Âme sœur

Друг все­гда любит, но кто любит, тот не все­гда друг. Луций Анней Сенека

Очередной день: есть давали пшенку с мясной смесью непонятного происхождения и радовало лишь то, что этим его уж точно не отравят; стены банально давили, а легкие брезгливо принимали неродной воздух; ожидание, как отдельный организм, часами ходило по камере взад-вперед, истощая. И лишь сотни писем вместе с бессмысленными судебными заседаниями украшали будни. Всё это, конечно, приходится проживать не в первый раз, но ему было тошно. Тошно от вранья, коррупции, насилия, диктатуры и от того, что он сейчас не может просто погулять. Алексей был уверен, что план, разработанный командой ФБК, имеет право на успешное существование. Вот только из головы не шла та самая мысль, которую он, как приставучую мошку, пытался отогнать. Животный интерес манил порезать себе что-нибудь и снова увидеть те ненасытные глаза, которые приведут его в главное логово — Ново-Огарево. Путин не сможет его там убить, а это всё что могло бы помешать Алексею туда прийти. Зачем? Он не мог это себе объяснить до конца. Не хотел, как странно бы это не звучало. Поэтому спонтанные мысли взяли верх. — Саш, — шепнул Алексей через двери своей камеры, — достань мне. Послышалось шуршание, за которым последовало: — Два часа ночи. Сев за стол, он продолжил отвечать на письма. Количество картинок с котиками сбивало с толку, но согревало душу. Люди его поддерживают — это всё, что нужно. К полночи он закончил писать последний ответ и с удовольствием прилег на кровать. Почему он поцеловал меня? Глаза устало распахнулись от мысли, которая независимо сформировалась. Вдруг тихо постучали, что означало лишь одно — он успел поспать целых два часа. Алексей подошел к двери, нащупывая в щели тонкое лезвие. — Чем чёрт не шутит, — шепчет, горько улыбаясь. Через час охранник ночной смены зашел проверить арестанта и увидел его сидящим за столом с опущенной рукой, по которой длинной дорожкой аж до кончиков пальцев медленно стекала кровь. — Сукин сын, — прошипел тот, вызывая по рации медиков. Они пришли меньше чем за минуту и Алексею было даже как-то неловко видеть их уставшие, взволнованные лица. Молча, как и в первый раз, они осмотрели руку, мысленно обрадовавшись, что Навальный не затронул шрам за который они бы получили сверху. — Порез, по сравнению с предыдущей раной, совсем незначительный, — сказал медбрат. — Но, следуя личному указанию Президента РФ, Вы должны будете с ним встретиться. — Ясно, — сдержанно ответил Алексей. — Что, прямо сейчас? — Да. Он был спокоен, будто знал зачем идёт туда, будто знал, что сможет сделать что-то. Одеваясь, выходя на улицу вместе с охранниками, поднимая голову к небу, на котором не было видно звёзд, Алексей был уверен, что найдет какой-то аргумент до приезда в резиденцию. Попав за 6-метровое ограждение, он лишь с грустью смотрел на высокие бетонные блоки, которые ограждали всю территорию. Они, словно трельяж, отображали сущность хозяина. — Сюда, — скомандовали люди в сером. Они привели его в спальню Президента, откуда удалились, оставляя оппозиционера наедине со своим боссом. Путин, одетый в темно-синий халат, сидел на диване и попивал чай. Свет в комнате был тусклый, а тишина и ночь, которую впитывало панорамное окно, создавали эффект ложного умиротворения. Алексей пожалел, что поддался своей мимолётной идее пожаловать сюда. — Вы заботливый, — нарушает молчание Владимир Владимирович, имея в виду то, что Алексей не резал шрам. — Я просто... — Зачем Вы здесь? — показно отставляя чашку, спрашивает он. Вопрос, который загоняет в тупик, выводит из равновесия и не имеет ответа, как такового. Найти здесь тайные документы? Глупо. Разузнать что-то? Невозможно. Втереться в доверие? Смертельно. — Присаживайтесь, поговорим, — приглашает его Путин. Алексей, колеблясь, проходит к дивану и садится рядом. — Отпустите власть, Владимир Владимирович, — словно ребенок, который верит в чудо, выпалил он. — Вы знаете, что я не в силах это сделать, — Путин лукаво смотрит в голубые глаза, любуясь. — Либо я, либо через мой труп. — Вы думаете, что хоть кто-то Вас искренне поддерживает и не бросит при первой же возможности? Медведев? Лукашенко? — Навальный искренне недоумевал. — В случае чего Вы же сделаете мне искуственное дыхание, — ухмыляется Президент. — Такой чуткий, а хотите играть на пропитанном кровью поле? Он властно впивается в губы Алексея, прикрывая глаза. Тянется к теплому человеческому созданию, которое напоминало ему самого себя двадцать лет назад. Когда-то молодой, амбициозный, вспыльчивый, полон вдохновения Путин теперь лишь пытался всякой ценой удержать то, что осталось. 20 лет пролетели, словно фильм в стиле нуар, отдаляя его от реальной жизни. Забавно, что лишь виниловые пластинки Бони Эм. из его коллекции пахли обычным магазином, а не кремлевским кабинетом. Руки проскальзывают под футболку, ощупывая худой живот. Перед ним, олицетворением устаревшей, прогнившей системы находится то самое будущее, которое пришло к нему, заявляя о своем существовании, пытаясь образумить, вспомнить ради чего всё затевалось. «Как же он смешон». — Тебя используют, Алексей, — шепчет Путин, намекая то ли на американцев, то ли на себя. — Прекратите, прошу, — умоляет Навальный. — Ты сам пришел ко мне, забавным не находишь? — делая темный засос на шее оппозиционера, спрашивает Путин. — Ты живешь по моим правилам почти что половину своей сознательной жизни и до сих пор считаешь, что оказался здесь не по велению наивного сердца? — ухмыляется, обыденно расстегивая его ремень. — Смешно, как смешно. Алексей инициативно стягивает футболку и штаны, оставаясь лишь в боксерах. Обе руки, которые сияли, будто после снятия из креста, обхватили голову Путина. Сминая тонкие губы, мол «подавись», он рывчасто сбросил с бледных плеч халат, за который можно было накормить целое село и непрерывно смотрел в глаза напротив. Он хотел найти там хоть что-то, напоминающее человека, а не машину, но те лишь хищно сверкали. Пальцы Президента прошлись по торсу нависшего над ним фрондёра, задевая соски, чувствуя как грудная клетка под подушечками на мгновение замирает. Корпус смещается к белоснежным семейникам и покрасневшие руки скидают их с владельца, обнажая возбужденную плоть. Навальный пытается держать марку, касаясь губами головки, облизывая крайную плоть, чувствуя своей щекой каждую венку. — Он бы всё равно тебя заставил, — уверяет внутренний голос. Рефлекторный птиализм играл с Алексеем циничную шутку. Он жадно глотал слюну в секундных перерывах, но был не в силах удержать поодиночные капли. Те горячим маслом стекали по внутренней стороне бедер Президента. Его охрипший тенор выдал слабый, совсем не высокомерный стон, когда язык Навального вновь воздушно коснулся головки. Вбирая член полностью, до самого основания, оппозиционер чувствовал слабое, неуместное, но сладостное ощущение внизу живота. — Заканчивай этот цирк, — указывает здравый разум. Рука продолжила работу, ритмично блуждая вниз-вверх. Ускоряясь, он поднял гордую голову, смотря, как Путин в предвкушении оргазма потерял последнюю нить контроля над тем, что происходит вокруг. «Я бы мог его сейчас убить», — обреченно думает Алексей, понимая, что собственные принципы не дадут ему этого сделать. Он наказывает себя за это, завершая картину, позволяя Путину интуитивно толкнуться не в широкую ладонь, а в собственное уставшее горло. Он глотает всё до последнего, облизывая затем слегка опухшие губы. — Так хорошо это делал до тебя лишь один немец в конце 80-ых, — восстановив дыхание, улыбнулся Владимир Владимирович. — Спасибо за такую благотворительность. — Вы бы меня заставили, — не скрывая своих мыслей, сказал Алексей. — Я мог бы много чего сделать в этой жизни, милый. Но учитывается лишь то, что было де-факто. Навальный вздрогнул от ласкового обращения, вспоминая звучание этого слова в пьяном бреду. — Тебя отблагодарить? — проводит рукой по плечу оппозиционера. — Нет, не надо, — поспешно одеваясь, протараторил он. Его накрывала паника: решения, которые он принимал, действия, которые совершал, мысли, которые у него возникали — всё это вызывало отвращение и страх. Казалось, что лучше забыть о существовании этого человека и просто бороться за свою идею. И не смотреть на предплечье, пока это делаешь. — Мы связаны физически, — будто читает мысли Путин. — Ты не сможешь от этого откреститься. — Отвезите меня назад в СИЗО. — Сейчас отвезут, не волнуйся, в твоем расположении все полтора года, — съязвил он, напоминая о своей бесконечной власти над судебной системой. — Это начало конца, — едва слышно прошептал Алексей, не радуясь, не сочувствуя — констатируя факт. — Вы даже не можете меня нормально прикончить, — раздраженно добавляет. Враждебно-холодный взгляд Путина резко перемещается с интерьера комнаты на лицо оппозиционера. Он притягивает его к себе, бережно взяв за грудки: — А если я не хочу? В голову Алексея приходит больное осознание этой фразы: тот глупый поцелуй в камере что-то значил. Язык отказывался функционировать. Путину хватило полсекунды, чтобы разглядеть это замешательство, это понимание. — Охрана, — спокойно говорит он, отпрянув от Навального. — Здесь прослушка? — недоуменно замер оппозиционер. — Только на определенные фразы. Через несколько минут в спальню зашли трое мужчин, став ждать на арестанта. Он неспешно подошел к ним. — Не режь себе больше ничего, — говорит Путин ему в спину. Алексей оборачивается, слыша фальшивую заботу от своего полуубийцы — И смотри на свое предплечье, принимая важные решения, — поднимая уголки губ, заканчивает тот. — Прощайте, Владимир Владимирович. Двери тяжело закрываются, оставляя Путина в одиночестве. Он задумчиво примруживает глаза, прячя ухмылку. — Я ещё потанцую с тобой во тьме.