Вольные птицы

Овчинников сидел в баре «Венеры» за дальним столиком. Выглядел он устало, Акинфеев мог поспорить, что количество седых волос и морщин на суровом лице стало куда больше, чем ещё неделю назад. Перед ним стояло два стакана виски и один из них был уже почти пуст. Игорь подошёл и, усевшись рядом за столик, поздоровался. — Не буду тебя осуждать, выглядишь, как человек, которому и правда нужно немного расслабиться. — Немного? Да мне целая бутылка полагается. Игорь, меня от расследования отстранили! — Они не имеют права! — Имеют, и это уже произошло. Игорь нахмурился, обдумывая сложившиеся обстоятельства и то, чем это теперь им грозит. В задумчивости он не заметил, как принялся обшаривать взглядом бар. Он был почти пуст, если не считать нескольких официантов, весело щебечущей парочки и офисного вида мужчины в костюме и галстуке. Акинфеев уделил ему особое внимание. Для любителей пропустить после рабочего дня стаканчик было ещё слишком рано. — Рамосу бы не понравилось, узнай он, на кого ты смотришь. — Сергей Иванович тяжело ухмыльнулся и с вызовом смерил Игоря взглядом, пытаясь найти выход собственным эмоциям в другой теме. — Между мной и Серхио ничего нет. — А по слухам очень даже есть. — А ты не офисная крыса, чтобы верить всем слухам. — А разве вы не встречаетесь сегодня у тебя в номере? Да и вчерашний вечер ты провёл известно с кем… Игорь поджал губы. Он не знал, откуда у Овчинникова было столько информации о его встречах и перемещениях, но считать, что начальник следователей не сможет что-то узнать, было наивно и глупо. Удивление мог вызвать разве что выбор нужной ему информации. — Между нами ничего нет. — Точно? — Сергей Иванович испытующе посмотрел на Акинфеева. — Абсолютно. У нас моральная несовместимость. И давай оставим эту тему, лучше расскажи, что происходит. — Мне предъявили, что я допустил пятую жертву. Дело не движется, и если раньше мне вменяли некомпетентность, то после фальшивого интервью объявили, что между мной и руководством намечается серьёзный конфликт. Мои методы их не устраивают. — Через неделю об этом интервью никто не вспомнит. — Тебе легко говорить. Овчинников осушил первый стакан и взялся за второй. — Столько делаешь для них, растишь ребят в мужиков из сопляков желторотых, руководишь, успешно закрываешь сотни дел, но потом появляется «конфликт» и тебя выметают поганой метлой, чтобы не портил вечеринку своей хмурой рожей. — Зря они убрали тебя с расследования. — Сказал Игорь. — Начальству это моему расскажи. — Я бы поговорил с ними, если бы это помогло. — Ты серьёзно сейчас? — Да, я бы закошмарил всю верхушку, доказывая, что тебя не просто так взяли и поставили во главе. У тебя уникальный опыт, твои методы дают результат, и это я ещё не упомянул просто невероятные лидерские качества. Игорь не сдержал улыбки и похлопал Овчинникова по спине. — Спасибо за доверие. — Сергей Иванович выдавил из себя улыбку в ответ и принялся за второй стакан виски. Он выглядел совершенно поверженным, и Игорю было больно видеть его в таком состоянии. Он и правда отдал слишком большой кусок жизни Управлению, чтобы просто сменить работу. Но была и ещё одна проблема. С отстранением Сергея они лишались одной боевой единицы. Чтобы поймать доктора Крейна с его сообщником, всем игрокам требовалось находиться на поле, а не сидеть в запасе. — Уже известно, кого назначат вместо тебя? — Называли фамилию Крамаренко. Вероятно он тот, кто сделает всё правильно. — Правильно, не значит хорошо. Полицейская система коррумпирована, и я не удивлюсь, если наши преступники прекрасно знают установленную правилами тактику. Нам нужна виртуозность, что-то нестандартное… — Мы уже пробовали нестандартное и только потеряли время. Пока я пытался строить из себя самого умного, этот психованный развлекался в своём подвале. — Хочешь всю вину свалить на себя? — А ты полагаешь, моей вины здесь нет? Я виноват, Игорь, хотя бы потому, что всегда можно сделать больше. — Так, ладно. — Игорь ударил ладонью о стол. — Вот что ты сейчас сделаешь. Ты, так и быть, допьёшь этот стакан и отправишься домой. Не смей больше пить, понятно? Завтра ты мне нужен со светлой головой, потому что завтра мы обязательно найдём и посадим этого урода. — Что во фразе «меня отстранили от расследования» тебе показалось непонятным? — Да ладно тебе, ну что они могут сделать, если ты их хорошенько пошлёшь? — Например, меня могут уволить? — Пойдёшь работать в другое управление, тебя с руками оторвут. Всё, завязывай. Иди домой и помни, что больше пить нельзя. Завтра позвонишь на работу и выдумаешь какое-нибудь срочное дело или неприятное недомогание. Жду тебя здесь в восемь утра. Не опаздывай.

***

Костя завернулся в одеяло, прижав его к лицу. Слёзы никак не желали останавливаться. Он ругал себя, злился, даже попытался дать сам себе пощёчину, но ничего не работало. Он был полностью морально опустошён. Страх испарился, как только закончилось действие наркотика. Как и в прошлый раз его всё ещё трясло, он то и дело невольно вздрагивал, принимаясь ощупывать собственные плечи в поисках мест, где затаилась фантомная боль от укусов, или же несмело скользил рукой между ног, пытаясь оценить собственное физическое состояние, но это было лишь следствием всего перенесённого им. Ощутимая реальная боль осталась только в колене, которое ныло в независимости от того, как Кучаев пытался его расположить. Монотонный трепет крови под кожей действовал на нервы, выводя из себя и заставляя шевелить немеющей ногой. Колено каждый раз взрывалось новой порцией боли, но это было лучше, чем медленно сходить с ума от этой однообразной болезненной пульсации. Он пытался отвлечься, подумать о чём-то, например, о солнечном свете, или о запахе кофе в кофейне возле университета, но голова была пуста. Раз за разом его мысли как-то незаметно для него самого обрывались, не достигнув желаемого, и он обнаруживал себя сидящим без движений и всматривающимся в темноту до рези в обезвоженных глазных яблоках. Даня добился своего. Он уже лишил его свободы, имени, гордости… слишком многого, и теперь настало время простых мыслей, воображения, даже воспоминаний. Он превращался в чистый лист, на который Даня мог записать свою кошмарную версию истории. Врубился слепящий свет, и Костя так резко отпрянул в угол, что не рассчитал и больно ударился спиной о кафель. Какой же ничтожной казалась эта боль по сравнению с той, что он уже испытал… Он медленно отнял одеяло от лица, переводя взгляд с двери на камеры под потолком, почти физически ощущая, как невидимая паника, сжирая нервы, вновь протягивает к нему руки, чтобы сомкнуться на его горле. — Не входи, пожалуйста, не входи… — Зашептал Кучаев, словно молитву, обращаясь к чёрному глазку камеры. Ничего не происходило. Он закрыл глаза, сделав глубокий вдох в попытке выровнять рваное дыхание. Костя очнулся на кровати. Даня отвязал его и, судя по всему сам взял на себя в этот раз заботы по уборке. Не считая слегка влажной плёнки, не успевшей высохнуть там, где Кучаев соприкасался с ней кожей, и новых отметин на его теле, не осталось ни единого следа произошедшего. Внешне не осталось. Внутри же у Кости умирал целый мир. Теперь, даже если он выберется отсюда, ему уже никогда не вернуться к прежней жизни. Новый приступ отчаяния заставил его закусить губу. Он снова пытался представить солнце, ощутить, как оно греет его кожу, и ему почти это удалось. Вызвать из памяти тёплый день, пахнущую пылью скамейку в парке, шелест листвы над головой и весёлые крики детей, играющих где-то неподалёку. Тут были люди, другие, нормальные люди, которые жили, имели свои мечты, планы на завтрашний день. Ему нестерпимо хотелось оказаться среди них, стать одним из них, и он прижался к тёплому телу рядом, ощущая силу, которая могла его защитить. Костя поднял глаза, и ужас сковал ему горло. Он увидел лицо Дани. И Даня улыбался ему. Кучаев вскочил на ноги, забыв о колене и тут же вскрикнул, подгибая ногу и цепляясь рукой за холодную плитку на стене. Желание сбежать как можно дальше готово было свести его с ума, он сделал несколько быстрых хромающих шагов к двери, и замер, в отчаянии вновь бессильно опускаясь на пол. Ему некуда было бежать. — Мне так жаль… Шёпот раздался так неожиданно, что Костя снова вздрогнул, готовый метнуться обратно в свой угол. Лихорадочно соображая, он понял, что шёпот раздался из-за двери, и панический ужас сменился облегчением, почти благодарностью. Федя… Не рискуя снова подняться на ноги, Кучаев дополз до двери, касаясь её пальцами, будто пытался дотянуться до находившегося за ней парня. — Федь, ты пришёл. — Да. — Ответил Федя, и, немного помолчав, извиняющимся тоном добавил: — Тебе было больно? Костя не знал закричать ему или истерически засмеяться. Он даже не знал, что Феде ответить, потому что ДА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ЕМУ БЫЛО ОХРЕНЕТЬ, КАК БОЛЬНО! С большим трудом ему удалось справиться с собой, чтобы не взорваться, и не дай бог не отпугнуть Федю, как в прошлый раз. Сейчас, он как ещё никогда до этого был ему нужен. — Да, очень больно. — Ответил Кучаев. — И очень страшно. — А сейчас? — Колено болит сильно. — Может я тебе что-то обезболивающее принесу? Это было бы очень кстати, но Костя заставил себя подумать логически. — Не надо, если Даня узнает, то у тебя будут большие проблемы. Не хочу подставлять тебя. — Дани пока нет, он уехал и его долго не будет. Подожди, я сейчас. Послышался шорох одежды и торопливо удаляющиеся шаги. Костя невесело ухмыльнулся. «Подожди». Как будто у него есть другой выбор чем ещё ему тут заняться. Он сел, прислонившись к стене спиной, и посмотрел на свою вытянутую вперёд ногу. Колено опухло и отливало всеми цветами синей гаммы. Кучаев неосознанно напряг мышцы, что-то под кожей дёрнулось, сместившись в сторону, и боль прострелила особенно сильно, ринувшись сквозь бедро к ягодице. Зашипев, Костя зажмурился, откинув голову назад с такой силой, что стукнулся затылком о стену. Боли в голове он даже не почувствовал. Когда же вернётся Федя с обезболивающим… Наконец в коридоре вновь послышались шаги. Щёлкнул замок на сворке и на пол комнаты сквозь приоткрытую щёлку упал шприц. Костя недоверчиво посмотрел на прозрачную жидкость в пластиковом тубусе. Он знал, что уколы работают лучше, но ему было бы проще, принеси Федя обычные таблетки. — Это всё, что я нашёл, но оно сильное, должно быстро подействовать. — Словно прочитав его мысли, оправдался Федя. Кучаев поднял шприц с пола и снял с иглы колпачок. Смутное воспоминание о врачебных кабинетах вызвало очередной приступ дурноты, и, чтобы не растерять остатки решимости, он почти не глядя вонзил иглу в бедро над коленом, быстро нажимая на поршень. Когда шприц опустел, он выдернул иглу, глядя на маленькую капельку крови, и только сейчас ощутил, что не дышал всё это время. Громкий вдох сопроводился сдавленным ругательством. Рука со шприцем мелко подрагивала. — Отдай мне его обратно, чтобы Даня не узнал, что я тебе помогаю. Костя осторожно повернулся, отогнул пластиковую дверцу и протянул руку со шприцем в коридор. Федя забрал его, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. Кожа у Феди была горячая и мягкая. Кучаева словно ударило разрядом тока. За всё время его плена он впервые коснулся другого живого человека, за исключением Дани. — Федь, спасибо тебе. — Не за что. Костя вернулся в прежнюю позу, прислонившись спиной к стене и стараясь не двигать ногой. Колено снова пульсировало. Он ждал, когда же подействует болеутоляющее и, надеялся, что это случится скоро, но боль, казалось, только усиливалась, растекаясь жжением от источника по бедру и голени. Дыхание участилось. Он даже не спросил, что именно принёс ему Федя. Могла ли у него оказаться аллергия на препарат в шприце? — Правда, Федь, спасибо за всё, если бы не ты, я наверное давно сошёл бы с ума. После того, что произошло… — У тебя гнездо на голове. — Перебил его Федя. — Хочешь я тебе волосы уложу? Глупость, но может отвлечёшься, станет немного лучше. — Да, конечно хочу. Костя снова услышал шуршание. Федя поднялся на ноги и медленно открыл дверь. Кучаев поднял голову и, в эту самую секунду, должно быть, умер. Он увидел улыбающегося Даню. — Привет, воробей. — Сказал Даня голосом Феди. Что-то внутри у Кости оборвалось. Медленно накатывающая паника сдавила горло, не позволяя вымолвить ни звука. Сердце билось уже с такой скоростью, что он начал задыхаться. Феди не существует, это была просто жестокая игра. Всё это время он был один, никто его не слушал, никого не было рядом, никто не знает, где он. Только Даня, который всё это время просто развлекался, издеваясь над ним. Ничто здесь не реально, не имеет смысла… — Ты слишком доверчивый, воробей. Сам без вопросов вколол себе наркотики, от которых каждый раз так больно и страшно. — Даня присел рядом с ним на корточки, протянул руку и невесомо погладил его опухшее колено. — Но так даже веселее. Пальцы резко впились в повреждённый сустав, выкручивая его в сторону. Боль рванула по плавящемуся позвоночнику в голову. Костя заорал, судорожно цепляясь за Данину ладонь и пытаясь оторвать её от своей ноги. Ему нужно было ударить его по лицу, а затем снова и снова, в надежде, что тот отключится. У него появился бы ещё один шанс сбежать отсюда. Но он не мог думать. Боль буквально стирала его из этого мира. Когда Даня отпустил его колено, ему потребовалось некоторое время, минута, а может час, прежде, чем он снова мог слышать его голос, вместо собственного крика в ушах. — Воробей, лечь на кровать, или последует наказание.