Gaunt and Sallow

      Первое утро в поместье Блэков прошло неожиданно спокойно.       Мара и Оминис успели выскользнуть из спальни Себастьяна задолго до того, как их там мог кто-либо застать. Даже коридоры поместья, обычно таящие в себе пугающую тишину, на этот раз казались безопасными.       Аврелий с самого утра уехал по делам — его отсутствие было не просто приятным, а прямо-таки желанным подарком. Эванжелин тоже не стала ждать никого за столом, так что троица могла насладиться мирной трапезой без тяжёлых взглядов и проламывания стен их личных границ под видом учтивых бесед.       После завтрака мальчики отправились заказывать фраки к свадьбе. Судя по их настрою, возвращаться в ближайшее время они не собирались.       Мара же с удовлетворением обнаружила, что у неё появился редкий момент, когда она может просто полежать одна, не думая ни о предстоящей церемонии, ни о дресс-коде, ни о будущем. Забравшись в кровать с книгой, она погрузилась в чтение, наслаждаясь тишиной и свободой.       Но стоило ей перевернуть вторую страницу, как дверь в её комнату открылась, и, не удосужившись постучать, внутрь вошла Эванжелин Блэк.       Мара моментально отложила книгу и напряжённо выпрямилась. Она ещё не привыкла к материнскому вниманию, особенно когда оно приходило без предупреждения.       — Вставай, — коротко сказала Эванжелин, её голос был таким же ровным и безэмоциональным, как всегда.       — Доброе утро, мама, — сухо ответила Мара, проигнорировав приказной тон.       Эванжелин лишь слегка приподняла брови, давая понять, что её попытки сопротивления ничего не изменят.       — Поднимайся, — повторила она. — Нужно примерить свадебное платье.       Мара скептически изогнула бровь, следуя за матерью.       — Платье? — переспросила она. — Ты же не собираешься сказать, что я должна выйти замуж в каком-нибудь древнем тряпье, которому несколько сотен лет?       — Почему бы и нет? — спокойно отозвалась Эванжелин, глядя на дочь через плечо. — В платье рода Блэк выходили замуж все женщины семьи. Это традиция.       Мара уже открыла рот, чтобы язвительно ответить, но Эванжелин продолжила так же спокойно, словно не замечая сопротивления:       — Конечно, потребуется подогнать его под твой рост и фигуру, но магия шитья всё сделает быстро.       — Мама, я серьёзно… — начала Мара, но они уже подошли к двери, и Эванжелин открыла её.       Мара вошла в комнату следом за матерью, уже готовая продолжить своё недовольство, но застыла на месте, забыв слова. В центре комнаты, прямо посреди луча света из высокого окна, платье рода Блэк висело в воздухе, будто надетое на невидимого манекена.       Это было не просто платье. Это было произведение искусства.       Чёрный шёлк корсета мягко блестел, его поверхность была покрыта изящной вышивкой, изображающей запутанные узоры, напоминающие ветви дерева или дым, поднимающийся к небу. Огромная пышная юбка из слоёв шёлка и органзы была собрана в причудливые сборки, которые казались хаотичными, но создавали идеальную гармонию формы. Каждая складка, каждый элемент смотрелся так, будто его продумывали веками.       Мара невольно сделала шаг вперёд, её пальцы чуть дрогнули, словно она хотела прикоснуться к ткани, но не решалась.       — Это… потрясающе, — выдохнула она, забыв о своём прежнем раздражении.       Эванжелин наблюдала за её реакцией с едва заметной тенью удовлетворения на лице.       — Это платье носили на свадьбах нашей семьи с пятнадцатого века, — сказала она. — Каждая невеста Блэк оставляла в нём свой след. Узоры вышивки — это не просто украшение, это символы силы и влияния нашей семьи.       Мара вгляделась в корсет, замечая, как золотые и серебряные нити вплетены в узоры. Казалось, они светились мягким внутренним светом.       — Его носила твоя бабушка на своей свадьбе, — продолжила Эванжелин. — И её мать. И её бабушка. Каждое поколение добавляло что-то своё. Теперь настала твоя очередь.       Мара перевела взгляд на мать, всё ещё пытаясь совладать с нахлынувшими эмоциями. Она собиралась что-то сказать, но её голос задрожал, и она лишь покачала головой.       — Оно действительно… великолепное, — наконец выговорила она.       Эванжелин кивнула, как будто её словам придавалось лишь должное. Для неё это была не похвала, а признание того, что и так очевидно.       Миссис Блэк лениво взмахнула палочкой, и платье плавно опустилось с невидимого манекена ей в руки.       — Надень его, — велела она дочери. — Я должна сделать метки для подгонки.       Мара сглотнула раздражение, но послушно взяла платье. Каким бы прекрасным оно ни было, часть её внутренне бунтовала против этого приказного тона.       Переодевшись за ширмой и медленно возвращаясь к зеркалу, она почувствовала, как волшебная ткань облегает её фигуру. Юбка струилась вниз по объёмному кринолину подобно чёрному водопаду, а расшитый корсет сидел плотно, подчёркивая талию. Мара взглянула в отражение и на мгновение задержала дыхание.       Она выглядела… неприлично роскошно.       Несмотря на нежелание признавать, это платье ей невероятно шло. Оно заставляло её чувствовать себя частью чего-то древнего и значительного, словно она не просто девушка, а настоящая Блэк — не хуже всех тех надменных женщин на портретах.       — Ну что ж, хоть что-то на тебе смотрится прилично, — заметила Эванжелин, ближе и начиная что-то вымерять. Но тут же нахмурилась, исподлобья разглядывая её. — Корсет совсем пустой…       Она сокрушённо покачала головой.       — Это даже учитывая, что предыдущей невесте, которая выходила в нём замуж, было шестнадцать, а тебе уже почти восемнадцать, — продолжала Эванжелин таким тоном, будто это была личная неудача самой Мары. — Придётся ушивать ещё сильнее.       Мара глубоко вдохнула и сквозь сжатые зубы выдохнула, не отводя взгляда от зеркала.       — Ну да, жаль, что ты не можешь пришить мне грудь побольше, — бросила она без особого энтузиазма, закатывая глаза.       Эванжелин, не отвлекаясь от работы, взяла очередную шпильку и продолжила:       — Впрочем, хорошо, что Оминис узнает об этом недостатке только после свадьбы, — задумчиво заметила она, закрепляя очередную складку. — Тогда ему уже некуда будет деваться.       Маре пришлось больно прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы не ответить, что Оминис прекрасно знает какого размера и формы её грудь, и его всё более чем устраивает.       Но Мара не могла сказать этого вслух, так что просто сглотнула и выдавила безразличное:       — Конечно, мама. В этом и состояла моя великая стратегия — найти себе слепого жениха, ведь зрячий бы на меня даже не посмотрел.       Эванжелин слегка нахмурилась, но ничего не ответила, лишь продолжая намечать линии будущих переделок.

***

      Эванжелин закончила с мерками и отпустила Мару восвояси. Мара вернулась в свою комнату и снова покрутилась перед зеркалом, критически осматривая своё отражение.       Её мать была права — большинство девочек даже в шестнадцать лет были больше похожи на женщин, чем она — тощая, с узкими бёдрами, острыми плечами и почти полным отсутствием груди.       Мара глубже вгляделась в своё отражение, чувствуя, как внутри зарождается беспокойство.              Себастьян и Оминис любили её. Она это знала. Чувствовала в каждом их взгляде, в каждом касании. Но что, если они любили её просто потому, что не знали никого лучше?       Себастьян хотя бы видел. Он мог сравнивать, мог фантазировать, мог обращать внимание на то, как другие девушки двигаются, какие у них изгибы, как на них сидит одежда.       А Оминис…       Оминис ничего не видел.       У него не было картин, рисунков, воображаемых эталонов. Он мог узнать о женском теле только одним способом — через прикосновения.       И он прикасался только к ней.       Она вздохнула и провела рукой по бёдрам, будто пытаясь на ощупь понять, чего именно ей не хватает.       А что, если бы он мог сравнить? Если бы смог провести пальцами по изгибам талии другой девушки, нащупать не плоский живот и острые рёбра, а мягкость там, где у неё её никогда не было?       И что, если бы тогда он понял, что… просто не знал, что бывает лучше?       Мара отвернулась от зеркала.       Глупости. Полная чушь.       Они не были с ней только потому, что она единственная девушка, которая позволила к себе прикоснуться.       Не могли быть.       …Да?