Раскрашенная кожа

      На часах три пятнадцать. Они встречаются в холле с высокими колоннами, кивают друг другу и молча идут на свой пятнадцатиминутный перерыв. Панталоне усаживается за барной стойкой с бокалом вина, Дотторе восседает на соседнем стуле, перед ним маленькая чашка кофе и электронный мундштук. Они безмолвствуют, думая каждый о своём. Панталоне поворачивается вполоборота, подпирая подбородок одной рукой, вторая с изысканной ленцой обводит горло бокала. Панталоне рассматривает, как Дотторе в вальяжном неторопливом ритме затягивается ароматным дымом наку, складывает губы трубочкой и выпускает фиолетовые колечки. Пых, пых, пых. Одно, второе, третье. Каждое следующее меньше предыдущего. Второе точно влетает в первое, а третье во второе.       Панталоне рассматривает, как губы Дотторе целуют кромку чашки, когда тот отпивает кофе. Панталоне слышит скользящее сёрпание и видит, как Дотторе жмурится от удовольствия.       Дотторе салютует чашкой, замечая на себе взгляд Панталоне, и пьёт дальше. Они проводят в тишине пятнадцать минут. Нет нужды на светские разговоры вежливости, нет желания обсуждать работу.       В этом молчании рождалось нечто похожее на благодарность. Это неприметное на первый взгляд времяпровождение свидетельствовало о важном: им достаточно комфортно в компании друг друга, что они могли просто помолчать вместе.       С некоторых пор Дотторе перестал носить маску, и Панталоне с интересом изучал открывшееся лицо с идеально гладкой кожей, похожей на фарфор, и примечательными большими глазами в обрамлении бирюзовых ресниц. Внешность бывшего сумерского учёного оказалась не менее привлекательной, чем пытливый ум.       На часах три тридцать. Дотторе щёлкает крышкой футляра для мундштука, убирая его во внутренний карман пиджака, отодвигает пустую чашку подальше от края и встаёт со стула. В бокале Панталоне ещё немного вина, которое он не допивает. Между вином и Дотторе он выбирает его. Панталоне отставляет бокал ровно рядом с чашкой и уходит вслед за Доктором, ускоряя шаг, чтобы нагнать его. Они расходятся в разные стороны в том же холле с высокими колоннами, кивнув друг другу на прощание и в благодарность за проведённое взаимное молчание. Они знают, что завтра их негласный ритуал повторится.       Впрочем, не всегда они молчали. Чаще говорил Панталоне, Дотторе же только слушал. Иногда кивал, и казалось, что острый вороний клюв маски подбирал невидимые зёрна информации. Иногда Дотторе рассказывал о своих опытах, не очень безобидных и не очень легальных. Но в глазах Панталоне Доктор не видел и крупицы страха, лишь участливость, уважение и увлечённость – его речи слушали и понимали, а если не понимали, то задавали вопросы. И диалог переливался подвижным потоком слов. Панталоне наклонял голову вбок, смотрел поверх очков и улыбался.       На часах четыре пятнадцать. Панталоне стал невольным свидетелем, когда очередного поклонника Дотторе выпроваживали агенты за ворота внутреннего круга Заполярного дворца. Красивый юноша сначала валялся, потом полз на коленях и звал господина Второго Предвестника, но Дотторе не обернулся и не сказал ни слова. Лишь небрежный жест – взмах ладонью, будто отмахнулся от мухи, – ясно демонстрировал отношение Дотторе ко всему происходящему.       Панталоне недовольно морщился и перебирал в голове, приходилось ли вообще видеть Дотторе в отношениях? Событие такого рода было редким, хоть и не удивительным. Только в последний год этих пчел и бабочек, летящих на завораживающий огонь кровавой радужки, стало вокруг Дотторе внезапно много. Это раздражало.       Пташки Дельца разузнали – люди приползали к Дотторе добровольно. Пташки Дельца разузнали – люди признавались Дотторе в любви. Личный помощник Дельца разузнал – якобы это всё очередной эксперимент.       Панталоне любопытствовал: как это, ведь обычно опыты у Дотторе иного рода. По крайне мере так было до недавнего времени. Сколько это уже продолжалось? – Полгода точно. Почти год. Триста пятнадцать дней, если быть точным. И каждый месяц случалось что-то эдакое. Что Дотторе такое творил со своими любовниками, что те сами возвращались к нему в руки?       Гора вопросов росла. Недовольство отсутствием информации тоже. Панталоне необходимо знать. Он не признается себе, что это зависимость – контролировать потоки информации. Заполучить и использовать её в угоду своим планам. Ему просто необходимо. И он ни за что не признается себе, что его в этой ситуации раздражало совсем иное.       На часах пять пятнадцать. Тук-тук-тук.       – Входите, – Дотторе отвлёкся от записей, поднимая взгляд на открывающуюся дверь и вошедшего.       Сначала показалась рука, обтянутая перчаткой, потом и вся фигура в чёрно-фиолетовом одеянии.       – Я готов заключить с тобой сделку, – Панталоне проплыл по помещению и занял место на стуле, напротив Дотторе.       Дотторе изогнул бровь в вопросительном знаке. И без того алые глаза запылали интересом. Он поднялся с места, направляясь к стойке с водой. Не спеша, чёткими движениями перевернул хрустальный бокал, налил себе воды и сделал пару глотков. Бокал со звоном приземлился на гладкую поверхность. Дотторе обернулся к Панталоне, облокачиваясь на стойку.       – Ты готов заключить сделку, – Дотторе сложил ладони домиком, палец к пальцу, постукивая большими друг о друга. – И в чём же нуждается господин Делец? В голосе послышалась усмешка, перемешанная с иронией, уголок губ приподнялся вверх. Панталоне так редко о чём-то просил.       – Хочу то занимательное вещество, – Панталоне прищурился и отзеркалил жест руками, – от которого сходят с ума твои внезапно появившиеся за этот год поклонницы и поклонники.       Панталоне блефовал. Это были только предположения, порождённые алчной логикой. Панталоне думал, что, наверное, Дотторе как-то одурманивал всех тех людей, и что такое изобретение ему бы пригодилось. Но это было только во-вторых. Первой же составляющей оказалось любопытство –  что же на самом деле произошло? Не вязались в общий пазл некоторые детали, например: охапки цветов, серенады под общим балконом Заполярного дворца и признания в любви Второму Предвестнику. В любви? – Великому и ужасному. Ладно, прекрасному. Панталоне морщился от этого факта и скрипел зубами.       Дотторе – опасный пустынный цветок. Как же он там назывался. – Библис радужный. Сядь на лепестки, мотылёк, пройди к сердцевине и хрум! – Тебя уже нет.       Панталоне наклонил голову вбок, посмотрел пристально поверх очков и ожидал ответа.       – Может, хочешь испробовать, хм–м-м, вещество на себе? – идеально гладкие губы Дотторе изогнулись в хитрой ухмылке.       – Так это всё-таки препарат? – Панталоне провёл рукой по волосам, накручивая чернильный локон в раздумье. – Могу попробовать, если дашь противоядие.       – Конечно, мой дорогой друг, конечно, – лукавое выражение не сходило с лица Дотторе.       – Но никаких лезвий, – поспешил осадить Доктора Панталоне, – ничего, что может причинить боль и прочий дискомфорт.       – Конечно, мой дорогой друг, – Дотторе закивал головой, – коне-е-е-чно.       Остаток времени Панталоне со всей скрупулезностью перечислял, что ему не нравится, что он не будет терпеть и ещё миллион и один пункт “не” прежде чем пожать руку Дотторе, заключив наконец сделку. Дотторе только сиял таинственной улыбкой и продолжал кивать, не высказывая возражений.       На часах семь пятнадцать. Панталоне с опаской вошёл в помещение, которое значилось в приглашении, с удивлением отмечая, что это вполне обычные апартаменты. Он ожидал чего-то лабораторного и неестественного. Но атмосфера представлялась дружелюбная и человечная: ворох чертежей и заполненных блокнотных листов вперемежку с обгрызанными карандашами на столе, неровно задёрнутые жёлто-оранжевые шторы с рисунком осенних листьев, стопки книг и скомканный плюшевый плед на диване. Последний выглядел совсем непривычно и беззубо. Панталоне впервые начал сомневаться в том, что хорошо знает Дотторе.       Дотторе в этот раз не обернулся на гостя. Закатав рукава рубашки до локтя, он нарезал на ровные дольки персики зайтун, копчённую птицу и твёрдый сыр. Методичный стук ножа по доске синхронизировался с щёлканием часов на стене.       – Что ты там застыл? – Дотторе по-прежнему потрошил еду. – Проходи.       Панталоне помотал головой, скидывая оцепенение. Шок удивления не проходил.       Он вдруг понял, что ему нужно скинуть обувь, потому что взгляд зацепился за голую пятку Дотторе. Дотторе стоял босиком, подсогнув одну ногу и поставив её на полупальцы. Стопа перекатывалась на пальцах от большого к мизинцу и обратно. Стук ножа прекратился. Дотторе обернулся, кивнул Панталоне и с непринужденностью понёс два огромных блюда со всякой снедью, укладывая их на стол возле дивана. На этом же столе уже ждала доска для вэйци.       – Чай? Вода? Вино? – Дотторе вернулся к столешнице.       Панталоне часто заморгал, потом и вовсе снял очки, прижимая пальцы к векам и массируя их. Водрузив очки обратно на нос, он обвёл взглядом помещение и отметил в голове, что это кухня-гостиная. И, похоже, на ней даже готовили и проводили время.       – Что? – Панталоне сделал глубокий вдох, наклонил голову вбок и посмотрел широко распахнутыми глазами на Дотторе.       – Что ты будешь пить? – голос Дотторе ровный и до странного успокаивающий.       – Воды, – голос Панталоне слегка охрип от пережитого потрясения.       Он отвлекся на руки Дотторе.       “Какие сильные, и вены так выделяются”, – странные мысли топотом пробежали в голове Панталоне.       Он снова слегка помотал головой из стороны в сторону. Взгляд упал на доску гобан и чаши с чёрными и белыми камнями. Недоумение нарастало, потому что Панталоне не был готов к такому. – К такому обычному вечеру. И к такому необычному Дотторе.       – С тобой всё хорошо? – Дотторе поставил высокий стакан с водой перед Панталоне. – Выглядишь весьма задумчивым.       – М? Да? – Панталоне продолжал гипнотизировать игровую доску. – Да. Всё нормально.       Он поспешно сделал глоток.       Итак, значит они будут играть в настольную игру. Вэйци в Ли Юэ. Или го в Инадзуме. Название сейчас неважно, важно, что Дотторе, вернее почему Дотторе такой? Панталоне рассматривал коллегу, в который раз отмечая, что его облик ничуть не уступал моделям с обложек модных журналов. И атмосфера вокруг него медитативно умиротворяющая, как застывшие льды Снежной.       Дотторе сел напротив в расслабленной позе: согнул и развернул одну ногу, пряча пятку под бедро другой.        – Вижу у тебя есть какие-то вопросы, – Дотторе зачесал назад упавшие на лицо пряди.       Жест был вполне обычный. И дико сексуальный.       Панталоне вдруг осознал, что слишком долго смотрит на Дотторе.       Вот Дотторе коротким движением смахивает длинную челку в сторону, вот запускает пальцы в бирюзовые пряди – и они свободно струятся между пальцев. Пальцы поправляют ворот рубашки, и взгляд Панталоне цепляется по ходу их движения за ключицы.        Ладно, надо просто признать, что он никогда не видел Дотторе вне работы. Никогда не представлял великого гения Второго Предвестника вне лабораторий, мастерских и кабинета. Никогда не видел его без халата или форменного мундира с маской, и тем более в расстегнутой рубашке, без жабо и босиком. Поэтому домашний Дотторе – нечто сродни культурному шоку, в котором сейчас пребывал Панталоне.       Во рту пересохло. Пришлось сделать ещё глоток воды. Вместо сотни наплывших вопросов, Панталоне взял чёрную фишку и сделал первый ход.       Стук, стук. Фишки щелкали о доску. Стук, стук. Дотторе одной рукой держал дольку персика зайтун, во второй руке, между указательным и средним пальцем зажал белую фишку. Стук.       Стук. Панталоне не даром, что стратег, реагировал мгновенно, отгорождая всё большую территорию на доске. Он сосредоточен. Разве что рассеянно протянул руку к блюду с едой и неожиданно уцепился за палец Дотторе, который тоже потянулся за кусочком чего-то вкусного.       Дотторе в задумчивости постукивал фишкой по нижней губе, планируя следующий ход, и, кажется, совсем не заметил, что Панталоне взял его за руку.       Панталоне гипнотизировал их сцепленные пальцы и думал, что пальцы Дотторе приятно тёплые. Всё-таки у Доктора удивительная кожа без изъянов, несмотря на то, что он много работал руками. Панталоне воздушным касанием украдкой провел пальцем по коже, продлевая контакт на секунды, и отпустил. Нащупал сыр и ягоду и отправил их в рот, переваривая ожидание.       Стук. Дотторе сделал ход.       На часах девять пятнадцать. Дотторе откидывается на спинку дивана, поднимая руки вверх. Он проиграл партию, но выглядит довольным – улыбается. Панталоне ликует. Это надо отметить! Он позволяет себе наглость открыть бутылку полусухого вина из граната.       – Тебе налить? – Панталоне оборачивается на улыбающегося Дотторе, и дыхание с сердцебиением учащаются.       Оказывается Дотторе умеет не только скалиться в коварстве. Его безмятежная улыбка завораживает. Панталоне наливает в бокал гораздо больше положенного этикетом и выпивает залпом. Панталоне думает, что ему нужно выпить ещё.       – Нет, мне не надо, – Дотторе подходит и выхватывает из пальцев Панталоне хрусталь, – и тебе тоже не нужно.       Панталоне чувствует, как горячая волна расползается от живота по конечностям до кончиков пальцев. Он не уверен, что ему жарко от алкоголя, а не от Дотторе рядом. Расстояния между ними на одну ладонь. Панталоне в сотый раз за вечер рассматривает идеальную гладкую кожу и марево карминной радужки. И ему очень хочется потрогать эту кожу. Его восхищает её нереальная гладкость и чистота. Он тянет пальцы и касается сначала щеки, потом нижней губы.       Дотторе прищуривается, но не уклоняется, позволяя Панталоне этот не похожий на дружеский, фривольный жест. Панталоне ведёт подушечкой большого пальца по губе. Дотторе прихватывает её губами, оставляя невесомый поцелуй. Панталоне думает, что гладит бархатные бока персика, так ощущалась кожа под пальцами. И ему очень хочется поцеловать.       Панталоне прижимается губами к губам, целуя с непривычной невинностью, будто пробует и спрашивает. – Можно?       Дотторе размыкает губы, углубляя поцелуй. – Можно.       Его движения были неторопливыми и уверенными. Дотторе накрыл одной рукой щеку Панталоне, пальцы другой запустил ему в волосы, чуть сжимая на затылке. И целовал. Целовал в томительном, неспешном темпе, соблазняя. Топил в обжигающем поцелуе, чувственно лаская губы, перешёл на скулу, тронул ухо. Обводил языком стремящийся навстречу язык Панталоне, засасывал кончик, оставляя волнительную сладость.       Панталоне, при всей своей искушенности, ощущал приятную дрожь в коленях и упивался, как дорогим вином. Только он опьянён не алкоголем, а властной нежностью Дотторе. Его объятия дарили редкое чувство надёжности, будто могли укрыть от всего мира.       Губы Дотторе касались с восхитительной чувственностью и со сдержанной страстью, которая нарастала с каждым глубоким поцелуем. Ткань брюк в районе ширинки заметно натянулась. Панталоне почувствовал бедром касание твёрдой плоти через одежду. Ладонь Дотторе заскользила по плечу, по спине, задержалась на талии, сползла на ягодицу и сжала её.       Панталоне прогнулся, со стоном выдохнул в продолжающийся поцелуй. В голове всё смешалось. Это казалось сумасшествием, но от губ Дотторе невозможно было оторваться, к телу хотелось прильнуть и трогать, а в руках просто утонуть. В этих руках было столько силы, что Дотторе мог бы с лёгкостью взять всё, что пожелает. Всех, кого пожелает. Панталоне вжался в крепкое тело, присваивая себе эти сильные объятия.       В противовес жадным мыслям Панталоне, Дотторе отстранился, прижимаясь лбом ко лбу. Он с шумом выдохнул, прикусив распухшую губу. Он будто боролся с собой: пытаясь выбрать между быстрой и яркой связью сейчас или позволить этому вырасти во что-то большее. Лишь непонятно для чего ему тянуть при таком взаимном притяжении.       Дотторе потянулся к краю водолазки.