Сплетница

      Он зажмурил глаза и потёр пальцами виски. Голова раскалывалась. Казалось, что его слух стал тоньше, он слышал все звуки: стук ногтей, нервное подёргивание ногой сидящего рядом друга, тяжёлые вздохи; он слышал как мешали сахар в чае, как шуршал фантик. Всё это нарушало мёртвую тишину, которая поглотила их. За это время никто не произнёс ни звука.       Протяжное гудение говорило о том, что они приехали. Ему не хотелось что-то представлять, он и так знал, что будет. Драко, не торопясь, встал из-за стола и направился к выходу из поезда. Другие всё ещё сидели и не решались подняться. Больше всех боялись сестры Гринграсс, которые попали в Азкабан абсолютно незаслуженно — спасибо папочке. Драко знал, что отношения с ним у них были напряжённые, а после такого «подарка» они вовсе были бы рады забыть о его существовании. Папаша Гринграсс был осуждён на три года, хотя он не делал ничего противозаконного, чтобы посадить его наравне с Люциусом. Тем не менее, чтобы уменьшить срок своего тюремного заключения, он приплёл к своей истории родных дочек, вдобавок не забыв упомянуть и Пэнси Паркинсон — любимую дочурку своего друга Чарли Паркинсона.

Папочка у сестричек оказался с гнильцой, может быть, не зря так же говорят про самих сестричек?

      Конечно же, и Астория, и Дафна оказались невиновны, но их продержали в Азкабане наравне со всеми. Ненависть, которая появлялась в глазах каждой из них при упоминании папочки, говорила только о мести. Возможно, он долго не проживёт, вырвавшись на свободу.       Все слизеринцы пробыли дома всего неделю и отправились на всем известную платформу. Всю дорогу Пэнси сидела, уставившись в окно, казалось, что она даже не дышала. Её не беспокоили разговоры сестёр Гринграсс, как и попытки Тео и Блейза отвлечь от пугающих мыслей. Ни-че-го не беспокоило. Характер Пэнси просто не позволит ей выглядеть слабой и беспомощной, собственно как и Драко.       Он тяжело вздохнул и сделал первый шаг на ступеньку небольшой лестницы, по которой спускаются с поезда. Стоило ему оказаться на платформе, как его ослепила вспышка, чему он не удивился, лишь возмутился, что фотограф был довольно близко. Драко шёл медленно, обдумывая, как ему поступить — пойти сразу на обед или закрыться в подвале Слизерина.

Боже, Малфой, дойди уже наконец до Хогвартса. Безумно хочу увидеть твою реакцию на некую особу… которая, кажется, уже перестала к тебе что-то чувствовать.

Но это лишь кажется…

      Мимо не прошли мысли о Грейнджер. Для неё он пропал неожиданно, бесследно. Их арест, в целом, стал неожиданным для всех: авроры пришли ранним утром. Без каких-либо объяснений, кроме «Драко Малфой, вы обвиняетесь в применение непростительных заклятий Авада Кедавра и Круциатус, а также за участие в нападении на Хогвартс и покушении на Альбуса Персиваля Вульфрика Брайана Дамблдора»

Во-первых, почему так мало имён у директора? Во-вторых, зачем произносить полное имя имена Дамблдора, словно никто не поймёт, если сказать просто «Альбус».

      Драко задался такими же вопросами. Тем не менее, ему пришлось встать с кровати, удерживая на лице бесстрастную маску. Он цокнул, презрительно оглядев каждого аврора. Не торопясь, Драко надел брюки и футболку — рубашка в тюрьме ни к чему, — после чего недовольно протянул руки, и на его запястьях появились волшебные наручники, блокирующие магию. Внутри словно всё затвердело, магия покинула тело — теперь он чёртов магл.       — Если вы просыпаетесь в шесть утра, это не знач… — Драко не успел договорить, как в его сторону пустили Силенцио.       Ухмылка — отличительная черта всех Малфоев — украсила его лицо. Даже без слов он мог продемонстрировать своё отношение к каждому из «собеседников».       В тот день Драко собирался встретиться с Грейнджер, снова отвезти её домой на лимузине, но, к отвратительному сожалению, этого не случилось. До него дошли слухи, что она весь вечер простояла на балконе, рассматривая отражение полнолуния — именно тут они встречались. Обычно они стояли в нескольких метрах друг от друга — около балкона всегда было мало людей и порой казалось, если они начнут целоваться их никто не заметит.

Кроме меня, хих.

      Сначала он спускался на берег, через десять минут она. По берегу можно обойти территорию клуба и выйти к дороге, которая начиналась у соседнего здания. Из-за высокой живой изгороди их никто не замечал, и они спокойно садились в лимузин, стоящий в тени между зданиями. Порой, для убедительности, Гермиона изображала плохое самочувствие или находила повод для небольшой ссоры между ней и Роном. Она уходила остыть на балкон, а Уизли топил злость в бокале огневиски.

История немного опустила тот факт, что потом Рон уходит в комнату под номером тринадцать, где его ждёт Лаванда.

      Драко не торопился к воротам, он ждал своих друзей, которые медлили. Его врожденное самообладание, обнаруженное лишь после окончания войны, позволяло ему абстрагироваться, усмирить эмоции. По правде говоря, Драко учился этому очень долго, но знали бы вы, как быстро всему учишься, будучи узником Азкабана. Сейчас, медленно шагая к воротам, он подавлял в себе воспоминания об Астрономической башне — глаза, залитые слезами, и страх выпустить из палочки непростительное. Самообладание Малфоев было бы как нельзя кстати, но чувство страха оказалось сильнее. Убивать кусты роз, обучаясь Аваде, куда проще, чем убить человека. Драко глубоко дышал, отгонял прочь воспоминания, наполняя себя силой, которая ему понадобится в Хогвартсе. Даже несмотря на летнее потепление между факультетами — это не означало дружбу.       Блейз догнал друга первым, за ним подошёл и Тео. Сёстры Гринграсс, смеясь, приблизились к парням, и лишь Пэнси двигалась медленно, обняв себя за плечи — последние минуты, когда она может позволить себе быть слабой. Тео ухмыльнулся и сказал:       — Как думаете, Сплетница уже сообщила о нашем появлении?       — Не сомневаюсь, — ответила Астория. — Ну что, в путь?       Она взяла Драко за руку и сделала первый шаг, переступая границу между Хогвартсом и лесом, который простирался от самой платформы.       Друзья стояли у главного входа, не решаясь ступить на небольшую лестницу, чтобы двери раскрылись. Казалось, с открытием этих больших величественных дверей часть здорового ментального состояния улетучится с осенним ветром. Уже второй раз Астория взяла инициативу и сделала первый шаг. Огромные двери начали шумно открываться, и Драко заметил, как Пэнси выпрямила спину, расправила плечи и гордо подняла подбородок. Ни единого намека на хрупкую и слабую душу, которой требовалось длительное восстановление.       К Большому залу они шли не торопясь, обдумывали каждое своё последующее действие. Тео пытался скрасить мрачную атмосферу глупыми шутками, и Дафна неестественно хихикала над ними. Очередная остановка, очередной глубокий вздох уверенности и собранности. Драко легонько дотронулся до закрытых дверей Большого зала, и те распахнулись. Он не стал осматривать студентов — сразу прошёл к столу Слизерина. Ему отчаянно хотелось посмотреть в сторону гриффиндорского стола, но он держался. Ни намёка на слабость — в зал входят новые сильные личности Слизерена, которых никому не победить. Особенно после осеннего ареста — никто их больше не сломит.       Каково было его удивление, когда места для них оказались подготовлены. Следом за ним подошёл Тео с Блейзом. Они молча сели за стол, спинами к остальным факультетам, чтобы избежать чужих и жутко любопытных глаз. Блейз сразу же принялся заедать скрываемую нервозность пончиками. Тео взял бокал с соком, немного покрутил его в руке, но так и не решился сделать даже глотка.       — Смотри куда идешь, Грейнджер.       От одной только фамилии Драко стало не по себе. Он медленно закрыл глаза вспоминая её улыбку, кудряшки, которые она почему-то не любила, запах её духов. На мгновение он даже почувствовал её касание — да! — она медленно проводит пальцем по тыльной стороне ладони, затем берёт его за руку. Крепко сжимает. Её действия словно говорят: «Мы выстоим вместе».       — Не переживай, Сплетница поможет нам адаптироваться, — шёпот Астории вывел его из транса. Она сильнее сжала его руку.       Драко печально ухмыльнулся, но не от недоверия к Сплетнице — в ней он уверен, — а от того, что касания вовсе не принадлежали Гермионе.

Правильно делаешь, что доверяешь мне, милый Драко! Я никому не позволю тебя обидеть, ведь ты мой любимчик, как по внешности, так и по количеству секретов.

      Получасовой отдых — и началась учёба. Ни Драко, ни кто-либо из вернувшихся даже не пытались узнать, что́ успели пройти по Зельеварению и какая тема их ждёт, поэтому свободное время было потрачено на прочтение Сплетницы. Журналы, кстати, им принёс первокурсник с их факультета и около минуты пялился на них, переминаясь с ноги на ногу — хотел сделать общее фото. «Вы для меня пример мужества!» — сказал он. «Сомнительные у тебя кумиры, парень» — подумал Драко, но всё-таки не отказал в фото.

А сейчас, дорогие читатели, лирическое отступление, чтобы рассказать как Азкабан помог Драко полностью переосмыслить свою жизнь. Он стал идеальным мерзавцем!

      Хотя, если быть уж прям точной в своих фактах, то переосмысливать жизнь он начал чуть ли не сразу после окончания войны. Возможно, даже уже в моменте, когда он кинул Поттеру свою палочку. Да! Именно в этот момент он понял как ужасно, — нет, — отвратительно он себя вёл. Воспитание Люциуса всегда будет откликаться где-то на подсознании, но в те времена Драко был полностью зависим от отца и его влияния. Лишь после того, как Люциуса арестовали, а он остался наедине с собой — именно тогда зависимость медленно испарилась.       Вряд ли можно сказать, что он поборол свой нарциссизм и эгоизм, но тем не менее ошибки прошлого начали откликаться. Его поступок на Астрономической башне всё ещё держался в памяти каждого ученика, и уж тем более факультета Гриффиндор. Совместными с отцом усилиями он смог обелить эту часть своей жизни и даже получить сочувствие от участников битвы за Хогвартс. И всё-таки около месяца Слизерин считался (а возможно, считается до сих пор) клеймом на твоей жизни. Ты мог быть подающим надежды учеником, но твой факультет перечёркивал все твои мечты. Ведь у Драко тоже были мечты… Планы Люциуса его не прельщали, ни один из пунктов, особенно…

А тут мы умолчим, создадим немного интриги.

      Драко не планировал посвятить свою жизнь артефактам и их поискам, его вообще никогда не радовали походы по магазинам Лютного переулка или чтение всевозможных книг про эти артефакты. Нет! Драко тянуло к расследованиям, к распутываниям каждой ниточки из огромного клубка вопросов и подозрений, но… У каждой истории есть свое «но».

Мне кажется или я уже где-то так говорила?

      Увы, карьера, — как вы могли догадаться, — аврора ему не светила от слова совсем. Выбор абсолютно невелик и, сидя на полу Азкабана (в первый арест) в попытках увидеть в решётчатом окне лучшую жизнь, Драко пришлось смириться с профессией… Как вообще называется профессия, когда ты ищешь артефакты? Артефактоискатель?       Обычно он сидел на тюремной кровати, прижав ноги к себе, его руки лежали на коленях, а кисти расслабленно смотрели вниз. Камера Драко находилась чуть выше уровня птичьего полёта, и эти самые птицы символизировали для него свободу. Он мог часами смотреть в окно, особенно когда на улице становилось пасмурно и облака опускались ниже. Однажды он попробовал протянуть руку наружу, чтобы коснуться их, но удар током отбил это желание. Порой Драко смотрел на противоположную стену, по которой всегда стекали капли. Сидеть в такой «комнате» после семнадцати лет проживания в огромном особняке — одна из худших пыток. Ему повезло, и стены его камеры оказались даже покрашены, но дешёвой краской. Как говорил психолог — о да, он тут тоже есть, пытается разговорить подозреваемого, — коричневый делает человека спокойнее, подавляет агрессию. Ха! Кажется, психологи ошибаются.       Сидеть в четырех стенах без права даже погулять — пытка. Голова не унимается от мыслей.       Его первое судебное дело длилось около месяца и времени было достаточно, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Самая главная — как жить дальше? Ему необходимо восстановить репутацию, любыми способами. Один из них — извинения. Для этого, вроде как, нужна смелость… Которая пробудилась в нём лишь на последнем курсе. Он мысленно составлял список всех, перед кем необходимо было извиниться и первой фамилией значилась — Грейнджер.       Чёртовой смелости нужно было набраться давно! Каждый чёртов раз, когда Драко думал об этом — он бил в стену. Он продолжал это делать, когда вспоминал сколько шансов у него было, чтобы заговорить с ней, показать себя с лучшей стороны, но он — удар — каждый раз — удар — строил из себя папиного сынка — удар, удар, удар. Он продолжал бить в стену, пока его костяшки не начинали отзываться болью, а на коричневой краске не оставались следы крови. Чаще всего в эти моменты он ещё кричал. Кричал на себя, обвинял в слабости, в трусости. Когда ему не хватало боли, он пытался просунуть руку в окно камеры. Делал это до тех пор, пока электричество не проходило по всему его телу, затрагивало каждую нервную клетку.       В какой-то момент аврорам пришлось с помощью заклинания поставить на стены защитный слой — так он бил словно в подушку, но тем не менее продолжал делать это. К тому же… оставалось окно.       Смелость! Она нравилась ему давно, очень давно. Начать нужно с того, что зазнайка Грейнджер оставила впечатление о себе ещё в поезде, когда искала жабу Невилла. А потом… Потом отец научил его, кого нужно любить, а кого презирать. Это презрение жило в нем примерно до шестого курса. Драко решил, что после освобождения он попытается остаться с ней наедине, возможно им даже удастся поговорить. Он держался за эту крупицу надежды — Грейнджер стала его желанием жить дальше, мотивировала не сдаваться.       Давайте на чистоту — с такой фамилией путь в Азкабан заказан с рождения. Ему придётся очень постараться, чтобы смыть с фамилии шлейф предателей и трусов. Нет, он таким не являлся. Даже если это так — новый Драко таким больше не будет. Ему необходимо пробудить в себе отцовское хладнокровие и самообладание. Не будет такого, что он выйдет в новый — как ему казалось — мир и его все полюбят. Нет! В его спину будут кидать оскорбления, обвинения во всевозможных злодеяниях, но Драко Малфой гордо пройдёт мимо. Новый Драко не станет угрожать своим отцом, которому он всё расскажет.

Как я обожала эту угрозу! Просто писалась от страха (нет).

      Его характер менялся с каждым днём, с каждым допросом. Он вспоминал, как вёл себя отец на подобных встречах, как он ровно держался даже при Волдеморте, как выдерживал его угрожающий взгляд. Чёрт, Люциус всё-таки был хорошим примером аристократичной выдержки. Допросы не были частыми, но и редкими их не назовёшь. Восемь допросов за месяц — это много или мало? Примерно на пятом Драко уже вёл себя по-другому — насмехался, вопросительно поднимал бровь на каждое глупое обвинение, недовольно цокал. Правда после этого он иногда получал лёгкий заряд током, но это словно подстегивало его вести себя ещё хуже. Драко проверял себя — насколько далеко готов зайти, ведь он больше не выйдет за пределы этих стен (так ему говорили), поэтому не так уж и много он терял. Затем Драко решил проверить свое самообладание — на одном из допросов довольно грубо отзывались о его матери, друзьях, даже упоминание Северуса в плохом ключе заставляло в его душе что-то дёргаться. Авроры знали, за какие ниточки тянуть, но Драко стойко держался. Он молчал, не позволял себе вспылить. Выдерживал взгляд каждого аврора, у которых слюни текли от желания вывести его. Они смотрели жадно, наслаждались недовольными криками каждого из подсудимых. Тогда его допрашивали вместе с друзьями и Драко был единственным, кто и бровью не повёл. Его эмоции выдавали лишь его глаза, в которых метались молнии, ожидавшие, когда им позволят вырваться. Казалось, ещё пара грубых словечек и наручники, лишающие магии, просто не сработают. Он действительно сделает то, за что его точно посадят.       Первые два допроса отзывались в нём страхом, вездесущим и неиссякаемым. Он плакал, кричал, порой даже звал отца. Потом, оказавшись в камере, он жутко жалел об этом, — показывал свою уязвимость, давал аврорам и охранникам повод для насмешек. «Что, Малфой, папочка уже не поможет?» — самое любимое оскорбление сотрудников Азкабана. Несомненно, Драко понимал, что ему необходимо становиться сильным. Пусть он и проведёт всю оставшуюся жизнь в тюрьме, но он не позволит сломать его. Нарцисса, которая была освобождена от ареста, рассказывала как ведёт себя Люциус и всегда говорила брать с него пример. Просила не давать поводов для издевательств.       «Вспомни своего дедушку, Драко, он мог уничтожить любого одним взглядом. Все говорили, что в тебе пробуждаются его качества. Позволь этому взгляду наконец проснуться. Уничтожь каждого, чтобы они боялись тебя, когда ты освободишься», — часто повторяла мама.       «Мне отсюда не выбраться»       «Ты ошибаешься. Ты выйдешь и больше не позволишь себя обижать, сын. И сейчас самое время становиться сильным, сделать свой характер стальным»       «Ты предлагаешь мне стать таким же как мой отец?»       «Я никогда не считала твоего отца плохим. Он выбрал не ту сторону, но никогда, запомни, никогда он не был плохим отцом. Все что он делал — это была защита его семьи. Он был готов умереть, лишь бы мы были живы», — с толикой обиды отвечала Нарцисса.       Драко долго обдумывал её слова. Он смотрел в окно, наблюдая за неизвестной ему птицей, свившей гнездо на наружном подоконнике, и соглашался со словами матери. Он вспоминал допросы, где отец папа всю вину брал на себя, убеждал судей, что Драко находился под Империусом или страхом. Но ни разу не обвинял сына.       Осознавая это и тот факт, что он ошибался в своем папе, Драко каждый раз — каждый ебаный раз — протягивал руку к решётке. Звук электричества пугал загадочную птицу, но со временем она привыкла. Словно говоря ему: «Это временно». Когда в гнезде появились птенцы, Драко понял — всё изменится. Его жизнь изменится.       Знаки судьбы — будь проклята Трелони — он им верил. Что остаётся делать человеку, живущему в четырех стенах, по которым стекают капли? В каждом звуке или действии он видел знак. Охранник не заглянул к нему — день будет удачный. Птица прилетела — свобода поблизости. Влага на стене не появилась, несмотря на прошедший дождь — хороший знак, возможно он выспится.       Стоило первому птенцу взлететь, как Драко услышал на очередном заседании заключение судьи: «Драко Люциус Малфой, все подозрения и обвинения с вас сняты. Расследование прекращено. Отныне вы не считаетесь подозреваемым в деле Пожирателей. После окончания заседания вы не вернётесь в Азкабан».

Скудновато получилось, но суть ясна.

Пометка: это была история о первом заключении. Осенний арест не очень неинтересный, если мы говорим о Драко, он там вообще случайно оказался.

Может быть, расскажет кто-нибудь другой.

      После освобождения Драко потребовалось несколько дней, чтобы принять новую жизнь. И, честно говоря, он был к ней не готов, хотя в Азкабане казалось обратное.       За время его отсутствия появился загадочный и таинственный клуб, где собирались все старшекурсники. Друзья решили пойти ва-банк и отправились туда вместе. Буквально сразу, как только узнали о его существовании. На удивление — вход для них был свободен. «Всё, что происходит в клубе — остаётся в клубе».

Да-да, а ещё остаётся у меня на бумажке. Эх, жаль что тогда я не была так щедра, стоило подарить каждому колдофотоаппарат ещё летом. Кадры получились бы изумительными!

      Первые два вечера были напряжёнными, но несколько бокалов огневиски придавали уверенности, и Драко вместе с Тео и Блейзом извинились перед некоторыми сокурсниками. Отметив их одобрительную реакцию — они отправились извиняться перед Золотой троицей. Или они были слишком пьяны, или удача наконец была на их стороне, но они приняли извинения.       «Только запомни, Малфой. Твои, а точнее ваши, извинения не означают зарождение дружбы!» — это был плевок Рона Уизли в его смелость, но отработанное самообладание позволило сдержаться и лишь поднять уголки губ в не очень довольной улыбке. В тот момент он бросил взгляд на Грейнджер, что стояла за спиной у Рона и отводила взгляд куда-то в сторону. Казалось, она не очень одобряла его решение, но… это её парень. Обычно либо вы одного мнения, либо отношения заканчиваются.

Ага, я смотрю у вас у всех после лета закончились отношения. Тут, Драко, ты в своих умозаключениях очень ошибаешься!

      Когда Грейнджер и Джинни застыли, увидев их у входа в кабинет Зельеварения, внутри него что-то дёрнулась. В глазах Гермионы он увидел растерянность, словно она не ожидала или, быть может, не хотела его видеть. Драко сдерживал желание отвести её за угол и бесконечно извиняться за свое неожиданное исчезновение. Если было необходимо, он встал был на колени, лишь бы она простила. Только вот её взгляд… он был холодный. Даже когда на него накинулась Астория, Драко все ещё смотрел на Гермиону, в надежде увидеть теплоту, только вот её не было. Всё, что ему оставалось — получить эту теплоту от Астории.       Двери кабинета оказались открыты, но слизеринцы позволили (если можно так сказать) всем занять свои любимые места и незаметно сели на задних партах, не привлекая внимания.

Не хотелось бы показаться капитаном очевидностью, но своим «позволением» вы привлекли внимания больше, если бы сели за первые парты.

      — Погнали, — Блейз кивнул в сторону кабинета и поднялся. — Нам оставили места.       Сестрички Гринграсс потянули парней за собой. Драко неохотно встал. Он видел, как Гермиона и Джинни застряли у входа, словно кого-то ждали. Они шептались, бросали, как им казалось, незаметные взгляды на него. Точнее… это делала лишь Гермиона. Взгляд Джинни был направлен вовсе не на него.       — Пошли, — позвал Теодор и недовольно поджал губы.       В его взгляде читалась вина. Он заметил, как другу стало неловко от бросившейся на него Дафны. Драко никогда не понимал, почему Тео просто с ней не расстанется, ведь ему не надо было…

Так! Оставим это на другую главу, хорошо?!

      Тео еле заметно кивнул и глазами указал на кабинет. Тяжело вздохнув, Драко направился в кабинет. Запах персиков за секунду вернул его в лето, в лимузин, в прогулки по берегу. Несмотря на реакцию Гермионы, он позволил себе коснуться её, напомнить о себе. Пробудить в ней прежние чувства и теплоту. Её нежная кожа вызвала в нем бурю эмоций, которую он с радостью бы получил от Астории, только вот…

Малфой, прекрати!

Всё, на этом глава закончена. Слишком уж ты болтливый!