Темнота

      «Зло порождает зло; первое страдание даёт понятие об удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтоб он не захотел приложить её к действительности.» читал Марат, смутно узнавая начало фразы, но видя теперь ее в новом свете. Так говорил папа. Всегда какими-то книжными, киношными, совершенно отвлеченными от действительности фразами. «Так нельзя», «Я бы так никогда не поступил». Он действительно жил по совсем другим ориентирам. Подобранными из книжек и высокоморальных принципов, о которых талдычили в школе и на собраниях. Марат всю свою жизнь видел этот разлом между тем, что люди говорят и что делают.       Слышал, как отец отругал Вову, пока еще смел, за то, что тот пришел пьяный, а потом сам сидел на кухне один с бутылкой водки. Ложь и лицемерие были везде в этой квартире. Пианино все еще стояло, никому ненужное, в их гостиной. Марат давно хотел его продать, еще когда умер отец, и настали тяжелые времена. Но мама держалась до последнего. Репетиторствовала, красила ногти и говорила соседям, что все у них хорошо. Потом стала рассказывать, что ученик занимается плаванием днем и поэтому уроки у них вечером. Ее подвозила белая Королла, а потом на Новый Год «в гости пришел дядя Алеша».       Марат отложил книгу, потому что понял, что бегает глазами по строчкам и не понимает, что только что прочитал. У них в библиотеке было много хорошей литературы, и чего Розка выбрала именно Лермонтова, Марат не знал. Она тоже была для него закрытой книгой, вроде они разговаривали, делились планами, ходили куда-то вместе, но о чем она действительно думает, понять было нельзя. В целом, он был рад, что у нее были свои дела, подруги, работа, и он особенно не лез в ее дела, а она и не настаивала на том, чтобы рассказывать обо всем. Ей он рассказывал о своей работе, но детали упускал. Скорее всего она догадывалась, что не все переговоры чисто деловые, но виду не показывала.       Она словно сосредоточилась на жизни внутри себя, на маленьком Камиле. Так они решили назвать еще не рожденного сына или дочь. Другим не говорили, но Марат знал, что имя ей понравилось. Как-то раз, в самом начале еще, во время конфетно-букетного, Марат привез с рыбалки букет полевых. Это так понравилось Розе, что она еще неделю ему об этом говорила. Ей-то из-за имени всегда дарили розы, а тут собственноручно собранные ромашки. Вот и решили, что будет Камиль или Камилла.       Мама приходила каждый раз довольная и с новыми какими-то детскими вещами. «Представляешь, одноразовые! Я-то как с тобой намучилась с пеленками этими, постирай, высуши, прогладь… а сейчас выбросил и делов!». Марат видел, как довольна мама покупками и не спрашивал, откуда деньги. Дядя Леша мужик был мировой, за мамой ухаживал красиво, с Маратом вел себя сдержанно, отца из себя не строил. Жена от него ушла, а он еще относительно молод, только полтинник подбирался. И, когда интеллигентная репетиторша начала ходить к внуку, решил взять быка за рога. Завод, где он служил замом, не закрылся, и наоборот обновлялся, и Марат за маму был рад. Сам Марат скорешился с Пашком и уже начал вникать в хитрости инвестиций. Он его устроил к себе, а Коневич был только рад, что у него теперь свой человек в нефтянке. Марат для него навсегда уже останется своим человеком, после того как он единственный из всех остался верен своему слову. И поэтому в нерабочее время верно ездил и по его делам. Сильно, однако, Коневич его не загружал, своих дел хватало.       Производством паленки он наигрался, а теперь на заработанном капитале и связях выстраивал свою империю. Яйца в одну корзинку он никогда не клал и Марат каждый раз, удивлялся дальновидности Коневича, приезжая то к новостройкам, то к рынку, то к казино, к которым имел отношение Коневич. Смеялся только с того, что везде каким-то образом фигурировали кони: то в логотипе присутствовали лошадиные головы, то название было если не «Эскадрон», то «Cavallo». Даже хотел подарить на свадьбу Марату мотоцикл, сказал он по секрету на одной пьянке, но, слава комсомольскому богу, вторая жена его отговорила. От детских мечтаний у Маратика давно уже ничего не осталось.       Все сложилось совсем по-другому. И в каком-то смысле Марат был даже рад. Андрей у него все-таки был. Не весь, целиком, но хоть как-то. Его вечерние занятия оказались действительно вечерней школой вождения, и они гоняли по пустырям, тренируя развороты, парковки и целуясь в паузах. То есть Марат лез сосаться, а Андрей иногда позволял. А иногда нервно дергался и отворачивался. Он вообще в последнее время, а может и раньше, вел себя не то чтобы странно. Как-то холодно и отстраненно. Марат не лез, приняв давно что «это ничего не значит», но все же хотел, чтобы и Андрей проявлял инициативу хоть иногда. Марат начал привыкать, что это больше надо ему, чем Андрею и думал даже, что чем дольше они продолжают эти встречи без обязательств, тем больше они мешают ему построить личную жизнь. Но отпустить его не мог. Заделался своим в его компании, Айрат с Никиткой его полюбили, хоть и знали, что он женат.       Андрей разговоры сам не начинал, только спрашивал отстраненно иногда, как дела у жены, скоро ли рожать. Когда Роза поехала со скорой в роддом, Марат сразу же позвонил ему, но того не было дома. Не было его и на следующий день и на третий. Когда Марат поехал навестить жену с ребенком, на обратном пути заехал к Андрею. Дверь была закрыта и никто не открывал. Ни Айрат, ни Никита не знали где он. А потом стало совсем не до этого.       Камилька родилась в срок, 4670, 49 сантиметров, 8/10 по Апгар. Что такое Апгар Марат не знал, но все очень радовались цифрам. Марат тоже был рад. Красное мягкое и отчаянно пищащее лежало у него на груди и постепенно успокаивалось. По какой-то новой вычитанной технике Роза выкладывала ребенка на грудь Марату, и она успокаивалась, лежа на нем. Кормила она ее по часам и сама вставала ночью к кроватке. Через неделю без сна Марат взбунтовался и предложил временно переехать в свою старую детскую, где уже сделал ремонт для Камильки, а им пока поспать вместе в одной кровати. Роза разревелась, и Марат долго успокаивал ее и дочь, извиняясь. В доме был постоянный бардак и Марат, уже привыкший к аккуратной Розе, прибирающей за ним, раздражался сильнее. Но мама, которая давно еще предложила пожить немного с ними, ругала его и говорила, насколько тяжело сейчас Розе. Марату становилось стыдно, как было всегда, если мама его ругала. Это было чрезвычайно редко, и только по делу, обычно карающую длань из себя представлял отец. «Зло порождает зло», тоже мне. Марат окончательно отложил книгу и решил, что не будет похож на отца.       Пора было идти за Розой. Тяжеленную коляску можно было поднять на ступеньки только без ребенка на руках, и Марат раньше никогда не задумывался, как матери раньше удавалось гулять с ним маленьким. Одевания, купания, прогулки, кормления теперь казались не просто обычным делом, а каким-то геройством. Роза сидела на единственной не сломанной качели, подставив коляску так, чтобы живительный витамин Д падал на личико спавшей дочки. Роза прислонилась головой к поручню и выглядела очень усталой по сравнению с тем как расцвела во время беременности.       — Знаешь, может ты и прав. Давай попробуем поспать вместе. Я поговорила с девочками на прогулке, многие так делают. И ничего. Не задавил никто. А ты хоть высыпаться начнешь.       Марат молча поцеловал жену в висок. Все-таки хорошая жена ему досталась, ничего не скажешь.       Постепенно вроде устаканивалось, Марат стал высыпаться, хотя иногда и вставал по ночам. Иногда малодушно говорил, что поедет на переговоры и уезжал к Андрею. Однажды уснул у него. А тот не стал будить. Вначале Марат хотел разораться, посмотрев на часы, но посмотрел на лежащего рядом Андрея и лег поближе. Они так спали вместе всего раз, в палатке. Марат улегся маленькой ложечкой, поближе и перекинул руку Андрея через себя. Тот вздохнул, но не проснулся.       Наутро Марат ехал домой и готовился к тяжелому разговору. Виноват. Но Роза неожиданно выглядела отдохнувшей.       — Сегодня Диляра зайдет, бэлешики напеку, хочешь?       — Хочу, — согласился Марат и пошел к дочке. Милька блаженно спала. Увидел свежую рубашку на стуле. Роза осталась на кухне и больше вопросов не задавала. В душе думал, может ли такое быть, что она отдыхает без него? Силы на выпечку аж появились, на глажку. За завтраком все же сказал, что остался на ночь у друга, потому что выпил и ехать было далеко, машину не хотелось оставлять, а она неопределенно кивнула, и непонятно было, поверила или нет. Скандал не закатила, и даже как будто хотелось Марату чтобы она разоралась может, выпустила пар. Но тут же подавил это желание, слишком это близко было к тому, чтобы сделать ее мегерой в своих глазах, это совсем было не про нее. У него была хорошая жена. После работы думал даже заехать купить цветов ей, но передумал, слишком уж анекдотичный муж из него получался. Вместо этого предложил Розе выйти погулять с подругами в выходные, пока он дома с Милькой. Она согласилась и долго красилась перед выходом.       Пришла довольная, рассказала все сплетни за ужином. Сказала, что почти не ела там ничего, потому что и так кое-как влезла в старое платье. Марат намек понял и предложил завтра пойти прикупить шмотья. Роза просияла и рассказала еще одну сплетню про какую-то подругу подруги, которую муж пилит, что она поправилась и сказала, что Маратика все хвалят, какой мол примерный муж. Он знал, что сама она ему комплименты не говорит, только вот так, опосредованно. Тут бы ему почувствовать вину за то, что он совсем не такой, как она думает, но ощущал внутри только усталость. Всего один день с младенцем вымотал его, и он решил почаще давать отдохнуть Розе.       Жизнь текла дальше, переливаясь между работами, переговорами и домом. Андрей хоть все еще и приглашал к себе, но это случалось все реже. Чаще он отлавливал его в клубе, Никитка неожиданно заинтересовался работой Марата и тоже вложился. Теперь у них были поводы общаться не только из-за Андрея. У Марата постепенно стало больше знакомых в клубе и в какой-то момент он понял, что теперь при слове «друзья» представляет их, а не кого-то другого. Но Андрей и туда стал приходить реже. И поэтому каждый раз Марат старался урвать от встречи как можно больше, с остервенением втрахивая Андрея в матрас или отсасывая ему в той самой кабинке. Андрею и правда нравилось пожестче и Марат старался вовсю, оставляя метки на нежной коже.       Правильно оттраханный Андрей становился мягче и позволял ласкать себя, чего так сильно хотелось Марату. Но быстро восстанавливался и уходил в душ. Потом тщательно следил за тем, чтобы у Марата не было поводов лезть к нему с нежностями. Марат понимал, что рано или поздно им придется поговорить, но откладывал момент, потому что не знал, что скажет. Он честно искал причины, по которым Андрей сможет захотеть оставаться в этих отношениях, но не находил. И потому каждый раз удивлялся, когда он соглашался встретиться еще раз. Он мог бы давно сказать, что все, катись Марат, не хочу тебя видеть, но отчего-то не делал так. Почему? Он видел, как на Андрея смотрели в клубе, даже подкатывали, и ничего не говорил. Он ступил один раз, и больше такого не допустит. Но Андрей мягко принимал знаки внимания и не делал ровно ничего. Марат в глубине души радовался, что хотя бы у него на глазах он не флиртует. Однако и у него дома он не замечал следов чужого присутствия. Не то чтобы он специально искал, просто эстетская чистота дома у Андрея не давала поводов. Да и если бы он нашел, что бы это изменило? Пока Андрей позволяет приходить и иногда целовать себя, Марат будет это делать. И если он хочет жесткого секса, Марат будет искать способы его удовлетворить.       Однажды Марат попробовал как хотелось ему, нежно и мягко. Уложил Андрея, целуя в шею, потому что он отвернулся, как обычно. Трогал его тело, медленно целовал везде, грудь, живот, бедра, коленки… Андрей лежал молча, никак не показывая, нравится ему такое или нет. Марат взял в рот член, продолжая ласкать бедра. Он вылизал там все, зная, что Андрея это заводит. Когда он дотронулся пальцем до отверстия, Андрей вытащил из-под подушки смазку, но палец легко скользнул внутрь и по слюне. Марат продолжал отсасывать, лаская анус. Андрей уже проявлял нетерпение и довольно чувствительно проводил пальцами по коже головы Марата. Но он не стал поторапливаться в этот раз, постепенно наращивая скорость движений ртом и пальцем. Андрей уже откровенно поскуливал и нетерпеливо двигал ногами, касаясь плеч Марата.       — Пожалуйста, ну пожалуйста, — прошептал Андрей, и только тогда Марат вынул смазанные пальцы из него и присел на колени, надевая резинку. Он всегда входил медленно и ждал, когда Андрей начнет двигаться, и сейчас тоже, но в этот раз он приблизился к его лицу и поцеловал. Деться Андрею было некуда, и Марат ласкал его рот нежно и сладко. Чувствовал всем телом Андрея, его напряженный член, зажатый между животами, подрагивающие бедра, гладкую изнанку рта и жар его тела внутри. Двигался медленно и глубоко. Они почти занимались любовью, как писали бы в розиных книжках в мягких обложках, если бы в них писали про мужчин. Они кончили почти одновременно, Марат последовал сразу за Андреем. Аккуратно вынул, и остался лежать между его бедер, подбираясь поцелуями к губам. Он знал, что этого недостаточно было, чтобы Андрей расслабленно лежал, давая себя целовать, но все равно надеялся, что можно. Андрей сразу же повернул голову, подставляя щеку. Марат отодвинулся, и Андрей сел на кровати. Вышел как обычно в душ. Марат тоже занялся презервативом, салфетками, и начал одеваться напряженно, потому что сейчас было по-другому.       — Ты зачем это делаешь? — Андрей надел белье, сел и смотрел в стену перед собой, и разговаривал как будто с ней. Марат обдумал, что «это» могло быть.       — А че? Я может устал только как ты хочешь. Иногда можно и так ведь? — Марат тщательно выбирал слова, пытаясь свести «это» только к сексу.       — Да хватит уже.       — Что хватит? — Марат держал себя в руках, хотя в ушах зазвенело. Только не надо сейчас, пожалуйста, я сам виноват, да ведь? — Я могу еще, как тебе хочется. Извини?       — Да что ты, блять, несешь? — Андрей наконец повернулся к нему и на лице его была усталость и раздражение. То, к чему так и не оказался готов Марат.       — Нормально же все было, — голос Андрея сделался угрожающим, — а потом ты нахуя это все?       — Что? — Марат перестал улавливать неоконченные фразы Андрея.       — А потом ты волос выплюнул, — он как будто продолжал какую то свою невысказанную мысль, которую давно обдумывал.       — Да какой волос, нахуй? — в ушах Марата все еще звенело и нужно было уцепиться хоть за что-то, чтобы не было так, что его бросали, а он даже и не сказал ничего, не попытался разобраться. Но чего ему было сказать?       — Никакой!       — Да что я сделал-то, ты скажи? Че ты орешь на меня? Я боюсь уже что-то сказать, дышать уже боюсь не так.       — Чего боишься? — потише уже сказал Андрей.       — Ничего, — Марат смотря в пол встал и развернулся к двери. — Я пойду.       — Иди-иди к ней. Больше не возвращайся. Тебя вообще сюда не звали.       Марат хотел обернуться и крикнуть в лицо ему, зачем пиздеть-то так нагло, но почувствовал, как наливаются веки и щеки краснотой. Надел обувь и вылетел оттуда. Шел чисто на силе злобы, пока не рухнул на лавочку в соседнем дворе. В голове крутилась глупая мысль, что надо было стереть таки ту каплю, которая упала на пол прихожей, когда он надевал ботинки. Злые слезы высохли от быстрой ходьбы и Марат вытащил сигарету. И не вернусь, думал. В этот раз — точно. Не звал он, как же…

***

Дочь росла и радовала просто тем, что есть. Сладкими пальчиками горошинками Милька трогала папин нос, что-то лепетала, и это все казалось какой-то незаслуженной наградой. Марату пришлось резко повзрослеть после той истории с пацанами. А сейчас он будто нагонял то свое детство, когда говорить «я тебя люблю» не страшно и ты делаешь это каждый-каждый вечер перед сном, и всегда-всегда уверен, что это правда, и знаешь что и тебе когда-нибудь может ответят «я тоже тебя люблю, пап».       — Але, да, Валентин Константиныч, слушаю! — Марат взял телефон и вышел вместе с ним подальше от зала. И зло зашипел — Ты охуел что ли на домашний звонить?       — Да погоди ты. Андрей в больнице. Огнестрел, — Валек говорил вроде спокойно, и чувствовалось, что не врет. Зачем ему врать? — Я бы сам сходил, да туда мама его с Юнусовичем пришли, не уходят. Не любят они меня. Ты сможешь сегодня до пяти?       — Адрес.