Я вернусь к тебе в пору цветения

жизнь, полная радости

расти и продолжай сиять

пой все, что не издано, люби все, что не сказано

вот вся моя искренность, вся нежность моя

♫ Немного Нервно — Жизнь, полная радости

      Медленно все вошло в прежнее спокойное русло. Даже более спокойное, чем прежде, ибо Луна окончательно освоилась в Эрин Ласгален, и когда ее называли королевой, уже не чувствовала прежнего внутреннего отрицания. Она была королевой. Леголас — королем. Их лесные владения пышно зеленели, цвели и благоухали дивными ароматами, и каждый день был наполнен уютом и покоем. Луна читала — одну из комнат замка специально обустроили как ее личную библиотеку, где она расставила на полках книги, которые взяла с собой из дома. Другую комнату обустроили для ее лаборатории, где Луна также проводила много времени, экспериментируя с различными зельями. Она гуляла по лесам — иногда одна, но чаще с Леголасом. Иногда — с Тауриэлью, пока та не вышла замуж за Элрохира и не стала в Эрин Ласгален пусть частой и дорогой, но гостьей. Узнав, что Элладан взял в жены эллет из Альквалондэ, Луне стало еще легче на душе.       Мама больше не снилась ей, но сон, в отличие от многих других, не забывался, стираясь в памяти. Это был не обычный сон. Авалон… почему нет? Если эльфы Арды не умирали, а уплывали за Море, в Аман, то почему фейри родного мира Луны не могли уплывать на свой остров? Яблочный остров… И это «я вернусь к тебе в пору цветения» звучало пророчеством.       Но как можно вернуться с того света?       Хотя Глорфиндель вернулся. Когда-то один из лордов Гондолина, после он жил в Имладрисе, когда был возвращен в хроа после гибели, милостью валар получив разрешение на возрождение. Как многие, как и Элронд, Глорфиндель уплыл за Море, но память о нем осталась, и сыновья Элронда охотно рассказывали Луне все, что ей было интересно узнать, когда они встречались.       Луна было спокойно, а Леголасу — не очень.       То заклинание не зря называли Непростительным: подчинять чужую волю бывает не лучше, чем убить, а он подчинил чужую волю, чтобы убить. Пусть это были орки. Пусть он сделал все правильно — он это сделал.       И это его мучило.       Он не мог впасть во тьму. Леголас всматривался в свое отражение, боясь увидеть жестокий блеск в глазах, но ничего такого не видел, и все равно не мог отделаться от ощущения темноты в своем фэа. Старался скрывать это от Луны, и она то ли действительно не замечала, то ли считала, что он просто устает. Войны закончились, политика осталась. Явных врагов больше не было, но приходилось заботиться об экономике и о прочих важных для любого королевства вещах, и если вести дела с Имладрисом, Лориэном и Мориа было не сложно, то с Умбаром — сложнее, а когда харадрим, варьяги и истерлинги стали союзниками, то налаживать отношения пришлось и с ними.

***

      — Ты стал грустным, — сказала Луна, когда в конце очередного дня они остались наедине. Звездный свет лился в окно, озаряя сумерки. Леголас поднял глаза от бумаг.       — Вовсе нет.       — Я вижу, — она встала у него за спиной и уложила руки на плечи. — Я могу помочь?       — Ты и так всегда помогаешь, — Леголас запрокинул голову назад, чтобы смотреть ей в лицо. На губах невольно расцвела улыбка: Луне удавалось вселить в него счастье одним своим существованием.       — Не особо, — она покосилась на гору бумаг. — Ничего в этом не понимаю. Хотя, если бы задалась целью понять…       — Не нужно, я справляюсь, — Леголас накрыл ладонью ее руку.       — Не со всем, — возразила Луна.       Видела? Все-таки видела?       — Нет, — согласился он. — Не со всем. Но я стараюсь. Просто… то, что я сделал… — он болезненно сморщился.       — Это же были орки. Ты сам говорил…       — Дело не в том, кто. Дело в том, как.       — Это могла сделать я…       — Если бы хоть заикнулась — я наложил бы на тебя Инкарцеро.       — На глазах у своих людей связал бы свою жену? Они сочли бы тебя тираном.       — Помнится, ты угрожала мне тем же. Не боялась, что тираном сочтут тебя? — теперь глаза Леголаса смеялись, и Луне стало легче.       — Может, я и есть тиран, — протянула она. — Захватчица власти из другого мира. Представляешь: появилась, через замужество взошла на трон и твое королевство — мое.       — А разве нет? — Леголас повернулся к ней, передвинув кресло так легко, словно то было не на ножках, а на колесиках. Привлек Луну к себе, проведя носом по ее животу чуть ниже груди. — Мое королевство — твое. И я тоже твой.       Луна затрепетала — это звучало невыносимо волнующе-сладко. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, но это было правдой. Это давно было правдой, она провела здесь достаточное количество времени… не считала, сколько, все равно ни эльфы, ни фейри не старели, но чувствовала, что долго.       — Я знаю, как можно тебя порадовать, — сказала она. — Давай… давай заведем ребенка.       Леголас изумленно расширил глаза.       — Mell, нельзя заводить ребенка, просто чтобы кого-то порадовать.       — Может, я этого хочу, — Луна закусила губу. — И это так странно. Я никогда не представляла себя матерью, я не думала, что когда-либо захочу детей, но я… мне… в общем, теперь, кажется, хочу. Но если ты не хочешь, конечно же, это не срочно, — быстро сказала она. — Все нужно обдумать, взвесить, прийти к консенсусу…       Аккуратно потянув ее на себя, Леголас усадил ее на свои колени, целуя в губы. Луна жарко ответила, запуская пальцы в его волосы, развязывая скрепляющую их ленту.       — В твоем кабинете? — шепнула ему в губы.              — Сюда никто не войдет.       Никто бы вправду не вошел, но от мысли о том, что кто-то может увидеть их, Леголасу стало еще жарче. Как будто могло быть еще жарче. Одежда мешала, стала лишней, пальцы подрагивали, развязывая веревочное плетение на платье Луны. Она точно так же пыталась расстегнуть его камзол, и у нее было такое сосредоточенное лицо, что Леголас не удержался и снова ее поцеловал. Луна отстранилась, встала, потянула за последнюю завязку на платье и оно упало к ее ногам.       Это был не первый их раз, но каждый раз ощущался не менее волнующе, чем первый. Неважно, насколько хорошо Леголас знал свою жену, все равно она всегда открывалась с новой стороны. Теперь — с такой, новой, неожиданной. Нескромной — хотя когда она была скромной? И это тоже удивляло: она не стеснялась говорить о своих желаниях, ее не смущало совершенно ничего, и при этом Леголас точно знал, что, кроме него, мужчины у нее не было.       Луна снова села на его колени. От штанов Леголас избавился, и она прижалась лобком к члену, потерлась, вызывая у него стон.       — Что ты делаешь…       — Не знаю, — призналась Луна. — Но, кажется, тебе нравится?       — О да, — он провел пальцами по ее волосам, аккуратно гладя. Опустил руку на спину, ниже, к пояснице, к ягодицам, обхватил бедро. — Мне нравится все в тебе. Но, может, лучше постель?       — Ты не был против, когда мы начали здесь.       — Начали, а вот продолжить…       — Что мешает здесь и продолжить?       Ответа Леголас не нашел, тем более, Луна обхватила его твердо стоящий член и провела рукой сверху вниз, но долго эти ласки не продлились — оба слишком сильно хотели большего и оба это ощущали. Приподняв бедра, Луна села на член, и ее вскрик прозвучал в унисон с хриплым и более тихим вскриком мужа.       Она задвигалась медленно, как в танце — поднимаясь и опускаясь. Пристально глядя в глаза Леголасу и видя там свое отражение, и теряя голову от того, как темнеет его взгляд, полный желания, похожего на голод или жажду. Сначала ритм задавала она, потом Леголас не выдержал и, положив руки на ее бедра, начал вести сам, ускорять толчки, с каждым срывая с ее губ очередной сладкий стон. Пальцы Луны цепко впились в его плечи, будто она пыталась удержаться — или удержать, но не прильнула к груди, не спрятала лицо на плече, а продолжала смотреть, и в этом было нечто особенное, нечто более интимное, чем единение тел. Это единение взглядов сводило с ума еще сильнее.       Леголас открыл свой разум — распахнул, как дверь: смотри, все как на ладони. В другой момент побоялся бы, не решился, не захотел бы показывать ей свою тьму, но сейчас тьма рассеивалась, пряталась в самые дальние дали фэа, и ощутить Луна могла только ту любовь, что он испытывал к ней. Их души соприкасались, как взгляды и тела.       Когда Леголас излился в нее — оба они знали. Оба поняли. Луна тихо засмеялась.       — Это такое странное чувство, — сообщила она. — Очень странное. Но так должно быть, правда?       — Правда, — Леголас поцеловал ее в лоб, осторожно выходя: но одеваться они не спешили, так и сидя — он в кресле, она у него на коленях. — Потому что мы оба этого по-настоящему хотели. Поверить не могу, что это…       — Двое, — Луна с нежностью заулыбалась. — Так забавно, близнецы…       В голове Леголаса появились ее воспоминания: два рыжих парня, совершенно одинаковых, но один в одежде с буквой G, а второй — с буквой F: «их зовут Фред и Джордж Уизли, и в свитере с буквой F на самом деле Джордж, они любили так шутить, хотя многие их шутки казались жестокими, но у них не отнять изобретательности и их решения очень неординарные, жаль, что…» Луна словно оборвала саму себя, и вместо смеющихся рыжих парней картинка сменилась на двух смуглых девушек, которые чем-то были похожи на народ Харада, или, скорее, на людей из племени Халет, о котором Леголас только слышал; они тоже почти ничем не отличались друг от друга, но мантия одной отливала синим цветом, а вторая была в шарфе в красно-золотую полоску: «Падма с моего факультета, Парвати — с Гриффиндора, на самом деле они очень разные, у них разные интересы, но они все равно одинаковые, как ни парадоксально…»       С одной стороны, воспоминания Луны нравились Леголасу, ему нравилось все, что связано с ней, с другой — когда она показывала ему свое прошлое, он не только узнавал ее мысли о том или ином человеке или событии, но и четко ощущал — она скучает. По Падме больше, чем по Парвати; с Падмой они, как понял Леголас, были подругами. И по Фреду… нет, это было другое. Она не скучала. Это была не та тоска. Это была… потеря?       — Мы не дружили близко, — сказала Луна вслух. — Они были старше на несколько курсов и учились на другом факультете. Я больше общалась с их младшим братом, но и с ними… иногда. В школе они чаще раздражали. Потом… открыли волшебный магазин, где продавали свои изобретения, в основном какие-то штуковины для розыгрышей, но не только. Они казались неразделимыми. Не два разных человека, а будто отражения друг друга. А когда произошла битва за Хогвартс, Фред Уизли…       Ей не было нужды договаривать. Леголас крепче обнял Луну, покачивая в кольце рук.       — До этого я только один раз видела смерть, — сказала она. — То есть, смерть того человека, которого знала. Не самые подходящие разговоры после секса и тем более после зачатия, прости.       — Почему нет? Если тебя это волнует.       — Зато у нас правда будут они, — теперь ее голос зазвучал радостно. — Настоящие. Я никогда не думала… я уже говорила…       Леголас зарылся носом в ее волосы. Подумал: даже если она скучает по своему миру, теперь у нее — и у него — есть то, что сможет удержать ее в Арде. Подумал, что для него эгоистично этому радоваться, но Луна сама хотела, если бы нет — он бы не почувствовал, как внутри нее зарождается новая жизнь. Сразу две новых жизни, подумать только — два эльфа. Два эльфа в этом мире, где эльфов становилось все меньше.       И, может, поэтому она… останется?       Насовсем?

***

      Неважно, что живот у Луны был еще плоским; объявить о том, что королева Эрин Ласгален ждет ребенка, стоило как раз тогда, когда она еще могла без затруднений танцевать. Леголас писал приглашения на праздник и не верил, что это происходит взаправду: он станет отцом? Он — и вдруг станет отцом? У него будут сыновья?       Это радовало, но в то же время пугало. Вдруг он не справится? Вдруг он не станет для них таким же отцом… хотя нет. Леголас даже головой встряхнул: он любил Трандуила, но не хотел быть таким, как он, если речь шла о отцовстве. Он хотел быть таким же королем, и он стал королем не хуже, но, как отец, Трандуил был слишком… отстраненным. Леголасу никогда не хватало его внимания, его признания, его одобрения, и, с одной стороны, это было причиной для него стремиться к большему, становиться лучше и сильнее, а с другой — он бы точно так же стремился к большему, если бы отец чаще (чаще, чем никогда) хвалил его. Если бы Леголас знал, что Трандуил верит в него.       Винить Трандуила было не за что. Леголас и не винил, понимая, что если бы не гибель Эллериан, тот не зачерствел бы душой, и помнил, что когда-то отец был ласковым с ним. Когда-то очень давно.       Интересно, что чувствовал Трандуил, когда понял, что они с Эллериан ждут появления на свет сына? Может, тоже боялся?       И все же гораздо больше страха в фэа Леголаса было счастья и торжества, и столько нежности, что ему казалось — он может утонуть в этой нежности и утопить в ней Луну.       Луна относилась к происходящему более спокойно: Леголас и видел это, и чувствовал. Она тоже была растеряна и немного напугана, и рада, но все эти эмоции не бурлили в ней лавой, как в нем.       Для праздника она выбрала нежно-зеленое платье цвета юных весенних листьев. Волосы заплела в косу, надела диадему. Леголас вошел, когда она уже закончила одеваться и рассматривала себя в зеркале.       — Прекрасно выглядишь, — шепнул он ей на ухо. — Но так — еще прекраснее.       Луна замерла, глядя, как он надевает ей на шею кулон — изумрудный листок на серебряной цепочке. Нет, поняла она, не на серебряной. Это был мифрил.       — Леголас…       — Это не подарок в честь чего-то. Просто так. Я хочу, чтобы он у тебя был.       — Это принадлежит твоей матери? — догадалась Луна.       — Принадлежало. Теперь это принадлежит тебе.       — Спасибо, — она обернулась, чтобы поцеловать его в знак благодарности. — Красиво.       — Ты прекраснее всех украшений. Идем, моя королева, нас ждут, — Леголас подал ей руку.       Их действительно ждали. Как и во время празднования свадьбы, столы накрыли под открытым небом — под светом звезд. Не только Арагорн с Арвен и Фарамир с Эовин прибыли на торжество, но и Гимли с Киннди, и Келеборн с Галадриэлью, и хоббиты. И, конечно, Элрохир с Тауриэлью, и Элладан с Аэллот: Аэллот оказалась светловолосой, и хотя лишь это делало ее похожей на Луну, и не одна она среди эллет имела светлые волосы, все равно Луна ощутила себя немного виноватой. Ненадолго.       Когда они с Леголасом устроились во главе стола, именно она заговорила первой:       — Suiladon, brennil a brennyn! Рада видеть вас всех, и рада сообщить вам, что отныне у Эрин Ласгален есть наследники.       — Наследники! — вскричала Тауриэль, хлопнув в ладоши.       — Мы ждем сыновей, — сказала Луна. Элладан и Элрохир весело переглянулись. Арвен не заулыбалась так широко, как Тауриэль, но ее синие глаза вспыхнули ярче любой улыбки. Хоббиты радостно зашумели, Гимли пробасил:       — Перегнали нас! Перегнали!       — Эльфов станет еще больше, — проговорила Галадриэль.       Она не стала уточнять, но все и так поняли: дети, рожденные Леголасом и Луной, будут не полуэльфами, а чистокровными квенди. Как и дети Элрохира с Тауриэлью, и дети Элладана с Аэллот — если те у них родятся. Первые Дети Эру, которые, как казалось, медленно исчезали из Средиземья, на самом деле не исчезали, а теперь, когда не было орков, когда люди, ранее служившие Злу, вернулись к истине… Мир мог стать — или стал — намного… счастливее, и Арда, ранее искаженная… могла ли она исцелиться?       Возможно, поэтому Луна попала сюда? Именно сюда, а не куда-то еще?       Никто не сказал этого вслух, но каждый подумал. Луна же подумала еще об одном: ей хорошо в этом мире, безумно хорошо, она освоилась здесь, прижилась, не была больше чужой, но в том мире, который она оставила, у нее все еще был отец, и теперь, когда она сама медленно пыталась осознать, что станет матерью, она все чаще вспоминала о нем. Не потому, что могла понять его чувства — не могла, ее дети были с ней и она еще не видела их, не была с ними знакома, не успела привязаться… просто ей было обидно, что папа их не увидит. Ксенофилиус был бы счастлив иметь внуков, хотя никогда не говорил Луне об этом. Он был бы самым лучшим на свете дедушкой, а Луна лишила его этого.       Она ни разу не возносила молитвы Элберет, но, подумав об отце, подняла взгляд на звезды. Это не было молитвой в полной мере, когда Луна, глядя на созвездия, такие похожие на созвездия ее мира, думала «я так хотела бы увидеть папу».       Это не было молитвой, но почему-то Луне показалось, что самая яркая звезда в созвездии Валакирка подмигнула ей.       Всего лишь показалось.       Ей следовало просто смириться, что она оставила отца. Дети же покидают отчий дом, когда вырастают. Луна нашла свое собственное место. Своего мужа. Даже своих детей. Даже королевство. Она не исчезла бесследно.       И все-таки…

***

      — Нырнувший в зеркало и вышедший из воды, ушедший старым — вернувшийся молодым…              Песня казалась знакомой. Песня окружала ее со всех сторон, ласкала слух, и точно так же нежно лицо ласкал свежий ветер, касаясь щек. Ветер пах морем и цветами. Луна открыла глаза, уже зная, что увидит — она уже была здесь.       Мать сидела рядом с ней, плела венок из веточек остролиста и пела ту самую песню:       — На острове яблок полупрозрачны арфы — полупрозрачны руки, срывающие плоды… О, доброе утро! — она обратилась к Луне, не прервав песни, и это приветствие прозвучало, как часть мелодии.       — Доброе, — растерянно сказала Луна, не понимая, что она здесь делает. Казалось, только что она она заснула в объятиях Леголаса, утомленная праздником в честь их будущих детей.       — Тебя можно поздравить? — Пандора задорно улыбнулась. Луна невольно дотронулась ладонью до живота.       — Можно.       — Только ты же понимаешь, что это значит? — мать чуть склонила голову набок. Луна поняла, что сама тоже часто делает так же. — Эти дети. Ты из одного мира, а их отец — из другого.       — Не понимаю, — Луна села. Осмотрелась — здесь везде цвели яблони. Яблони, яблони, яблони и ничего больше. У яблонь порхали полупрозрачные фигуры — мужские и женские.       — Если честно, — хохотнула Пандора, — я тоже не понимаю. Но это, кажется, неправильно — так объединять миры. Это может создать некий… не знаю, как выразиться. Коллапс? В любом случае, проблемы.       — Но с ними все будет в порядке? — спросила Луна.       — С ними — да. С тобой тоже, — успокоила ее мать. — Но отцы будут нервничать…       — Отцы?       — Они всегда нервничают. Или скорее страдают — те мужчины, которые берут в жены деву из рода Розье. Деву-фейри из рода Розье. Даже если они сами — тоже фейри. Я говорила Ксенофилиусу… Это не проклятие, нет. Или, может, проклятие, ибо отец Эвана сотворил много зла, и Эван сотворил много зла, и сын Друэллы сотворил зло, а Друэлла поддержала зло…       — Я не понимаю, — беспомощно сказала Луна. — Мы прокляты? Что это значит?       — Если и были, уже не будем, — туманно отозвалась Пандора. — Вера твоя крепче каменных стен, помнишь? Я вернусь к тебе в пору цветения… Ты вернешься в пору цветения…       — Что значит — в пору цветения?              Пандора будто не слышала, мурлыча себе под нос песню. Луна хотела дотронуться до нее, но поняла — нельзя. А что еще делать? Бежать куда-то? Куда?.. Она же в безопасности, зачем бежать?       Пока Луна находилась в раздумьях, Пандора закончила свой венок из розмарина.       — Королева! — торжественно провозгласила она, надела венок на голову дочери с таким видом, будто вправду короновала — и Луна проснулась.       Только не там, где уже привыкла просыпаться.       Леголаса не было рядом, за окном не было зелени Лихолесья, в углу комнаты стоял письменный стол, рядом — книжный шкаф, на полке сидели плюшевые зайчата, на тумбочке у кровати стояли часы… на потолке — изображение звездного неба… почти такого же, только Валакирка здесь звалась созвездием Малой Медведицы, и подмигнула ей тогда Полярная Звезда… путеводная звезда…       Нет.       Нет-нет-нет.       Луна хотела вернуться, но не сейчас! Как она могла вернуться сейчас? Да и она же смирилась, приняла, и она… Она же… она… Великий Эру…       Она даже привыкла обращаться к Эру и Элберет вместо восклицания «Господи»! Она привыкла носить длинные платья! Она привыкла говорить на синдарине и квенья! Она привыкла быть королевой… она по-настоящему влюбилась в Леголаса… она…       Нет, почему сейчас?       Луне отчаянно хотелось разрыдаться, и это тоже удивило: обычно она не считала целесообразным плакать, потому что слезы никогда не решали проблему. Поэтому она не стала плакать, а села, отбросив одеяло, и обнаружила, что даже платья того мира на ней нет — но и пижамы, в которой она спала дома, тоже. Она была обнаженной. И на шее… Луна радостно ахнула: на шее был кулон. Тот самый изумрудный листок на серебряной цепочке.       Из другого мира. Значило ли это, что шанс вернуться все же есть?       Но пока что… пока что важнее было другое. То, о чем Луна думала, когда в тот раз смотрела на звезды.       Тот, о ком она тогда думала.