Улыбайся, Мое Сердце.

за тебя всегда кто-то всё решал, и мечте твоей воли не давал

— Улыбайся Сердце мое. Лань Хуань срывает голос от крика. Все лицо мокрое от слез, на губах зияет кровь. Мэн Яо. А-Яо! — Пожалуйста, перестань!!! Но стоит закрыть глаза, прекрасное лицо с нежным взглядом смотрит на него. — Улыбайся, Свет солнца моего. Лишь он один мог заставлять улыбаться. По-настоящему, не надевая масок, не играя. Лань Сичэнь швыряет подушку в стену. Сил больше никаких нет. Эти сны, эти воспоминания! Он болен. Очень и очень болен. — Улыбайся, Нефрит души моей. Хочется разбить себе голову. Глава Гу Су медленно одевается, так, словно через минуту его поведут на казнь, а он тянет время специально, наслаждаясь минутами жизни - минутами сна, в котором есть тот, кого он любил. Кого погубил. Который губит его. — Улыбайся, Ласка моя. Только с ним можно было быть счастливым. Впервые в жизни забыть о правилах, когда он ел с тёплых рук сладости, когда не заплетал волосы, выходил из купели полностью обнажённым, попадая в уютное полотенце. Когда смеялся так звонко, как мог, ведь это никем не порицалось. Когда гулял ночами, забывая про девять вечера, когда переплетал пальцы с ладонью мужчины, когда называл его «А-Яо». — Улыбайся, Звезда моя. Был так счастлив, когда после собраний глав кланов, они могли шмыгнуть за занавесы и долго целоваться, пока кто-то из близких слуг Цзинь Гуанъяо не шепнет по ту сторону, что нужно принять пристойный вид. — Улыбайся, Сокровище мое. Был в восторге, когда подарил ему свой первый раз. Как стеснялся, но знал, что не сделают больно, не обидят. Как смеялся, когда от удовольствия сносило голову. Как признавался в своем желании и обожании. — Улыбайся, Золото мое. Ему было хорошо с ним. Встречать рассветы, наблюдая за тем, как А-Яо, его А-Яо медленно входит в реку, разрезая стройным телом воду. Было прелестно, когда они пили вино, а потом творили что-то невообразимое, ведь господам Лань пить нельзя. Чудесно, когда занимались любовью перед большим зеркалом, ласкаясь на шелке. — Улыбайся, Вожделение мое. Как было неприятно, когда брат и господин Вэй принесли сомнения и смуту в его любящее сердце. Как было странно ощущать эти терзания, как дико болела голова. Как было тепло, когда он снова грелся в руках Цзинь Гуанъяо, покачиваясь на его бёдрах. Как целовался жадно, словно в последний раз... — Улыбайся, Жизнь моя. Как было страшно, когда он видел эти глаза, которые когда-то совсем недавно светились любовью только для него, а сейчас источают ненависть. Не к нему. Никогда. Не к своему милому Эр-гэ. Которого так сильно полюбил. По-настоящему. Так, что замирал в восторге, лишь услышав шорох его одежды. Как было дико видеть его кровь. Как было ужасно слышать все эти слова! Как было сложно не закричать, не забиться в угол, не прижать свою любовь к себе. Как жалко Глава Гу Су Лань ощущал себя, замечая те страдания. Как противно слушать ответы на свои вопросы... — Улыбайся, Обожание мое. Как непривычно было выхватывать меч из ножен. Как сильно хотелось помочь. — Но что я сделал?! — Не двигайся! Как холодно! Как холодно!!! Кровь. Красная, как те яблоки, которыми кормил его А-Яо. Как та занавеска, за которой они целовались. Как тот бумажный фонарик, который они запустили после своего первого раза. Как те пионы, которые приносили слуги в личные покои Лань Хуаня по просьбе Цзинь Гуанъяо. — Улыбайся, Господин мой. Как громко. Везде так громко, хотя все молчат. — Я никогда не посмел бы сделать плохо тебе. Как больно! Как холодно! Как дико! Остановись, замолчи, не нужно. Лучше бы сделал. Лучше бы хотел! Тогда это было бы не так плохо. Не так, как сейчас. Не так хотелось бы обойти А-Яо, чтобы самому насадиться на лезвие меча, прильнуть к спине и обнять. И плевать, что на них все смотрели. Плевать на слухи. Плевать вообще на все. Что они понимают?! Что они знают?! — Улыбайся, Радость моя. Мокрые простыни, сбившееся дыхание. Тонкий кинжал в длинных пальцах. — Улыбайся, Любовь моя. Иди ко мне. Я скучаю.