Какой твой крашик?

      Бродячие, бездомные коты, изуродованные Энвеллом, размером с лошадь, медленно надвигались на застывших людей, торжествующе скалясь. Вдоль выпирающих позвонков монстров топорщились костяные кислотно-белые пластины, огромные когти взрывали асфальт, шерсть была похожа на щетину, а глаза горели неподдельной злобой. Кажется, все, кто лицезрели преобразившихся братьев меньших бродяг, на миг пожалели о том, что ничем не могли помочь им в прошлой жизни. Может, кроме Фила, но и он не был в этом уверен.       — Нам конец! — провыла какая-то девушка.       — В атаку! — взревел Арт, кинувшись с мечом-винтовкой наперевес на монстров. Многие нестройными рядами побежали за ним. Филу было видно, как кто-то так и остался стоять, а кто-то даже побежал в противоположном направлении, где их встретила такая стая монстров.       — Горло — слабое место! Цельтесь им в горло! — крикнул какой-то инженер, отбрасывая использованный чип, и мановением перчатки построил катапульту, тут же сломанную чьей-то бестолковой атакой. Нестройные аккорды делу едва ли помогали. Магический огонь окружил игроков; он на мгновение дал им передышку, но был затоптан разъярёнными животными.       Арт метался в толпе монстров, выкрикивая какие-то советы, и, на удивление Фила, некоторые из них были услышаны и восприняты правильно. Бардов и инженеров поставили в центре образовавшегося кольца, и так катапультные установки мешали меньше. Но монстры всё равно теснили игроков числом и врождённой яростью. Один из них чудовищным прыжком врезался в перепуганных людей, выхватил одного поперёк живота зубами и откинул. Тело с глухим стуком упало на асфальт. Хищник тут же получил пулю в шею и исчез, отчаянно взвыв.       Крики боли смешались с басовитыми ругательствами. Запахло кровью.       — Это кровь!       — Кровь?!       — Так ведь не бывает!       — Баквит!       Тёмное пятно медленно расползалась под корчившимся на земле человеком. Некоторые с ужасом смотрели на него, но кому-то хватило трезвости ума, чтобы защищаться. Бард склонился над умирающим, что-то заиграл, и его звуки тонули в рёве битвы. Кровь исчезла внезапно, как непрошенный глюк системы; тело раненого стало пульсировать невидимостью, грозясь исчезнуть навсегда.       Баквит объявился. Разорвав открывшимся порталом одного из монстров, помощник кинул в толпу пузырёк с восстанавливающей жидкостью и так же внезапно исчез. Кто-то поймал лекарство и передал раненому. Человек перестал мигать, но лежал недвижно всё так же.       Тут-то Фил и вспомнил, что хорошо бы помочь. Он неторопливо нашёл заклинание замедления времени и направил его на монстров.       Атака захлебнулась. Игроки, вдохнув уверенности, успели добить многих, пока действие заклинания не закончилось, а последнего застрелил сам Арт, победно щурясь.       Некоторые чуть засияли, получив level up. Кто-то в усталости лёг на землю. Арт толкнул короткую воодушевляющую речь, не возымевшую, однако, никакого отклика со стороны публики.       — Всё в порядке? — участливо спросил Фил, когда к нему поднялся друг.       Они снова опустились в кресла.       — Баквит! Что это было?!       Парень вздрогнул от неожиданно громкого вопрошания.       — Ты о чём?       — У того человека была кровь! Разве это предусмотрено игрой?       Маленький робот, весь тёмно-фиолетовый, с кислотно-зелёным символом на груди, появился не сразу.       — Чего тебе? — недовольно пробурчал он.       — Разве… кровотечения симулируются игрой?       Баквит закатил глаза.       — Ну конечно же нет. Очередной баг игры, не стоит и внимания обращать.       — Но ошибка исправилась, — с сомнением проговорил Фил.       — Игра может себе такое позволить. — С этими словами Баквит скакнул в портал.       Звуки, доносившиеся с площадки, снова всколыхнулись, но теперь уже одним голосом, сквозившим радостью и непомерным облегчением. Друзья выглянули на улицу.       Немолодой мужчина с проседью в волосах, в экипировке вора, откинул арбалеты и возвёл руки к бежавшему к нему монстру. Только теперь зверь не был настроен враждебно к человеку: жёлтые светящиеся глазищи выражали доверие, мурчание эхом окатило всю округу, и человек был сбит проявлением ласки. Вероятно, зверь узнал своего хозяина.       — Барнум, Бари, хороший мой, как ты уцелел? Бари! — щебетал мужчина, почёсывая за ушами и гладя по животу разомлевшего монстра.       — Могут ли бывшие питомцы быть фамильярами? — в размышлениях пробормотал Фил, смотря на сцену встречи человека со своим котом, пусть и бывшим.       — Как видишь. Фамильяры — помощники, по сути. Почему бы и монстрам не помогать людям? — Но Арт и не пытался скрыть свою незаинтересованность в этой теме. Он чуть ли не светился гордостью. Фил понял, что тот вообще ни о чём не хочет говорить, кроме как о собственной победе, и быстренько ретировался, бормоча оправдания.       «И мне б своего фамильяра. А, у меня же есть Илья», — улыбнулся он. Широко, искренне. Этот рыжий нахал вызывал у него такую бурю эмоций одним своим фактом существования, что это нельзя было игнорировать. Более того — этим нужно было пользоваться. Что Фил, собственно, и пошёл делать. ***       Илья сел в позе лотоса на кровати и уставился на дверь.       Ему сказали, что король его ждёт, и парень не сомневался, что ждёт именно здесь. А время перетекало, бурлило, шагало то скоро, то медленно — Фил не объявлялся. Илья бы с радостью ушёл, если бы верил, что у него есть какие-то дела. Если действительно захотел бы уйти, ведь в игре всегда можно найти способ скоротать время.       На слуховом горизонте замаячил Фил. Илья внутренне подобрался, помял ладони и, когда тот заглянул за дверь, высокомерно протянул:       — Ты настолько безответственный, что опаздываешь на свидание, которое сам и назначил?       — Ты настолько кретин, что считаешь деловую встречу свиданием? — передразнил Фил, усаживаясь рядом с парнем. — И почему ты не в своём любимом костюме?       — Каком? — не понял Илья.       — Адама.       До парня доходило долго. Фил рассмеялся и откинулся на одеяло.       — Да это не приказ был, какого чёрта, нет, я тебе не запрещаю, но всё же…       Илья замер, смутившись ещё больше, когда осознал, что раздеваться было необязательно, но потом вызывающе откинул жёлтый камзол и остался в одной водолазке.       — Знаешь, на кого ты теперь похож? — фыркнул Фил. Он не любил водолазки от слова совсем, никакие и ни на ком: для него они выглядели как билетик в список законченных ботанов. С камлозом ещё куда ни шло, но без него Илья превращался в напыщенного семиклассника.       Парень хохотнул и всмотрелся в лениво плескающийся интерес в голубых глазах.       — Хочешь снять?       — Нет, хочу посмотреть, как ты это сделаешь сам, медленно и красиво.       — Ага, держи карман шире, — процедил Илья и отвернулся. — Тоже мне, краш на семиклассницу нашёлся.       — Кра-а-а-ашик, а чей ты крашик, скажи мне, Илюш… Илья? — пододвинулся Фил к парню, певуче протянув слова. Горячее дыхание ударило в щёку Ильи, и он едва удержался, чтобы не сморщиться.       — Уж не твой ли? Знаешь… какой ты крашик?       Странный вопрос чуть не уронил Фила на кровать обратно, но он сумел выкрутиться и ответить:       — О, а у тебя их было так много, что ты их начал классифицировать?       — Кислотный крашик ты. Серная кислота, я полагаю.       Фил фыркнул и расхохотался, схватившись за живот. Илья улыбнулся вслед за ним, и в его выражении лица промелькнуло что-то похожее на благодушие. Наконец-то он сможет хоть в каком-то плане доминировать над своим королём, но Илья уделил этому выводу не больше секунды. Всё его внимание было сосредоточено на кислотном крашике, на его откровенности и честности в движениях, лёгких, непринуждённых, будто лёт кристаллика снега. Но нет, прячет чутко Фил свою натуру, как мирабилис свои невзрачные цветы. Настанет вечер, Илья дождётся сумерек — мирабилис раскроется и будет цвести всю ночь пурпурно и жёлто.       — А-а-а, подловил мой трояк по химии, — хохотал Фил, — Однако я помню, что кислота всё растворяет! А почему я кислотный? А какой Арт крашик?       Илья солнечно улыбнулся и чуть ли не вскочил, взбудораженный мыслями. Парень, приобняв его, заставил лечь.       — Арт — алюминий, — с комично заумным видом изрёк парень, — потому что и с щелочами, и с кислотами реагирует.       — Эй, ты мне зубы не заговаривай!       Илья привстал на локтях.       — Как сказала Кира, когда мы проходили этот металл, алюминий в мире химии — это шлю…       — Знал бы Арт, что ты о нём говоришь! — вскочил Фил и закружил по комнате, смеясь. — Вот, значит, как? А Кира?       Вслед за ним встал и Илья. Мысли его были далеко-далеко, рядом с улыбающимся Филом.       — Щелочной крашик!.. — хихикнул парень.       — А Алина? А Стас? А…       — Нет-нет, Кира — щёлочноземельный гидроксидик, кальция, вот!       — А щелочной тогда кто?       Стало тепло. Атмосфера общения, до этого вязкая и студенистая, разжижилась под воздействием температуры шуток, и только прозрачный, лёгкий осадочек лёг на неподъёмное дно презрения и унижения. Теперь Илья точно был уверен: это дно уже не будет взбаламучено ничем.       И это было правдой.       Фил откровенно наслаждался обществом заучки, пусть и от химических наименований в памяти остались только наборы букв. Илья сумел подать это как нечто простое и забавное, и Филу было даже не то чтобы понятно, — просто весело.       Парни выбежали в коридор. Во всём замке было тихо: приближалась ночная тьма, и все, кто хотел бы спать, легли спать, а остальные ушли далеко-далеко на поиски монстров, ворошащих мглу.       — …взяли меня на слабо, честно! — распалился Илья, рассказывая о своей первой и последней выкуренной сигарете. — Это даже не противно было и не то чтобы приятно, но… Но…       — Это же так весело! Веришь ли, нет, но я ни разу в жизни не курил! Все деньги уходили на прокачку компа, и я ни о чём не жалею!       Негорящие лампы путали коридоры с мраком, рисовали тени на потолках. Две дрожащие души кололи друг друга, не соприкасаясь, винтили-крутили безумный танец, поглотивший пренебрежение, неприязнь, откровенную ненависть. Да и было ли её много когда-нибудь? Но всего щепотка её отделяла этих двух от больших, искренних, всепрожигающих чувств, без которых каждый человек не видит жизни. Всего щепотка ненависти, предвзятости и кое-чего ещё, в чём всегда можно было винить демографическую политику России и закоренелые семейные ценности. Но здесь, во тьме, где не видно шагов и не слышно горящего взгляда, можно позволить себе всё. Позволить быть собой. Позволить жить собой. Тишина обрубит все концы, и никто ни в жизнь не узнает самые сокровенные, самые извращённые желания, зацвётшие в её нутре.       Илья растворился первым. Разговоры и громкий смех ослабевали, давая путь истинным желаниям, ради которых всё это и заварилось. Парень всё ближе прикасался к Филу, всё чаще хватал ртом воздух, всё развязнее становились его движения. Что-то щёлкнуло в горячих головах: полуночники остановились в одном из залов совсем, мучимые, ведомые страстью. Страшно возбуждала общая атмосфера ночи и маленькой тайны, объединившей двух разных людей и отчуждённую ночь.       Фил привлёк к себе Илью, прижавшись спиной к стене, и наклонил голову парня к себе, чтобы он смог различить едва слышимый шёпот:       — Я бы отымел тебя прямо здесь и сейчас, — тихие, но горячие слова опалили ухо Ильи, и он приникнул ещё ближе к своему королю, положив голову ему на плечо.       — Так что тебя останавливает? — томно выдохнул парень. Фил с силой сжал его ягодицу, чуть поглаживая, и Илья живо представил себе красные пятна от бледных острых рук и возбудился ещё больше. Он видел, что и Фил был на пределе, поэтому впился в его губы своими, жадно, дерзко, прося о большем, недвусмысленно намекая на то, что готов пойти до конца; ладони его упирались в стену, сжимаясь в кулаки и царапая синюю цифровую краску; Илья двинулся выше, чуть ли не налезая на Фила, который, тяжело дыша, вцепился уже в его плечи. Мыслей не было. Оба растворились в моменте дикой, грязной страсти, и Фил сполна наслаждался смелостью парня, не позволяя ему разорвать поцелуй. Короткий вдох — Фил причмокнул, снова прикусил губу, коснулся языком чужого нёба. Прижимая Илью ближе, ближе к себе, парень касался губами уже скул, оставляя влажную дорожку, и Илья тяжело дышал ему на ухо. Правая рука Фила скользнула вниз, проникла под ремень чужих брюк, чуть сжала полувозбуждённый орган.       И тут же отпустила.       — Я боюсь.