ensemble

— Кастинг нормально прошёл. Импровизировали. Не знаю, у меня не было времени смотреть на хореографа. Вроде хорошая профессионалка. Худрук, то есть директор, чёткий мужик, супруг её. Не, пока не парлекаю. Света-генменеджер чересчур в меня верит, посоветовала курсы французского, прикинь? Света, которая продюсер, ну, которая мне оффер прислала. Русская, да. Мы с Лизой тут не одни, на самом деле. Колено? Да не болит. Это тогда от нервов было, Дим, не включай терапевта. Я уже к местному ходил… Хорош ревновать, ты всё равно лучший! Ладно. Созвонимся. Да созвонимся, честно. Ну что «редко»? Ты же знаешь график. Не буду я тебя в душ брать! Сам иди в жопу. Всё, обнял. Давай. Телефон отправился в сумку. Бутылка в кулере как раз наполнилась доверху. Антон сделал несколько глотков, одёрнул потную футболку и заспешил к раздевалке, а именно — в душ. По ощущениям, потоотделение в последнее время зависело не столько от физических нагрузок, сколько от умственных: педагог-репетитор Элен и хореограф Лианн в классе разговаривали на смеси английского и французского, которую Антонов мозг вместо интуитивного понимания упорно пытался переводить на русский. Это изнуряло даже больше, чем ввод в репертуарный материал. А ещё это отвлекало. Вместо того, чтобы вникать в комбинации, Антон тупил и занимался самобичеванием: смотрите-ка, из Воронежа в Москву перебрался, пробился в кордебалет Большого, был выбран из сотни кандидатов в Париж, а двух слов на иностранном языке связать не может. Как собака — понимает, но молчит. За ломаный школьный английский было стыдно, поэтому Антон ограничивался односложными фразами и раз в пятилетку бросался «бонжурами» и «мерси», чтобы создать иллюзию полиглота. Зато язык танца у него никто не мог отнять — и уж им Антон владел на уверенном C1. В коридоре он увидел Инес — театральную уборщицу, которая ждала чего-то у малого репетиционного зала. Пройдя чуть дальше, Антон понял, чего. Со стороны раздевалок к залу приближался он — ведущий солист, любимчик хореографов, баловень судьбы и предмет самых неоднозначных Антоновых чувств с начала работы в Ля Саль Руж. Он помнил первое впечатление: точёное лицо, пронзительные глаза, губы раздражающе правильной формы, высокий рост — зазнавшийся смазливый эстет, считающий, что опаздывать — норма, если ты фаворит руководства. С таких рисуют портреты, лепят скульптуры, таким дарят больше всего цветов на поклонах и караулят у служебного входа. А ещё таким дают главные партии. Всегда. Антон это знал: в Воронежском хореографическом у Станислава Владимировича подобных любимчиков была треть группы. После отчётных концертов умываться приходилось в туалете, а не в гримёрке — запах чужих цветов был тошнотворен. Тошнотворны были и довольные лица, лобызающие эти цветы; сахарно-липкая речь Станислава Владимировича на разборе полётов в пустом зрительном зале, где фамилию «Шастун» никогда не произносили отдельной единицей; тошнотворным был фантомный стеклянный потолок, в который Антон упирался все свои подростковые годы, — рос и в физическом, и, чего никто, кажется, не замечал, в профессиональном плане. Но перевелась ли могучая кучка Станислава Владимировича в Московскую академию? Получила ли оффер во Францию? А Антон — да, потому что, в отличие от них, вместо флористики и подхалимства занимался делом. Тем временем принц Эрик на минималках приближался к залу. Стоило ему встретиться взглядом с Антоном, как красивое лицо окаменело — а ведь он только что очаровательно ворковал что-то на французском Инес. Та, блаженно улыбаясь, что-то ему ответила, взяла ведро со шваброй и пошла к другой аудитории. Антон подумал, что замедленный шаг может показаться приглашением к общению, поэтому ускорился. Гусь напомаженный так же оперативно скрылся за дверью. Почему-то при нём был только спортивный мешок, хотя обычно самовлюблённый баклан ходил с рюкзаком. Впрочем, кто их разберёт, этих премьеров. В Большом театре вот, например, был премьер по имени Артемий — так он не сумку или рюкзак носил, а катал за собой чемоданчик на колёсиках, объясняя это желанием снизить и без того жуткие нагрузки на позвоночник. Мысль, вроде бы, здравая; только Артемий при этом так картинно вздыхал и так показушно разминал спину почти каждую секунду, что Антону после каторжных репетиций кордебалета хотелось его треснуть. Кстати, имя у кичливого павлина из нынешнего театра было тоже дурацкое. Отличалось оно от имени Артемия всего на две буквы, а с французской «р» вообще звучало как харчок. «Арсений» — пока выговоришь, слюной подавишься. От бешенства.

* * *

Лето в России заканчивалось быстрее. Парк рядом с домом уже наполовину желтел на присланных мамой фотках: тропинки покрывали яркие листья, пока ещё не сухие, но шуршащие на фоне родительских видео. Мама сообщала, что резко похолодало — и с добрым смешком добавляла, что это из-за отъезда сына. Отчим в кадре весело спрашивал, как там Франция и не начал ли ещё Антон есть лягушек. Из стереотипных продуктов на кухне был разве что багет — но уже твёрдый и заплесневелый, потому что мучное не сильно вписывалось в балетный рацион. В первые дни после приезда Антон на кураже скупил полприлавка ближайшей кондитерской, за что получил нагоняй от Лизы: та посылала его за багетом для лукового супа, а не за полным набором к чаю. Собственно, четверть того багета и гнила до сих пор в хлебнице. Круассаны они тогда всё-таки съели: из тех, что с начинками, получался неплохой завтрак следующие несколько дней. В прихожей заскрежетал замок. Мягко скрипнула и закрылась дверь, зашуршали кроссовки, щёлкнул кейс от наушников — и в кухню вошла Лиза, попутно расстегивая олимпийку. — О, завтракаешь. Это я вовремя. Разберёшь? На стол приземлился пакет с продуктами. Антон смерил его страдальческим взглядом. — Если они потерпят ещё минут десять, разберу. Ты же знаешь, я по утрам ленивая сварливая сова. — По будням вроде нормально встаёшь. — Но без удовольствия. — А я много раз предлагала тебе что-то этим сделать, только ты ведь не слушаешь. Лиза поставила избавленный от воды в три глотка стакан у раковины и принялась сама раскладывать продукты в холодильник. — Как пробежка? — Кайф. Всё не могу нарадоваться количеству зелени, оно тут какое-то запредельное. Плюсы жизни не в центре. — А мне мама фотки из Воронежа прислала. У них там уже вовсю осень. — Должно быть красиво, — улыбнулась Лиза. — Как родители? — Нормально. Отчим интересовался моей французской диетой из лягушек. — Передай ему, что на вкус они не сильно отличаются от курицы. — Даже не сомневался, что ты пробовала, — поморщился Антон. Когда он только попал в Большой, Лиза уже танцевала некоторые сольные партии и часто гастролировала с труппой: изредка подменяла ведущих артистов, если те не могли или отказывались поехать. Она бывала в Китае, Индии, исколесила всю Индонезию и Европу, даже умудрилась заключить контракт на серию мастер-классов в Шанхае и Сиднее; а когда ей вместе с Антоном предложили работу во Франции, легко рассталась с Большим, хотя у неё там были перспективы. Антон завидовал Лизиной уверенности. Она знала, чего хочет и что может. И во всём видела возможности, которые за её любопытство и интерес к миру этот самый мир ей вручал. Именно Лиза инициировала их сожительство в Париже — подобрала через знакомых недорогой вариант в приличном районе, пусть и удалённом от центра. Квартира была чердачная, и Антон еле выживал среди низких потолков. Зато ему было на что есть и с чего копить: с Лизой они планировали жить лишь первые полгода, пока её муж возится с переводом во французский филиал своей компании. Даже тут отхватила идеальное — муж-айтишник всецело поддерживал желание Лизы не сидеть на одном месте (иронично, с учётом его работы). А ещё он был свободных взглядов, иначе Антон с Лизой не делили бы одну квартиру на двоих. С другой стороны, зная Лизу, за приверженца гиперконтроля она и не вышла бы. За окном накрапывал дождь. Антон посидел ещё немного, меланхолично наблюдая за кочеванием продуктов из пакета в холодильник, и бросил взгляд на часы — полдевятого. Глаза зачесались. Несмотря на выходной, Антон проснулся по будильнику в семь. Встал бы позже, сбил бы режим к чертям, ещё и ходил бы весь день варёный. Это перекинулось бы на завтра, а там и на рабочую неделю, чего допускать было уже нельзя. Поэтому Антон одним глотком допил ненавистный кофе и встал из-за стола. Пришло время утреннего экзерсиса (и экзорцизма для утренней ворчливости). — Будешь заниматься? Если найдётся минутка, свистни мне, как закончишь. Я хотела отработать пару мест из новой «Жизели». — Окей. Единственным местом, где можно было развернуться, был салон (гостиная, если не выёбываться). И то, когда Антон с Лизой сюда въехали, потребовалась тотальная реорганизация: освободить пространство от лишней мебели, распихав что-то по двум крохотным комнатам, что-то — по углам, а что-то — на кухню. К последнему относился обеденный стол, который, вообще-то, был журнальным, но Антону с Лизой маленькой круглой поверхности на дизайнерских ножках хватало. Большой стол они попросили хозяев забрать — тот съедал слишком много места. Так в салоне остались лишь задвинутый в угол диван, стеллаж да телевизор на стенке. Ну, и стул ещё — он служил квартирантам станком. В выходные Антон позволял себе поблажку — не заниматься активно. Терпеливо разминал мышцы, прокручивал суставы, у «станка» выполнял сокращённый экзерсис с задержкой на адажио и пор-де-бра. Это была такая фишка, чтобы после медленного напряжения вдвойне насладиться растяжкой. Всё происходило в наушниках: Антон отключал мозг и включал себе классику. Она, конечно, приедалась за рабочую неделю, но для выходных был припасён плейлист избранного — того, что никогда не надоедало. Или вызывало хорошие воспоминания. С переездом они почему-то стали острее. Сегодня тянуло в минор — такая волна очень удачно в плейлисте и выстроилась. Стопудово была виновата погода, даже осенний дождь умудрялся быть эстетичным, как и, похоже, всё в этой картавой стране. Себя Антон эстетичным не считал. В мире балета ему фартило исключительно за счёт работоспособности. Но теперь придётся соответствовать, потому что неэстетичных во французские театры, скорее всего, не берут. Разглядела же в Антоне что-то продюсер: не зря он добился тогда танца в первой линии. Пусть и кордебалета. Пусть и с краю. Лиза появилась в дверном проёме, когда Антон уже сворачивал гимнастический коврик и вынимал наушники. — Готов? На демоверсию репетиции у них ушло минут сорок. От Антона многого не требовалось: только страховать и обозначать поддержки, которые Лизе всё равно предстояло делать с другим партнёром — так уж решила Лианн. Антона в этом спектакле даже не было. Его, на самом деле, пока вообще нигде не было. Основную часть расписания составляли утренние классы и пара-тройка массовых репетиций, больше ознакомительно-утомительных, чем сколько-нибудь продуктивных. В остававшееся от тренировок время Антон слонялся по району вокруг театра, глотая тёплый воздух и затыкая уши музыкой. Так он чувствовал себя увереннее. Наушники отгораживали от реальности, делали скорее наблюдателем, чем участником жизни. Всё-таки было сложно. Париж не пугал, но настораживал. Антон, как в песне Стинга, был инопланетянином в малознакомой стране. Никому не нужным инопланетянином — русским во Франции, неприкаянным призраком, которому мучительно хотелось перестать быть бесплотным. — Как думаешь, меня заметили на кастинге? — не выдержав тяжести мыслей, спросил Антон Лизу после очередного прогона комбинации. — Серьёзно? — покосились на него. — Я ведь уже говорила, что ваша с Арсением импровизация была до мурашек. Ты должен попасть минимум в топ-пять. — Из скольки? Нам ведь так и не сказали, на кого мы прослушиваемся. Как будто просто приглядывались. — Они искали химию. Какие бы роли ни были заготовлены, конкурс тут только на их иерархию. Партии всё равно получат все, труппа небольшая. — Да, но какие, — Антон беспокойно заламывал руки. — Я не могу снова попасть в кордебалет! Лиза вздохнула. — Знаешь, почему я никогда не стремилась в примы? — она даже остановилась, чтобы поставить музыку на паузу через умные часы. — Во-первых, мне всё равно одной из них не стать — не та комплекция, не то амплуа. Я пожизненная деми-солистка. Во-вторых, это не плохо: у меня есть время на жизнь, на себя, на путешествия — мне это важно. А кордебалет излишне демонизируют. Какие минусы у того, чтобы не сидеть в театре двадцать четыре на семь?Это чревато выгоранием. Если ты ведущий артист, тебе никуда не деться — только сгорать дальше, пока не останется обугленная спичка. — Это твоя точка зрения, — отвернулся Антон к окну. — Я рад, что ты в ладу с собой. Но ты не понимаешь. — А ты тот самый истинный артист, который живёт танцем и не представляет себя ни в чём другом? — Я всегда был в этом уверен. А сейчас… не знаю. Такое ощущение, что все мои старания уходят в пустоту. Их никто не видит. Меня как будто нет. — Иммигрантская депрессия? — Антон не видел, но чувствовал, как Лиза нахмурилась. — Хер знает. Паркет сзади скрипнул от лёгких шагов. — Ты загнался из-за сообщений родителей? Скучаешь? — аккуратно спросила Лиза. Как бы Антон ни сжимал зубы, в носу защипало. — Разрешишь обнять? Антон ответил согласным молчанием, не способный попросить вслух. Миниатюрные Лизины ладони скользнули по талии и сцепились на животе. Тёплая от физических нагрузок щека прижалась к лопаткам. Антон закусил губу и развернулся, сутуло ныряя в объятия. Сейчас, в эту минуту, он не был бесплотным.

* * *

Сердце грозилось проломить грудную клетку, долбясь навстречу разлинованному листку бумаги — первому по счёту на стенде. Даже с кашей из иностранных языков в голове Антон мог прочитать своё имя латиницей напротив громогласного «Roméo» во второй строчке с начала. Взгляд метался от роли к названию: «Les rois du monde». Имя доставшегося Антону персонажа, ясное дело, наталкивало на «Ромео и Джульетту», но никакой Джульетты в списке не значилось. Единственным отдалённо похожим именем было Julius — главная партия. О статусе говорило даже не столько лидирующее положение в списке, сколько пресловутое имя-харчок через тире справа. Рука чесалась достать телефон. Вбить название в переводчик, чтобы хоть что-то прояснить, Антону не позволяла гордость: у стенда собралось много коллег, перед которыми не хотелось показаться глупым. Мысль о том, что глупым выглядит скорее бездумное сверление взглядом стенда, Антон отгонял. Тем более его внимание неожиданно заострилось — кто-то пока не увиденный, но узнаваемый объявился поблизости. — Putain, — тихо ругнулись сбоку. Антон повернул голову. В паре шагов от него на списки, поджав губы, смотрел Арсений. Было непонятно, удивлён он, разочарован или рад — не то чтобы Антону было интересно, но Арсений его подчёркнуто не замечал. Такого Антон, как известно, не терпел. — Что у тебя за партия? — бросил он небрежно. Арсений сильнее поджал губы. — Ты читать не умеешь? Гусь сучливый. — Я спрашиваю про суть роли. — А твоя собственная тебе ни о чём не говорит? — Считаю моветоном сводить всё на свете к Шекспиру. — Что ж, боюсь тебя огорчить. — Реально «Ромео и Джульетта», что ли? — искренне удивился Антон. — Но где Джульетта? Глаза замолчавшего было Арсения странно остекленели, и он наконец перевёл взгляд. — А если я за неё? Зрительная перепалка длилась чуть меньше минуты. Антон красноречиво прочистил горло. — Я… настолько угадал настроение импровизации? Арсений пожал плечами. Антон подметил, что спина у него прямее остова Эйфелевой башни. — Если имеешь что-то против, лучше сходи к руководству сейчас. — Почему я должен быть против? — поднял бровь Антон. Вторая строчка. Вторая! — Потому что считаешь такой поворот апогеем мужских стереотипов в балете, разве нет? Арсений предположил, а до Антона вдруг окончательно дошло. Они. Делают. Переосмысление. Трагедии. Шекспира. С двумя мужчинами в главных ролях. Один из которых Арсений, а другой Антон. Сюр. Абсурд. Комедия, в самом деле. — Иди к Лианн, — непроницаемо сказал Арсений. — Твоё лицо говорит за тебя. С этими словами он развернулся, и вскоре в холле его уже не было.

* * *

«Les rois du monde» — «Короли мира» — они же «Короли ночной Вероны». Гугл услужливо предложил и перевод, и ссылки на мюзикл с одноимённой песней, и шекспировский первоисточник. Путём раздела «похожее» всплыло видеоинтервью двух танцовщиков — артистов одной из квир-версий «Ромео и Джульетты». Французского театра, между прочим. Тонну гневных комментариев и язвительных статей, которые выдавал на русскоязычный запрос поисковик, читать не тянуло. Антон для проформы пробежался по нескольким, но так и не понял, убедила ли его чужая пена у рта. Сами танцовщики не вызывали в нём ничего — в отличие от сложившейся ситуации. Та пока вгоняла в мандраж, шок, непонимание и что-то такое, от чего было трудно сглотнуть. Как будто в груди норовит взлететь воздушный шарик восторга, но короткая тяжёлая цепь не даёт ему это сделать. К Лианн Антон так и не пошёл: вместо неё он отправился разыскивать Лизу. У той вот-вот должна была закончиться репетиция в большом зале, возле которого Антон и сидел, уткнувшись в телефон, пока на том конце коридора не раздались шаги. Подняв голову, Антон увидел Свету — их продюсера. Физическое воплощение шанса, который достался Антону в середине этой весны. Наверное, поэтому он с самого начала не мог Свете перечить или игнорировать её предписания. Одно из них — языковые курсы — висело у него на шее уже почти месяц. — Привет, — поздоровалась Света, затормозив. — Поздравляю с партией. Рад? Антон беспомощно открыл и закрыл рот. — Пока что осознаю. — По-моему, Поль и Лианн не прогадали. Вы с Арсом друг другу подходите. Что вообще думаешь насчёт постановки? — Ну… шума она наделает. Света прищурилась. — Помнишь, что я сказала, когда предлагала тебе место в Ля Саль Руж? Оцени свою консервативность. Директор и главный хореограф — экспериментаторы, будь готов к креативу. Такое не проходит без шума. Ты согласился. Антон потупил взгляд. — Дело не в экспериментаторстве, — пробормотал он. — Я пока не ставлю идею под сомнение, с либретто она наверняка станет яснее. Просто… ну, Арсений. — О-о-о, — хмыкнула Света. — Не знаю, что вы так друг на друга бычитесь, но мой совет: не пытайся понять его как человека. Это займёт слишком много времени. Зато у вас запланированы тренинги на сближение — персонажей поисследуете, не переживай. Могу сказать по собственному опыту: как партнёр Арс великолепен. Главное не бесить его. Последнее явно было сказано для разрядки атмосферы, но тут пришла очередь Антона скептически хмыкать. Как говорится, «господи, ежа неси но не беси». Вряд ли молитвы спасут их с Арсением от конфронтации. — Боюсь, с советом ты опоздала, — на эту ремарку Света выразительно закатила глаза. В целом, разговор был исчерпан — Свете точно пора было бежать куда бы то ни было, но она всё-таки добавила: — Всё забываю спросить, как твой французский? Теперь трагически закатил глаза уже Антон. Ох, если бы язык любви вызывал у него любовь! Увы, пока за свой французский Антон мог лишь извиниться. По-русски. Матом. — Тре маль, — мрачно ответил он, даже не пытаясь картавить. — Вери бэд. Из рук вон плохо. — Да вы, батенька, интеллектуал, — усмехнулась Света. — Я поняла. Не давлю. Но ты бы подсуетился, всё-таки. Хотя бы английский подтяни, я же вижу, что ты его понимаешь, только почему-то молчишь. А проявишь ещё и уважение к культуре, в которую приехал, — получишь расположение местных. Если помнишь, Поль и Лианн — из них. Оставив Антона обдумывать свою ситуацию-ситуасьён-ситуэйшншип с языками, Света кивнула на прощание и устремилась в глубину коридора. Почти в этот же момент музыка в зале за дверью утихла и раздались редкие аплодисменты концу репетиции, после чего голоса коллег стали приближаться к выходу. Лиза объявилась ближе к середине потока приветственных кивков Антону, жмущемуся у стенки. По некоторым лицам читалось, что про его роль уже знают — правда, Антон больше цеплялся за тех, у кого это знание провоцировало поджатые губы вместо улыбки. А вот по Лизиному лицу было ясно, что новость взбудоражила её не меньше Антона: спустя секунду после встречи взглядами она повисла у него на шее. — А я говорила, а я говорила! Слушай меня чаще — не пожалеешь! Антон хмыкнул ей в плечо, сжал посильнее и выпустил из объятий. Как-то не хотелось грузить Лизу в таком настроении, да и собственное чуть поднялось. — Ты рад? Ну скажи, что рад! Повторённый дважды за последние десять минут вопрос заставил обратить внимание на ощущения. Только вот Антон не знал, как описать Лизе свой «шарик на цепи» — смесь из гордости, волнения, радости и дикого противоречия с щепоткой страха. — Это пиздец какая ответственность, — с грацией политика выбрал он меньшее из зол. — Но надеюсь, риск себя оправдает. — А я партию Бенволии танцую, представляешь? — воодушевлённо поделилась Лиза, и Антон почувствовал укол совести: он ведь даже не поискал имя подруги на стенде, зациклившись на своих «противоречиях». — Блять, Лиз, срочно вышвыривай меня на курсы, я тебя на латинице там даже не заметил… Поздравляю! — Антон заграбастал Лизу в объятия ещё раз. — Слава богу, хоть где-то будем пересекаться на репетициях. Лиза издала тихий восторженный писк, и они закачались на одном месте, как пьяные неваляшки. — Погоди, — вдруг притормозил Антон: до него только дошло. — Ты сказала «партию Бенволии». То есть Бенволио? Как это ты будешь его танцевать? — Ты, видимо, читал совсем невнимательно, — снисходительно покачала головой Лиза. — В этой постановке Бенволио женщина, Бенволия. Парис — Кларисса. А Тибальт — Тибелла. — Э… Это что за тотальный гендер-свап? — промямлил Антон. — Мало того, что Ромео с Джулиусом, так ещё и Меркуцио убивать будет девушка? Меркуцио-то, я надеюсь, мужчина? Или у Ромео гёрлз-гэнг? — Антон-Антон, — Лиза сочувствующе улыбнулась, — иди-ка посмотри ещё раз списки. И пройди тестик-другой на прогрессивность. Твоё возмущение меня возмущает! — Но Шекспир!.. — беспомощно всплеснул руками Антон. Лиза вздохнула: — Понятно. Идём до раздевалки, выкладывай своих тараканов.

* * *

— Одним словом, я в ахуе. Антон с чувством произнёс последнее на всю раздевалку, уже пустующую по причине начала репетиций. На одну из которых он, между прочим, опаздывал. — Что ж, — Лиза глотнула из бутылки, наблюдая, как друг впопыхах запихивает сумку в шкафчик, — твои ощущения понимаю. Мало того, что рывок из кордебалета в соло, так ещё и в экспериментальной постановке. Единственное, что мне неясно — твоя неприязнь к Арсу. Вы ведь так хорошо сработались на кастинге, почему препираетесь? — Он напыщенный индюк, — фыркнул Антон и кивнул на дверь; Лиза понятливо поспешила к выходу. — Не помнишь первый утренний класс? — Тот самый, на котором Арсений был в разговоре душкой и радовался за коллектив? — Ой, — Антон отмахнулся, — это с тобой он был душкой. А со мной чуть не подрался за ебучее место у станка. — И в чём криминал? Ну есть у него любимое место, и что? — Дело вообще не в месте, Лиз. Он ставит себя выше других. Считает себя лучшим, выёбывается на классах и репетициях, презрительно относится к тем, кто ниже рангом. А, и подлизывается к начальству. — Не замечала за Арсом ничего из вышеперечисленного. Да и он, так-то, премьер. — Говорю же, со мной он просто сука. — Ты сегодня прямо матерщинник. Настолько он тебя задевает? — Бесит. — Есть подозрение, что это не Арсений гадёныш, а ты просто обороняешься от мира, который с тобой не воюет. Или что ты завидуешь. — Извините, а вы точно психолог? — поморщился Антон. — Ну серьёзно, Антош, сходи с тропы войны. Вам теперь работать вместе, так попробуй сделать первый шаг. — Шаг я сейчас сделаю в репетиционный зал, а Арсений пусть идёт лесом. Достаточно смягчил? — Давай, вояка, до встречи, — цокнула Лиза, потрепала его по плечу и направилась в сторону кафетерия, пока Антон дёрнул на себя дверь малого зала. Там, на удивление, было всего три человека — и ни одного из них Антон не ожидал сейчас увидеть. — Десять минут, — раздался комментарий Арсения, выразительно смотрящего на часы. — И это ярый противник опозданий, надо же. Антон оставил его без внимания. Даже не удосужился повернуть голову, хотя внутри всё обливалось раздражением и — ладно, заслуженно — стыдом. — В чём дело? — спросил он по-английски у Лианн. Та оторвалась от пухлого блокнота у себя на коленях: одета она была в привычный рабочий костюм, значит, собиралась вести занятие. Вместо Элен, с которой сегодня должна была проходить репетиция кордебалета, на втором преподавательском стуле расположился Поль. — Первая совместная репетиция,— улыбнулась Лианн. — Мы немного переиграли ваши расписания. Антон покосился на Арсения. Какова вероятность того, что он пошёл к директору и хореографу отвергать кандидатуру Антона, а те решили не откладывать разборки на потом? Судя по скрещенным рукам на груди и складке между бровей, удовлетворить свои хотелки Арсению не удалось. Чему Антон в этот раз был зло рад вдвойне. — Давайте решим сходу,— заговорил Поль, вставая со своего места. — Антон, тебя устраивает твоя партия? — Да, — не задумываясь ответил он. Пусть Арсений хоть ядом изойдёт, Антон не проебёт свою первую в жизни вторую строчку. — Прекрасно. Арсений вот пытался нам доказать обратное,— тот недовольно фыркнул. — Предлагаю договориться: все недопонимания вы оставляете за пределами театра. Мы здесь занимаемся искусством. Если вы с нами в одной лодке, постараемся сосредоточиться на постановке. Хорошо? Антон кивнул; Арсений тоже, но глядя в пол. — Есть ли глобальные препятствия, из-за которых вы совсем никак не готовы друг с другом работать? Какие-то психологические, существенные? Нравственные?— спросила Лианн. Антон с Арсением мотнули головами. — Ну и славно,— деловито сунул руки в карманы Поль. — Тогда оставляю вас на попечение Лианн, она всё расскажет. Я, увы, вынужден вернуться к директорским обязанностям. Как только дверь за ним закрылась, Лианн поманила обоих парней и дала знак усесться на пол. Те повиновались, всё равно сохраняя дистанцию. — Ну, поговорим,— начала Лианн. — «Ромео и Джульетта». Нет повести банальнее на свете, чем повесть о шекспировском сюжете. Неумирающая классика, которая продолжает волновать людей уже пятое столетие. Вообще-то классикой она стала не столько из-за формы, сколько из-за своего конфликта. Отсюда бесконечные ремейки: оставь содержание, но измени форму, и люди будут готовы слушать одну историю снова и снова. Вы знаете стратегию нашего театра. Мы смотрим на проблемы современного общества через классику, адаптируем её для сегодняшнего зрителя. Думаю, вам, выходцам из России, как никому знакома проблема нетерпимости. Об этом — о человеческой жестокости и её последствиях — будет наш спектакль. Но жестокость — лишь одна из граней. Другая, конечно, любовь. Между кем бы она ни… — L’origine a influencé la sélection du candidat, n’est-ce pas? — вдруг прервал Арсений вдохновенную речь. Антон аж снизошёл до того, чтобы на него посмотреть, — так внезапна была смена языка с английского на французский. Это если не учитывать, что в исполнении Арсения он звучал отвратительно органично, хоть и с акцентом. — Арсений, больше двух говорят вслух, и больше двух говорят на языке, понятном всем участникам разговора,— осадила его Лианн, мгновенно получив плюсик в карму в глазах Антона. — Отвечая на твой вопрос: да, мы рассчитываем, что от русских танцовщиков тема зазвучит пронзительнее. И не вижу причин нас осуждать. Тем более, ты сам высказывал эту мысль на совещании. — А русских у нас в труппе, конечно, так много,— саркастично пробормотал Арсений, но дальше жаловаться на критерии отбора не стал. — Думаю, тему вы поняли,— Лианн, очевидно, осознала неэффективность лекции и решила перейти к действиям. — Займёмся вашими персонажами. На практике. Антон же понял, что ему больше нравилось слушать теорию, когда им с Арсением велели встать напротив друг друга и две минуты смотреть в глаза. В чужие глаза — враждебный настрой и противоположность характеров сквозили в прищуре, в так и не расцепленных на груди или упёртых в бока руках, в сжатых челюстях. У Антона было преимущество: демонстрировать презрение, когда ты выше, неоспоримо легче. А ведь им предстояло играть влюблённых. — Что ж,— вздохнула Лианн, —надеюсь, прогресс будет скоро. Давайте пробовать под музыку.