They're only human

      — И зачем им всё это надо? — задаёт риторический вопрос Рюук, почти скучающе зевая.       — Всего лишь люди, — усмехается Рэм. Хладнокровно, безразлично.       Очередной придурок в человеческом мире устраивает какие-то массовые разборки; он, с группой таких же не шибко одарённых интеллектом личностей, теперь держит в напряжении целую страну, выдвигая свои требования, выполнение которых должно гарантировать свободу и жизнь людей в том самом торговом центре.       Работы для богов смерти сегодня будет много: вся эта ситуация, определённо, завершится весьма трагически. Именно поэтому они и сидят сейчас вдвоём, практически наперегонки записывая имена всех, чьё время сегодня должно подойти к концу.       Всё так обычно… Скука, рутина. И даже общество Рюука мало что меняет.       Рюук, на самом-то деле — очень красивый, и, кстати, чертовски высокий шинигами. У Рюука чёрные взъерошенные волосы и не такая уж бледная для бога смерти кожа, а взор его тёпло-жёлтых глаз таит в себе некую искреннюю страсть, неугасаемый интерес ко всему вокруг.       Рэм так не может.       У Рэм взгляд мёртвый, безэмоциональный; что бы ни происходило, это никак не отражается в её холодно-лимонных глазах. Белые волосы, правильные прямые черты лица, длинное платье в пол, скрывающее излишне, пожалуй, хрупкое для шинигами тело… Рэм, как и все утопленницы, выглядит почти как призрак: такая лёгкая, эфемерная, почти прозрачная.       Рюук, как и все те, чья смерть наступила от передозировки «весёлыми» веществами — полная тому противоположность.       Каждый раз Рэм смотрит на него и не может понять одного: как можно продолжать быть таким активным, таким ищущим и увлечённым, даже зная, что ты уже мёртв? Ответа она так и не находит, даже спустя долгие годы их общения. Видимо, Рюук — ещё одна загадка этого безумного мира, разгадать которую на данный момент не представляется возможным.       — Хэй, мавка*, будешь яблоко? — из раздумий богиню смерти вырывает голос её собеседника. Все шинигами любят этот вкуснейший фрукт; впрочем, для Рюука он и вовсе является чем-то неотъемлемо-важным, имеющим почти сакральную значимость. Этот странный бог вообще, кажется, по своей природе склонен к зависимостям — не зря же оставил свою человеческую жизнь именно так, намеренно употребив чуть большее количество того, на что подсел в тот конкретный момент. И даже здесь, в мире божеств смерти, где, казалось бы, подобных вещей просто не существует, он нашёл им замену; нашёл, от чего будет зависеть в своей новой, загробной жизни. Он сам придумал этот странный миф о том, что для шинигами яблоки — нечто сродни наркотикам или алкоголю для людей; сам же он, впрочем, и поверил в это настолько, что действительно начинал вести себя максимально неестественно, если хотя бы пару дней воздерживался от употребления сего фрукта. Яблоки всё ещё являются для Рюука совершенством, абсолютным наслаждением — вероятнее всего, потому, что другие наслаждения для шинигами попросту недоступны.       Рэм, конечно, не разделяет такой его привязанности к данным плодам. Впрочем, если предлагают — не отказывается.       — Давай, — коротко отзывается она, и черновласый, достав откуда-то сочный ярко-красный плод, явно заимствованный им из человеческого мира, вкладывает его в уже протянутую ею ладонь. Та лишь тихо произносит:       — Спасибо, — после чего, довольно улыбнувшись, впивается зубами в это самое яблоко, параллельно продолжая наблюдать за тем, что происходит в человеческом мире; Рюук, достав ещё один фрукт, следует её примеру.       До сих пор Рэм остаётся единственной, с кем этот загадочный шинигами делится своим наркотиком. Их с ней отношения, к слову, вообще можно назвать довольно-таки неформальными, тёплыми, почти дружескими: ещё со дня прибытия Рэм в этот мир Рюук сблизился с ней чуть больше, чем со всеми прочими — она всегда была интересной собеседницей, не имела присущей другим богам смерти привычки жаловаться на жизнь и, к слову, оказалась очень даже хороша собой. Обычно лица божеств искажены ровно настолько, насколько грешными они были при жизни; Рэм, кажется, была чистой душой, ведь её лик так и остался совершенным, почти человеческим — если бы не бледность той, то Рюук, возможно, чисто визуально мог бы спутать её с человеческой девушкой, встреться они на земле. Впрочем, и сам яблочный маньяк выглядел скорее как человек, нежели как шинигами, хотя чрезмерно высокий рост и крылья за спиной всё же выдавали в нём бога смерти. У Рэм, кстати, вторая особенность тоже присутствовала; однако, её крылья, светлые, какие-то полупрозрачные, не были столь заметны с первого взгляда.       Рюук никогда не называет её по имени — только «мавка», словно это короткое «Рэм» из его уст заставило бы его изменить какой-то своей традиции, практически предать самого себя. Поначалу Рэм раздражало это нелепое прозвище, как раздражал и сам неуёмный шинигами, решивший, что постоянно ошиваться где-то рядом с ней — прекрасная идея. Потом она, впрочем, привыкла. И к тому, и к другому. Теперь общество Рюука скорее радует её, чем беспокоит. В конце концов, проводить время с кем-то вроде него — лучший, пожалуй, способ скоротать данную им вечность.       Рюуку интересно наблюдать за людьми; он упивается их метаниями, восхищённо глядя на то, как те суетятся, крутятся, планируют что-то, любят, ненавидят, дружат, враждуют, плачут и смеются; кажется, он будто и сам проживает всё это вновь, словно никогда и не оказывался в этом холодном мире смерти, лишённом и земных удовольствий, и земных бед. Рэм же, в свою очередь, с таким же упоением глядит на самого Рюука: такого энергичного, полного какого-то непонятного, нелогичного для шинигами стремления.       Возможно, когда-нибудь она поймёт его.       А пока что они лишь проводят вместе своё бесконечное время, говоря обо всём и ни о чём: от ужасной погоды где-то в России зимой до обеспокоенности людишек падением очередных акций, от изменений в человеческой моде до политических конфликтов. Почти во всех вопросах их мнения резко различаются, но это же делает такие обсуждения куда более интересными: Рюуку нравится спорить, доказывать что-то, выражать свою позицию, а Рэм, зачастую сама того не желая, всё же вступает с ним в конфронтацию, в конечном итоге действительно увлекаясь этим спором и тоже стремясь обосновать свою точку зрения.       На самом-то деле, их отношения, вероятно, соответствуют одной известной среди людишек меткой и, пожалуй, даже слишком правильной для чего-то, созданного смертными, фразе: «do whatever makes you feel alive»*¹.       «Делай всё, что заставляет тебя чувствовать себя живым». Именно этим, собственно, и занимаются двое шинигами, неожиданно пришедшие к какому-то бессмысленному, но оттого не менее прекрасному взаимопониманию, состоявшемуся, возможно, чисто от скуки и безысходности: каждый из них, сам того не осознавая, помогает второму не умереть душой, сохранив в ней частичку чего-то человеческого — вероятно, нерационального, бесполезного и, в какой-то степени, искусственного, но столь успокаивающего, столь необходимого им обоим.       Мёртвая вечность — ужасная, пожалуй, перспектива, что, однако, оправдывается первоначальным предназначением таковой: наказать тех, кто добровольно лишил себя жизни, заставив их жить ещё дольше и ещё бесцельнее. Кажется, шинигами по определению не могут быть счастливы, ведь они находятся здесь лишь для того, чтобы искупить свою вину; фактически, тут они отбывают своё наказание, точно в тюрьме. Вот только суть этого заключения — не запереть их, не лишить свободы, а, напротив, дать им таковую, в конечном итоге превращая сие благо в карающую силу. Боги смерти свободны, абсолютно свободны, но эта же свобода становится оковами, из которых невозможно вырваться; имея столь много возможностей перед собой, шинигами в итоге перестают ценить их, впоследствии лишь существуя, но не живя. Единственный выход — найти для себя хоть какую-то отдушину, хоть чьим-то обществом скрасить это унылое вечное существование.       Возможно, именно такое утешение Рэм и Рюук находят друг в друге.       Являются ли эти чувства чем-то большим? Маловероятно. Просто привязанность, близость двух одиноких душ, доселе бесцельно блуждавших по холодной пустоши мира богов смерти.       Впрочем, даже такой расклад их обоих вполне себе устраивает.       По крайней мере, пока что.

***

      — Кстати, один мальчишка нашёл мою вторую тетрадь, — как бы невзначай замечает Рюук.       — Покидаешь меня? — вопрошает на то Рэм.       — А ты не последуешь за мной? — отвечает вопросом на вопрос черновласый. — У тебя же есть тетрадь того Джелоса.       В своём ответе та не сомневается ни на секунду.       — Конечно же. Иначе… Было бы слишком скучно.