Pretty on the inside

Кэрол никогда не любила социологию. Нудный, порой непонятный материал заставлял усомниться многих в собственных умственных способностях. А то, как его преподносил мистер Хук своим скудным, убогим языком, в котором часто фигурировали слова как «‎короче»‎, «‎ну»‎ и «‎такскать»‎, лишь превращало урок в ещё больший кошмар. Мирная по своей натуре девушка испытывала в такие моменты раздражение, как и все остальные. Но ещё больше ей не нравилось то, что он посадил её на первую парту. Три года назад пятнадцатилетняя Сордино опаздывала на занятия. Первый день в средней школе Форт-Лодердейла был крайне стрессовым: в автобусе она села на выпачканное чёрт знает чем сиденье, оставив на нежно-розовой юбке с цветочным принтом пятно цвета ржавчины, похожее на колу, что было более правдиво; всю дорогу её подташнивало, тем самым угрожая отправить не переваренный омлет с жареным беконом назад, а сидевшая рядом девчонка, которую, как узнала позже, звали Алисия Уайт, не умолкала ни на секунду. Мальчики. Бойз-бэнды. Одиннадцатиклассники. Белые металлические тени для век. Модные оттенки бальзама для губ. Новый выпуск «Teen Beat»‎ . Том Круз в «Далеко-далеко»‎. Противный мужской дезодорант, отдающий дешевым одеколоном. Кислый привкус подкатывающей рвоты. Едко-сладкие девичьи духи, подобно аромату ядовитого цветка, к чёртовой матери могли бы лишить обоняния. Это надо было пережить. К огромному счастью, завтрак смог остаться в пределах желудка Кэрол, но его стенки всё также продолжали вибрировать. Легкая дрожь в коленях преследовала её весь подъем по ступенькам школы под флегматичными взглядами старшеклассников, находящихся снаружи и наслаждающихся последними минутами свободы перед первым уроком в этом году. Мысль о том, что «на меня все смотрят, они видят меня насквозь» не переставала бить в голову. Да ещё этот дурацкий мальчишка-фотограф на несколько классов старше её подлетел к ней так неожиданно и быстро, что она чуть не потеряла равновесие от такой резкости. Позже Кэрол увидела эту фотографию в школьном ежегоднике: потерянное лицо с умственно отсталым выражением в серо-зелёными глазах и пушистые, растрепанные тёмно-каштановые волосы после тяжелой поездочки. Плюс ещё один повод не дать матери приобрести фотоальбом за девятый класс. Внутри Сордино стало только хуже, чем на улице. Пока она искала номер собственного шкафчика, все успели разбрестись по кабинетам. В коридоре стояла звенящая тишина, а от исчезновения толпы вдруг стало холодно: кислород наполнил помещение. Бродя по пустым холлам в поисках нужного кабинета, девушка не чувствовала особо острой потребности спешить. Не было знакомых лиц, привычных стен, до одури приевшейся обстановки, мысленно постоянно подгоняющей. Она, прижав к груди учебник с тетрадью и карандашом, могла бы скитаться и дальше, если бы не этот из ниоткуда взявшийся Хук. Он, внезапно появившийся в конце коридора, один своим видом представлял угрозу: крепкая лысая голова цвета слоновой кости, холодные голубые глаза, наполненные презрением; у левого виска выпирала вена, которая, как позже узнала Кэрол, будет краснеть и ещё больше вздуваться при приступах злости, коренастое телосложение говорило о том, что мужчина, скорее всего, является тренером здешней баскетбольной команды, но никак не учителем науки о социальных связях, действиях, представлений. Заметив неуверенную фигуру, мужчина подозвал её к себе, после чего грубо, всячески прерывая, отчитал и сделал выговор: предупреждение, в следующий раз грозящее наказанием. А увидев девушку на своем уроке, Хук сразу же пересадил Сордино на первую парту под предлогом а-ля «я знал, что с тобой будут проблемы и и теперь я буду следить за тобой, несносный ребёнок», пока та не могла и вымолвить ни слова. И за эти три года мнение Гарета Хука о ней нисколько не изменилось: он, видя её жалкие попытки отсесть, вновь приказывал вернуться на исходную позицию. Не оставалось ничего, как, унижено ссутулив плечи, взять вещи и подчиниться. В целом, многие во время уроков главного работника-тирана чувствовали себя оплеванными и раздавленными, ведь социолог нередко заводил речь о том, насколько нынешнее подростки отсталые, как главные герои комедии «Тупой и ещё тупее», не стесняясь приводить конкретные примеры из толпы. Сейчас он также не изменял своим устоявшимся традициям. — Вы — самое отвратительное поколение, которое я только мог видеть за шестнадцать лет работы в школе, — объявляет мистер Хук, и дети молчат, словно набрали в рот воды. Каждый из них старается избежать зрительного контакта: кто-то рисует каракули на полях тетради, кто-то пытается вытащить из-под ногтей грязь, кто-то, «мастерски» прикрывшись учебником, читает статью в глянцевом журнале о том, что о тебе говорит твоя интимная стрижка, кто-то действительно верит каждому сказанному слову, а кто-то, как Сордино, смотрит в одну точку на разрисованной шариковой ручкой парте. Ничего не изменилось с тех пор, как она переступила порог этого кабинета. Его высказывания стали только жёстче, с каждым разом всё больше и больше пересекая границы этики. — Если бы, когда я был во Вьетнаме, я знал, что воюю за то, чтобы такие отморозки, как вы, родились, я бы первым же делом подставил грудь под первые пули или с боевым кличем перешел на сторону противников и схватил бы их винтовки! — крикнул учитель, и эхо «винтовки» отлетело от четырёх бледно-зелёных стен. Лицо мужчины залилось краской, вена на виске вздулась пуще прежнего, ещё одна прорезалась на морщинистой шее, а Кэрол всё думала о том, насколько нужно быть рисковым, чтобы взять на работу в школу бывшего военного с посттравматическим синдромом и ненавистью к тинейджерам. — В вас нет той духовной силы, которая была и остается в ваших родителях, — продолжал мистер Хук, не сбавляя оборотов. — Вы не знаете, что такое жить в постоянном дискомфорте, ведь вам всё подносят блюдечке, только скажи одно сраное слово! Вы не видите дальше своего носа. А ваши моральные ценности — это галимые наркотики, алкоголь, порнуха на каждом углу и секс и насилие изо всех щелей. Тишина после каждой речевой паузы резала уши так же беспощадно, как мясник разделывает свиную тушу, ведь никто не решался сказать что-то в ответ. Говоря честно, ребята — ни то громилы баскетболисты, ни то компьютерные гении, ни то представители ранга обыкновенных — просто не поняли, к чему такая агрессивная тирада: в очередной раз сказать, что дети поколения X — испорчены собственными хотелками? Они итак знали: их родители не уставали напоминать им об этом. — А разве в ваше время ценности были другими? — донесся хриплый голос с задних парт. Все, даже загруженная различными мыслями Кэрол, повернули голову к его обладателю, а кому-то пришлось повернуться не только лицом, но и телом. В конце класса, за самой последней партой правого ряда из трех других сидел Брайан Уорнер, новичок, попавший в Форт-Лодердейл в прошлом году весной десятого класса. Все знали о Брайане, но он не был популярным, больше «печально известным». Учащиеся, начиная с первогодок и заканчивая выпускниками, точно знали Уорнера. Подойди хоть к одному и спроси о нем, тебе скажут: «о, это же тот парень, который взорвал мусорные баки на школьном дворе» или же «о, это тот, который прилепил дилдак к столу мисс Рэй в прошлом учебном году». Администрация долго пребывала в ужасе от его гнусных проделок, а ядовитая вонь жжёного мусора до конца августа витала в воздухе на заднем дворе. Наверное, единственным, кто остался довольным был не только сам зачинщик, но и, к удивлению, пострадавшая от его рук пятидесяти двухлетняя учительница математики мисс Рэй, славившаяся своим истеричным поведением и тем фактом, что после развода её главной страстью стали персидские кошки. Она, конечно же, учинила скандал за столь оскорбительный поступок, но, в тайне от других, всё же забрала силиконовый «подарочек». Две недели после для её учеников, даже самых нелюбимых, прошли спокойно, в полнейшей идиллии и понимании. Из всех сидящих здесь, в классе общественных наук, Брайан был единственным, кому исполнилось восемнадцать, из-за чего его руки были покрыты множеством причудливых татуировок. Лично Кэрол интересовали те, что располагались на локтевых сгибах: глазное яблоко с отходящими от него не то щупальцами, не то кровеносными сосудами. Кто-то однажды сказал, что ему они нужны, дабы прятать следы от инъекций героином, и понеслось... Его внешний вид — худой, высокий, с длинными чёрными волосами, пирсингом, в исключительно тёмной одежде, изредка разбавляемой странными цветными гетрами — породил немало слухов: «Брайан Уорнер ест детей и насилует женщин», «Брайан Уорнер отрезал мизинец на ноге, чтобы впрыскивать героин прямо в вену культи», «Летом он зататуировал свой пенис дочерна», «Уорнер убил свою кошку, а потом отрезал лапы хомяку» и тому подобные всплески фантазии. Но многие остерегались парня не только из-за внешнего вида: он проповедовал сатанизм, причем со всей серьёзностью. Также некоторые из баскетбольной и футбольной команды узнали, что, несмотря на некое женоподобие во внешности, рука у него тяжелая. Уорнер был крепким орешком, которого не мог раскусить даже мистер Хук. — Что ты сказал? — переспросил главный школьный тиран, и парень остался довольным, увидев мелькнувшие злобные огоньки в холодных голубых глазах. — Я сказал: разве в ваше время ценности были другими? — с нажимом и каким-то нахальством повторил Брайан, в конечном итоге обратив на себя внимание даже тех, чья изначальная цель была уткнуться носом в тетрадь и не поднимать глаз до звонка. Хук принял его вызов, незаметно качнув головой в предвкушении уничтожить парня очередной тирадой. — В мое время нас волновали вопросы поважнее, чем где бы накуриться и с кем переспать на выходных, — начал он и, прекратив расхаживать из стороны в сторону, остановился перед доской, там, где его видел весь класс. Вскинув подбородок, заговорил с такой важностью и гордостью, что Кэрол неосознанно сжала карандаш: — Мы поднимали экономику с колен, платили налоги, принимали участие во всех, вовсехвыборах и, оставив позади свои мечты и гордость, шли на войну и работали, не покладая рук. В последнюю очередь нас волновали собственные желания и потребности, которыми вы, нынешние дети, одержимы. После мужчина еле заметно ухмыльнулся, ведь из этих ребят вряд ли кто мог переубедить его. Но Уорнер был единственным, кто способен опровергнуть любое высказывание, при этом не выставив себя дураком. — А по мнению одного тогдашнего публициста семидесятые не оставили после себя ничего, кроме волосатых хиппи и травки, а ваши, как вы выражаетесь, ценности стали пустым звуком: людей заполнил животный гедонизм, нарциссизм и похоть, которая была в них всегда, — настойчивой интонацией Брайан не уступал самому мистеру Хуку и, в отличие от того, был даже более уверен в собственных словах, словно это и есть святая правда. — Вы променяли своего так горячо любимого Иисуса на тех, кто живут в Голливуде и каждое утро нюхают кокаин со стеклянного обеденного стола, а вечером натянуто улыбаются в объективы камер на вручении премии за свою «идеальность». Вместо того, чтобы сходить в театр, музей или просто сделать что-то полезное, вы сидели дома и смотрели по телику, как один сумасшедший «гений» убивает беременную женщину на глазах у всей Америки, а потом с жадностью пожирали разъедающую мозг рекламу кондитерского жира, которую вам каждый день запихивали в глотки рекламодатели. Как и ожидалось, к концу повисла тишина: кто-то с запоздалой реакцией пытался заново воспроизвести сказанное про себя, кто-то недопонял, таких, однако, было мало, кому-то было просто интересно наблюдать за перепалкой школьного фрика и такого же не менее фриковатого учителя, а кто-то понимал всё, и им было нечего добавить. Несмотря на то, что Сордино парень особо никогда не симпатизировал, она не могла не признать, что согласна с его позицией. Будь в ней больше уверенности и меньше растущих страхов, девушка бы присоединилась к разговору. Но сейчас ей ничего не оставалось, как сидеть с закрытым ртом, рассматривать трещинки на мягкой обложке учебника и чувствовать, как слипаются губы от долгого молчания. Слепой бы понял, что Хук разозлился, и не потому, что мог обострённым слухом уловить скрежет зубов: от него исходила мощная враждебная энергия, такая, что Кэрол, по большей части испытывавшая к нему смесь из раздражения и взаимного презрения, на секунду ощутила страх. — Ты не знаешь, какого было испытывать все те ужасы войны, которые многим пришлось пережить, — прохрипел мужчина, и можно было услышать, как в головах многих стремительно меняются картинки. Но в глазах Брайана эта была всего лишь попытка прикрыться веским оправданием. — Знаю. Мой отец служил механиком вертолётов во Вьетнаме, принимал участие в операции «выжженной земли», — сообщил Уорнер, не терявший твердости. — Я многое слышал. Так что уж точно не мне вам рассказывать об этом, — упрекнул парень и сложил руки на груди. Учитель явно не ожидал подобного ответа. Его тактика редко терпела крах и была проста до невозможности: давить на жалость, рассказывая истории о том, насколько раньше было тяжко юным ребятам того времени, и тем самым пытаться вызвать чувство вины даже у тех, кто мог похвастаться только тем, что однажды прилепил жвачку под лавочку автобусной остановки. — Знаете что, не будем больше об этом, открывайте учебник на странице тридцать два... — теперь он пытался уйти от темы, которую сам же выдвинул для рассуждений, но этого чертово Уорнера было сложно провести. — Я ещё не закончил, — вежливо прервал его парень, когда остальные ученики ожидали, что разговор окончен. Однако они понимали, что их «излюбленный» сатанист — псих, ведь вести дискуссии с Хуком способны либо новички, либо те, у кого напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. — В этом кабинете я решаю, кому говорить, — грубо заявил мужчина, демонстративно выделяя фамилию, которая вызывала головную боль у большинства здешних педагогов: — А ваше мнение, Уорнер, я бы хотел услышать в последнюю очередь. — Но в этом кабинете и я имею право высказаться так же, как и вы. Ох, как же закипал мистер Хук, ибо он практически не задумывался о том, что то, чему он учил на своих уроках, когда-то действительно смогут использовать против него, причём столь осознанно. Для остальных же это было таким же безумием, как засунуть голову в пасть изрядно изголодавшегося льва, ибо нет ничего хуже, чем нестабильный преподаватель. Ученики не то, что не хотели когда-либо вступать с ним в активную перебранку; по долгожданному окончании школы они планировали стереть мужчину из памяти. И создавалось такое ощущение, будто Хук знал об этом, что, конечно же, было неправдой, из-за чего старался превзойти себя почти что с каждым днем. Он недовольно сощурился, всё же позволяя назойливому «новичку» закончить его мысль. — Война однозначно изменила тех, кто её прошел, об этом не стоит говорить. Слушая парня, Сордино (да и не только она) не могла понять, как у него получается так хорошо совладать собой в словесной баталии с одной из самых неуравновешенных, холеристических личностей, работающей здесь. И неизвестно, нажимал ли он легко и виртуозно на эти кнопки специально, дабы довести мужчину, или же умение достойно вести спор было одной из его черт, ведь никто из сидящих в классе не знал Уорнера лично. Казалось, что речь Брайана и дальше должна быть такой же грамотной и сдержанной, ибо вступление будто бы говорило о том, что далее пойдет вполне занятная мысль. Однако парень гадко ухмыльнулся, да так, что Кэрол неосознанно дорисовала ему рога в своем воображении. — Но до Вьетнама, хочу заметить, вы, что примечательно, как и все, трахались, пили и принимали, что нисколько не отличает вас от нас, — с насмешкой заметил он, откинувшись на стуле для поддержания образа засранца и собственного удобства. — Вместо того, чтобы сидеть на службе в церкви в воскресенье, вы были не прочь позалипать на большие сиськи с постера «Playboy'я». Собственно, подобное можно было ожидать. Это же Уорнер. По комнате тут же пронесся тихий, как шелест листвы, шум из разных голосов: кто-то приглушенно ахнул, некоторые пытались сдержать активно рвущийся из глотки смех, но всё же один-таки хихикнул, а остальные просто лишились дара речи. Сидящей на первой парте девушке хотелось убежать от стыда и смущения или как минимум закрыть уши, дабы не слышать дальнейшего. Ни того ни другого она делать не стала, конечно же, но не поморщиться не могла. А вот мистер Хук напротив не стеснялся проявлять эмоции: мужчина так сильно покраснел, словно человек, подавившийся косточкой в рыбном супе; его левый глаз еле заметно дергался, тонкие губы и челюсть были плотно сжаты, на шее выступили жилы, а знаменитая вена на виске грозила лопнуть и раскрасить стены артериальной кровью. В планах Брайана был пункт окончательно уничтожить нервную систему учителя, но тому всегда хватало маленькой порции дерьма от подростков. — Но только смотреть вам было недостаточно, и вы... — Вон! — взорвался Хук, не дав закончить в этот раз, но большинство всё равно успело представить в голове во всей красе ту картину, о которой шла речь; старшеклассники тихо посмеялись в кулаки, других начало подташнивать. А Кэрол только ещё сильнее поморщилась от громкого возгласа, крепко вцепившись пальцами в карандаш и надеясь, что парню хватит мозгов не продолжать, ибо он итак зашел слишком далеко. В классе повисла тишина. Одни подростки старались подавить собственный гогот, другие замерли в страхе и ожидании грядущих неприятностей: ещё более громкий крик педагога, какая-то ответная, не менее мерзкая и провокационная ответная реакция от чокнутого оппонента и сам апогей в виде нервного срыва Хука (или же инфаркта). Кто-то даже предполагал, что тот бросится с кулаками на столь ненавистного юношу. Но по правде говоря кульминация вышла гораздо более скромной и неинтересной. Брайан молча, с еле заметной довольной хитрой улыбкой, встал из-за парты и, прихватив с собой мелочевку, непринужденной походкой вышел из кабинета. Проходя мимо побагровевшего мужчины тот даже не смерил его взглядом, что привело в ещё большее бешенство. — Только попробуй сейчас свернуть в противоположную сторону! — крикнул мистер Хук в приоткрытую дверь, не сводя глаз с фигуры в чёрном, размеренно идущей по пустому коридору. Уорнеру не нужно было говорить, он сам знал, что его невербально отправили в комнату, на двери которой висела позолоченная табличка «Директор мистер Ридли». Когда старшеклассник так и никуда и не свернул, учитель добавил многообещающее: — Я сделаю всё, чтобы директор наконец-то исключил тебя! Кэрол и многие другие подумали, что им было бы на это интересно посмотреть. По каким-то причинам Уорнер всё ещё не удалось выгнать и, честно, вряд ли удастся. Сцена немого молчания в классе тоже продолжалась недолго. И ежу было понятно, что после такого вещать о социологических аспектах будет крайне трудно, но никто не решался задать вопрос или хоть как-то пискнуть. С тихим, но отчетливым шипением «...нный выродок» Хук вылетел из помещения, громко хлопнув дверью и не оставив объяснений. Понадобилось пару минут и раздавшийся издали приглушенный вопль, чтобы одиннадцатиклассники выдохнули и заново начали дышать полной грудью. Такие смелые и обделенные, как Честер Эванс — капитан команды по американскому футболу — заулюлюкали и стали кидаться тетрадями и учебниками в хилых ботанов, тем самым радуясь сорванному занятию. Другие же быстро подхватили свои вещи и стали собираться. Кэрол, всё ещё сидящая за первой партой, выдохнула с мучительным облегчением и опустила пульсирующую голову на разрисованный стол.

***

Американская литература была предметом, на котором вроде бы душа и отдыхала, но голове приходилось работать. Миссис Джекинс не сказать что любила свой предмет, но вела по какой-то определенной схеме. Её ученики не влюблялись в преподнесенные произведения, но могли их проанализировать. Тупо и схематично, как роботы. Без благоговейного трепета и желания проникнуться, узнать больше, чем итак дано. Именно из-за этого Сордино не могла определить свое отношение к учительнице, однако с самим предметом всё было ясно. Оценка: неудовлетворительно. «Попытайтесь хотя бы найти хоть какую-то глубину в том, чем вы занимаетесь» — хотелось сказать ей, но она никогда бы не решилась. Если честно, надо? Миссис Джекинс была неплохим человеком, с ней можно было устранить конфликт и прийти к компромиссу. Но это пресное ведение предмета так и смазывало общее впечатление, пытаясь увести женщину в минус. И вот в момент, когда перед девушкой оказался чистый лист, на котором предстояло написать эссе по великой «Алой букве» Натаниэля Готорна, она уже знала, что от неё требуется. Не думай, просто дай то, что от тебя хотят и заветная «A» а то и «A+», если привести примеры и фразочки самой Джекинс, у тебя в кармане. Прошло пять минут от начала занятия, когда дверь кабинета неожиданно отворилась и педагогу пришлось оторваться от объяснения основных требований и критериев работы. В дверном проходе под десятком уже других удивленных и встревоженных взглядов стоял всё также невозмутимый Брайан Уорнер. По выражению его бледного лица и глаз было невозможно счесть эмоции. Возможно теперь он выглядел менее нахальным, но это только возможно. «Неизменно несдвигаем», — подумала слегка удивленная Кэрол, как и все остальные рассматривавшая парня. За последние несколько часов слух о том, что ужасный Уорнер извел Хука до того, что директору пришлось выписать ему больничный до конца недели, успел облететь всю школу. Все только гадали, чем это может закончиться, ибо самые сочные детали их «увлекательного» разговора также просочились и даже успели обрасти некоторыми выдуманными деталями. За такое точно могли исключить. Но вот, спустя два урока и один перерыв, молодой человек всё ещё здесь. Он действительно бессмертен, этот Уорнер. Дьявол. — Прошу прошение за опоздание, меня задержали, — сухо изрек Брайан. — Проходите, мистер Уорнер, — вежливо и сдержанно ответила женщина. — Ваши одноклассники как раз приступают к эссе. Будучи таким же бесстрастным и не смотря ни на кого, он прошел через весь класс к оставшемуся свободному месту на конце третьего ряда. Эта группа учеников была ещё тише предыдущей и они совсем не скрывали своего пугливого любопытства. Даже робкая Сордино не могла не посмотреть в след пугающему юноше, когда тот прошел мимо неё. Видя его, у всех всегда было только два желания: узнать, что же твориться в его голове и никогда не знать, что там твориться. — Время пошло, — объявила миссис Джекинс и нажала на кнопку таймера, задавая сегодняшнему занятию напряженный темп. Как только женщина увидела, как головы всех учеников склонились над листками, она обошла учительский стол и, достав из его ящика толстую стопку с выполненными девятым классом тестами, принялась за их проверку. Все быстро забыли про гвоздя чуть ли не ежедневной программы, когда в полной мере почувствовали ход времени и раздражающее, словно будильник, напоминание в виде одного слова: «быстрее». Шум чиркающих карандашей быстро заполнил всё помещение, делая обстановку рабочей и одновременно сопернической. Кэрол всегда имела проблемы со вступлением. Ей требовалось некоторое время, разгон, чтобы найти проблемы в тексте и выстроить схему сочинения в голове. С эссе препятствия были те же и никуда не уходили. Девушка посмотрела в окно, словно там был кто-то с табличкой, на которой было написано решение её незадачи. Но, как и ожидалось, там никого не было, и за стеклом была видна непонятная огражденная территория, которую она всегда не могла узнать: это западная, северная, южная или восточная сторона школы? Спустя минуту она начала чувствовать фантомное жжение на затылке, такое, которое возникает, когда на тебя кто-то долго и упорно смотрит. Резко повернув голову назад, её серо-зеленые глаза тут же встретились с карими. Брайан Уорнер смотрел прямо на неё, вальяжно развалившись на стуле и сложив руки на груди и его холодная физиономия не выражала ничего, но в то же время выглядела странно. Она никогда не смотрела ему в глаза и в тот момент её крайне смутило то, что они были вполне человечными и живыми, но не без задорного блеска. Всё-таки, парень был человеком... Но только наполовину. Сордино успела быстро отвернуться, испугавшись непонятно чего: то ли того, что их взгляды пересеклись, то ли того, что он мог внезапно заинтересоваться ею и превратить её жизнь в Ад, если бы ему только захотелось. Но заверив себя, что она просто выбилась из всеобщей сцены, потому что решила посмотреть в окно, успокоилась, вновь ощутила как быстро и нервно бегут минуты и вернулась к эссе, благо мысль наконец-то пришла. Этот Уорнер не был её проблемой.