Я назову романс в твою честь

Следующий день был начат с нагло, в самое неподходящее время встрепенувшимся, утренним будильником, очередной кружки кофе на столе и попутных размышлений. Эта небольшая чашка кофе, такого терпкого и совсем без добавления молока, была уже опустошена минуту назад и поставлена на стол рядом с аккуратно положенной там же маленькой ложечкой для разбавления сахара, который, к слову, так и остался совсем нетронутым. Вот эта, с ажурным ненавязчивым орнаментом и чуть больше предыдущей — от латте, и пустовала она без надобности на рабочем месте уже в течении ровно двух дней, оставив впоследствии круглый раздражающий отпечаток на столе. А вот эта… Акааши уже и сам не помнил, от чего она там, засоряя всё новыми и новыми своё пространство для работы и считая эту свою привычку чуть ли не самой досаждающей и надоедливой, но таковая у него, к большому всеобщему удивлению, имелась. Прошлый вечер, как, в прочем, и позапрошлый, допоздна пришлось провести за повторением оркестровых партий, осторожно наигрывая их и почти не касаясь смычком струн, во избежании каких либо претензий от желающих отдохнуть соседей, что всегда было довольно проблематичным, но уже даже вошло в некую привычку. Не особо полезную, но всё-таки, привычку. Всё ещё сонно потирая глаза и проходясь рукой по взъерошенным волосам, Акааши лениво пролистывал последние полученные сообщения и новостную ленту, сидя за столом, и неспеша колупал вилкой свой, уже остывающий, завтрак. Экран телефона будто проходил сквозь, ещё не до конца проснувшийся, взгляд Кейджи, совсем ни на чем в пределах зрения не сфокусированного и снова, по всей вероятности, задумавшегося. Послезавтра должны были начаться прослушивания второго тура, и тут всё было немного сложнее, но не только касаемо трудности исполняемой конкурсантами программы. Из двадцати девяти участников пройдёт всего половина, то есть: не больше пятнадцати уж точно. А из всех выступающий студентов, Акааши был знаком только с… двумя — и то, один из них выглядел не особо располагающе на близкое доверие, — как можно было уже без труда догадаться. Нет, скрипач не сомневался, что Куроо мог исправно умалчивать военные тайны дружеские секреты, поддержать иногда нелишним советом, да и вообще, он всем своим существом походил на человека, который без единого колебания души ради лучшего друга проберется средь тьмы в дорогой нотный магазин и с шумом ограбит его, да так, что ближайшие две недели разговоры только об этом идти и будут. Но, под лай собак, уматывая с места происшествия и параллельно с душой вспоминая товарища «добрым» словом, самое главное раздобудет — какой-нибудь сборник всех поздних сонат Бетховена в лучшей редакции со всей аппликатурой, или тонкую, но ценную книжечку Концерта Мендельсона, на которую у его ненаглядного бро просто не хватило двух-трёх косарей. И, отбросив, наконец, визуализацию картинок в голове и различных ситуаций, которые могли бы произойти, когда Куроо всё ещё с воплями убегал от полицейских овчарок, Акааши слегка встряхнулся от остатков сна и поспешил собраться, вместе с тем заканчивая уплетать за обе щеки нехилый кусочек мясной булочки, между прочим, очень даже вкусной и ароматно пахнущей. Поездки на метро никогда не были любимым времяпрепровождением оркестранта, сидевшего сейчас в одном из вагонов, чуть ли не в обнимку со своей скрипкой и смотревшего затуманено куда-то в пол, меланхолично постукивая пальцами по футляру для музыкального инструмента, создавая хаотичную, слышимую только ему самому, ритмическую мелодию. Суета и постоянная переполненность быстрых улиц Токио, конечно, не терпела стояния в стороне и постоянно втягивала в кипящий жизненный поток со скоростью света сменяющейся картины мегаполиса, что иногда утомляло не на шутку, поэтому чаще всего Акааши даже находил плюсы в своей постоянной консерваторской загруженности наедине с самим собой и музыкой, звучание которой сам и создавал. Поздними же вечерами, когда людей и вовсе становилось не так много, и все они остаться ещё на часок-другой особым желанием не горели, а Кейджи как раз планировал задержаться до того момента, пока за окном не будет темнеть, всё здание будто обретало иную атмосферу, отличную от обычной, и чувствовалась она как-будто тоже по-другому совсем, привычность ощущений со временем так и не приобретая, на удивление. Наполовину погашенные желтоватые лампы, отчетливое эхо собственных размеренных шагов в длинном коридоре, всё ещё горящий в некоторых кабинетах свет, слышимая через дверную щёлку в тех же классах репетиция и усердные занятия какого-нибудь неутомимого студента, каких к тому времени оставалось негусто. Прибыв, по всем рутинным нормам, ровно ко времени в консерваторию, как обычно, дежурно поздоровавшись с вахтершей и некоторыми своими однокурсниками, попавшимися по воле случая на глаза, Кейджи в абсолютной тишине проследовал по лестнице на этаж выше, даже немного удивляясь, что ничего ещё не сбило и не столкнуло его с ног, если брать в счёт вчера произошедшее. Но можно сказать, что это оркестранта даже успокоило, потому что он всё же очень желал в целости и сохранности добраться до стенда, на котором будут расписаны имена тех талантливых счастливчиков, которых судьба и профессорская комиссия жюри соизволили пропустить на второй тур адских испытаний конкурса. Удручающий факт возник сразу, как только Кейджи завернул в коридор: список, вероятно, только-только вывесили, и теперь там скапливалось всё больше людей, однако, протискиваться через всё то сборище — перспектива не особо заманчивая. Народу у вывешенной в коридоре информации толпилось немало: кто участники, кто их педагоги, а кто просто сторонние студенты, интересующиеся исходом вступительного конкурсного тура и с любопытством теперь сующие свой нос в центр событий. Акааши, в тот момент только подходя к доске с объявлением и еле-еле пытаясь разглядеть там что-то за суетливой толкающейся толпой, успел даже порадоваться своему довольно приемлемому росту, благодаря которому он ещё мог кое-что разобрать. Однако, самому зачитывать результаты даже не пришлось. Из центра всей этой эпопеи, распугивая и заставляя чуть расступиться всю молодёжь, к выходу из скопления людей пробежала уже знакомая нам персона, громогласно и с невероятным восторгом выкрикивая: «Да!». Пожалуй, тут-то Акааши понял — можно уже и пойти. Видимо, инстинкт самосохранения внезапно сработал. Но незамеченным ему удалиться возможности не предоставили, что уже было ожидаемо. — О, скрипач. Стой, это же ты! — провозгласил немного удивлённо, судя по голосу, Куроо, шедший в тот момент за другом, но теперь уже обративший внимание на нового знакомого, заставляя того обернуться и оставляя без единого шанса на бесследное отступление с переполненного коридора, — Бокуто, слышь, ну я что тебе вчера говорил? А ты всё, не придет, да не придет! — и посмеялся, чуть передразнивая своего товарища, в секунду обернувшегося. — Акааши! Рад тебя видеть! — тут же подносясь к оркестранту, провозгласил задорно тот, и было явно, заметно, как он только с помощью всей своей силы воли удержался от дружеских объятий или какого-либо контакта. Читался Котаро, как открытая книга с самым крупным детским шрифтом, и Кейджи это показалось даже забавным, в какой-то мере. — Взаимно, — кратко ответил он, вынося для себя некий вердикт, что лучше всего будет проявить инициативу самостоятельно и протянуть руку для приветствия первым, иначе музыкант так и будет неуверенно стоять под гнетом собственных противоречий и неловко мяться, а это, уж поверьте, было довольно заметно и контрастировало с его обычным поведением, руша положительную атмосферу сего приветствия. Бокуто, в раз просияв, на предложение рукопожатия с радостью ответил, вторую руку в знак искренности и полного доверия легонько кладя на плечо собеседнику, видимо, совершенно неосознанно, но так активно, что скрипач снова почувствовал себя чуть более неуверенно от этого наплыва энергии и кипящего напора, но былой неприязни и желания отторжения, которые сопутствовали ему везде и всегда по жизни, на удивление, тут не ощутил от слова совсем. — Давно ты тут? — поинтересовался с некой задумчивостью Тетсуро у оркестранта, пока тот в знак грамотного этикета в компании тоже преспокойно пожимал его руку, как будто это вчера не он шарахнулся от парня в этом же коридоре у двери концертного зала. — Нет, пришёл на уроки и заглянул к стенду по дороге. Так, значит, вы оба попали на второй тур? — уточняя, спросил тихо юноша, переводя взгляд туда-сюда от встрепенувшегося Бокуто на стоявшего рядом более умиротворённого Куроо, как всегда с неясной хитринкой в узком взгляде, и обратно. — Не, Куроо продул! — задорно выпалил Котаро первым, тут же чувствуя нехилый — но любвеобильный — подзатыльник со стороны своего друга, всё равно продолжая умопомрачительно и очень уж заразительно ржать, иначе это не назовёшь. — Не слушай этого придурка. Конечно же, мы прошли оба! — отмахнулся Тетсуро, и наверное, на привыкшего к таким выходкам парня уже ни разу не действовал смех пианиста, которого настолько позабавил этот момент и его же шутка — не очень удачная, по мнению Куроо, — что парень всё ещё хохотал, всем своим грузом оперевшись на беднягу пианиста. — Скорую, может, вызвать? — неловко пошутил Кейджи, всё больше поражаясь тому, как в одном человеке с легкостью вместилось столько громкости и позитива. — Тут, к сожалению, ни один врач уже не поможет, — с ярко выраженной наигранностью печали шумно вздохнул тот, вытирая пальцем воображаемые слёзы с глаз, в итоге своих действий сам пытаясь не упасть со смеху в компанию к Бокуто. Интересные всё-таки у Акааши появились знакомые, интересные.

***

Сегодняшняя их утренняя встреча долгой и не оказалась, но беседа, уже отличная от неловкого допроса в столовой, прошла довольно гладко и нервотрёпкой для Акааши не оказалась. Куроо, по правде сказать, действительно был неплох в музыкальных (и не только музыкальных) познаниях и в совершенстве мог умело поддержать разговор на любую тему в этом роде, рассуждая о произведениях, обсуждая концертную программу друг друга, и вплоть до того, какую фирму рояля он любит больше и чем они вообще для него отличаются. Но почетное место самого болтливого человека из этой небольшой компании всё равно занимал Бокуто, отличаясь умением бесконечно тараторить о всём, о чём только можно, и заполнять паузы в речи ребят, когда вдруг нить беседы ненадолго прерывалась. А Кейджи не оставалось ничего лучше, как только с интересом слушать, уже даже искренне любопытствуя, сам себя этим фактом удивляя, но большого значения не придав. Вставлять какую-то свою долю в дискуссию не особо хотелось и не было необходимо, и казалось, что поражающие сдержанностью вопросы скрипача, появляющиеся только по делу, идеально вписываются, создавая некую гармонию всего разговора музыкантов, да и их взаимоотношений в целом. Акааши не понимал и понять не мог, почему он ещё стоит на месте, почему до сих пор не забыл имена парней, о которых собирался уже не вспоминать, и почему ему действительно интересно болтать о всём «сущем» с этими двумя… раздолбаями. Но в данное время он уже имел то, что имел, особо от такой судьбы не отрешаясь. А имел он ещё ровно десять минут до урока в полном и абсолютно свободном распоряжении. — …Я значит шёл, абсолютно никого не трогал, и знаешь что, Акааши?! — продолжал о чём-то яро разглагольствовать Котаро, активно жестикулируя. В нём там что, мотор на вечном двигателе или на незаканчивающемся топливе? Кейджи, выплыв из секундного омута размышлений, вопросительно взглянул, в молчании спрашивая о продолжении истории. — Преподы его музыкалки тогда «вежливо попросили» выступить на техническом зачёте не в зале, а в маленьком классе без зрителей за неимением времени, прикинь! — то ли радостно и пытаясь удивить, то ли просто громко, Тетсуро, показывая пальцами воображаемые кавычки, прервал на полуслове уже набравшего побольше воздуха для отчаянной длительной речи парня, тут же от этого в изумлении замолкнувшего. — А… — хотел было что-то предпринять и сказать Акааши, но сегодня — как и вчера, — день явно для лишних слов предназначен не был. — Бро, это не то, я вообще о другой истории! — воскликнул Бокуто, размашисто приложив рукой по спине, сразу же от этого поморщившегося, Куроо, и чуть заметно нахмурившись, но ещё не лишаясь жизнерадостного азарта в голосе и плещущихся в глазах огненных искорок, которые Акааши нередко замечал по мере общения с пианистом. — Будь другом, не травмируй меня, ради удачной сдачи экзаменов по гармонии и всего святого! А ещё у тебя все истории одинаково начинаются, — Куроо, стоявший теперь скрестив руки на груди, ни капли не обижался на Котаро, это можно было с лёгкостью понять по его всё ещё довольно шутливому тону разговора и плутоватой улыбке, сама за себя говорившей: «Бокуто, допляшешься же!». Для Акааши больших трудов не составляло просечь, что эти парни настолько близкие друзья, что нагло и открыто подкалывают друг друга на постоянной основе, с невероятной лёгкостью и безобидностью. Они вообще не походили на тех, кто хоть когда-то ссорился, но это уже было не скрипача дело, которому, к слову, оставалось в данной ситуации всего пять минут на всё про всё. — Эм. Прошу простить, мне пора. - прокашлявшись и неловко выдавив эти слова, что-то так же нечленораздельно пробубнив про то, что ему не помешало бы поторопиться на историю музыки и подготовиться, Акааши в знак извинения ещё раз зачем-то пожал обоим руки, едва касаясь в спешке (с каких пор он стал такой тактильный?!), и уже хотел оставить не замолкающих пианистов наедине друг с другом и с их умопомрачительными историями. — Не кипишуй, свидимся ещё, — понимающе кивнул Куроо, незаметно при этом пихнув локтем в бок снова зависшего отчего-то Бокуто, заставляя его тут же завершить незапланированную перезагрузку мозговой деятельности и соизволить, наконец, попрощаться: — До встречи! — и лучезарная улыбка встретилась напоследок с кротким, спокойным и таким тёмным взглядом уходящего на урок скрипача.

***

— Эй, Куроо... — дождавшись, пока оркестрант завернет за угол и совсем скроется из вида, задумчиво протянул Бокуто, в вальяжном жесте запустив руки в карманы своих брюк и повернувшись к другу. — Что, очкуешь, что не встретитесь больше? — нагловато ухмыльнувшись, Куроо уже готов был по полной получать беспощадные подзатыльники, но собеседник и не думал, только вздёрнув бровь и посмотрев на Тетсуро, как на последнего, отбившегося от рук, идиота. — Да кончай об этом ты уже! Я вот, что спрашиваю... ты же понял, какого цвета у него глаза?? — тут же переключаясь с едва мелькнувшего скептического состояния на детское любопытство, прищурился Котаро. — У скрипача? Я что, по-твоему, разглядывал их, чтоли? — залился громким хохотом тот, пока Бокуто опять погрузился в размышления, слегка взъерошив рукой свою и без того хаотичную прическу. Он вот разглядывал. Но так и не понял, по правде сказать. То ли они синие, то ли серовато-зелёные, а может вообще всё и сразу! — Но если уж тебе это настолько любопытно, глазной ты мой фетишист, то тогда стоит пойти и позаниматься, чтобы не продуть второй тур и ещё успеть пересечься с этим твоим Акааши! — задорно вывел справедливое заключение Куроо и расставил все точки над i, как всегда, предусмотрев всё уже с самого начала дня и уже доставая из кармана две связки скромненьких ключей от классов для занятий, с невероятным довольством покручивая их на указательном пальце. Взгляд Котаро сверкнул, как только в его отражении успели блеснуть ключи, и улыбнувшись, он мигом и с невероятной ловкостью схватил один из них. — Бро, ты просто лучший! — заверил пианист, радостно и быстро похлопав того по плечу и уже топая с ним в направлении расположения классов. — Ха-ха, ещё бы! — конечно, они оба знали, как трудно добыть достойный класс для разыгрывания в разгар конкурсов и репетиций, а главное, успеть с раннего утра записать на себя кабинет, пока остался хотя бы один, не занятый очередным тренирующимся музыкантом. Теперь хорошее разыгрывание и репетиция им гарантированы точно. Вот же умён Куроо, зараза! — Кста-а-ати, тебе может лучше было в офтальмологи пойти, раз уж так невыносимо глаза привлекают, а? Бокуто, на секунду зависнув и поморгав, чуть склоняя голову на бок в забавном жесте, попытался разобрать резко сменённую ни с того ни с сего тему и понять незамысловатую шутейку хитро улыбающегося друга. После чего, выдержав секундное молчание, оба зашлись заливистым смехом.