Can I eat your ass?

      Покрывшиеся алкогольным румянцем щеки и блестящие похотью глаза. Развязанный язык и жажда прикосновений. Тебе шестнадцать, и я наверняка уверен, что ты уже не девственник. Ты липнешь ко мне, жмешься, мажешь сухими горячими губами по щеке, когда я обнимаю тебя за талию. Просто касаюсь, даже не смею стиснуть тебя крепче и прижать ближе (чтобы до одури тесно и жарко). Ты похож на котенка, такой хорошенький. И приторно-сладкий.       Пьяный лезешь целовать меня, твои губы скользят по моей шее, вырывая из груди томный вздох. Как тебе удалось так быстро завладеть моим вниманием на этой скучной вечеринке? Ведь ты определенно не знаешь, что мне действительно было скучно. И когда ты плюхнулся рядом, я сначала даже насторожился: неужели кто-то решил подшутить?       Неторопливые поцелуи без какой-либо резкости. Твои губы на моей коже просто взрыв вселенной под ребрами и мурашки до самых кончиков пальцев. У меня даже волосы на затылке зашевелились от прикосновений твоего языка к шее — влажного и постыдно горячего. Ты делаешь это со знанием дела, и я поражен, ведь за этим знанием очевидно скрывается еще и большой опыт. Интересно, сколько парней у тебя было?       Я пытаюсь задавить в себе это нарастающее чувство возбуждения, поскольку знаю твой возраст. И меня пугает эта разница. Но я все же хочу затащить тебя в ближайшую комнату и трахать до потери пульса, до сорванного голоса и хрипов сквозь удовольствие. И я понимаю, что мое тело незамедлительно реагирует на необычно пошлую фантазию, поэтому, когда ты садишься ко мне на колени и утыкаешься влажным от испарины лбом мне в плечо, сминая в руках рубашку, я думаю лишь о том, как ты будешь сжимать постельное.       Отвратительно. Воротит от самого себя, но я все еще продолжаю наслаждаться всем этим.       Ты ерзаешь на мне как самая настоящая блядь, жарко дышишь и громко стонешь в ухо, и твои стоны бьют по перепонкам сильнее, чем эта искаженная до неузнаваемости современная музыка. И я понятия не имею, почему я позволил тебе оседлать свои бедра.       Вокруг царит неоновый мрак, гуляя по стенам нечеткими линиями. Тот самый уголок на диване, на котором мы сидим только вдвоем, скрыт от посторонних глаз, и мне нравится, что больше никто не может нас видеть. Я мягко отстраняю тебя от себя, любуясь твоими изгибами, и на страх и риск осмеливаюсь провести дрожащими руками по твоему нескладному, юному телу (пока еще скрытому под одеждой, но все же). Я ощущаю под пальцами твои выпирающие ребра и стараюсь сильно не давить на них, но так хочется сдавить их до хруста, котенок, просто невыносимо. Твои глаза прикрыты, а ресницы едва подрагивают, ты плавишься под моими руками, слегка откидываешь голову назад. И ты выглядишь просто великолепно, до взрыва миллиардов звезд в моей отравленной крови. Угловатый овал лица, полные губы и растрепанные волосы. Выразительный взгляд мутных глаз сейчас скрыт под веками с заметными темно-синими венками на них. Через твои плавные движения я отчего-то понимаю, что ты пришел сюда, чтобы расслабиться, словить кайф, пусть даже если бы ты весь этот вечер провел в одиночестве — это похоже на причину и всех остальных собравшихся, но у тебя есть что-то особенное, что-то, от чего ты хочешь отказаться навсегда. Ты явно хочешь убежать от своей собственной реальности, иначе зачем бы тебе нализываться и приставать к незнакомцу? Маленький мистер Загадка для меня на сегодня.       Я подхватываю тебя под ягодицами и тут же жалею, что сделал это, потому как мои ладони слишком идеально лежат на твоей заднице. Я не хочу быть тем, кто просто трахнет тебя такого доступного, но я не могу удержать поток тех самых извращенных мыслей, что настойчиво лезут в голову. Может, мне стоит все-таки спихнуть тебя со своих колен? Сказать, что мне не нравятся протяжно стонущие и выгибающиеся на постели мальчики? Скользящие движения твоих бедер по моему полувставшему члену заставляют меня чуть ли не задыхаться. Мне даже становится слегка больно, потому как ты неосторожно проезжаешься по нему. Но я лишь продолжаю сжимать твою упругую задницу в ладонях, натягивая на себя еще больше. Черт, я действительно могу тебя трахнуть. Разложить прямо здесь и упиваться твоими стонами и всхлипами.       Я могу сделать с тобой все, что угодно: скрутить и поставить в коленно-локтевую, уткнув лицом в жесткую обивку дивана; приложить тебя о стену, а после слизывать кровь с твоего виска, пока мой член совершает распаковку твоей задницы; могу схватить тебя за волосы и грубо толкнуться в твой рот. Я могу превратить все твое наивное вожделение в страх с последующим изнасилованием, но…              Я ловлю губами твои сухие, пылающие губы, замечая, как ты с силой сжимаешь мои плечи, притягивая ближе. Мне не хватает воздуха; сердце бьется в груди неумолимо быстро. Я определенно стою на грани, когда могу потерять голову. Углубляю поцелуй и веду языком по нёбу, чувствую, как твое тело подрагивает. Жмешься крепче, твои пальцы скребут по ткани рубашки, тебе явно хочется большего, но я не могу дать тебе этого, в крайнем случае, не в полной мере, шарики все же еще не до конца заехали за ролики, чтобы трахать шестнадцатилетку. Хотя бы с тобой я хочу побыть немного в разуме, а не потерять его и на утро не вспомнить, что с кем-то спал. А еще я боюсь тебя порвать. Мне нужен контроль, и ты невольно становишься моим якорем на этот вечер.       Мои ладони все еще сжимают твои ягодицы, но черта ради, как же хочется забраться ими под твою одежду. Огладить те самые ребра голыми руками, пересчитав все косточки. И ощутить, как внутри грудной клетки бьется твое маленькое, порочное сердце. Ты порочный и грязный настолько, что у меня кружится голова только от одного твоего ответного поцелуя: ты прикусываешь мой язык и скользишь по нему своим, и я чувствую ту горечь алкоголя, что ты пил некоторое время назад. А еще я чувствую, что пьянею уже далеко не от абсента, давно отставленного подальше.       Поскуливаешь и ластишься, обнимаешь меня за шею. Я прерываю поцелуй, голодным взглядом смотря, как блядские нитки прозрачной слюны тянутся от моего рта к твоему. Свет играет на их прозрачности, поглощая темный неон. Ты дышишь загнанно, твоя грудь вздымается, а в глазах нетрезвый блеск, навряд ли от выпивки. Ты красив в своей похоти, и ты бы ни за что не поверил, что также будешь красив, когда в твоих больших, наивных глазках померкнет жизнь.       Отчего-то ты за небольшой промежуток времени становишься для меня чем-то большим, чем просто тело. Отличие тебя от других в том, что ты искренен. Возможно, это и подкупило меня, когда ты оказался рядом внезапно, нарушив мое личное пространство. И я нарушаю твое, когда с трепетом касаюсь твоей нежной, чистой кожи без единого засоса на шее. Я едва прижимаюсь губами, а ты уже подносишь ко рту кулак. Гиперчувствительность вкупе с развратом и несдержанностью. Слегка прикусываю кожу, хочу оставить на твоем молодом теле свои следы, в моей нетрезвой от желания голове всплывает картинка, выбивающая из горла хрипловатый стон: очаровательно испорченный мальчишка приходит домой под утро с цветущими на шее синяками и следами от зубов, позже затуманенным взглядом обводящий собственнические отметины на внутренней стороне бедер. Но я не могу марать тебя собой — ты словно чистый холст, и это так неправильно, оставить на тебе свои отпечатки, будто маслом, что сохнет долго и капризно. А еще мне хочется спросить тебя о том, насколько сильно ты будешь кричать, когда я буду грубо насаживать тебя на себя. Будешь ли ты подаваться мне навстречу и стонать мое имя? Просить не останавливаться и проникать в тебя глубже? Нравится ли тебе ложиться под парней, плотоядно смотрящих в твою сторону и жадно облизывающихся?       Я никогда об этом не узнаю.       Руки на твоих бедрах оглаживают изгибы, и чувствовать твое тепло как совершать прыжок с парашюта — также безумно, но до мурашек прекрасно и хочется еще, больше, ближе, впитать тебя всего до остатка; а потом судорожно выдохнуть, уткнувшись носом в твою шею, и оставить легкий поцелуй на выпирающей из-под футболки ключице. Черт, кажется, ты мое искушение, потому что член стоит слишком крепко, и я не могу ни о чем думать, кроме как расстегнуть ширинку и не достать оттуда истекающий смазкой пенис. Твои худые пальцы перебирают мои взмокшие у корней волосы, и я прикрываю глаза, все еще держу тебя в своих руках. Не хочу отпускать тебя и не хочу, чтобы ты прекращал делать то, что делаешь. Я вдыхаю полной грудью твой запах, и это не совсем что-то приятное, а отдаленно похожее на сигареты и пот, но их перебивает сладкий запах чьих-то духов, вероятно женских. Я уверен, что ты не пользуешься туалетной водой. А еще я уверен, что твои друзья (или приятели) могли бы накачать тебя чем-то, отчего ты так безотказно, и даже с инициативой, воспринимаешь ласки незнакомого парня. Но с другой стороны, это только предположение. Я не знаю тебя. И я не знаю, почему ты выбрал меня.       Когда ты пытаешься заглянуть мне в глаза мутным взглядом, слегка потянув меня за волосы на затылке, я вспоминаю вкус твоих губ. Мои собственные покалывает от фантомных ощущений, давая шанс, ну или надежду, повторить это снова. Что же в тебе такого особенного? Ты целуешь меня без напора, но я вновь углубляю поцелуй. Чувствую, как в штанах дергается член, а внизу живота все скручивает, и меня бьет крупная судорога; меня потряхивает будто в лихорадке. Что в тебе такого особенного? Если бы пару месяцев назад мне сказали, что я буду развращать ребенка, я бы покрутил пальцем у виска, но блять. Блять.              Ты собираешься встать с моих колен, снова ерзаешь, заставляешь меня шипеть. Мне категорически не хочется отпускать тебя, мне даже становится болезненно от мысли, что я должен позволить тебе подняться. С чего бы вдруг тебе проводить со мной это время? Твои ладони скользят по моей шее, а я тем временем не собираюсь мириться с тем, чтобы ты так просто избежал моей последующей грубости. Прижимаю тебя к себе, надавливая рукой на поясницу для того, чтобы ты прогнулся. Прогнись под меня, котенок, и тогда я лживо пообещаю тебе нежность. Кусаю твои губы, пока ты извиваешься, трешься об меня и скулишь, как сучка. Как восхитительно это понимание, что ты действительно готов подставиться ради того, чтобы тебя отымели. Меня возбуждает мысль, что ты можешь быть послушным. И если бы у меня была возможность лишить тебя памяти, то я бы подождал еще несколько лет, чтобы полноценно тобой овладеть. Мне бы хотелось забыть сегодняшний вечер, потому как он будет напоминать мне о неожиданном всплеске чувств. Избавиться от настойчивых мыслей трудно, но что, если это мимолетная привязанность, возникшая всего лишь на определенно короткое время? Я уже подозреваю, что скоро ты станешь моей навязчивой мыслью, если я не перестану думать о тебе так.       Давняя иллюзия не быть мразью растворяется на моих же глазах, потому что я в полной мере ощущаю себя конченным мудаком, когда ты все-таки соскальзываешь с моих колен, разрывая поцелуй, и, пошатываясь на ровном месте, хватаешь меня за руку. Я дышу рвано, меня ведет от недостатка кислорода, в глазах ненадолго темнеет, и кажется, что по вискам стучит алкоголь, но это кровь набатом пульсирует. Все, что мне остается — последовать за тобой, и я понятия не имею, куда именно ты собрался идти. Говоря об иллюзии, что я создал сам для себя несколько лет назад, мне бы хотелось вернуться в то время и дать себе еще более конкретную наводку: не лапать маленьких мальчиков. Но вообще-то, ты не такой уж и маленький, если вспомнить про возраст согласия, и я почти не извращенец. Но это ни черта не успокаивает, наоборот, мне приходится прикладывать дополнительные усилия, чтобы просто выкинуть из головы эту информацию.       Мы идем по темному коридору, неон неровными линиями заливает стены. Я прищуриваюсь, потому как вспышки света слишком резкие. Уже жалею, что последовал за тобой. Но держать тебя за руку приятно; твоя ладонь крепко держит мою, я чувствую твое тепло и доверие, мы идем в неизвестном мне направлении, и я могу только гадать, что же произойдет дальше. Прокручиваю в голове самый банальный исход событий, и он кажется мне наиболее верным. Во мне борются два чувства: страх и желание. Я не совсем могу отличить их друг от друга, потому как они словно слились воедино; сцепились между собой в клубок беспокойства, превратили все в неистовую тревогу и предвкушение. Я не понимаю, от чего меня потряхивает больше; все, что я знаю сейчас — это то, что я до боли в яйцах хочу тебя трахнуть, и то, что я не смею этого делать. Я даже не смею касаться тебя. Как по иронии одно вытекает из другого, потому что вторая мысль будоражит и мне правда хочется снести все запреты, сломав эту нерушимую стену морали внутри черепной коробки. Пытаться думать о чем-то другом не имеет смысла, потому что все остальное незамедлительно приобретает пошлый оттенок, даже если это не так: «если я накину удавку на твою шею и затяну ее так туго, что ты не сможешь дышать, как скоро ты потеряешь сознание?», — думаю я, следуя за тобой, крепко сжимая твою руку в ответ. За твоей спиной я как хищный зверь, готовый разорвать свою жертву. И мне становится страшно, ведь провалов в памяти становится все больше — почти как причина уйти безо всяких объяснений. Это будто помехи на радио, в какой-то момент все просто становится слишком глухо, но в то же время тишина бьет по перепонкам сильнее, чем звучный, яркий гул. Меня корежит от осознания, перекашивает и движения становятся резкими, дерганными — мы все еще идем по темному коридору, но что, если это мое очередное замешательство?       Когда ты заводишь меня в какую-то комнату на верхнем этаже, проходя внутрь без опаски, я запираю за собой дверь на щеколду, отрезая путь к отступлению — не единственный возможный, но единственный доступный. В помещении царит мрак, но не тот, что за дверью, разноцветный и мерцающий, а настоящий, уютный, с бледным лучом полной луны сквозь неплотно задернутые шторы. Спокойствие разливается по телу, и я умиротворенно выдыхаю, помня, что не один существую в своем умиротворении. Ты уже утроился на кровати, сняв с себя узкие джинсы вместе с бельем. От одного взгляда на то, как ты следом снимаешь футболку — однотонную, черную и слишком большую для тебя — меня трясет. Я неловко опираюсь спиной о дверь, ее ручка больно впивается мне в поясницу, но я продолжаю стоять, замерев, наблюдая за твоими дальнейшими действиями. Складываю руки на груди просто для того, чтобы не касаться себя через одежду. Тебе вовсе не стыдно и не хочется сжаться под моим настойчивым взглядом, наоборот, кажется, он придает тебе уверенности. Я не совсем понимаю, как ты можешь различить в окружающем нас мраке мои потемневшие карие глаза, когда они сливаются с общей обстановкой. Твои я могу различить через раз, ведь яркая зелень в лунном свете слишком мягкая и сглаженная, почти колдовская, постепенно окутывается тьмой, когда ты двигаешься на постели, удобнее устраиваясь; ты смотришь прямо на меня, заглядываешь мне в самую душу, что за сегодняшний вечер стала еще призрачней и прозрачней.       Решая сделать хоть что-нибудь, отрываюсь от двери и иду к тебе, не торопясь подхожу к кровати. Мне хочется подхватить тебя под коленями, чтобы притянуть к себе вплотную, а после прошептать какую-нибудь звенящую в ироничной тишине пошлость и несильно шлепнуть тебя по бедру, обжигая своим прикосновением. И звук шлепка бы разнесся по комнате так отчетливо, что за этим я бы вряд ли услышал, как ты тихо простонал. За пределами комнаты все еще играет музыка, но она кажется мне такой приглушенной, будто и нет ее вовсе. Я концентрируюсь только на тебе, и ни на ком больше; ни на чем — возможно поэтому я практически не обращаю ни на что внимания. Поджилки трясутся, руки дрожат, а сердце бьется где-то в глотке, я боюсь сделать глубокий вздох, потому как из моего рта скорее вырвутся захлебывающиеся звуки, если я открою его. Ты лежишь передо мной совсем обнаженный, и представлять, как ты разводишь стройные ноги и вводишь в себя пальцы, растягивая себя, для меня слишком. Я не хочу представлять, а еще я не хочу видеть твое тело; твой истекающий смазкой член, головка которого блестит под полосой лунного света. Мне было бы лучше подумать о чем-нибудь романтическом, чем о том, что я хочу взять у тебя в рот. Поясница отдает тупой болью, но я словно в прострации, забираюсь на постель, вижу лишь твое лицо перед своим — я ужасен, верно? Может, не в плане внешности, но то, что я хочу сделать, выставляет меня не самым хорошим человеком. Кто я в твоих глазах? Я никогда не наблюдал у себя проблем с самооценкой, но в данный момент я действительно чувствую себя тем еще ублюдком, и мне это не нравится. Зато нравится смотреть, как ты лежишь подо мной, я мог бы сказать, что это возбуждает меня больше, чем то, когда ты сидел у меня на коленях. Я думаю, что был бы не против, если бы ты лежал так передо мной всегда. Раскрытый и готовый. Вот только я не смог бы смотреть на тебя дольше и пяти секунд, потому как меня бы тошнило от самого себя — снова.       Я не хочу раздеваться. Перехватываю твои запястья, чтобы следом прижать их к кровати, когда ты тянешься, чтобы расстегнуть на мне рубашку. Я склоняюсь над тобой, чтобы прикоснуться губами к твоей впалой щеке, и этот поцелуй больше похож на то, что я пытаюсь успокоить только одного человека — себя, давая мнимую надежду на то, что не буду ни о чем жалеть, если мы продолжим. Я пожалею, я знаю это. А еще я знаю, что тебе уже жалеть не о чем, раз ты так спокойно и без стеснений ждешь, когда я начну. И мне остается перестать тянуть резину, наконец забыться в своей похоти, сгореть дотла, а потом восстать из пепла, чтобы пройти вскоре этот процесс заново.       Пока я опускаюсь медленными поцелуями по щеке к шее и ключицам, особенно уделяя внимание этим двум косточкам, вспоминаю, что ты и вправду очень худой, и твоя худоба кажется мне болезненной. Не хочу гадать, но в мысли закрадывается опасное осознание того, что у тебя недобор веса, иначе почему ты в свои шестнадцать словно скелет, обтянутый кожей? От таких мыслей мне становится вдвойне дурно: я растлеваю тебя, ребенка — это раз, два — вероятно, что у тебя есть проблемы, о которых ты не привык распространяться. Это вновь мое предположение, но мои теории редко когда бывают ошибочными. До меня не спеша доходит, что у тебя наверняка есть семья, взаимодействия внутри которой могут быть натянуты; а возможно, что их нет вообще. Но я не стану лезть в твою жизнь. Мне стоило бы перестать анализировать то, к чему я не имею никакого отношения. Я чувствую, как твое тело покрывается мурашками, ты подрагиваешь в моих руках и загнанно дышишь. Я широко мажу языком по впадинке между ключиц, когда ты пытаешься вырваться из захвата. Мне приходится усилить свою хватку, чтобы ты не смог дотронуться до меня. Я не хочу получать твоих прикосновений, потому что это заставит меня сорваться с цепи, на которую я сам себя посадил; этот короткий поводок, удерживающий меня от ошибки. Не люблю ошибаться. Ты не знаешь об этом, и это вовсе не мешает тебе сильно выгнуться и развратно простонать мне в ухо. У меня сразу возникают ассоциации с бордельной шлюхой, ведь ты ведешь себя примерно так — откровенно несдержанно, потираясь о меня и требуя, чтобы тебя выебали до разноцветных звезд перед глазами.       Ты хочешь посвоевольничать, но этого не хочется мне, поэтому я отстраняюсь от тебя, в последний раз поцеловав с нежностью твою и так бархатную кожу. Ты скулишь что-то неразборчивое и пытаешься протестовать, на что я делаю вид, будто не замечаю всего этого, но тем не менее отпускаю твои запястья. Я делаю это лишь из-за того, что хочу следом обездвижить тебя, пусть и минимально, но так будет лучше и проще тобой управлять. В данный момент я возьму все в свои руки и постараюсь сократить последствия. Риск, что это все происходящее является лишь моей надуманной фантазией не высок, но он есть, и мне стоило бы сосредоточиться на своих действиях больше, чем на мыслях, потому как контролировать то, что я делаю, хоть и не просто, но нет таких больших шансов впасть в то туманное состояние, когда и происходят те самые пробелы в памяти. Если так произойдет и сейчас, то мне будет жаль, потому что я не вспомню, что с тобой сделал: трахнул или нанес вред. По большому счету и то и другое для тебя окажется болезненным. Крыша едет не спеша, а я тем временем вытаскиваю ремень из шлевок. Прошу тебя дать мне свои руки, и ты без лишних колебаний протягиваешь мне их. Я успеваю удивиться тому, что ты без задней мысли делаешь все, о чем тебя просят. Возможно, все дело в похоти и твоем желании быть оскверненным. Если я вскрою тебе горло, ты поблагодаришь меня за это? Я затягиваю ремень на твоих запястьях и дергаю пару раз для собственного успокоения. Ты действительно не боишься, лишь наблюдаешь за мной, в то время как я думаю о том, что ты чертовски пьян и чертовски сексуален в монохроме лунного света, так неровно попадающего в комнату. Осматриваю тебя пристально, разрешая себе это вовсе ненадолго. Главное, не увлекаться. Ты прекрасен и великолепен, мне нравится вид твоих скованных рук и поистине невинный образ совсем испорченного, похотливого мальчишки. Ты кажешься даже чересчур непорочным, и я сглатываю тугой ком в горле, а мой член по-новой дергается и болезненно ноет, я почти тянусь к ширинке, для того чтобы сжать пенис в руке, но вовремя одергиваю себя. Пока я разглядываю тебя, отмечая каждую выпирающую косточку и совсем плоский живот (мне отчего-то кажется, что он мог бы прилипнуть к стенкам спины; слипнуться и быть совсем впалым), ты между делом спрашиваешь, как меня зовут. Я не сдерживаю своего тихого хмыка, а после и такого же тихого, глубокого смеха, мои плечи трясутся, но я отвечаю на вопрос, слыша твое имя в ответ. Не очень подходящая обстановка для обмена инициалами, как и не очень для разыгравшегося веселья.       Наше официальное знакомство, Гарри.       Разглядывая тебя — открытого и отзывчивого, с заведенными над головой руками — я понимаю, что всю твою искренность можно убить одним лишь неудачным жестом. Ты все также продолжишь глубоко дышать, ловить ртом воздух, но это будет наигранно, не по-настоящему. Мне только следует узнать, как именно это сделать, но я не собираюсь экспериментировать, просто вновь зачем-то подмечаю ненужное. Желание оставить на тебе до сумасшествия яркие засосы возрастает в геометрической прогрессии, пока я ласкаю пальцами твои набухшие и покрасневшие соски, вырывая из твоего блядского рта рваные вздохи. Это не твоя эрогенная зона, но ты слишком возбужден и слишком чувствителен, чтобы сказать мне, что тебе неприятно. А тебе неприятно, я вижу как ты зажмуриваешься и, стиснув в кулаке над собой покрывало, сжимаешься. Вероятно, тебе хочется уйти от прикосновения, и кажется, что я все-таки умудрился немного остудить твой пыл. Я спешу отнять руки от твоей грудной клетки, прежде всего давая себе возможность изучить твое тело чуть-чуть подольше, чем предполагалось. Веду ладонями по твоим худым бокам, и меня повергает в ужас то, что когда ты находишься в положении лежа, кости выпирают сильнее не только на вид, но и по ощущениям: я сравниваю две ситуации, промежуток между которыми не превышает и получаса. Я не сижу на твоих бедрах, а стою на постели на коленях, и вообще-то, я, наверное, не смог бы пересилить себя и опуститься на твое тело. Уж точно не в этот момент, когда ты кажешься мне достаточно хрупким и ломким. Но при этом я не поощряю то, что ты, завидев мою заинтересованность, пытаешься протянуть ко мне руки. Ты хочешь обнять меня, но я не даю тебе этого сделать, пусть и заведомо знаю, что у тебя и так бы этого не получилось. Где-то на периферии маячит мысль о том, что нужно было привязать твои запястья к изголовью, но я отмахиваюсь, мне не хватает только мотнуть головой, чтобы вытряхнуть ее изнутри.       Прежде чем осторожно перевернуть тебя на живот, чтобы потом не смотреть в твое красивое до боли лицо, когда ты будешь получать удовольствие, я улыбаюсь тебе так бессовестно и гадко, что если провалиться сквозь землю, это не поможет избежать мне твоего недоуменного взгляда. Но я не хочу пугать тебя. Не хочу, чтобы ты понял меня неправильно. Вот только уголки моих губ говорят об обратном, и жутко здесь даже не то, что я стараюсь казаться милым, а то, что ты не знаешь об этом.       «…Ты смотришь на меня в упор, и глаза покрываются голубой блевотой…».       Притворство вошло в привычку, и только оно еще как-то держит меня на плаву. Для самого себя это наилучшая форма существования, поскольку жить в куполе отрицания гораздо легче, но иногда все ухудшается вот такими вот моментами, когда эго лезет изо всех щелей и пытается взять верх. Мимолетные тайные улыбки кому-то скрытому, загадочные взгляды и лихорадочный блеск — все это принадлежит словно кому-то другому, но часть меня с этим определенно не согласится. А я все также продолжаю бессовестно растягивать губы в притворном утешении, что кажется во мраке еще большим ужасом, чем твоя худоба, котенок.       Ты подбираешь руки под себя и пытаешься поудобнее устроиться, когда я аккуратно тяну твои бедра вверх и несильно надавливаю ладонью на поясницу, заставляя прогнуться. Наверное, стоило подложить тебе под бедра подушку — исключительно ради удобства (хотя, какое здесь удобство, когда твой пенис стоит до невозможного крепко, прижимаясь к животу и пачкая тот вязкой смазкой). Я боюсь касаться тебя; я боюсь сделать тебе больно. Но возможно, что ничего такого не случится, если я позволю себе сломать твой позвоночник, чтобы потом оттрахать тебя слишком сильно, ведь ты и так после этого ничего больше не сможешь почувствовать. Теперь, когда ты в самом деле лежишь передо мной с выпяченной задницей, я могу почти ласково поцеловать твою ягодицу и притронуться холодными кончиками пальцев к твоему сжатому в тугое кольцо анусу. Мне не нужно спрашивать тебя, можно ли мне приласкать твое анальное отверстие, ведь как только я прижимаюсь губами к бледной коже, ты дрожишь, и с твоих уст срывается сдавленный всхлип. Это не призыв к действию, но так я понимаю, что ты хочешь, чтобы я вошел в тебя хоть чем-нибудь: пальцами или половым органом. Поцелуи, доводящие тебя до мурашек — вот, что я бы на самом деле хотел дарить тебе из раза в раз вместо многочисленных проникновений в твой необъятный жар, как это наверняка делали такие же незнакомые тебе парни до меня.       Когда ты ложишься под других, ты позволяешь им брать себя сзади?       Я не хочу считать тебя глупым ребенком, а еще я не хочу, чтобы тобой пользовались. Но меня очень быстро пронзает одна догадка, от которой я не могу отделаться. Она вызывает холодный пот, ведь я не совсем осознаю, откуда взялась эта уверенность, но мне почему-то кажется, что ты соглашаешься на одноразовый секс без обязательств не потому, что можешь быть наивен на этот счет, а потому, что это твой способ почувствовать себя еще хуже, чем есть на самом деле. И тогда я задаюсь вопросом: когда ты позволяешь другим трахать себя, что ты испытываешь? Ты плачешь? Сожалеешь? Испытываешь оргазм и отвергаешь себя? А может, ты так сильно готов раствориться в похоти, чтобы нарочно не заметить своей собственной неудачи, когда после секса у тебя в кармане джинсов больше не обнаруживается ни пенни, чтобы добраться до дома ни на общественном транспорте, ни на такси? И можно ли назвать то место, где ты живешь, домом? А еще я также не хочу позволять тебе ездить на своем члене, ровно как это было на том диване на нижнем этаже. И обусловлено это уже совокупностью моих обоих принципов.       Твое обнаженное тело многим показалось бы эстетичным с точки зрения искусства. И да, я тоже отмечаю твои восхитительные линии бедер, спины, выпирающие позвонки и лопатки, даже поджавшиеся яйца кажутся мне идеально ровными и гладкими, пусть и не являются ничем иным, как просто данностью мужской физиологии. В этом нет ничего такого. Тело — просто тело, не так ли? С точки зрения искусства. Но что это тело может мне дать, и что я могу дать ему в ответ? Ты вздрагиваешь от неожиданности, стоит моему влажному языку пройтись прямо по расщелине между ягодиц. Сжимаешься еще больше и на мгновение задыхаешься, а я ощущаю себя странно: остановиться или остаться? Я все еще хочу уйти, и мне кажется, сделай я это еще тогда, когда мы с тобой не пересеклись, все обошлось бы без причин и следствий. Мы бы просто не познакомились, и я бы не знал, что где-то в этом мире есть такой миленький мальчик по имени Гарри, на которого у меня стоит только от одного его растерянного вида. Ты нечто удивительное, котенок, и возможно поэтому я меняю свою необузданную похоть на нежность, сам не подозревая об этом. Вылизывать тебя сзади не входило в список моих интересов, но я проталкиваю язык в тебя настолько, насколько могу, пока ты не привыкнешь и не расслабишься. Постепенно твои стенки пускают меня дальше, и я готов поклясться, что тебе до одури нравится чувствовать эти скользящие ощущения внутри себя, иначе я не могу объяснить твою мелкую дрожь, пробежавшуюся прямиком у меня под пальцами. Поглаживаю тебя по внутренним сторонам бедер, а сам мучаюсь от дикого напряжения в члене. Я все еще не касаюсь себя, потому что тогда я окончательно буду убежден в том, что являюсь растлителем. Мне много уже трогать тебя и ласкать, а если я высвобожу член из ширинки, то боюсь, что не просто стану наслаждаться ситуацией, а откровенно забавляться, и риск выебать тебя жестко и больно стоит надо мной, сверкая алым пламенем внутри черных дыр; пышет драконьим дыханием мне в лицо, обжигая то адским огнем. Меня всего пронизывает с ног до головы словно волной; окатывает кипятком, единственное, что остается неизменными — приглушенные постанывания в подушку. Я не уверен, это просто мое взбудораженное состояние, или я и вправду горю заживо? В любом случае от мнимой, секундной галлюцинации меня конкретно передергивает и потряхивает, я по-новой прикладываю дополнительные усилия, чтобы не совершить нечто непоправимое. Отстранившись, разглядываю обилие слюны, что вытекает из тебя; блестит и вызывает желание широко провести языком, собирая ее обратно в рот. Где-то на грани собственного сознания мне хочется, чтобы это была моя сперма, горячая и густая: хочется глубоко кончить в тебя, чтобы она медленно, с пошлым хлюпающим звуком вытекала из твоей растраханной дырки вниз по бедрам; хочется наполнять тебя снова и снова, раз за разом потом очищая твою кожу вокруг припухшего, покрасневшего ануса и спрашивать все ли хорошо. Я понятия не имею, почему так происходит, но еще ни о ком я не желал заботиться, особенно после полового акта. Ты вызываешь во мне что-то необычное, рождаешь какую-то непонятную смесь эмоций, и при этом ты не делаешь ничего ошеломляющего, но я уже готов спустить в штаны от одного твоего виляния задницей перед своим лицом. Слюна течет по твоим яйцам, и я собираю ее пальцами, размазывая по пульсирующему отверстию, чтобы с волнением толкнуться одним из них внутрь. Я действительно волнуюсь, со жгучим удивлением отмечая, что мои руки подрагивают не только от возбуждения; это то самое беспокойство, что я познал несколько раньше, пока держал тебя за ладонь. Думаю о том, что с трудом проникаю в тебя, оглаживая твои потрясающе нежные и тугие стенки. Я слышу, как ты судорожно выдыхаешь, сжимая меня в себе очень плотно, и когда я делаю пробное движение, ты шипишь, но не пытаешься отстраниться. Это привычно для тебя? С тобой обходились грубо? Резко? Как со шлюхой? Я тихо вздыхаю, подобные догадки не выходят из головы; я снова погружаюсь в пучину своих размышлений. И я думаю, что не позволил бы кому-то даже смотреть в твою сторону, если бы ты просто однажды стал… моим?       Ты покорный, покрытый испариной и тяжело дышащий в моих руках. Великолепия придает зажатое в зубах покрывало. Я целую тебя в ягодицу, проталкиваю палец глубже. Нужно быть осторожнее, нужно быть нежнее, нужно быть ласковее. Но я лишь наблюдаю, как ты вскидываешься и мычишь что-то неразборчивое, утыкаешься влажным лбом в простыни под собой. Я не двигаюсь, шепчу тебе что-то ободряющее, зову тебя солнцем, и мне кажется, что ты ненавидишь, когда тебя так называют. Мои губы озаряет сочувствующая улыбка. Понимаю это пренебрежение и неверие во что-то хорошее, если в прошлом произошло что-то плохое. Но с тобой в данный момент что-то происходит, не так ли?       «…Что с тобой происходит, Том?..».       Толкаюсь в тебя до тех пор, пока не начинаю свободно скользить по гладким стенкам внутри твоего нескладного тела. Мне нравится твоя угловатость, она напоминает мне себя в твоем возрасте, и наверное, я сочувствую тебе больше, чем себе, потому что я уже далек от тех обстоятельств. И я все еще не знаю твои. Почему ты ведешь себя таким образом, не запрещая мне лапать тебя? Почему ты с таким рвением хочешь получить в свою задницу член?       «…Странный мальчик со смутным прошлым…».       Веду ладонью по изящной спине до загривка. Ты правда такой… настоящий и теплый? Ты правда все еще здесь, лежишь передо мной и не думаешь меня покидать? Запускаю руку в твои взмокшие короткие волосы, тяну на себя, заставляя запрокинуть голову назад. Я выдыхаю тебе в ухо хриплое: «хороший мальчик», медленно проталкивая в тебя второй палец, и чувствуя, как ты сжимаешься на нем еще сильнее. Твое томное дыхание разливается по комнате отчетливо, громко, рассеиваясь под потолком. Изможденный желанием и прекрасный в своем потаенном грехе. Ласковый котенок. Я не делаю резких движений, лишь плавные и осторожные. Голова кружится от сильного возбуждения, но я должен обязан продолжить начатое. Ради тебя я готов заставить молчать свою похотливую натуру. Перегрызть себе глотку, избавляясь от настойчивого наваждения. Тебя всего потряхивает, когда ты насаживаешься на меня с трепетом, но в твоих действиях сквозит неуверенностью, и я не хочу, чтобы так было и дальше, поэтому замираю в тебе, давая еще немного привыкнуть, прежде чем начну постепенно наращивать темп. Я не могу не согласиться с тем, что ты нравишься мне: твое истощенное тело, твой ломающийся голос, пусть из твоего рта и доносятся тихие постанывания и сбивчивые на полушепоте бессмысленные просьбы, или просто фразы, кинутые невпопад, твои еще более взъерошенные волосы после моей несильной хватки и большого размера вещи на тебе. Это какое-то болезненное удовольствие, сомнительное. Неожиданное. Я ошарашен тем, что во мне просыпаются чувства. Прямо сейчас, в данный момент в этой комнате мои пальцы находятся в твоей узкой дырке, а я думаю о том, что мне нравится быть здесь, рядом с тобой и смотреть на тебя, возвышаться над тобой, касаться, гладить и целовать. Это до невозможности невероятно и до невозможного глупо. А еще я ощущаю твой невыносимый жар, и мне нравится, что ты принимаешь меня без былого шипения: я совершаю пробный толчок, но теперь ты не сжимаешься так сильно, как до этого, а пытаешься расслабиться. С каждым проникновением я двигаюсь все быстрее, а ты кусаешь губы и мнешь в стянутых ремнем руках простыни, несмело подмахивая бедрами, подаваясь мне навстречу.       Вскоре смотреть, как ты сгораешь в своей похоти и прогибаешься подо мной, становится все невыносимей. С каждым толчком внутрь тебя, с каждым твоим судорожным вздохом — я ловлю каждый твой вздох, и каждый твой выдох, я вслушиваюсь в окружающую нас тишину и растворяюсь в твоем сбивчивом, поверхностном дыхании. Твой член изнывает и сочится смазкой так сильно, что прозрачная вязкая струя тянется от головки к покрывалу, оставляя на постели влажное пятно. Я провожу ладонью по внутренней стороне бедра едва доходя до члена, и то, как ты вздрагиваешь от моего легкого поглаживания, кажется мне удивительным. Будто я первый раз трахаю кого-то. Но с тобой и вправду все по-другому. Твоя близость ослепляет меня, а твое возбужденное состояние подстегивает довести тебя до оргазма, пусть всего лишь пальцами, но это лучше, чем разгребать последствия после полного проникновения. Веду по твоему члену рукой, сбивая весь ритм быстрых толчков сзади, и слышу твой осипший голос, когда ты с полустоном выдыхаешь хрипловатое «То-о-ом». Все происходит слишком резко и неожиданно. От одного звучания своего имени из твоих уст мои мозги отключаются. Делаю ставки, что это сработал защитный механизм. Меня неприятно выворачивает наизнанку, ломает под ребрами, и в то же время я чувствую, как меня потряхивает, как сладкая судорога пронзает все мое тело. Это похоже на приступ тошноты и отвращения к себе и своему телу одновременно; похоже на иррациональную мысль о том, чтобы больше никогда не касаться себя, больше никогда так не делать. Но еще более иррациональное тепло разливается внизу моего напряженного живота и вызывает настолько далекие и отдельные ощущения, будто я только что случайно… И я откидываю голову назад, раскрыв рот в немом стоне, несуществующий ток играет на кончиках моих пальцев, а в глазах пляшут яркие звезды, когда я позорно кончаю себе в штаны. Блядство.       Кажется, я забыл, как дышать.       Очертания комнаты плывут перед глазами, не давая мне вернуться в настоящее, посмотреть на широкую кровать и на обнаженного тебя. Залитый серый потолок и частицы пыли в воздухе на полоске света. Мне вдруг кажется, что помимо естественного освещения в спальне присутствует еще и искусственное. Облизываю пересохшие губы, мутным взглядом обвожу линии твоих бедер. Я замер прямо в тебе, застыл, словно статуя, словив не слишком яркий, но потрясающий, и от этого не менее странный оргазм. Но ты сам решаешь насаживаться на мои пальцы, не задавая лишних вопросов, не спрашивая в чем дело, ведь тут даже не нужно каких-либо слов, чтобы понять, в чем заключается мое замешательство. Дрожу и толкаюсь в тебя заторможено. Хотелось бы быстро, но не выходит из-за того, что меня теперь ведет от такой бурной разрядки. Пытаюсь сфокусировать взгляд на тебе, с рваного дыхания постепенно перехожу на размеренное и глубокое. И когда мне все-таки удается немного прийти в себя, я совершаю те самые резкие толчки внутри твоего ануса, по-новой наращивая тот же неопределенный темп на твоем члене.       Ты прогибаешься в пояснице и подаешься бедрами назад еще больше, для того чтобы я смог проникнуть в тебя глубже. Я мгновение любуюсь твоим великолепным прогибом. Не могу отвести глаз от того, как свет играет на капельках пота на твоей узкой спине. Когда ты содрогаешься и пачкаешь мою руку и постель под собой, мне совершенно все равно на сперму на своих пальцах, но я готов поднести их к своему лицу и коснуться языком твоего семени (мне также будет все равно, если на вкус оно окажется горьким).       Покрасневшие от ремня запястья, все такие же растрепанные волосы и раскрасневшиеся щеки. Я помогаю тебе одеться, поднимаю с пола твою футболку, с трудом найдя ее в темноте, протягиваю тебе, в благодарность получая твою пьяную улыбку, а еще эти блестящие алкогольные глаза с тусклой зеленью; будто в мягких фильтрах с измененной цветокоррекцией.       — Луна сегодня красивая.       Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты — нечто прекрасное с алыми разводами на простынях.