D E S E R T

      (Chase Atlantic — OHMAMMI)       Они останавливаются возле какого-то богом забытого ларька, где подают второсортный кофе, ужасные лимонады и безвкусные булочки. Жара давит на глаза и сушит горло. У них уже долгое время под сорок и, без изменений, по-испански горячо.              — Взять тебе что-то? — мальчик с темными волосами, сверкает глазами в тон и радостно улыбается. Он ужасно хочет пить, а их включенный кондиционер явно не делает лучше.              — Бутылку воды, — Хосок с коротко стриженными белыми, как снег, волосами спускает очки на кончик носа и улыбается. Кивок в сторону несчастного ларька, который суммарно стоил меньше, чем их машина, — Давай, Чон-и, иди.              И Чонгук идет. Вываливается из машины и топчет междугороднюю нагретую грязь своими кроссовками, идеально подходящими к смуглым гладким ногам, слишком длинным ногам, на которые Хо смотрит из-за стекла окон и солнцезащитных очков. Смеясь и улыбаясь, Чонгу разворачивается, идя спиной вперед, машет ему рукой. Дурачится. Блондин усмехается. Мальчишка.              Юноша привстает на носочки, чтобы дотянуться взглядом до ценника, и делает заказ. Хосок смотрит. Чонгуку нравились короткие шорты с высокой посадкой джинсово-синего цвета, которые почти не оставляли загадки, но оставляли достаточно пыла и терпких гормонов.              Чонгук любил коротко обрезанные рубашки, концы которой завязывались на манер кроп-топа, а пуговицы игнорировал начисто, рассвечивая упругими сиськами всем, кто проходил мимо. Хосок не ревновал и не завидовал. В конце концов, не стыдно показывать то, что ты был молод и хорош. Его мальчик был именно таким экспонатом.              Он возвращается в машину через несколько долгих минут, делая вид, что совершенно не замечал, как Хо наблюдал за ним, ждущим заказ за наличку, покачивающим бедрами в такт музыке в голове, переступающим с ноги на ногу и красующимся так, будто искал себе папочку.              Хосок был не намного старше, но в поиске Чонгук уже некоторое время совсем не нуждался.              Раскрывая дверь в раритетную модель феррари, брюнет кидает Чону-старшему бутылку.              — Твоя вода, зануда.              Чонгук не нуждался, потому что уже нашел.              — Этот зануда везет тебя в Мичиган, просто потому что тебе скучно, — усмехается Хосок и щелчком крышки открывает бутылку холодной негазированной воды. Запрокидывает голову, шумно глотая. Чонгук закидывает ноги на приборную панель прямо в кроссовках и молча смотрит на блондина, обхватывая трубочку губами.              Они стоят так еще пару десятков секунд. До тех пор, пока Чон-младший не решает, что они достаточно проторчали на спертом горячем воздухе.              — Поехали, — бескомпромиссно. Так, будто это он, а не Хосок ведет.              Усмехаясь, последний заводит мотор и выезжает на трассу.              Чонгук был прелестным мальчиком: молодой, почти юный, с горящими глазами и совершенно сумасшедшими желаниями. «Хочу угнать машину», «Хочу в Америку на выходные», «Хочу, чтобы ты купил мне личный самолет и пару щенков-ретриверов», «Хочу в Мичиган, увидеть третье Великое озеро». Хосок тогда спросил, зачем ему на озеро Мичиган. Чонгук сказал, что хочет там искупаться. Хо пошутил, предположив, что это может быть запрещено законом. Чонгук же спокойно и улыбчиво ответил, что тогда его папочка купит закон.              Чонгук был без размерностей чокнутый. Сумасшедший. Он и правда думал, что денег Хосока хватит на весь свет и век. Хотя… на век Чонгука бы точно хватило — старший не собирался в чем-то отказывать идейному юному волшебству.              И вот они здесь, гонят в сторону Мичигана по дикой жаре и голой пустыне. Их комфортная съемная квартира осталась где-то далеко позади. Жарко было даже с кондиционером на полную мощность.              Было жарко от Чонгука в короткой расстегнутой рубашке и мини-шортах, было жарко от Хосока в майке с глубокими вырезами и в узких джинсах темно-синего цвета.              Они гнали вот уже пару часов, заскочив только на заправку и в ларек, потому что младшему уж очень хотелось спустить пару купюр на ерунду в пластиковом стакане. Взгляд падает на пальцы, сжимающие пластик стакана, поднимается вверх и попадает на губы, напряженно тянущие напиток по трубочке. Блондин хмыкает.              — Что это?              — Эспрессо-тоник, — почти закатывает глаза, оставляет край трубочки лежать на губах и несколько секунд красуется, как кошка на выставке.              — Ты же любишь сладкое, — все больше и больше отрывая взгляд от дороги, Хосок смотрит через очки на смуглую чуть подсвеченную жарой кожу. Слишком, слишком хорош — не оторвать глаз и не прекратить пялиться.              — Он с сиропом, — блаженно урчит Чонгу, закидывает руку за сидение и обжимает ей заднюю сторону кресла. ЧонХо соврал бы, сказав, что это не красиво и не напоминает ему, как темноволосый парень закидывает руку за голову и сгребает пальцами простыню, когда они в спальне. По крайней мере, он так же удовольственно закатывает глаза.              — Сделай громче, — совсем тихо и умирающе просит брюнет, когда слышит знакомую песню. Хосок подчиняется молча, вздыхая от жары. Чонгук вдруг снимает ноги с панели.              — Останови, — он просит так резко, что коротко стриженный блондин просто теряется — что ему могло потребоваться посреди абсолютно пустой трассы в палящее солнце?              — Что-то случилось, малышка? — без каких-либо предположений он останавливает авто и съезжает на обочину.              — Малышке жарко, — недовольно бурчит, заправляя за ухо чуть отросшие темные волосы с переливающимися фиолетовыми прядями. Он прикладывает руку к кондиционеру, направленному на него и цокает языком, — Кажется, не работает, — его лицо вмиг становится недовольным и капризным.              — Можешь сесть назад, — ставя машину на паркинг, блондин уверен, что это недовольное нытье продолжится еще несколько минут, но все же пытается облегчить — как будто сможет.              — Нет, — бескомпромиссно и капризно.              Гук ставит эспрессо-тоник на переднюю панель — под самое солнце — и совершенно спокойно перекидывает ногу через Хосока, успевая в один момент забраться к нему на колени, не обращая никакого внимания на удивленные темные глаза под очками.              — Я не хочу назад, Хоби-хен, — выгибая спину, он совершенно спокойно, с торжествующей легкой улыбкой, кладет предплечья на плечи совершенно охреневшего Чона Хо, — С твоей стороны кондиционер работает лучше, чем с моей, — он удовлетворенно усмехается, когда ладони с тонкими пальцами опускаются на его голые напряженные из-за упора в колени бедра.              — Думаешь, тут будет холоднее? — Чонгук обожал металлические, будто наэлектризованные, нотки в Его хриплом голосе. Он гадко и тихо смеется, когда пальцы сжимают его задницу через тонкие мини-шорты и, не переставая гнуть спину, медленно снимает с Хосока его солнцезащитные очки, выдыхая на мягкие губы.              — Если ты будешь таким же медленным, я замерзну посреди горячей пустыни, — Чонгук никогда не предлагал игру — он был конченным эгоистом. Он всегда начинал и не спрашивал разрешения. С Хосоком было хорошо — его не приходилось приглашать дважды.              Неожиданно для себя, брюнет звонко и высоко ахает, когда (всегда обманчиво) мягкие пальцы сжимаются на его ширинке. Как назло, шорты слишком хорошо выделяли, где стоило сжать для достойного результата. Они же были блядские, как вторая кожа — что они вообще могли скрыть? Его папочке нравилось такое.              Они целуются — недолго, но рвано и дергано — так, будто от этого зависела жизнь или смерть. Хосок умел целоваться так, что сносило башню и хотелось рвать его за короткие жесткие белые волосы.              — Хочешь прилечь на руль? — легким шлепком по ягодице старший заставляет брюнета встать на упертые в кресло по обе стороны от его бедер коленки, и тут же прижимается губами к грудине, не скрытой рубашкой. Скользит языком по солоноватой прогретой солнцем коже, вызывая у Чонгука улыбку. Он легко тянет его за волосы, поощряя действия.              — Хочу сесть на член папочки, — опустив ладонь на светлый затылок, Чон-младший оттягивает рубашку второй рукой и тащит Хосока ближе к темному вставшему соску, совершенно не намекая — требуя, — Папочка же приласкает?              — Так много хочешь, — урчит увлеченный Хосок и, широко раскрывая губы, втягивает темную кожу между них; сверху — густой вздох, который так нравился его слуху. Слишком. Слишком чувственно и даже чересчур хорошо. Можно бы было подумать, что его юный любовник наигрывает и врет, если бы от таких простых действий у чувствительного Чонгука не начинали трястись бедра. Это ощущалось всегда — чувствовалось без усилий. Чонгук был той сукой, которую хотелось разнежить перед тем, как взять.              — Разве много? — выдыхая над головой Хосока, шепчет Чонгук, нагревая своим дыханием воздух в салоне на сотню градусов. И снова ахает, стоит блондину сжать его левую грудь свободной рукой.              — Почему бы просто не трахнуться? — Хо предлагает наугад и на шутку — знает, что и сам не захочет так. Слышит по звуку сдавленной кожи, что Чонгук оперся о водительское кресло руками. Пальцы тянутся к небрежному узлу и развязывают его коротенькую желтую рубашку.              — Тебе же нравится моя грудь, — наклоняя голову, младший хихикает прямо ему в ухо и через секунду — мокро обхватывает губами ушную раковину, медленно сжимает ладонь на уже натянутой ширинке мужчины и аккуратно массирует, слишком хорошо зная, как надо сделать, чтобы уговорить того, кто, на самом деле, уже сейчас был согласен, — Неужели не захочешь вылизать ее?              Блондин усмехается, закатывая глаза от тягучего удовольствия внизу. Внимательный паршивец. Слишком хорошо стелет и с ним не уснешь.              Пока собственные руки мальчишки расстегивают его же шорты, Хосок поддевает чужой сосок языком, прикусывает зубами и оттягивает к себе, надеясь и получая — высокий тихий стон. Ему так нравился этот мелодичный голос. Ему так нравилось то, что игривый и шутливый мальчишка носил дьявола в своих черных глазах. Так нравилось, что его пухлые и аккуратные губы умели делать такое, что не снилось порноактрисам, так нравилось, что он умело манипулировал своими и его слабостями. В этом была вся его суть — вся его пылкость.              — У тебя же… — Чонгук начинает, но, не видя реакции, недовольно фыркает и берет голову Хосока в свои ладони, заставляя оторваться от груди с покрасневшей кожей и сосками, почти покрывшийся мурашками, и посмотреть на себя.              — У тебя же есть презерватив? — говоря это он медленно опускается на чужой пах и с нажимом потирается о него, издавая провокационное и явно фальшивое, но такое заводящее сейчас «Ах», прикусывая губу так картинно, но так необходимо. О черт. Вообще-то этот дурашливый мальчик был самой настоящей высококлассной шлюхой, но только в его постели — рядом с ним.              — Не хочешь закончить ртом? — с усмешкой спрашивает Хосок, глотая тяжелое дыхание от вполне характерных действий парня, и тянется к бардачку, вытаскивая целую пачку резины.              — Не захочу слезть, — снова хихикнув, Чонгукки поднимается и резко опускается на бедра блондина — хлопком джинсы о джинсу, — Хочу вот так, — показывает, не стесняясь, как будет скакать на нем через пару минут, — До самого конца.              — Справишься? — перед лицом брюнета возникают тонкие пальцы, на манер сигареты пережимающие спаянный конвертик с резинкой. Чон-и улыбается и, наклонив голову вбок, скользит языком по смуглым пальцам, заглядывая в глаза, как будто делал минет на пару десятков сантиметров ниже, прихватывает губами презерватив и вынимает его из рук. Дразнится.              «Мальчишка», — довольно думает Хосок.              А дальше, с зажатым в зубах презервативом, Чонгук становится еретиком, одержимым демонами. Он пытается быстро расстегнуть чужие джинсы, привставая, шипит и злится, когда не получается в первый раз, но для второго не представляется случая — Хосок перехватывает его и заставляет балансировать на одной ноге с лаконичным «Иди сюда, киска». Приходится немного напрячься, чтобы стащить с одной ноги Чонгука его шорты и темные брифы, заставляя одежду потерянно повиснуть на одной ноге.              Возвращаясь к начатому, уже достаточно (до ужасного) заведенный Чонгу вновь берется за ширинку и справляется — на этот раз.              — Привстань, — тяжело дыша, младший вдруг приникает к его губам и улыбается, захватывая и долго оттягивая нижнюю. Он прекращает поцелуй громким чмоком — красуется. Молодняк.              — Хочу, чтобы под нами кожа скрипела, — шепчет прямо в губы и тащит джинсы и белье Хосока вниз, заставляя усесться задницей на кожаное сидение феррари. Музыка в колонках набирает темп. Подливая масла в огонь, Хосок выключает кондиционер с заботливым «Мы же не хотим, чтобы тебя продуло, да?». Вообще-то им было глубоко похуй. Потому что куда больше их интересовал секс.              — Америка плохо на тебя влияет, — прикрывая глаза и расслабляясь, Хосок ловит микро-фейерверки под веками, когда чувствует, как горячие пальцы невесомо касаются его снизу, раскатывая резинку.              — Плохо? — раскатав до основания, Чонгук опускает пальцы еще ниже и медленно, без лишнего нажима, прихватывает яички старшего, упоенно слыша тяжелый вздох и ощущая прогиб в Его пояснице, — Почему, хен?              — Потому что ты только и думаешь про мой член, — облизывая губы, Хосок накрывает своей ладонью ладонь Чонгука и заставляет того сжать сильнее, откидывая голову на кресло, — Это грязно, Чонгук.              — Чистой ты любишь только свою машину, — пальцы мягко переминают. Брюнет с фиолетовыми прядками знает, что его парень любит грубее и туже, но специально издевается — не реагирует на очевидные намеки, делает вид, что не понимает совсем ничего. Он, конечно, белый и милый, как кролик, но в его глазах водится тьма.              — Сядь на меня, — ладони скользят по бедрам на ягодицы и растягивают до дискомфорта. Чонгук закусывает губу, поднимает руку и сжимает левую грудь, сминая сосок. Ему так хочется, чтобы его трогали, но он просто не может так быстро закончить игру.              — Что, прямо сесть? — его голос срывается на горячечный шепот с провоцирующей улыбкой — ломать комедию все сложней и сложней, — Оседлать, как жеребца? — он усмехается высоко и поверхностно и тут же — стонет, специально обращая внимание на то, что ему может быть прекрасно и без какого-то там Чона Хо. Плевать, что врал — он любил играть в прятки.              — Прямо сесть, — повторяя, подтверждает. Щелкает крышечкой смазки и мокрыми холодными пальцами скользит по приоткрытому благодаря утреннему сексу кольцу мышц; Чонгук издает тягучую «о» от контраста температур и подается на руку, но хорошо знает — его бойфренд не даст сесть на пальцы. Только — на него. Стоило ли врать и капризничать — его ведь это абсолютно устраивало.              — Давай, — затуманенный взгляд поднимается на младшего, звонкий от смазки шлепок ладони разносит электрические импульсы. Хосок прекрасен, когда он его хочет. Хосок просто неотразим, когда у него стоит до поджатой мошонки.              Чонгук усмехается и, наклонив голову к мужчине, целует его в губы, тут же раскрывая рот и втираясь им в чужое небо.              — Хочу слышать шлепки и твое хныканье, малышка, — отстранившись, блондин оставляет пальцы на чужом подбородке, призывая держать рот открытым, и скользит языком по внутренней стороне чонгуковой щеки, оттягивая ее будто членом. Мальчишка задыхается, прикрывая глаза, измученные сухой жарой и мокрым желанием.              — Любишь меня? — брюнет спрашивает с ухмылкой и обожанием. Как же Чонгук любит оттягивать момент. Хосок, кажется, не выдерживает. Кажется, только не в этот раз.              Пальцы впиваются в фиолетово-черные волосы на загривке так, что Чонгу резко выдыхает от неожиданности.              — Люблю, — Хо произносит в самые губы и через секунду, поддерживая себя рукой, погружается внутрь до упора, неотрывно смотря на то, как у Чонгука по цепочке закатываются глаза, откидывается голова, из раскрытого рта слетает протяжный густой стон. Старший поддерживает его за шею, пока мальчик выгибает поясницу и спину.              — Сожми свои сиськи, — мурчит Чон-старший, и Чонгук слушается, приоткрывая веки: упирается одной рукой о спинку кресла, чтобы было удобнее двигаться, а второй — жмет свою грудь, пристанывающе вздыхая и сжимаясь внутри. Вторую сжимает сам Хо, успевая растереть подушечкой указательного сосок — Гук хныкающе стонет, вздрагивая сочными горячими стенками.              — Какой же ты чокнутый, детка, — усмехается Чон Хосок, каждый раз удивляясь, как такой сильной эрогенной зоной может быть грудь? Чонгук мог промолчать и закончить молча, когда ему дрочили руками, но, если этими же руками или ртом трогали его грудь… это всегда было чувственно и громко. Светловолосый просто обожал Его.              Привыкнув, Чонгу начинает двигаться: сначала медленно, но с каждый разом все размашистее и быстрее. Уже через десяток секунд салон наполняется шлепками; его развязанная рубашка мотается из стороны в сторону; он все еще сжимает себя сверху; блять, это искусство, за которым не сходишь в музей.              Убрав свою руку, Хосок укладывает ее на загривок младшего, обнимая второй по талии, заставляя вжаться в тонкий текстиль своей одежды истекающим членом и вызывая у Него характерный стон.              — Подними ф-футболку, — просит брюнет, едва не выстанывая ему в губы. Он любил секс впритирку, даже если это было не так быстро — это было всеобъемлюще, — Мне… мне нужен твой живот.              Хо слушает с первого раза и в пару движений подкатывает майку к грудине, уже через мгновение прижимая обратно к себе мальчика, который чуть сбавляет амплитуду движений и благодарно выстанывает, когда член начинает тереться о голую нежную кожу. Это было куда приятнее, чем самый брендовый текстиль.              Его кожа блестела росой испарины от секса и жары; двухцветные волосы переливались самой красивой картинкой — Чонгук был так чертовски хорош. Стонали оба. Салон заполнялся их голосами, глухими легкими шлепками, надрывным скрипом кожаного кресла.              — Хо, — облизывая искусанные губы, неглубоко скачущий на его члене и притирающийся своим в объятиях блондина, Гук пытается сказать на одном дыхании, — Я хочу…              — Опускайся с бо́льшим нажимом, — перебивая, хриплым шепотом просит Хосок и, не переставая обнимать, делает то, за что Чонгук будет его обожать и ненавидеть.              На секунду останавливая юношу, ЧонХо коротко облизывает напряженный правый сосок и глубоко втягивает его между губами — Чонгу заходится стоном и трясется бедрами и задницей от того, как сладко свело внутри. Его шлепают по ягодице, принуждая работать, и теперь они двигаются вдвоем, потому что Хосок не отрывается и превращает простое прикосновение в простой и по-своему приятно-болезненный псевдо-засос. Он натягивает кожу между губами, не позволяет стонущему брюнету освободиться и стонет сам — глухо, в его соленую кожу.              — Хосок, — младший зовет его хнычущим тоном, чувствуя, как в груди начинает пульсировать. Член трется о кожу, внутри до невозможности приятно распирает, и он даже не хочет искать гребанную простату, потому что то, что Он делает своими губами… — Хосо-о-ок, — нет, он, кажется, сейчас умрет.              Чонгук вскрикивает, когда блондин громко отрывается от его груди, сбивая внутренний вакуум, и переходит в протяжный стон, пытаясь свести накаченные ноги, но не имея никакой возможности; потому что по телу прокатывается настоящая волна удовольствия. Смаргивая слезящееся в уголках глаз, дрожаще выдыхая, приостанавливающийся Чонгук опускает глаза вниз, туда, где гортанно стонет и заламывает брови Хосок с яркими припухшими губами, но не такими яркими, как его почти малиновый сосок, раздавшийся в размерах, налитый кровью, такой чувствительный, что…              Он снова вскрикивает, когда, остановив фрикции, Хо сжимает его пальцами.              — Не надо… Хо, — он хнычуще просит, хаотично сжимаясь внутри, сжимая и подгоняя Его, не в силах остановиться, покачивается на увесистом члене, потираясь промежностью о пах. Но вода на дне его глаз совсем настоящая.              — Больно?              — Н-нет… — и больше Чонгук не произносит ничего. Потому что не знает, что преследует его. Ему не было больно, но было почти — от удовольствия, которое следовало потом. Это было, как множественный оргазм, если бы он умел. Это было, как трогать головку члена языком в предоргазменной тряске и не давать спустить.              И, начав снова двигаться, Чонгук не думал, что Хосок по одному его «нет» поймет все. Потому что он проделывает тот же трюк со второй грудью, но не отпускает теперь, втягивает только сильнее, а, когда скачущий на нем брюнет неподдельно начинает хныкать, смазано шепча, что он так хочет оргазм, выворачивает второй сосок, багровый и чувствительный даже от воздуха, пальцами, заставляя Чонгука залиться голосом, заставляя Его кончить так бурно, что попадает даже блондину на шею и подбородок, заставляя Его так сильно сжаться и забиться эпилептиком в его руках, что внезапный оргазм добирается и до него.              Дрожащий, покрытый испариной, спермой, наслаждением до легкой боли и совершенно дезориентированный в развязанной желтой рубашке и с повисшими на одном бедре шортами Чонгук опускается спиной на руль, быстро и тяжело дыша в тон старшему.              — Болит? — через пару минут, когда удается отойти от звона в ушах и микросудорог по всему телу, спрашивает светловолосый Хосок, наконец обращая внимания на едва не пурпурный цвет тонкой кожи на чонгуковой груди.              — Тянет, — спертым шепотом. Вылетевший в открытый космос Чонгук еле как говорит.              На то, чтобы оторваться от спинки кресла, находятся какие-то силы. ЧонХо опускается к груди младшего, медленно и широко проводит мокрым от слюны языком по багровым бусинам, которые пульсируют под языком. А Чонгук выгибает шею и запрокидывает руку на переднюю панель, ударяя по ней тыльной стороной ладони и так желая собрать ногтями, как простыню на кровати. Потому что, если Хосок не остановится, он сухо кончит во второй раз. Потому что каждый раз Его рот делал такие ужасные вещи.              Черт, они, кажется, только что потрахались в авто посреди пустыни, даже не раздевшись и не подумав о том, как будут оттирать чонгукову сперму с кожи и одежды. Черт. Чонгук только что скакал на нем, как проклятый, и хныкал, как целка на первом оргазме. Черт-черт. Какая же это жесть.              Их предпочтения, как они сами, были конченными. Их игры в секс каждый раз заканчивались густой горячей спермой где угодно — на теле, одежде, лице. Они полностью понимали друг друга, и да, наверное, это был странный союз, который держался на спонтанных решениях, слюне и смазке, но это было лучшее, что происходило с ними обоими за последние несколько лет.              Умоляя не останавливаться, Чонгук трясется и бьется на чертовом автомобильном руле. И это лучшее. Лучшая его поездка в Америку.