Спорим, что ты влюбишься?

      Ноябрь выдался в этом году довольно холодным. Восточные ветра гнали очень темные дождевые тучи, заставляя тело, только посмотрев на них, покрываться табуном мурашек. В принципе, в Москве всегда было не шибко тепло в осенние дни, но не таких конечно ожидали приезжие туристы, в числе которых был и Юри Кацуки.       Золотистая листва опала у ног. Молодой человек шел по аллее вдоль крупнопанельных домов, пиная листья каштана. Если бы сейчас выглянуло солнце, то он бы впал в невероятный шок от капелек на листочках, которые красиво переливались на свету, от поблескивающих после дождя дорог, в которых можно было увидеть отражение города… Всё же, приятный шорох довольно успокаивал, и впервые за всю свою жизнь Юри не хотелось блевать после чертовски долгого перелета.       В то же время, он был немного ошарашен климатом. В Японии практически всегда тепло, так что, идя в середине ноября в своём черном осеннем пальто он подумал, что нашёл именно то место, где ему хотелось бы жить. Да, Японию нельзя сравнивать с Россией, Кацуки отчетливо понимал это, однако, всё же, волоча за собой черный чемодан на колесиках, его посещали мысли о том, что эти две страны абсолютно противоположны друг другу, так почему же нельзя их сопоставлять?       Хотя бы потому, что у матери славянских народов есть очаровательные русские молодые фигуристы, совсем отличные от японцев.       Небольшой каблук на классических мужских туфлях застучал по мраморным ступеням. Широкая ладонь коснулась ручки входа в ледовый дворец.       За стойкой стоял красивый молодой человек. Юри хмыкнул, а его небольшие губки расплылись в игривой улыбке. Однако, присутствовала небольшая проблемка. Товарищ Кацуки хоть понимал по-русски, но ещё плохо говорил на нём.       — Здравствуйте, — он снял с лица солнцезащитные очки, натянув их на свои черные, как смола, волосы, — извините, я не очень говорю по-русски… — протароторил отработанную фразу японец, но с уверенностью, а потом продолжил, — Вы можете говорить на английском?       — Здравствуйте, Мистер Кацуки, — парень продолжил на иностранном, будто не видя никакой преграды в акценте, — Вы, верно, ищете тренера Якова?       Брюнет снял с головы очки, повесил их на свой лонгслив и кивнул, проведя по волосам широкой ладонью.       — Он сейчас тренирует Плисецкого и Никифорова на льду, потому, можете пройти по этому коридору, крайняя левая дверь, а можете подождать здесь, — русый юноша лучезарно улыбнулся, облокотившись о стойку.       — Пожалуй, я подожду тренера Якова здесь, — он присел за столик в небольшом кафетерии, открыв инстаграм на телефоне.       Время близилось к четырем, ветер на улице стал завывать ещё больше, что заставило глаза Юри округлиться. Ждать конца тренировки оказалось мучительно трудным занятием, потому бросив парню на ресепшене пару слов о своем багаже, он уверенно направился в сторону входа на лёд.       — Говорю же тебе, Виктор, тройной аксель здесь будет поставить уместнее. Ты ни черта, как обычно, не понимаешь.       Как и ожидалось, тренировка проходила полным ходом, ну или… вечным криком.       — Юрий, это ты меня, видимо, не понимаешь, луц выглядит намного эффектнее, чем аксель.       Плисецкий фыркнул, это было слышно даже по ту сторону двери.       — Да к черту тебя, Никифоров, вот утру тебе нос, тогда…       Кацуки бесцеремонно вошел на каток, не пошевелив даже бровью, не моргнув даже не одним глазом.       Якова ни на трибунах, ни на катке не было видно. Он растерялся, но не подал виду. Смерив все свои нервы, засунув их в долгий ящик, парень сказал себе в голове: «Не сегодня» и безразлично, без каких-либо эмоций устремился к бортику.       — Познакомимся позже, где тренер? — фигурист встал в позу, высокомерно подняв голову и смотря прямо в пучину голубых глаз.       — В тренерской, — ответил Юрий, — а тебе зачем?       Кацуки махнул головой вместо слов «спасибо» и ушел, оставляя их снова наедине. Но он был не промах, тихо прикрыв дверь, он облокотился о стену и стал внимательно вслушиваться в слова.       — А кто этот чертов смельчак? — затараторил на русском Плисецкий.       — Кацуки Юри, молодой фигурист из Японии. Девушки не имеет, зато в наличии довольно красивое подтянутое тело, — Виктор усмехнулся проехав пару метров туда и обратно.       — Симпатичный, да? — Юрий резал.       Никифоров грустно улыбнулся. Знал ведь, что между ним и Кацуки ничего не будет. У него была внешность Бога. Красивые черные волосы, которые и без укладки смотрелись сексуально… тёмные глаза, будто нефтяная скважина, зрачок, который было очень сложно отличить от радужки, особенно при тусклом свете… Да и к черту все эти внешние заслуги его лица, он был просто безумно горд, безэмоционален и самовлюблен. Это так сильно привлекало Виктора.       — Ты меня спрашиваешь? — он прикинулся дураком, не понимая, спрашивает Юрий или же утверждает.       — Я знаю тебя, как облупленного, Витя, — Плисецкий подъехал к бортикам, — Прекращай тянуть кота за яйца.       — Что ты несешь? — светловолосый ушел с льда, разшнуровывая коньки.       — Я видел, как ты нервничал, когда узкоглазый устремил на тебя острый взгляд, — Плисецкий встал прямо перед ним, перед скамьей, заставляя Виктора посмотреть на него снизу.       — И что? — он резко встал.       — Да так… спорим, что ты влюбишься?       Юри отпрянул. Лицо приобрело довольно бесчувственный и безразличный вид. Хотя нельзя было сказать, что до этого парень стоял с другим. Для него было нормой иметь пустой взгляд и нахмуренные брови.       — Спорим, что ты влюбишься… серьезно? Да что за бред? — вдохнул полные легкие воздуха и выдохнул. Но нормально не получалось даже дышать, нервы почему то брали вверх.       Короткий стук, конечно же кулаком о дверь. Хотя, сейчас Кацуки предпочел бы биться головой о стену. Чем он думал, когда начинал учить русский язык?       — Входи, Кацуки, — прозвучало с той стороны на английском.       Дверь отворилась. Юри сто раз видел Якова на фотографиях в интернете, но в жизни он немного отличался, мнение о нем изменилось.       — Здравствуйте, — хоть Кацуки был, откровенно говоря, мудаком, но с взрослыми людьми он все же разговаривал уважительно, — Когда мне можно будет выйти на лед?       — О, — Яков удивился, — не думал, что ты после такого проигрыша сразу же захочешь начать тренировки на льду…       Юри опустил голову, прожигая взглядом линолеум.       В прошлых месяцах Кацуки не прошел в соревнования отборочного тура. Никто даже не знал, что до этого парень попал в серьезную аварию, где получил довольно сильный перелом ноги, он буквально учился кататься заново, но не хотел, чтобы кто-то его жалел.       Что уж тут скрывать, он рыдал по вечерам, смотря ролики выступления Виктора и Юрия, Пчихита и Жан-Жака, именно до момента аварии фигурист был очень эмоциональным и милым, восхищающимся другими…       После проплаканных напролет ночей, после злости, которую он так сильно отражал на льду, парень выгорел. Морально, конечно же. Его взгляд стал тяжелым, а смотря в его стеклянные глаза по телу пробегал табун мурашек. Когда он выступал, то падал пару раз, а в конце программы и вовсе пустил одинокую слезу, которую тут же смахнул правой рукой.       Вокруг все говорили о том, что молодая надежда Японии так сильно облажалась в своём выступлении, но никто не знал правды. Ему хотелось прямо сейчас выбежать на лёд и заорать на весь стадион: «Черт возьми, посмотрите, посмотрите! Это шрам! Да, мне ломали кости, да мне сшивали ногу, да собирали её по гребаным частям! Вот почему я падал!», но он не проронил ни слова, а на банкет и вовсе не явился.       — Яков, — Юри помолчал немного, а потом, собрав все мысли в кучу, продолжил, — я не маленькая девочка, чтобы после поражения сидеть и плакать в кабинке туалета, — он приблизился к двери, не отрывая взгляда от глаз тренера, — завтра я буду готов выйти на лед. Единственное, что я хотел бы спросить…       — Что тебя волнует?       — Вы обещали мне жилье в Москве, — Кацуки повертел на пальце кольцо, на котором была выгравирована какая-то надпись, которую Яков не смог рассмотреть.       — Да, я дам тебе ключи, — мужчина встал из-за стола и вышел из тренерской, приглашая за собой и молодого человека, — пойдем пока познакомлю тебя моей, сегодня неполной, кучке осталопов.       Они шли по коридору, фигурист рассматривал стены, что были покрашены в бледно-голубой цвет. Сам не понимал, что он на них хочет увидеть, но они довольно быстро подошли туда, куда держали путь.       — Юрий, Виктор, — Яков зашел в раздевалку, — это Юри Кацуки, с этого дня он также тренируется у нас.       Начало ведь положено, так?

***

      — Юра, поставь чайник — Виктор лежал в гостиной на диване, листая ленту инстаграма, жалобно скуля.       — Виктор, я что, черт на побегушках? — тем временем, непоколебимый просьбой Никифорова — Плисецкий, сидел себе в кресле, ведя беседу с Отабеком в личных смс.       В кухню вышел Кацуки, спросонья, на нём были черные боксеры и белая футболка. Так как он слышал разговор Виктора и Юрия, то решил идти ва-банк. Парень не боялся осуждения со стороны двух русских фигуристов, а наоборот, хотел привлечь внимание к своей персоне, но чтобы они не поняли, что он задумал.       — Доброе утро, — японец сонно зевнул, показывая, чтобы на него обратили внимание, — чай будете?       — Да, ставь, — Виктор посмотрел наконец на парня.       Белая футболка еле прикрывала ягодицы, такие красивые и бархатные… Никифоров облизнул нижнюю губу, прикусив её. Он довольно часто представлял себе Юри сверху, при чем не в роли актива. Да, Виктору безумно нравился Кацуки. Я бы даже сказала, что при виде только одних глаз парень мог обомлеть и запылать. Но россиянин не планировал признаваться в любви, а японец, наоборот, жаждил, чтобы Никифоров сказал эти заветные три слова.       Сейчас, вы наверное думаете, каким образом они оказались в одной квартире? Всё просто. Яков изначально снял четырехкомнатную в которую планировал поселить троих фигуристов, но одного в коллективе не хватало, да еще и как назло в одну квартиру они умудрились впихнуть Юрия и Виктора. Ураган и цунами. Хотя, это во всяком случае лучше, чем дуэт Юрий и Мила…       — Кацуки…? — Виктор как-то удивленно спросил, фигурист в ответ непонимающе взбросил бровь, — Это что? — светловолосый парень жестом показал на его ногу, как ребенок, тыча пальцем.       На голени было отчетливо видно шрам с размером более 10 сантиметров, и полоски от швов. Выше была пара синяков, которые раньше были гематомами.       От дрожащего голоса Никифорова свой взгляд от телефона оторвал и Юрий. Его было довольно сложно удивить, даже если я сейчас начну знакомить вас с персонажами этой небольшой истории внешне, то вам это будет совсем не необходимо для того, чтобы понять что за выражение лица сейчас наблюдалось у младшего фигуриста.       В абсолютной тишине раздавались звуки айфона Плисецкого, на который приходили неоднократные сообщения от Отабека.       Юри только сейчас понял, что это было плохой идеей. Вместо того, чтобы наслаждаться его телом, Виктор лишь пугливо метался глазами от одного стежка к другому, вместо которых сейчас «красовались» белые полосы, от одного темно-сине-бардового пятна к другому.       — А, это… — он достал из шкафчика кружку с надписью на японском, попутно выбирая какой бы чай насыпать в неё, — ничего серьезного, не обращайте внимания.       После этих слов он молча открыл дверь в свою комнату, бросив под конец: «Позовете, как чайник закипит».       — Юрий, ты видел? — уже на русском Никифоров завел первым разговор.       — Вить, ну я же не слепой.       Один фыркнул, другой закатил глаза, и сами думайте, кто из них что сделал.       — Лучше скажи мне, это ведь последствия перелома?       — С чего ты взял, что перелома? — блондин почесал затылок, делая вид, что размышляет над словами Виктора, однако в голове его сейчас ничего, кроме перекати-поля, не было.       — А что это может быть ещё? — Виктор со спокойного вопроса перешел на крик, — Ты понимаешь, что если у него был перелом совсем недавно, то ему запрещено быть на льду?       — Чего ты орешь, припадошный? — Плисецкий встал с кресла, бросив на него свой телефон, — Он же может понимает русский.       У Виктора будто все перед глазами пролетело. Ступор. Парень было открыл рот, чтобы что-то сказать, даже руку поднял, а потом махнул ею в знак того, что не хочет больше об этом говорить и ушел в ванну.       Тем временем, Юри сидел на своей кровати, размышляя, что это всё равно когда-нибудь бы случилось, они бы увидели шрам, начали бы жалеть, а ему это не нужно.       — Зачем я вообще приехал в эту Россию? Что я здесь ищу? — Кацуки встал с кровати, беря в руку спортивные штаны и натягивая сначала одну штанину, а за ней и вторую, затем носки.       Выйдя с комнаты, он застал только Юрия.       — А где Витя?       — Эй, не называй его так, — Плисецкий угрожающе посмотрел на него, прожигая взглядом.       — Да как скажешь, — Юри не выдал на лице ни одной эмоции.       — Он в душе, — наконец, парень подскочил и удивленно задрал брови, — а ты куда собрался?       — Прогуляюсь.       Юрий что-то еще настойчиво ему говорил, но он ничего не слышал. Кровь прилила к вискам. В ушах стоял дикий звон, ему хотелось просто взять и свалить из этой душной квартиры, забыть эту гребаную ситуацию. Свежий воздух. Брюнет буквально видел, как сейчас будет напряженно ехать на лифте с семнадцатого этажа на первый, а потом выбежит из подъезда, наполнив свои легкие воздухом.       — Снова это удущающее чувство, — Юри произнес это на японском, покачав головой, держась одной рукой за прихожую.       — Чего? — спросил Юрий.       — Ничего, — он застегнул куртку, которую купил недавно, а на голову надел черную кепку.       Дверь захлопнулась. Он вышел из душного помещения, голова все еще была набита ватой, а в уши будто были воткнуты ушные палочки.       Он даже телефон в комнате забыл, благо, что в кармане были деньги.       Москву Юри знал плохо, гулял лишь в здешних районах, где была расположена квартира, а она находилась, к слову, практически в центре.       Ощупал карман, зажигалка имелась, а вот пачка от сигарет была пустой. Да, он спортсмен, на упреки других фигуристов в том, что он курит, парень всегда отвечал, что лишь балуется. Ведь так все и было.       Юри курил лишь в особых случаях, когда сильно нервничал, плакал или просто, чтобы отвлечься от чего-то (но по этому поводу реже).       Зашел в ближайший супермаркет, чтобы купить сигарет, а в итоге расплатился ещё за энергетический напиток.       Сидя в холодном парке на свежем воздухе (хотя насчет него можно было бы поспорить), он открыл банку, подкурил сигарету. Едкий дым никотина заполонил легкие. Он выдыхал огромные клубья дыма, делая довольно долгие затяжки, запивая недешевым энергетиком. Когда тлеющий конец достиг практически фильтра, Юри выбросил сигарету в урну.       Голова была более-менее чистой от пыли, хотя он снова шел, задумавшись о том, зачем приехал. Что он хотел здесь найти? Мечту, любовь, карьеру…? Мечты у него не было, любовь его не привлекала, а карьера… парень давно поставил на ней крест.       Меж этим, погода была настоящим ужасом. С утра перерывами лил холодный осенний дождь, заставляя проклинать россиян и туристов эту дурацкую погоду за все, что только можно было бы. Тренировки начинались с завтрашнего дня для Юри Кацуки, а он даже не был уверен теперь: нужно ли это всё?       Весь день он шатался по городу, ища своё место, капоша свои мысли, думая над тем, о чем, наверное не стоило бы. Листья были мокрыми, только тротуары более-менее высохли к часам пяти вечера. Небо предательски гремело. С минуты-на-минуту должен был пойти дождь, наконец, когда по кепке застучали частые капли, он поднял голову кверху, расстроено улыбнувшись и… заплакал.       Заплакал так, что хотелось вырвать к чертям с корнями волосы, так, что не хотелось возвращаться домой, хотя это даже домом было сложно назвать. Глаза быстро стали красными, он еле разобрал дорогу домой.       Тем временем, пока Юри «гулял» Виктор с ума сходил.       — Куда Кацуки ушел? — он вышел из душа, закутывая волосы в короткое полотенце.       — Прогуляться.       Прошло уже больше двух часов, Никифоров стал нервничать. Хоть он видел его только на видеозаписях и снимках выступлений, но уже был влюблен по уши, а переживал молодой человек ещё больше.       — Витя, харе блять, какая это уже по счету кружка кофе, — Юрий отобрал у него банку с кофе, смотря прямо в лицо, — Что с тобой?       — Все хорошо, Юр, — он слабо улыбнулся, — ты прав, третяя кружка совсем лишняя.       Ноги поволокли его в спальню, мысли путались, вязали узлы, переплетаясь меж собой, словно нити. Ничего не было ясным. Ни погода за этим ебаным пластиковым окном, ни эти ебаные чувства, которые возникали при воображении молодого японца в мыслях Вити.       Когда щеколда издала неприятный звук, он выбежал из спальни, весь опустошенный.       Юри разувался, кидая на верхнюю полку кепку, а Виктор лишь наблюдал за этим всем.       — Юри, ты? — кричал из ванной Плисецкий.       — Да, я, — коротко ответил на английском фигурист.       Он прошел мимо худощавого Никифорова, который ждал его все это время, будто Хатико. Даже не извинившись, даже не объяснивши почему его не было Юри выглядел помятым и истощенным. Волосы были настолько мокрыми, что с них можно было выжимать воду, с одеждой было все идентично. Сейчас не время, чтобы они могли сесть и просто поговорить вдвоём. Просто держа в руке кружку горячего чая, смотря друг другу пристально в глаза, обсуждая следующую произвольную, но оба надеялись, что когда-то этому придет время.

***

      Пролетела неделя. Другая. Третья. Жизнь была словно кадры, снятые на старый фотоаппарат. Юри, наконец, не падал, делая тройной аксель, а Виктор оперевшись о бортик лишь наблюдал за ним. На льду был только один Кацуки. Время было очень позднее, около девяти часов, ему просто часто не спалось и он ходил кататься.       — Ты ведь проиграл спор, — Плисецкий облокотился рядом с Виктором, наблюдая за движениями фигуриста.       — Да, проиграл… — он грустно улыбнулся, а Юрий даже не удивился.       — Ты так легко принял факт поражения?       — А зачем вообще обманывать себя и других? — Никифоров пожал плечами, снова улыбнувшись одним уголком губ.       На телефон Юрия пришла смс, а он лишь хмыкнул, заливаясь румянцем.       — Я пошел, за мной Бек приехал, — парень положил на плечо фигуриста руку, — поговори с ним, сколько будешь себя мучать?       Ведь правда, сколько уже можно? И так вялый на тренировки ходит. Смотрит, восхищаясь Кацуки, но сам опускает руки от мысли, что не его, чего тогда пялится?       Сердце предательски сжало. Смелость жизни не отнимет, а слабость не прибавит. Он перекинулся через бортик, крикнув:       — Юри, давай!       Молодой фигурист подпрыгнул, сделал пару оборотов, увидев Виктора, запаниковал и упал, покатившись по льду сплошным комом, будто мешок картошки. Выругался на японском, подъезжая к бортику.       — Ты откуда здесь? — Кацуки рвано дышал, поправляя волосы.       — Пришел на тебя посмотреть.       — Зачем?       И тут его прорвало. Неужто Юри не видит, как Виктор рвет жопу за него на протяжении месяца? Предлагает чай с утра, неловко касается его плеча рукой, приободрительно трепет по волосам после падений, смеется с шуток… Разве он настолько слеп, что не видит, как Никифоров смотрит на его мокрые пряди волос после душа? Стало больно.       Зачем он пришел, да просто так, просто потому что захотел, дурак ты неотесанный. Просто потому что ты прекрасен, просто потому что твоя осанка это нечто, а талия и вовсе как клинок, просто потому что хотел обвить своими руками твоё тоненькое тело, целовать шею и улыбаться, смотря как ты смеешься.       — Прости, что отвлек, — Виктор зарылся в волосы пальцами, — больно? Пошли домой?       — Витя… я не могу — тренироваться должен, — он грустно склонил голову.       — Юри, ну пошли, пожалуйста, Плисецкий уехал, а я не хочу быть один — первый раз он разговаривал с ним наедине.       Тишина. Настолько странно оглушающая, что Виктору хотелось провалиться сквозь пол.       — Хорошо, — японец поднял голову, — пошли.       Они прогуливались меж крупнопанельных красивых домов. Ночную улицу освещали фонари. Теплый свет падал на асфальт.       — Как-то холодно, — Юри передернул плечами, — руки мерзнут, лишь бы не потрескались. Хотя до квартиры всего-ничего.       Виктор недолго думав, взял его за руку, переплетая пальцы.       — Положи другую в карман.       — А что если нас увидят журналюги?       — И что?       — В смысле «и что»?       — В прямом «и что».       Юри округлил глаза. Сейчас Виктор выглядел раздраженно, его брови были сведены в одну точку, что еще больше выбивало из колеи Кацуки. Никифорову было, откровенно говоря, посрать на журналистов. Он хотел вести его за руку, хотел, чтобы все выкусили, что у него есть такой человек. Но японцу не нравилось, когда россиянин соображал такую тяжелую мину, хотя когда ему говорили что-то наподобие этого, то Кацуки сразу срывался с возмущением.       — Издеваешься? — Юри вырвал свою руку из его, смотря в сизо-голубые глаза.       — Да как я могу над тобой издеваться? — Виктор отвел взгляд, почувствовав вину, — нравишься ты мне.       Слова на русском сразу сделали ему легче. Он понимал, что возможно Кацуки осознал, что он сказал, но на родном языке это было не так страшно.       — Виктор, ты раздражаешь меня! — Кацуки заорал на всю улицу, — Какого черта ты вечно разговариваешь на своём русском!       Юри схватил его за подбородок. Разница в росте была у них примерно восемь сантиметров, естественно, ниже был Кацуки. Платиновые волосы развивались на ветру, теперь его голова была опущена немного вниз, но взгляд был прямо в темные глаза фигуриста. Искра.       — Смотри мне в лицо, Витя, — он оскалил зубы приближаясь максимально близко.       Виктор схватил его за руку, до подъезда оставалась лишь пара метров.       — Вик… — он не успел ничего сказать, как оказался прижатым к холодной стене.       Дрожь прошлась по телу. Неужели, он сейчас сделает то, о чем так давно грезил?       — Это ты меня раздражаешь, — Никифоров огрызался, не следя за словами, — смотри в лицо, да?       Именно на этом моменте вся уверенность Кацуки и все его самолюбие растворились, как в горячей воде сахар, как сигаретный дым в воздухе.       — Какого хера ты молчишь? — Виктор ударил о стенку кулаком.       «Блять, он невыносим, — думал про себя Юри, — просто невыносим».       Его щеки залились румянцем. Вся эта обстановка напрягала. Колено Виктора было зажато между ног Юри, а лицо и вовсе было чуть ли не в десяти сантиметрах от его.       Светловолосый поддался вперёд, целуя закрытые губы Юри. Горячий язык прошелся по холодным и потрескавшимся губам Кацуки. Тот не выдержал и застонал, будто девчонка. Это завело Никифорова ещё больше, а у брюнета уже вовсю стоял.       — Солнышко… милый… такой обворожительный, — влажные следы поцелуев оставались на бледной шее японца.       В подъезде стояла тишина. Ни шороха, ни гула, ни голосов соседей не было слышно, лишь их прерывистое дыхание.       Когда учащенное дыхание стало спокойным, то Виктору было слышно сердцебиение Юри. Страсть отошла на второй план. Он видел, как был испуган японец. Глаза заполонили слёзы. Зрачки вмиг с огромных сделались крошечными. Он сам был напуган, отошел на несколько метров назад, зарываясь в свои волосы тоненькими длинными пальцами.       — Что я творю… — скатился по стене, опуская голову меж колен. flashback.       — Юри-и-и — в комнату завалились Пчихит и Виктор.       В квартире проходила вечеринка в честь нового фигуриста в российской сборной. Хотя, Кацуки еще не до конца был уверен, что собирается кататься на льду в Санкт-Петербурге или Москве.       Вы спросите, а Пчихит что тут забыл? Все люди, находящиеся в квартире были на последнем соревновании, в котором участвовал и сам Юри. В глазах стояла картина аварии, а потом операционный стол, резкие падения на льду…       — Хватит киснуть, Кацуки, пойдем пить, ик, — Пчихит повис на его шее, а тот вмиг залился румянцем.       — Дааа, — поддержал Витя, в охапку беря молодого фигуриста, — пойдем.       И они потащили его в зал, где играла громкая русская музыка.       Где-то в соседней спальне Юрий уединился с Отабеком, Мила наливала очередную стопку Жан-Жаку… а Виктор с Юри и Пчихитом просто танцевали.       Сначала, японец танцевал смущенно, но потом поняв, что его друзья вообще пьяные, то начал им подыгрывать. От обоих просто безумно несло алкоголем.       Они двигались страстно, порой смешно, а иногда и вовсе, смеясь дрыгали головой.       Юри глянул на Виктора. Волосы были растрепаны, немного мокрые от пота, лицо красное от алкоголя вперемешку с танцами. И тут он понял, что это начало его новой жизни. Здесь, в России. ***       — Витя, я поеду прокачусь с Бекой на мотоцикле, — он снова заговорил по-русски, ведь обращался именно к Никифорову.       А тот в ответ лишь кивнул.       Они оставались вдвоём с Кацуки. Слов было произнесено за вечер вовсе мало. Оба нервничали. Юри порой открывал рот, но был как рыба, глупо хватая воздух, не проронив так и не одной фразы.       Они пили чай, вместе, смотря какой-то сериал, сидя на диване, который включил Виктор. А потом Виктор так мило уснул, что Юри не выдержал и облокотил свою голову о его ноги и засопел.       Проснувшись первым, Никифоров увидел эту чудо-картину. Лишь немного улыбнувшись он достал аккуратно из-под себя телефон и сфотографировал молодого человека, попутно пристраивая его сонного на своем плече. the end of flashback.       — Витя, вставай, — из истерики вырвал голос Юри.       — Не хочу… — тихо произнес он.       — Черт! — Кацуки топнул ногой, как ребенок, — Вставай же, мне понравилось, прекрати, — он волновался за него, это зашло слишком далеко, — Да черт возьми! Я люблю тебя!       Виктор поднял голову вверх, по щекам текли слезы. Истерика ещё не ушла. Перед глазами стоял зареванный Юри, который пытался хоть что-то сделать с тем, чтобы фигурист наконец поднялся.       — Вставай же, — он протянул руку, а тот за неё схватился мертвой хваткой.       — Прости… прости, — шептал Никифоров в темноте в его ушко, — я хочу тебя любить, но так боюсь причинить боль…       — Хватит, Витя, тише… — он положил голову на его плечо, обнимая широкую спину тонкими ручками, — ты не причинил мне боли.

***

      — Все будут тортик? — на словах блондина присутствующие кивнули, — Бека, я сбегаю чайник поставлю.       Они встретились на Рождество. Новый год отметили хорошо, той же скромной компанией, что и сейчас. Все сидели и уплетали за обе щеки утку, которую Кацуки приготовил час назад.       — Юра, а как вы с Бекой познакомились? — Кацуки переплел свои пальцы с Витиными.       — Когда-то этот герой Казахстана, — он гордо поднял голову, будто хвастаясь своим парнем, — прикиньте, спас меня от бешеных фанаток. Стою такой в переулке, а тут он такой, хуясь, и появился.       Все засмеялись больше не с истории, а с того, как её рассказывал молодой человек.       — Кстати, Бек, — Виктор посмотрел на него с улыбкой, — собираешься на этот ЧМ?       — Не знаю, Виктор, — Отабек повел плечами, приобнимая парня за талию.       — Витька, — Плисецкий заржал на всю комнату, — а помнишь как ты плыл по кацудону, как он только приехал?       — Юра, я понимаю русский, — вдруг сказал Кацуки.       — Так ты что, всё знал? — Плисецкий с удивленным лицом сидел на коленях Отабека.       Бархатный голос Юри будто пронесся эхом по квартире.       — Ещё с самого первого дня в России знал, — он поцеловал Виктора в щеку, — Ты проиграл спор, милый.

***

      Несмотря на то, что повествование на этом потихоньку заканчивается, их любовь находится лишь в самом расцвете сил.       У вас, наверное, возник вопрос: так что же все-таки с ногой Юри, узнал ли Никифоров причину, что так яро терзала его мысли? Конечно, в первые же дни после начала отношений парень рассказал, что случилось, а тот лишь поцеловал шрам своего возлюбленного и этого было достаточно. Во всяком случае, в таком жесте молодой японец не заметил ни капли жалости.       Они без сомнения любят друг друга, дорожа настолько сильно, что другие бы лишь позавидовали им.       Тот случай в подъезде они больше не вспоминали, обоим было стыдно. Одному за то, что сорвался в такой неподходящий момент, дал волю чувствам, а другому, что совсем не в то время хотел признаться.       Сутки сменяли другие, зима только начиналась, а на сердце уже бушевала весна.