До боли любимая

      Джеймс Поттер не мог поверить своему счастью — наконец-то Эванс сказала «да», наконец-то они начали встречаться, более того — они поженились. Устроили шикарную свадьбу, Лили надела потрясающе прекрасное платье — омрачало праздник только то, что не пришла ее сестра, но Лили сказала, что не обижается, не так ей это и важно. Джеймс восхитился способности Лили прощать: он знал, как та ждет сестру, как хочет ее увидеть, как хочет наконец помириться с ней… но Туни не желала идти навстречу. Только потому, что Лили владела магией. Только поэтому. У Джеймса в голове не укладывалось, как можно отказаться от родного человека по такой мелочной причине. Это же глупости. Полнейший идиотизм. Если бы у него была сестра или брат-маггл или сквиб, он ни за что не отвернулся бы от нее или от него, а Петуния… Но главное, что они с Лили все-таки заключили брак, и она стала Лили Поттер.       Определенно, она была лучшей девушкой. Не только красивой, но и умной. Ей всегда было, о чем рассказать, она умела рассказывать, а Джеймс млел, слушая ее, и восхищался, поскольку в большинстве случаев Лили говорила о себе. Она была такой чудесной! Она так много знала! Джеймс иногда даже слова не мог вставить, но и не хотел. Зачем? Ему нравилось ее слушать.       Они переехали в квартиру, которую арендовали его родители. Лили была недовольна, хотя старалась этого не показывать: Джеймс кожей ощущал, что ей не нравится, и сам понимал, что ей нужно большее. Он должен дать ей больше, но найти хороший дом быстро было невозможно. Не строить же? Джеймс искал. Флимонт и Юфимия искали. Лили сказала, что она потерпит, и от этих слов Джеймса будто окатило ледяным душем вины: но поделать он ничего не мог.       Зато в этот раз у него была хорошая новость. Очень хорошая. Он шел домой, улыбаясь пустоте, и, как всегда, купил букет белых лилий, и заодно — шоколадку. Лили обожала такие маленькие подарки.       А еще Лили обожала его, Джеймса. Он буквально таял в ее любви. Как только она перестала сердиться на него, когда он исправился и перестал хулиганить, то стал достоин ее, и Лили превратилась в воплощение нежности, заботы и ласки. Она то и дело касалась Джеймса, целовала, награждала его ласковыми прозвищами, причем чувствовала, что его коробит от чересчур приторных слов вроде «кексика» или «тыковки», и ограничивалась более элегантными «дорогой», «любимый», иногда — «сладкий». Иногда она говорила ему «папочка», и тогда Джеймсу срывало крышу; секс у них тоже был потрясающим. Все было потрясающе. Это было то самое «навсегда вместе», «они жили долго и счастливо», о чем Джеймс и мечтал в отношениях с девушкой.       Лили должна была обрадоваться его новости. Он уже представлял, как это будет, как она заулыбается (у нее была такая красивая улыбка!), как повиснет у него на шее, как расцелует сначала в обе щеки, а потом — в губы, и, может, он усадит ее на стол, если они будут на кухне, или уложит на диван, если будут в гостиной, и…       — Дорогая, я дома! — открыв двери, Джеймс прошел на кухню, откуда слышался звон посуды. Лили что-то готовила, надев милый розовый фартук и завязав волосы в конский хвост, и, как всегда, при виде нее желудок Джеймса сделал кульбит.       — Привет, любимый! — радостно отозвалась Лили, отвлекаясь от готовки и подставляя губы для поцелуя. — Я соскучилась!       — А я как соскучился, детка, — Джеймс протянул ей спрятанные за спиной цветы. Лили взяла, но почему-то ее прекрасное лицо не озарила улыбка, как обычно.       — Дорогой, знаешь… — нерешительно начала она, закусив губку, и Джеймс сразу внутренне напрягся — он сделал что-то не то? — Эти цветы… может, ты больше не будешь покупать мне цветы? Это лишние траты. Они красивые, но они недолговечные. Зачем выбрасывать деньги на ветер?       — Эм, — Джеймс смутился. Лили все говорила верно, хотя деньги у него были, и очень много, но это не значило, что нужно промотать все свое состояние. Хотя букет цветов, чтобы порадовать свою любимую женщину, он мог себе позволить, но раз она говорила, что не стоит… — Ладно, больше не буду. У меня есть кое-что получше! — он жестом фокусника вынул из кармана шоколадку и протянул ей. Лили снова не обрадовалась.       — Милый, ну ты же знаешь, что я на диете! — она поджала губы.       — На диете? — опешил Джеймс. Про диету он слышал впервые, и зачем ей диета — не понимал. Фигура у Лили была прекрасная.       — Я же тебе говорила, — Лили нахмурилась. — Ты меня не слушал?..       — Я всегда тебя слушаю! — Джеймс растерянно моргнул. — Ты не говорила про то, что собираешься сесть на диету.       — Значит, ты плохо меня слушаешь! — отрезала Лили. — В любом случае, шоколад я больше не ем, и если было так трудно запомнить…       — Ладно-ладно, теперь я запомню! — забрав у нее шоколадку, Джеймс пихнул сладость обратно в карман и примирительно поднял руки. — Ты на диете, тебе нельзя сладкое. Я запомнил.       Скандалить с Лили ему не хотелось. Только не тогда, когда они поженились. Еще со школы их ссоры оставались черными пятнами тоски в памяти, даже если происходили из-за мелочей. Джеймс просто не мог жить, зная, что Лили на него обижена. Ничего не было в радость, все окрашивалось в черно-белые оттенки до тех пор, пока она не оттаивала и не прощала его.       — Но у меня есть то, чему ты точно обрадуешься, — заявил Джеймс. — Я нашел тебе работу!       Лили расширила глаза.       — То есть, не я лично, — быстро затараторил Джеймс. — Помог отец, и у мамы нашлись кое-какие связи, и для тебя есть отличное место целителя в Мунго, в отделе травм от магических существ, ты же хотела быть целителем?       Лили молча смотрела на него, и не то что не улыбалась — наоборот, ее лицо становилось замкнутым и холодным. Джеймс растерялся — ну что опять не так? В чем он снова облажался? Она же действительно хотела быть целителем. Она хотела работать в Мунго, и, хотя после свадьбы не стала поступать на стажировку, все равно периодически говорила, что было бы неплохо. После их свадьбы прошел месяц. Последний раз Лили говорила о колдомедицине три дня назад. Неужели успела передумать?       — Я думала, — наконец нарушила Лили звенящую пугающую тишину, — что, выйдя замуж, буду домохозяйкой. Буду заниматься домашними делами. Но если ты считаешь, что я должна еще и работать… кроме того, что делаю по дому…       — Я считаю? — изумился Джеймс. — Ты же хотела быть целителем, ты же говорила…       — Хотела, но это уже неважно! — повысила голос Лили. — Я вышла за тебя замуж и моя забота — это хозяйство, разве нет? Разве не так живет твоя мать? Разве не так живут все чистокровные? Или я не дотягиваю по статусу и поэтому обязана работать и дома, и вне дома?!       Джеймс совсем потерялся — он на самом деле не хотел ничего плохого, а выходило так, словно он пытается заставить жену трудиться больше положенного, еще и принижает ее статус крови, чего бы он никогда не сделал.       — Что ты, если не хочешь работать — не нужно… — забормотал он, но Лили резко прервала его:       — Какая разница, чего я хочу! Мои желания уже имеют мало значения!       Да что произошло-то, господи? Джеймс заморгал, пытаясь хоть что-то понять. Лили сердито фыркнула, скрестив руки на груди.       — Ладно, тогда я скажу отцу, что место снова вакантно, — Джеймс попытался улыбнуться. — Но если ты захочешь…       — Я же сказала — это уже неважно, чего я хочу! — Лили отвернулась так резко, что кончик ее хвоста щелкнул Джеймса по носу. Что это значило, он помнил еще со времен Хогвартса: лучше не трогать ее и дать ей остыть, иначе будет хуже. Почти на цыпочках Джеймс покинул кухню.       Сидя во дворе и жуя купленную для любимой жены шоколадку, он думал, что Лили, наверное, не в духе из-за своей противной сестры. Или у нее те самые дни. Или она поссорилась с кем-то. Она остынет, оттает и все снова будет хорошо, а то, что он нашел для нее работу… и правда, дурак, мог бы понять, что, работая, она бы выполняла еще и женские обязанности по дому, то есть, на ней была бы двойная нагрузка. Хотя Джеймс с радостью разделил бы с ней домашние дела, да и что сложного в уборке, если достаточно взмахнуть волшебной палочкой, и вещи будут разложены по местам, пыль исчезнет, а полы и посуда начнут блестеть?       Но раз ей сложно — значит, ей сложно. Значит, он должен будет извиниться за то, что оказался бесчувственным чурбаном. Еще и о том, что у нее теперь диета, умудрился прослушать… Джеймс был уверен, что даже слова «диета» из ее уст не звучало, он жадно ловил и запоминал каждое ее слово, но как это доказать? И зачем? Проще согласиться, чем нервировать любимую женщину.

***

      Домой Джеймс вернулся только когда стемнело — прикинул в уме, что Лили за это время должна успокоиться, и не ошибся; как только он открыл дверь, она выбежала навстречу и с налету бросилась его обнимать, так, что он даже покачнулся.       — Ты дома! Я боялась, что ты куда-то ушел… я на тебя сорвалась… мне не стоило… я так тебя люблю, дорогой, любимый, сладкий…       Джеймс завис — еще пару часов назад Лили выглядела злобной фурией, а теперь ластилась к нему, как большая кошка.       — Я тоже тебя люблю, — сказал он, обнимая ее крепче. — Прости меня за то, что не подумал о тебе.       Лили поцеловала его в губы, потянула вверх край футболки, и Джеймс, поняв, что от него требуется, подхватил ее под бедра и понес к спальне. Уложил на кровать, начал раздевать, после потянулся к тумбочке, где хранились презервативы, но Лили остановила его, сказав:       — Не нужно. Я подумала… может, если у нас появится ребенок… это будет так хорошо, правда?       — Боже, любовь моя, — Джеймса повело. Он осыпал лицо Лили поцелуями, поцеловал ее внутреннюю сторону ладони, прижав ее руку к своей щеке, заглянул в глаза. — Ты хочешь ребенка?       — Если хочешь и ты, — смущенно проговорила она.       — Конечно! Конечно, хочу!       Их секс в тот раз был просто великолепным. Всегда их секс был великолепным, но тогда — совершенно крышесносным.       Только потом, немного позже, Джеймс осознал, что у Лили не было «тех дней». Ни «тех дней», ни тех дней, которые бывают перед наступлением «тех дней», поскольку «те дни» у нее на тот момент как раз закончились неделю назад. Ради Лили Джеймс научился разбираться в женской физиологии, спросив совета у матушки. Значит, то, что она рассердилась, не могло быть связано с ее организмом. Значит, он действительно в чем-то был виноват.       Не важно, что понятия не имел, в чем.