Контекст (рабочее название)

- ...необходимо так же связаться с Коллинзами – их чек забраковал банк, и мы обязаны предупредить, что не получили пожертвование. Чарльз вполуха слушает отчет Эммы, не слишком понимая, зачем она вообще продолжает сообщать ему о таких мелких деталях: он с самого начала самоустранился от ведения любой документации, и она все это время прекрасно справлялась самостоятельно. Серьезно, он понятия не имеет, откуда у этой шикарной женщины столько сомнения как в своих телепатических, так и в административных способностях. Очевидно, вернувшиеся домой на каникулы дети были в основном в восторге от их школы, и поток финансирования от родителей потек неширокой, но стройной речкой. Конечно, у них были деньги – и много! – но подобный тип признательности также был весьма хорошим знаком. - И, пожалуй, стоит придумать что-то вроде увеселительной программы для оставшихся, - она постукивает пальцем по губам. – Кевин говорит, что они собрались поехать в город и посмотреть какой-то фильм, и я не хочу отпускать их одних. - Мы можем отправить с ними тех, кто не занят в ближайшие дни, - отмахивается Чарльз, намекая на молодежь из бывшего Братства. – Думаю, их тоже может заинтересовать кино. Нам хватит денег на аренду зала и покрытие возможного ущерба? Эмма кивает, они обсуждают еще пару незначительных вопросов, и она отпускает его, снова возвращаясь к своим делам. Чарльз уже пытался отправить эту женщину в отпуск, но она только отмахнулась, сказав, что без нее тут все развалится за вечер. Он не стал спорить. С отъездом школьников у всех неожиданно прибавилось свободного времени, и иногда он не знал, как применить освободившиеся часы. Казалось, каждый, кроме него, с удовольствием возвращался к заброшенным проектам, пользуясь относительной свободой от четкого распорядка дня, который контролировал их жизни даже по выходным. Хэнк заперся в лабораториях, отмахиваясь от каждого, кто пытался выкурить его оттуда, и что-то мастерил, выходя на свет всего пару раз в сутки. У Эстер и Эммы убавилось работы, но обе выглядели так, буто согласны выдумать себе недостающие объемы, и продолжали серьезными тенями проплывать по коридорам в назидание праздно шатающемуся Ксавьеру. Азазель то пропадал на полигоне, то исчезал из школы вовсе, но иногда Чарльз видел его в парке в компании вежливо улыбающейся Эстер. «Знаешь, что я говорю себе, когда становится особенно паршиво?» Он помотал головой: чужие эмоции настолько въелись в его мозг после того ночного разговора, что время от времени появлялись сами собой, напоминая о том, какая драма разворачивается у него прямо под боком. Он не хотел лезть в это, не хотел вмешиваться – и не имел на это права, - но продолжал неосознанно следить за этими двоими, сам не зная, чего ждет. В их пока маленьком сообществе было несколько союзов, но ни об одном не объявляли официально. Он знал о двух парочках среди молодых мутантов просто потому, что те не слишком скрывались в повседневной жизни, и о робких попытках Айзека завоевать внимание вполне благосклонной Алисии. Он с трудом скрывал умиление, глядя, как парень старается выучить язык жестов, чтобы порадовать подругу. Эстер и Азазель, если их вообще можно считать парой, он тоже мысленно занес в категорию романтиков, хоть и не был уверен в разрешении ситуации хоть сколько-нибудь позитивным образом. Последними были Эрик и Эмма, самая длительная связь. По обмолвкам последнего и пожелавшей посплетничать Рейвен Чарльз понял, что ни о какой сердечной привязанности друга не шло и речи, и он переживал за него, но не считал, что в праве обсуждать эту тему даже с самим Леншерром. Они никогда не говорили об этом, не делились сердечными склонностями, не обсуждали прошлое. Он действительно не врал, говоря тогда, шесть лет назад, что знает об Эрике все, и старался компенсировать перекос в их отношениях рассказами о себе. Но тема любви была чем-то вроде табу, в том числе из-за произошедшего на Кубе. Чарльз давно ловит себя на мысли, что почти не помнит лица Мойры. Он продолжает верить, что вспоминает ее глаза, но не потому ли, что постоянно повторял себе об их теплом карем цвете? У него не было фотографий – не настолько они были близки – чтобы сравнить воспоминания с реальностью. Для всего мира женщина пропала без вести, ЦРУ давным-давно должно было отправить ее личное дело в архив, а правду разделили между собой всего меньше десятка людей, которым не с кем и незачем было ею поделиться. Как ни печалил его этот факт, Мойра МакТаггерт осталась всего лишь воспоминанием. Он бережно хранил память о ней, с привычным мазохизмом воскрешая каждый пережитый ими миг в памяти на протяжении долгих лет. Чарльз не знал, пил ли он потому, что ему было так больно, или ему было больно потому, что он все время пил. Он говорил себе, что наконец встретил ту самую женщину, но теперь не мог точно сказать, вышло ли бы у них хоть что-то. Разные виды, разные взгляды на жизнь, несовместимые профессии и даже цели в жизни. Она всегда была окружена людьми, жила в большом городе, хотела построить карьеру в ЦРУ, доказать, что женщина тоже способна быть серьезным агентом. Он сам, несмотря на образование и степень, был безответственным идеалистом. Казалось, ей нравились его шутки, но не было никакой гарантии, что их отношения продвинулись бы дальше ничего не значащего флирта. Иногда он думал, что чаще заигрывал с лучшим другом, чем с ней. Эрик был там, и он, в отличии от постоянно занятой, будто самоустраняющейся Мойры не держал дистанции вовсе. Он знал, что стоит его внимания, и даже не требовал его, а просто брал. Сложный, сильный, интересный Леншерр был закрыт, но поддавался, открываясь каждый раз с новой стороны, – и Чарльз тянулся к нему. После стольких лет он понимал, что понял друга неверно, увидел в нем то, что хотел, а не то, чем тот являлся. Теперь, в этом все еще кажущимся нереалистичным настоящем, он с удовольствием посвящал несколько вечеров настоящему Эрику, который скинул наложенный на него идеалистичным сознанием Ксавьера фильтр. Будто сдернул вуаль и предстал таким, каким является: цельным вопреки всему, через что его заставила пройти жестокая судьба, жестким, даже жестоким, но с потрясающе чистым разумом. Чарльз, окунаясь в подогретые алкоголем воспоминания, рисовал его монстром, убийцей без принципов, старательно вымарывая неподходящие плоскому, однобокому портрету черты. «Кровь и честь. Чего вы предпочтете лишиться в первую очередь?» Гравировка на нацистском наградном оружии, виденная им в распахнутом, умирающем от перенапряжения и асфиксии сознании Леншерра, очень ему подходила, какой бы крамольной ни была эта мысль. Кровь окружала Эрика, он без зазрения совести проливал бордовые реки; честь была его неотъемлемой частью, закаленная умением быстро и эффективно решать сложные моральные дилемы. Серые глаза, металл в голосе, стальные тросы, держащие его спину прямо и подбородок чуть вскинутым – его сила невозможно подходила своему носителю. Чарльз вздохнул, снова возвращаясь к мыслям о том, как проще стала бы его жизнь, будь Эрик простым негодяем. Сволочью и террористом, каким Магнито рисовали газеты, или фанатичным организатором геноцида, как Шоу. Они все равно бы открыли школу – Хэнк рано или поздно дожал бы самого Ксавьера – и он бы выступал с речами, осуждая действия бывшего друга, который почти полгода притворялся, оставаясь пригретой змеей на груди добросердечного Ксавьера и непогрешимых ЦРУшников. Вместо этого по поместью гулял блистательный герр Леншерр – повелитель металла, и Чарльз по-прежнему тянулся к нему, стараясь нагнать все это потерянное для их дружбы время. Он менялся, Эрик менялся тоже, они медленно росли навстречу друг другу, обещая сформировать нечто новое для всех мутантов, новое для этого мира. Он должен Эстер открытку и неприятный разговор: возможно, не наседай она так на него, они с Эриком провели бы остаток жизни в бессмысленной борьбе и сожалениях. «Единственным человеком, за которым он шел в своей жизни, был ты.» Чарльз кивнул сам себе и отправился на поиски. Ему потребовалось пять минут на то, чтобы постучать в эту дверь кабинета. Возможно, это не лучшая его идея, но и сама Зульберг не спрашивала, когда влезала в его жизнь, раздавая указания. - Эстер, у тебя найдется время? – он знает, что она не так уж и занята. Женщина поднимает на него глаза. Этот взгляд – один из ее любимых – весьма хорош в отваживании людей от ее забитой бухгалтерскими книгами обители, но отказывается отступать. - Чарльз? - Я хочу поблагодарить тебя, - он прикрывает за собой дверь и проходит внутрь, садясь в одно из стоящих у камина кресел. Он удоставивается еще одного раздраженного взгляда, однако Эстер быстро надоедает строить из себя ужасно занятую и незаинтересованную бизнес-леди, и она встает из-за стола и занимает место напротив. - Чай? – несмотря на предложение, они оба не двигаются с места. - Ненавижу твой чай, - фыркает Ксавьер - Виски не держу, - она едва заметно улыбается и разводит руками в притворном сожалении. – С чем пожаловал? - Хочу поблагодарить тебя за то, что заставила меня пересмотреть свои ценности. Без тебя ничего подобного, - он машет кистью в воздухе, обводя пространство вокруг них, - не вышло бы. - Возможно, - она снова легко улыбается. – И что мне за это будет? - А чего ты хочешь? - Банк крови, литров на сто, - она отвечает быстро, не задумываясь. - Ты давно хотела попросить? – от нее вполне стоило ожидать подобного, но он не учел специфику мутантки и закономерно растерялся. Она кивает, внимательно глядя ему в лицо, выискивая признаки отказа или отвращения. - Ты хочешь тренироваться? – он не выдерживает молчания. - Я хочу банк крови, - он ничего от нее не добьется, как всегда. – Сделаешь? - Постараюсь, хотя представления не имею, как, - признался он. Она поднимается и, достав из ящика стола пару листов бумаги, протягивает ему, снова садясь в кресло. Пробежав рукописный текст глазами, он поднимает на нее удивленный взгляд. - Я давно хотела попросить, - она пожимает плечами. Телепат хмыкает – действительно, у нее есть план. Пожалуй, стоит обсудить это с Азазелем, и половину написанных угловатым крупным почерком можно будет исключить из плана. - Зачем ты на самом деле пришел, Чарльз? Он мысленно чертыхается, откладывая бумаги. Очередная черта Эстер, прибавляющая сложностей в общении с ней – как он мог забыть? - В общем, - он нервно поправляет волосы, - я хочу попросить тебя меня выслушать. Тебе это, скорее всего, не понравится, но я все равно прошу. - И зачем мне это? – она лениво поднимает бровь. - Потому что я думаю, что когда-нибудь то, что я скажу, повлияет на твою жизнь, - это прозвучало угрожающе, так что он решает уточнить. – Позитивно. - Слишком много одолжений, Чарльз, - она криво улыбается ему и убирает стальное перо в специальную подставку, складывая руки на столешницу. – И все, что я получила за это – обещание. - Я ужасный наниматель, знаю, - он поднимает руки ладонями вперед. - Я тебя слушаю, - тонкие пальцы цепляются за ткань юбки, сминая и тут же разглаживая. - Я знаю, что лезу не в свое дело, и заранее прошу прощения, - возможно, стоило извиниться в конце разговора, а не в начале, - но так получилось, что я залез в голову Азазеля. Она вскидывается, и он видит, как белки ее глаз краснеют. Он почти горд – она очень хорошо справляется, учитывая то, что он знает о ней и о ее страхах. Но он не собирался затрагивать эту тему. - Мы говорили о тебе, и я был пьян и случайно влез куда-то... Даже не знаю, как это называется, - он объясняет сумбурно, как и всегда, когда волнуется. – В общем, я не хотел, но выяснил, как он к тебе относится. Прости, Эстер. - Тебе нужно извиняться перед ним, - она заметно успокаивается, и кровь уходит из ее глаз. - Я так и сделал. Но... - Чарльз, - ее голос не жесткий, но он слышит предупреждающие нотки. – Если я захочу узнать, что он чувствует, я спрошу у него сама. - Поэтому я здесь, - он вдыхает, вспоминая отражение бездны в черных глазах. – Ты не спросишь. А ему так хреново, что я, только на секунду почувствовав это, захотел выйти в окно. - Я не отвечаю за то, что чувствуют другие, - спокойно сообщает она, но ее пальцы подрагивают. - Эстер, - он пытается сделать тон проникновенным, но у него плохо получается, - мы все были там. Ты не... тебе не плевать. - Мне не плевать. - Почему вы не... - Что? – она не дает ему договорить, но это все равно лучше, чем если бы он говорил сам с собой, как недавно. – Почему бы нам не сесть и не обсудить это с ним за бокалом виски и шахматной партией? Он не ожидал этого. Ксавьер совсем не ожидал этого и того мерзкого холода, что пробирается сейчас вдоль позвоночника. Это подобие намека задевает внутри что-то, чего он сам усиленно старается не касаться, и это ощущается таким вопиющим вторжением в собственную голову, что ему перестает хватать воздуха. - Я не слепая, Чарльз, - она звучит устало, что, насколько он знает, почти равносильно извинению. – Мне не нравится иметь дело с людьми, но я не слепая. - Я понял, - горло пересохло и, кажется, ему нечем дышать. Он запрещал себе даже думать об этом и теперь сидит, оглушенный. «Никогда не вальсировал с мужчиной. – Именно этим ты сейчас и занимаешься.» Псоледнее время их вальс все больше напоминает танго. Чарльз сам не понимает что происходит между ними с Эриком, но то, что это заметил кто-то посторонний, бьет под дых. - Я не хочу так же, - она особенно выделяет это интонацией. Он механически кивает и поднимается с кресла. Ему нужно обдумать, ему срочно нужно все это переварить. Желательно где-нибудь, где его никто не найдет хотя бы пару часов. И виски, нужен чертов виски. Как хорошо, что сейчас у детей каникулы... - Сядь, - командным тоном. Он слушается, хотя каждый нейрон его мозга протестует. - Ты мой друг, Чарльз, - она досадливо морщится. – По крайней мере, как я понимаю это слово. И мне не нравится, как ты разваливаешься на части от того, что не можешь понять чего ты хочешь.. - Ты удивительно проницательна для социопата, - вырывается у него. - Спасибо, - она даже бровью не ведет. – Разберись в себе, Чарльз, а не пытайся как всегда утопиться на дне бокала. И, может, ты убедишь меня последовать твоему совету. Он усмехается: какая изощренная месть за то, что он влез туда, куда не следовало. Мысль справедливая и простая, как железнодорожная рельса, - именно то, чего и стоило ждать от Эстер. Еще и шантаж в конце. Он снова поднимается и уходит, не прощаясь. На этот раз его никто не останавливает.