Дочь зла

я прихожу четвертую ночь

не зажигая свечей

не обращаясь к посредникам и святым

здесь холодно и темно

мне кажется, я вижу дно

и плещется серебро у края воды

♫ Немного Нервно — Santa Maria

      Оборотню было всего одиннадцать лет.       Тедди знал, что его отец был обращен в пять, и теперь мог примерно представить себе, что тогда переживала семья Люпинов, особенно не имея аконитового зелья; ребенку трудно понять, что с ним происходит, почему ему так больно, почему он теряет человечность и становится кровожадным чудовищем. Неудивительно, что Ремус боялся полной луны настолько, что та долгое время была его боггартом (после Битвы за Хогвартс боггартом стало мертвое тело Доры). Но у Ремуса, по крайней мере, были родители, а у этого мальчика, подобранного в лондонских трущобах сотрудниками Отдела регулирования магических популяций — не было. Он даже не помнил их, утверждая, что «родился сам по себе». По иронии судьбы его звали Питер.       Теперь Питер жил в одной из палат Мунго; вообще-то это было не положено и его следовало отдать в приют или попробовать найти приемную семью, но так как уже в этом году он должен был поступить в Хогвартс, учась по тому же принципу, что когда-то Ремус, Тедди временно держал его под наблюдением, как первого и пока что последнего члена экспериментальной группы.       Никаких экспериментов непосредственно на ребенке Тед не проводил, максимум — давал ему травы, в чьей безопасности был абсолютно уверен, а для исследований использовал его кровь, проверяя реакции на различные факторы и препараты. Питер храбро протягивал руку, чтобы его палец прокололи иглой; когда Тедди спросил, не больно ли ему, маленький оборотень слегка презрительно фыркнул и заявил — «разве это боль?»       До знакомства с Питером Тед не видел трансформации ликантропов — отец всегда тщательно следил, чтобы дверь в его специальную «комнату для полнолуний» была заперта, и даже накладывал на помещение противоаппарационные чары. Тедди прекрасно понимал, почему — сам бы на месте Ремуса не хотел, чтобы жена и ребенок видели, как на самом деле ему больно. Он тоже предпочитал молчать о полученных травмах, тем более, что сам же их и лечил. Но наблюдать за превращением для него, как для целителя, было бы ценным опытом, и Тед думал, как бы попросить отца решиться нарушить собственное правило, но не пришлось — привезли Пита.       Хорошо, что не просил отца. Наблюдать за ним в таком состоянии Тедди точно бы не смог, особенно зная, что помочь не способен. После первого полнолуния Питера в Мунго Тед ощущал себя почти так же разбито, как если бы его самого выворачивало наизнанку, ломая кости и деформируя все тело — причем дважды. Почему-то раньше Тедди не задумывался, что превращаются оборотни не один раз, а два — сначала в волка, а потом обратно в человека.

***

      — Привет, Тед! — просиял Питер, когда Люпин вошел в его палату.       Они поладили не сразу. Поначалу Пит дичился всех вокруг, ласковое обращение Лизы вызывало у него ответные грубости, и Теду он тоже хамил, огрызаясь на каждое слово, как маленький волчонок. Потом привык, и оказалось, что это добрый ребенок, сообразительный, в меру энергичный (без симптомов СДВГ), без каких-либо отклонений развития, способный сопереживать и умеющий творчески мыслить. Теду казалось, что Шляпа определит его на Хаффлпафф. Лиза ставила на Гриффиндор. Кроу из вредности — на Слизерин, потому что гордость и амбиции у мальчика тоже имелись.       — Привет, — Тед пожал ему руку, как взрослому. — Ты хорошо сегодня себя вел? Не обижал больше Лизу?       — Не-ет! — протянул Пит, качнув головой. — Я больше никогда ее не обижу. Наоборот, если кто-то ее обидит, я того… покусаю! — пригрозил он. Усмехнувшись, Тедди потрепал мальчика по волосам.       — Хорошо. Сделаем анализ?       Питер протянул руку, молча терпя, пока Тед брал кровь у него из пальца.       — Слушай, а… а Лиза любит конфеты? — вдруг спросил он.       — Конечно, все любят… а что? — удивился Тедди.       Щеки маленького оборотня покрылись неожиданным румянцем.       — Меня угостила няня мадам Сэнди, а я спрятал в тумбочку, и думаю… если завтра угощу Лизу, она будет рада?       — Она тебе нравится? — понимающе спросил Тед.       — И вовсе нет! — вскинулся мальчик. — Или… или да. Она такая красивая и добрая. И веселая. И единственная девчонка, которая не боится того, что я оборотень.       Тед вздохнул — настоящая трагикомедия. Лиза, узнав о чувствах Питера, будет расстроена; она искренне жалела его, он ей нравился, но, естественно, девушка двадцати семи лет не может чувствовать к ребенку ничего, помимо материнского инстинкта. В остальном — почти сказка. Не-Питер-Пэн и не-Венди.       — Она обрадуется, — сказал Тед. — Я уверен.       — Ты же меня не выпишешь до субботы? — с надеждой спросил Пит, косясь на календарь. В субботу, через четыре дней, должно было наступить полнолуние.       — Не выпишу, — успокоил его Тедди. — Отдыхай.       Оставив Питера на попечение вошедшей няни, он отправился в лабораторию с образцом его крови.

***

      Здесь целиком и безраздельно властвовал один младший целитель Эдвард Люпин; помещение выделили ему по протекции дедушки, и это испортило мнение о нем у многих старших целителей, но Теду было все равно, что они думают. Главное — у него была лаборатория, где он проводил исследования, и никто ему не мешал.       Чем-то это походило на обитель средневекового алхимика — стены целиком закрывали полки, уставленные колбами, пробирками и флаконами с разнообразными ингредиентами, посередине стоял огромный котел, сбоку — стол с инструментами. Рядом с древними артефактами соседствовали новейшие технологии, добавляя в обстановку футуризма.       Не тратя времени даром, Тед навел микроскоп на каплю крови, и капнул на стеклышко из пипетки немного сока арники.       Никаких существенных изменений не произошло.       Достав из кармана листок с написанным Лили заклинанием, Тедди уже почти произнес первые слова, но прикусил язык — рыжая утверждала, что ни в коем случае нельзя произносить заклятие просто так. Тед считал, что целитель, как и любой медик, занимаясь исследованиями, должен идти на риск, но на риск оправданный. Тратить время на поиск костероста сейчас не хотелось; да и вдруг травмы окажутся серьезнее переломов ребер?       Но перелом был нужен. Вряд ли здесь обошлось бы одним порезом.       Сначала Тед предусмотрительно ввел себе анестезию. Подумал немного, подготовился морально — и изо всех сил дернул за мизинец левой руки. Больно не стало, но судя по виду кисти, кость сломалась.       Заклинание звучало приятно, перекатываясь во рту, нежно обволакивая, как если бы он набрал в рот немного мятного настоя. Часть арники Тед капнул на свой палец, часть — в кровь Питера. Присмотрелся…       — О Господи! — вырвалось у него.       Это была кровь обычного человека. Никаких следов ликантропии.       Никаких!

***

      Томас Бёрк — чужое имя, оно липло к коже, как грязная поношенная одежда, первое время причиняя ощутимый дискомфорт, хотя, казалось бы, что особенного в имени? Чужое тело причиняло гораздо больше неудобств; иногда ему хотелось расцарапать лицо до крови, содрать с себя эту гадкую маску, войти в Министерство Магии, вскинуть тисовую палочку и громко, во всеуслышание сказать, как на самом деле его зовут.       Ничего подобного Том Марволо Реддл, конечно же, не делал.       Он сумел обмануть смерть в десятый раз (или в девятый; сам потерял этому счет), и там, в Хогвартсе, погибло только его тело. Душа же еще до того, как сработало собственное Убивающее заклятие, перенеслась в другую оболочку — в того самого Томаса Бёрка, чистокровного, по злой иронии практически его тезки, который все время, пока Волдеморт копил силы, готовился стать его вероятным сосудом.       Бёрка Реддл выбрал сам, просмотрев список чистокровных фамилий (в тело полукровки он переселиться бы побрезговал, несмотря на некоторые факты собственной биографии). Удобство Бёрка заключалось в том, что он не имел семьи, закадычных друзей, детей, включая внебрачных — никого. Он считался темной лошадкой в Министерстве, не сближаясь с людьми из-за череды психических расстройств, которые не мешали ему контактировать с обществом, но делали асоциальным и замкнутым. Вдобавок, Бёрк был асексуалом и социопатом.       С момента начала активности Пожирателей Смерти по возвращению Темного Лорда Бёрк попал под Империо самого будущего хозяина своего тела, и ему внушили, что для того он и был рожден. Когда последний оставшийся целым кусочек души Волдеморта вселился в него, то слился с его душой.       Ничего из личности Бёрка при этом Темный Лорд не приобрел, но, очнувшись в его доме, вдруг поймал себя на том, что теперь способен на… любовь. Не страсть, не похоть, не жажду обладать, а настоящую сильную и искреннюю любовь, чему был ужасно удивлен.       Придя в себя и свыкшись с новым телом, Томас связался с Джинни. Уизли была важным для него человеком еще с тех пор, когда его душа контролировала ее; прежде чем Волдеморт использовал на ней искусство манипуляций и сделал одержимой, они общались просто как… люди. Как друзья. Джинни доверяла дневнику все свои тайны, а Реддлу, вопреки собственным ожиданиям, не было смешно — внезапно он увидел в Джинни кого-то очень знакомого. Талантливая ведьма, ограниченная предрассудками окружающих, остающаяся в тени, способная добиться высот, но всегда получающая вторые роли, одинокая, заслуживающая большего и знающая это — когда-то Том Марволо Реддл чувствовал то же самое.       Когда крестраж уничтожили, он продолжал сниться Джинни, и их ментальная связь укрепилась подобно стальным канатам. Она начала испытывать к нему чувства; это пугало и ее, и его. Он хотел бы ответить ей, но не умел, не мог, он не знал, как — но, обретя иную оболочку, узнал.       Они поженились. Более того, Джинни забеременела, и это показалось Волдеморту истинным чудом.       Он всегда считал детей мерзкими существами, терпеть не мог их плач, вонь подгузников и чрезмерную активность, но когда на свет появилась Лили Луна, оказалось, что это дитя разительно отличается от массы прочих. Хотя она тоже плакала и тоже пачкала подгузники, и тоже была энергичной непоседой, но это не раздражало, а умиляло и восхищало. Лили была особенной. Чудесной. Потрясающей.       В ней текла драгоценная кровь Салазара Слизерина, чистая, как слеза, полная могущественной древней магии и опасная, как яд тайпана.       Лили ни о чем не догадывалась, но уже с детства проявляла интерес к тем областям, которые и должны были интересовать такую, как она. У нее был талант… Эта девочка, несомненно, стала бы его наследницей. В ней была его сила — и его главная слабость, потому что любовь к кому-то всегда делает человека слабее. Раньше Том Реддл не знал, что это. Теперь он был рад, что знает.       Все эти годы он не сидел, сложа руки. Даже став мужем и отцом, не мог отказаться от жажды власти — и мести, но решил действовать осторожнее. Во время Первой Магической Волдеморт был молод и потому допускал ошибки. Во время Второй — он был ослеплен злостью за свое поражение и безумен из-за действия крестражей. Сейчас он намеревался вступить в открытый конфликт только в самом крайнем случае, а в идеале — вообще обойтись без конфликтов. Просто стать министром магии, и принять законы, которые приведут его к единожды поставленной цели — к господству чистокровных волшебников. Сделать магглов рабами не удастся; этот план изначально был провальным, стоило учиться на ошибках Гриндевальда, а не творить свои. Даже если кому-то из них удалось бы заставить магглов служить — то только в пределах Британии, а мировое волшебное сообщество обязательно бы вмешалось. Поэтому Волдеморт, скрепя сердце, сбавил амбиции: пусть магглы живут своей дурацкой пустой жизнью, а вот магглорожденные и полукровные волшебники превратятся фактически в слуг. В конечном итоге на них перестанут распространяться права человека, их можно будет безнаказанно убить, изнасиловать, купить и продать, использовать, как угодно, они не смогут занимать руководящие должности, максимум — роль старшей прислуги, не смогут учиться, им не будут выплачивать пенсии и пособия, а зарплату — будут, но в два раза меньше, чем чистокровным.       Министром Магии Волдеморт планировал быть не дольше обыкновенного срока. После он ушел бы, не баллотируясь вновь, позволив угнетаемым волшебникам облегченно вздохнуть… на миг, ибо новый Министр, кем бы он ни был, находился бы под его Империусом и полным контролем.       Стащить Бузинную Палочку из могилы Дамблдора снова было так же легко, как в первый раз. И, как в первый раз, его никто не заметил. С одной стороны, Волдеморт был этому рад, с другой — возмущен: неужели школа, где учится его дочь, до сих пор так плохо защищена? Если бы он мог, то отдал бы Лили в Дурмстранг, но разлучать Слизерин с его кровью… Нет, девочка должна была учиться под крылом у предка, как когда-то учился он сам.       Лили Волдеморт также прочил должность министра — не сразу после себя, чтобы не было повода обвинить их в коррупции. Позже. Он верил, что дочь разделила бы его мнение и цели — Лили воспитывалась в исключительно чистокровной среде, с молоком матери впитывая нужные установки. Наверное, не чистокровными в кругу ее общения были только двое кузенов, дети одного из братьев Джинни, кажется, Рона (Волдеморт не старался запоминать имена), но с ними Лили встречалась только на семейных праздниках, и называла Роуз занудой, а Хьюго был младше и потому ее не интересовал.       Зато ее интересовал Тедди Люпин.       Волдеморт и так не был в восторге от соседства с оборотнем, но когда увидел, что его дочь радостно болтает, играет и, Мерлин великий, обнимается с люпиновским щенком — он был потрясен до глубины души. Запретить Лили нечто настолько простое он не мог, поэтому стиснул зубы и напомнил себе: бабушка Теда — сестра Беллатрикс, в нем есть часть чистейшей крови Блэков, и это был единственный плюс Люпина-младшего.       Потом Лили поймет, что он не стоит даже ее ногтя, а пока… пусть развлекается.       — Дорогой! — размышления Волдеморта прервала Джинни. — Ты еще не собрался? Мы идем в кино, помнишь?       Точно, кино. Он сам купил билеты, пригласив жену на премьеру нового фильма, который должен был ей понравиться.       — Уже иду, любимая!

***

      Слова заклинания звучали первозданной мелодией, старинным песнопением, первобытными шепотами темных ночей и полных лун. Произнося его, как и любое другое заклинание, Лили ощущала себя особенной — ощущала свое единение с природой, со всеми волшебниками мира, с теми силами, что родились намного раньше нее вместе со Вселенной.       Она стояла на заднем дворе наедине с сумерками, вновь босая, но не в ночной рубашке, а в обычной одежде — эта магия не требовала дотошного соблюдения дресс-кода. Только волосы стоило распустить, но Лили и так редко связывала их в хвост или закалывала.       Закончив выпевать заклятие, Лили удобнее перехватила в ладони нож — уже другой, не тот, острый, с осиновой рукоятью, и предназначенный для другого. Ручка была рябиновой, покрытая черной краской. Лезвие — острое, но не настолько, чтобы одно касание резало кожу.       Опустившись на колени, Лили срезала с земли три комка глины, и, не оглядываясь, побежала домой, радуясь, что родители ушли на свидание — они не препятствовали ритуалам дочери, но все же то, что юная ведьма творила сейчас, казалось ей чересчур интимным. Она вызывала не просто вещий сон, но сон о любви.       Закрыв дверь своей комнаты на замок, Лили завязала глину в левом чулке, используя правую подвязку, и положила себе под подушку. Выпила настой из корня валерианы, чтобы легче заснуть, забралась под одеяло…

***

      …здесь было холодно и темно. У края воды плескалось серебро — лунные блики отражались на поверхности озера. Лили осторожно шагнула вперед, глянула на свое отражение и ей показалось, что она видит дно. Собственное лицо не отразилось.       Куда идти, она не знала. Что делать — тоже не знала. Ей не нравилась эта пещера, давящая темнотой и, окружающая со всех сторон, как ловушка. Может, нужно подождать и тогда придет Тедди? Может, он спасет ее? Она ведь должна увидеть во сне его!.. Но не должна понимать это непосредственно во сне. Осознанное сновидение? Зря пила валериану?..       — Не бойся, — услышала Лили шелестящий голос, и к ней шагнул высокий худой мужчина в черной мантии с зеленоватым отливом. Только что его здесь не было — будто соткался из чернильной темени.       — Я не боюсь. Это же просто сон, — буркнула Лили.       — Да, всего лишь сон… Иногда вся жизнь человека — это сон. Мы созданы из существа того же, что наши сны, — он остановился перед ней и отечески дотронулся до щеки. Лили терпеть не могла прикосновения тех, кого считала чужими, и тем более незнакомцев, но у нее не появилось желания отстраниться.       Может, этот мужчина символизировал ее отца?       — Кто вы? — спросила Лили.       — Тебе пока что рано это знать, — ответил он, глядя на нее со смесью гордости и печали. — Но ты узнаешь на Самайн. В ночь Самайна ты узнаешь все, драгоценное дитя змей.       — В ночь Самайна… — завороженно повторила Лили.       — Именно… В ночь, когда грань между мирами живых и мертвых тоньше паутинки… Обязательно проведи ритуал правильно, без единой ошибки… — он коснулся ее волос, совсем как недавно касался отец. — Ты прекрасна, дитя змей. Ты похожа на мою любимую женщину… но тебя ждет судьба, гораздо более счастливая, чем у нее.       — А какая? — заинтересовалась Лили. Не узнала ничего о любви, так, может, ей расскажут хоть немного о будущем?       — Великая. Ужасная… но все же великая, — торжественно проговорил мужчина.       — Ужасная? Я буду несчастна?       — Нет, но ты будешь делать несчастными других… Больше я ничего не могу тебе сказать. Остальное ты поймешь в ночь Самайна. К наступлению Белтейна ты будешь знать все. А сейчас просыпайся, Лили. Просыпайся, иначе рискуешь застрять тут! — его голос стал угрожающим и гулким.       Лили открыла глаза. Закрыла. Еще раз, и еще… Подпрыгнула на носках, ущипнула себя за руку — проснуться не получалось.       Она запаниковала. Что, если она застрянет во сне? Такое случалось с неопытными сноходцами, они впадали в состояние, похожее на кому, и тело нуждалось в чужом уходе, пока сознание блуждало в мире снов.       Руки Лили коснулась чья-то неожиданно теплая ладонь. Что здесь, в подземном царстве теней, могло быть теплым?       Незнакомец склонился к ее уху и шепнул:       — Кричи.       …действительно. Как она сама не догадалась? Это же так просто…       Шагнув в сторону, Лили подняла голову вверх. Ее крик эхом пронесся по пещере, разбиваясь на осколки о каменные своды.

***

      Наяву она вскочила на кровати, переводя дыхание. За окном сияло солнце, пели птицы и вовсю бушевало цветение июня. С кухни доносился приятный аромат кофе и панкейков.       Лили потерла глаза. Не вышло… Ну почему не вышло? Она хотела узнать о Тедди и о возможном развитии их отношений, а вместо него увидела совершенно незнакомого человека и не получила почти никакой информации. Ответы будто отложили, перенесли на Самайн, запретили заранее, как запрещают наедаться сладостями до праздничного застолья. Единственное, что наводило на размышления — сравнение с любимой женщиной; раз она на нее похожа, то это был ее предок, а не символ, который облекся в плоть и кровь. И, скорее всего, выпускник Слизерина — слишком нежно в его устах звучало обращение «дитя змей». Выходит, предок со стороны отца; все известные Лили ее родственники по материнской линии закончили Гриффиндор. Насчет прочих предсказаний она разобралась быстро: слова о судьбе наверняка значили успешную карьеру в квиддиче, где Лили добьется величия и будет делать несчастными многих других — игроков проигравших команд и их болельщиков. Вряд ли стоило воспринимать слова предка более буквально.       Скучный банальный сон. Лили была разочарована.

***

      Сон все никак не шел. Тедди ворочался с боку на бок, считал то овец, то слонят, представлял себя возле моря… не получалось. Заподозрив, что вчерашнее сновидение повторяется, он ущипнул себя за руку, запоздало вспомнив, что вчера его не разбудили никакие физические ощущения — и заодно поймал себя на том, что был бы не против второй серии.       Было потрясающе ощутить себя в постели по-настоящему мужчиной. С Виктуар так не было; она всегда давала понять, что ей недостаточно, что хочется чего-то еще, больше страсти, больше разнообразия, больше пикантности, Лили же просто его хотела. Именно его, а не придуманную картинку. Лили умудрялась одновременно подчиняться и подчинять, получать удовольствие и доставлять, не скрывала и не притворялась, что ей хорошо. У них получилась удивительная гармония в постели.       Только Лили была не настоящей.       Уизли клялась, что не знала, каким получится сон, значит… значит, Тед сам придумал эту девушку. Значит, наяву он тоже думал о ней. Думал, конечно, кто бы не думал? Любоваться чьей-то красотой можно платонически. Лили Луна выросла очень красивой — даже в сравнении с вейлой-Виктуар не выглядела хуже. Спустя пару лет Лили имела все шансы превратиться в очаровательную femme fatale.       Если бы ей было не шестнадцать…       Через год ей будет семнадцать.       Прождав Лили еще десять минут, Тед решил, что это глупо — как она может снова прийти? Рыжая ведьма не была настолько бесцеремонной, чтобы снова посылать сон, когда сама себя разоблачила.       Значит, нужно сходить за горячим молоком.

***

      На кухне Тедди обнаружил маму — Нимфадора баюкала в ладонях чашку кофе, задумчиво листая папку с бумагами. Документацию миссис Люпин доверяли крайне редко, она шутила, что это награда получше Ордена Мерлина любой степени, но иногда все же спихивали какие-то отчеты и на нее. Тогда Дора откровенно страдала — она не допускала ошибок, придраться к ней не смог бы даже Аластор, но всей душой ненавидела бумажную работу.       — О, Тед, — улыбнулась она сыну, и волосы, потемневшие от раздражения, тут же порозовели. — Кофе будешь?       — Нет, я за молоком, — он открыл холодильник, принимаясь за приготовление нехитрого напитка, и подумал — рано или поздно все равно придется поговорить об этом, так почему не сейчас?       — Папа спит? — спросил Тедди.       — Как сурок, — фыркнула Дора. — Я ему иногда завидую. Кладет голову на подушку и сразу же отключается.       Налив в чашку молоко, Тед сел напротив матери.       — Знаешь… — все слова запутались клубком в горле. Как принято начинать? Как нужно осторожно подводить к главному? Обнадежить человека иногда так же травматично, как и лишить надежды. — Я работаю над одним проектом, и мне кажется, это будет немного… прорыв.       — Что? Ух ты! — Дора подпрыгнула на месте, разлив пару капель кофе на скатерть, тут же сама убрав их невербальным заклинанием. — Ты что, собираешься победить драконью оспу?       — Почти. Я собираюсь победить… — Тед глянул в окно. Над деревьями хищно скалился бледный полумесяц. — …ликантропию.       — Что?!       Нимфадора не поперхнулась кофе только потому, что вовремя расширила гортань метаморфомагией. Ее волосы вспыхнули ярко-зеленым — признак волнения, и она не выронила чашку, а, наоборот, крепко вцепилась пальцами в ручку. Всегда неуклюжая в обычной жизни, Дора становилась очень ловкой лишь в минуты реальной опасности.       — Это возможно! — быстро заговорил Тедди. — Я провел множество опытов! Ликантропия — это вирус, чем-то очень похожий на вирус иммунодефицита человека, только передается иным путем, и именно от волка! И однажды уже изобрели аконитовое зелье! Оно подавляет воздействие вируса на психику, но определенно должно быть что-то, что подавляло бы воздействие на весь организм! Конечно, это лекарство тоже придется принимать в течении всей жизни, как и аконит, но хотя бы так!       — Стоп-стоп-стоп! — остановила его мать. — Давай по порядку. Что за лекарство? Какие элементы в него входят?       Периодически Тед забывал, что Дора тоже увлекается колдомедициной, и если бы была более талантливой в Зельеварении, то работала бы целителем, а не аврором. Набрав воздуха, он пересказал ей все, не пытаясь упростить медицинские термины, и не ошибся — мать ни разу не переспросила, внимательно слушая и все понимая.       — И я никак не мог найти последний ингредиент. Всю голову сломал. Представляешь, кто мне подсказал? Лили!       — Уизли? — удивилась Дора.       — Она неплохой зельевар, — уклончиво сказал Тедди. — В общем, это метла мясника! Иглица! Я проверил, и… конечно, я проверю еще много раз. Очень много. Но есть проблема — обычно новые препараты тестируют на животных, а среди животных не бывает ликантропов, соответственно, мне придется проводить тесты сразу на людях. Поэтому я должен довести работу до идеала.       — Да… — Нимфадора медленно кивнула. — Послушай, Тед, это из-за Ремуса? Ради него ты взялся за изобретение лекарства?       — Отчасти, — признал Тедди. — Но не только. Мне хотелось попробовать, а потом я понял, что получается, и… — он развел руками. — Естественно, мне не хватало времени на свидания с Вик, и поэтому она решила со мной расстаться… а, черт, я тебе не говорил?       Новость о разрыве отношений сына Дора перенесла стоически:       — Никогда не хотела быть ее тещей. А Ремусу ты говорил?       — Про Вик?       — Про лекарство!       — Нет, — Тедди качнул головой. — Я и тебе долго не говорил. Папе пока лучше не знать.       Так же, как и он, мать с опаской и неприязнью глянула в окно на пока еще не полную луну.       — Да, — согласилась она. — Пока не надо.