Не бойся главное...

– Пожалуйста, не будь со мной сегодня очень груб. Говорит Невский, укладывая руки на плечи Московскому и тем самым обнимая его. Красноглазый молчит. Лишь ходики часов слышны в московской квартире. Невский чувствует на талии горячие руки старшего и то как по-собственнически тот прижимает Ленинград к себе, не давая сделать ни одного лишнего телодвижения. Взгляд Саши устремляется вначале на глаза, сверкающие красным цветом, потом на губы, что не раз целовали его тело. Он помнит все. Как руки условно час назад ласкали и доставляли удовольствие, а уже сейчас сжимаются на горле, не давая сделать спасительного вдоха. В глаза младший не хочет смотреть, не хочет видеть то что с ними стало: как из иссиня-голубых они превратились в кроваво-алые. Наконец раздается тяжелый голос. – Я подумаю и приму к сведению твою просьбу. Разумеется, не подумает, уже через несколько минут забудет о том что просило некогда прекраснейшее воплощение города на Неве. Руки младшего все ещё лежали у того на плечах и воплощения городов будто бы застыли в моменте, когда существуют только они и никого более. Волосы Невского сильно отросли за эти годы, в отличие от волос старшего, который, как только революция началась, тут же отстриг их, волосы, которые так любил Романов. Уже Невский долго злился на него за это и... Ничего не мог сделать. Он просто скучал... Скучал по тому Михаилу, которого полюбил, с кем он познал счастье любить и быть любимым. Очки "украшали" культурную столицу СССР и были как напоминание о том что с ним произошло в июле 1918 года. Даже за это бывший Романов готов простить его. Лишь бы вернулся, лишь бы сказал, что это всё: революция, образование Союза, Вторая мировая война - просто дурной сон, который развеется, стоит "его парадизу" проснуться и ощутить присутствие старшего рядом. Но этого не происходит и младший лишь сдерживает слезы, глотая их и прижимаясь лбом к некогда милому Мишеньке в надежде, что тот не оттолкнет его. Михаил не отталкивает, лишь только целует его в лоб, показывая покровительство и силу, дарованную непосредственно ему. Подумать только... Они не виделись целых три года и расстались поссорясь, когда старший обвинил бывшую столицу во все еще приверженности к монархическому строю, а сейчас стоят где-то на кухне у Московского и как ни в чем не бывало обнимаются. Невский производит впечатление маленького мальчика. Такого потерянного в этом ужасном времени и мире, но Москва обнимает его, шепча на ухо нежности и обещания, что все будет хорошо. Старший усаживается на стул и притягивает к себе на колени младшего, который стесняется безумно, но все же принимает выпад красноглазого и устраивается поудобнее. Значит, вновь будет стараться накормить его. Но как объяснить, если организм сам отторгает еду и сероглазого буквально тошнит от нее же. Собрав волю в кулак тот все же принимает из рук своего все еще каким-то чудом парня ложку супа и по привычке задерживает ее подольше на языке, после чего глотает. Кажется, даже приятно до одного момента. Его все же начинает рвать и он сблевывает в тазик, стоявший здесь как раз для этих целей. Молох же на удивление только гладит его, придерживая длинные волосы, чтобы не запачкались и не мешали младшему, за что тот обязательно поблагодарит его, но не сейчас. Сейчас он вновь и вновь блюет в разнесчастный тазик и в конце уже выдыхает спокойно, поняв, что наконец закончилось. Московский же подает тому заранее приготовленный стакан с водой и Саша выпивает его полностью, после чего обессиленный кладет голову на плечо тому, тихо шепча слова благодарности и просьбы отнести его в комнату для того, чтобы поспать. – Миша... Мишенька... Отнеси меня, пожалуйста, в комнату... Я не могу больше тут находиться... Тот чуть ли не плачет, прося об этом снова и снова, пока старший не подхватывает его под коленки и под руки, аккуратно относит в комнату и сажает на диван пока сам расстилает кровать. Он засыпает прямо на подушке дивана, входя в скорее бессознательное состояние и видя, слыша, чувствуя там то что происходило в его городе все эти годы. Страшно подумать, что было бы, не ослабь на Ладогу давление немцы и фины. Во многом тот благодарит приемного отца, ведь если бы не операция "Полярная звезда", то погибло бы гораздо большее количество его людей от голода. Невский обязан многим воплощениям своей сохранённой жизнью, тому что сохранили то, что Невский так сильно любил. Во взгляде Молоха читается... Сожаление? Ему жаль, что тот видит своего когда-то прекрасного Александра в таком ужасном состоянии, приближенном к то ли истерике, то ли слишком позднему осознанию. Жаль, что Сашенька вообще в таком состоянии. Он заканчивает расстилать постель и укладывает туда свой рай. Аккуратно, одним только пальцем, вытирает с его щеки текущую слезу, снимает очки и целует в висок. Сам же ложится рядом, прижимая к себе и нежно поглаживая по спине. – Не бойся, мой Рай... Все уже позади. Невский продолжает дрожать то ли от холода, то ли от страха и в итоге сворачивается калачиком под тёплым одеялом, любезно достанным Москвой по праву столицы. Сам Московский укладывает его голову к себе на грудь и продолжает время от времени гладить её, перебирая длинные волосы. Что натерпелся все ещё любимый - сложно представить, да и не хочется. Московского поражает злость. Она словно вредитель начинает разъедать его плоть и в итоге тот через несколько часов встает с кровати и уходит от Невского. Саша приподнимается на кровати и смотрит на него с непониманием. – Мими, что случилось? Московский вновь вздрагивает. Его Рай такой спокойный, заспанный и такой ранимый. Его бедный Сашенька подходит со спины и обнимает, в какой-то степени даже делясь своей энергией, на что Молох успокаивается и легонько сжимает его ладони, в последствии целуя их. – Все хорошо, мой Рай... Все хорошо. Не бойся главное...