь закатил глаза на подобную легкомысленность. Подумал мельком: хорошо, что это всего лишь я, а не кто-то вроде Ци Жуна, например.       — Ничего сложного, правда. Мне нужно, чтобы ты ударил меня, — он ткнул в левую скулу, — вот сюда. Кольца не снимай, чем больше останется следов, тем достовернее все будет выглядеть. Мне нужно, чтобы отцы поверили, что меня избили. И не спрашивай ни о чем.       — Да ты чокнутый, — фыркнул Сяолэй, заметно растерявшись, но, как он и просил, вопросов задавать не стал. — Спорю, они поверят, даже если ты придешь чистенький и скажешь, что тебя обидели.       — Ты испугался или что? Я не стану бить тебя в ответ.       — Ничего я не испугался, — огрызнулся тот, но его тревожно-напряженный взгляд, скользнувший по Хуа Чэну, наблюдающему за этим представлением, говорил об обратном. — Просто… можно придумать что-нибудь другое, нет? Зачем лицо-то портить…       — Я модель какая-то, чтобы из-за лица трястись? — требовательно вопросил Се Лянь, скрещивая руки на груди. У него не было желания сейчас стоять тут и уговаривать. — Если ты мне сейчас не врежешь, я ударю тебя сам, трусливое ты дерьмо!       — Как ты меня назвал? — ожидаемо набычился Сяолэй, недостаточно сообразительный для того, чтобы увидеть в этом простую провокацию, и поднялся с места, возвышаясь над ним на добрых две головы. — За ртом своим следи!       — А то что?       Остальные радостно зашумели, словно болельщики на долгожданном матче. Се Лянь поймал взгляд Хуа Чэна — внимательный и цепкий, он жег ему спину и словно проникал под кожу.       — У тебя какие-то проблемы с моим ртом? — продолжил Се Лянь, чувствуя от этого почти такую же эйфорию, как и от наркоты. Сяолэй оскалился:       — Видимо, тут только у тех, кому ты не отсасывал, они есть.       Се Ляню показалось, что его уже ударили. Пару секунд он шокированно смотрел в лицо напротив — широкое и грубое, — и не мог найти слов. Какого черта? Как он мог вообще упоминать при нем эту тему в таком ключе, если видел, насколько его это выбило из колеи тогда?       Он даже не обратил внимания на то, что гомон вокруг сменился тишиной, Цинсюань вскочил с дивана, а Хуа Чэн нехорошо прищурился.       — А ты, — тихо начал Се Лянь, сжимая кулаки и уже почти забыв про свое намерение вывести противника на эмоции первым, — значит, сам только о них и мечтаешь? Ведь никто в здравом уме тебе никогда не то что не даст — и отсасывать не станет ни за какие деньги.       От первого удара он увернулся почти на рефлексах и тут же дал себе мысленный подзатыльник, вспомнив, ради чего все это затеял. Однако просто позволять себя бить теперь ему хорошей идеей не казалось.       Кулаки у Сяолэя были крепкими и тяжелыми — это Се Лянь понял, когда отлетел на несколько шагов назад. В глазах потемнело, левая половина лица взорвалась болью, на секунду ему даже показалось, что услышал треск. Проморгавшись, чтобы восстановить четкость картинки перед глазами, он на пробу пошевелил челюстью, осторожно потрогал лицо и поморщился. Что ж, синяк и ссадины теперь будут точно. Хоть это изначально и было его единственной целью, сейчас просто оставлять ситуацию вот так он был не намерен, потому сделал к довольному собой Сяолэю несколько стремительных шагов, сокращая расстояние, и от души врезал ему по лицу, приподнявшись на носочках. Со стороны это наверняка выглядело забавно — как картина, где моська пытается укусить слона, — однако парень, схватившись за пострадавшую часть лица, отскочил назад, споткнулся о чьи-то то тут, то там валяющиеся вещи, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, и рухнул прямо на стол, смачно приложившись об него затылком и разразившись громогласными ругательствами, в которых Се Ляню была отведена далеко не последняя роль.       Однако тому было не до внезапно свалившейся славы.       — Ты в порядке? Сильно ударил? — тряс его Цинсюань. — У тебя кровь на лице! Что на тебя нашло вообще?       Он не отвечал, только морщился.       — Найди спирт и вату, — велел Хуа Чэн Цзянь Лань, и та тут же поспешила к ящику, играющему роль их самодельной аптечки. — Объяснись?       Это уже предназначалось Се Ляню, и от властного тона по коже у него невольно прошлась волна дрожи.       — Мне… нужно, чтобы отцы думали, что меня били, — повторил он неловко свои недавние слова, понимая, что звучит это довольно странно. — Ну, как будто кто-то напал на меня на улице.       — Они думают, что ты не смог бы отбиться в таком случае? — фыркнул Хуа Чэн, присаживаясь рядом и закидывая ногу на ногу.       Ну, вообще-то так и есть, мысленно отметил он и уставился на чужое колено, размышляя, как бы попроще объяснить то, за что он до сих пор в глубине души чувствовал вину и стыд.       — У меня план, — медленно сказал он, приподнимая голову и позволяя тонким прохладным пальцам Цзянь Лань стереть кровь и обработать раны на его лице. — Сделать вид, будто меня ограбили.       — Зачем?       — Просто нужно! — воскликнул он, дернувшись, когда ватка неприятно надавила на синяк. — Какая разница, зачем, нужно и все.       На деле все было куда проще — и некрасивее по отношению к отцам. Те деньги, что он должен был отнести госпоже Пан, отрицающей электронные карты и принимающей только наличными, он планировал потратить на наркоту, и теперь требовалось лишь обставить все так, словно он — жертва ужасных обстоятельств, а вовсе не чертов торчок, который в лицо врет своей семье.       Но рассказать об этом Цинсюаню, который до сих пор не знал о его слабости, и заодно опозориться перед Хуа Чэном… нет, он просто не мог.       — Как жалко твое лицо, — вздохнула Цзянь Лань, убирая окровавленную ватку. — Синячище будет знатный. Родись я такой красоткой, берегла бы эту красоту, а не позволяла всяким идиотам себя бить.       — Ты же и так красотка, — мягко улыбнулся Се Лянь. — Только последняя сволочь подняла бы на тебя руку.       — Да женись уже на мне, — застонала она, слабо пихая его локтем в живот, — нельзя говорить такие милости, а потом уходить как ни в чем не бывало. Мое сердце, знаешь ли, хрупкое!       — О да, — хмыкнул Цинсюань, — всем бы нам быть такими же хрупкими, как твое сердце.       Се Лянь открыл фронтальную камеру на телефоне и осмотрел лицо. Цзянь Лань была права — на скуле наливался синяк, белок глаза красовался пятном лопнувших сосудов, а нижняя губа треснула и неприятно ныла каждый раз, когда он ее растягивал.       — Ладно, сойдет, — пробормотал он себе под нос, прежде чем знакомые пальцы почти грубо сжали запястье и опустили руку вниз. — Эй, что ты делаешь?       — Это ты что делаешь? — спросил Хуа Чэн недовольно, хмурясь. — Думаешь, я не знаю, на что ты деньги тратишь?       — Думаешь, тебя это касается? — вырывая руку из хватки, огрызнулся он, уставший от этого чувства, будто все вокруг лучше знают, как ему жить. — Читаете мне проповеди, как святые, а уж ты — тебе ли учить кого-то?       — О, — выдохнул Хуа Чэн, — как раз-таки мне. А знаешь почему? Потому что я своими глазами видел, к чему эта хуйня может привести.       — Это всего лишь трава, которую ты сам куришь почти постоянно!       — Ты не только траву покупать собрался. И хватит переводить все на меня. У меня нет уважаемой семьи, которая со мной сюсюкается.       Се Лянь закатил глаза и вскочил на ноги, не в силах продолжать этот разговор. Опять все сводится к одному и тому же, и никого, даже человека, который целовал его и втрахивал в матрас множество раз, не волнует, чего хочет он сам! Может, ему искренне нравится закидываться и быть оторванным от мира? Причем тут его семья?       — Я ухожу, — сказал он сухо, отмахнулся от Цинсюаня, чей голос доносился до ушей словно сквозь вату, и широкими торопливыми шагами направился к выходу, еще давно заметив во дворе ядовито-зеленые пряди Ци Жуна. Сейчас требовалось сосредоточиться не на спорах с Хуа Чэном, а на своем плане.       Никто не пошел за ним. Он хмыкнул. Что и следовало доказать: быть хорошим приятно для самооценки, но мало кому хочется всерьез взваливать на себя ответственность за других. Он попытался — и не справился, эта ответственность погребла его под собой и столкнула в яму, из которой он все еще не сумел выбраться.       Терпеливо снеся порцию насмешек над своим лицом от Ци Жуна, он все же получил долгожданный товар и поторопился найти водителя, пока никто не прицепился в очередной попытке прочитать ему бессмысленную нотацию. Уже надевая шлем, он все же не выдержал и обернулся. Хуа Чэн, скрестив на груди руки и опираясь плечом о металл стены гаража, поджег сигарету и, не отрывая насмешливого взгляда, словно в замедленной съемке поднес ее к губам. Да он надо мной издевается, понял Се Лянь со смесью веселья и ярости, этот ублюдок знает, как мало мне удалось купить, и специально показывает, что у него-то недостатка нет!       Горящий желанием достойно ответить, он порыскал по внутренним карманам куртки в поисках своего сокровенного запаса — таблетки стоили дороже травы, поэтому их он берег особенно. Спустя несколько мгновений пальцы наткнулись на гладкий круглый бок, Се Лянь подцепил таблетку, поднял ее выше, к потекам алого от умирающего на небе солнца, и так же картинно медленно положил на язык, замечая, как мрачнеет чужое лицо.       Улыбнувшись напоследок, он надел шлем и перекинул ногу через сиденье. В груди горело.