Это было недавно

      Одуванчики в руках Венти до невозможного хрупки. Только дунь на них немного – тут же разлетятся на парашютики и умчатся по ветру в поле. А потому Венти идёт со всей осторожностью, аккуратно их поддерживает и контролирует своими силами потоки воздуха вокруг, только бы не повредить кропотливо собранные цветы.       Одуванчики – одни из любимых цветов Эолы.       Венти бредёт мимо деревьев прямо к небольшой оградке, которая окружает могильный камень. Его приветствует пустота и новая трещина на старой мраморной скамейке. Наверное, стоит её заменить.       – Здравствуй, Барбатос, – выдыхает голос за спиной, и Венти обдаёт морозом лопатки.       – Привет, Абигор, – негромко отзывается Венти, оборачиваясь через плечо.       На лице Абигор застыло безразличие, словно ей нет ни до чего дела. Но раз она пришла на могилу Эолы, то точно не растеряла всех своих чувств.       Последний раз они встречались три сотни лет назад и тогда рассорились в пух и прах ещё больше. Молодая Абигор тогда всё ещё обвиняла Венти в гибели их общей возлюбленной и не желала видеть живым. Пыталась убить, но не смогла, а Венти не смог по-настоящему с ней воевать, лишь сбежал вместе с ветром и скрылся в Мондштадте.       Но сегодня, в четыреста девяносто девятую годовщину смерти Эолы, она не бросается с обвинениями, словно наконец-то что-то для себя поняла.       – Я всё ещё считаю, что это ты виноват, – опровергает мысли Венти Абигор, садясь рядом. – Из-за тебя она попала под гнев Селестии. Но она будет недовольна нашей ссорой.       – Да, – покорно соглашается Венти, нерешительно опуская руку на скамью. – Ещё год, и она переродится.       Душе надо пятьсот лет для перерождения, и Венти впервые считает, что это безумно большой срок, хоть ему самому больше двух тысяч лет.       Абигор на удивление нерешительно касается его руки и грустно смотрит на могилу. Она всё также его винит, но, кажется, наконец-то простила, как и просила Эола.