Княгиня Ольга. Истоки.

— Ты оглох? — скалится Ари, едва сдерживаясь от того, чтобы не разорвать голыми руками этого мерзавца. — Отвечай! — Пусти... — наконец-то нарушает молчание всё ещё дрожащий как осиновый лист Вепрь. — Я... и пальцем больше её не трону! Клянусь! Встретившись глазами с умоляющим взглядом Милицы, дружинник отпускает из своей хватки дородного купца, пнув напоследок того под толстый зад. Кряхтя и пытаясь удержать равновесие, глава торгового братства приземляется рожей в прошлогодние опавшие листья, а с его шеи туда же падает кулон в виде небольшого и искусно изготовленного серебряного пальца. Он торопливо зажимает украшение во вспотевшей ладони. — Торжество приближается к своей наивысшей точки, не стоит заставлять князя и других гостей ждать, — помогает подняться мужу Милица, одновременно с этим коротким кивком благодаря своего спасителя. — Давайте же позабудем обо всех распрях и воротимся.

* * * * *

Наконец, спустя, кажется, целую вечность, князя Игоря перестаёт трусить, он обмякает в сильных руках дяди и делает жадный глоток воздуха. В испуганных, алых от лопнувших сосудов глазах сейчас живут лишь отчаяние, страх и слёзы; ощутив на себе и взгляд наречённой, он тотчас же стыдливо отводит очи в сторону. Предстать перед будущей женой таким, испуганным, отчаявшимся, слабым, почти нагим и беззащитным — причём не телом, а душой — кажется ему величайшим позором. Во рту всё ещё чувствуется вкус лекарства, горький и вяжущий. — Что это было? — Ольга с беспокойством кладёт свою руку на ладонь князя, отчего он мгновенно отшатывается назад. Скорее от самого вопроса, чем от неожиданности. — Я... это долгая истори... — отвечает Рюрикович, но его тут же прерывает Вещий Олег, мышцы на лице которого дёргаются от нетерпения и волнения. — Вам лучше не задерживаться здесь и вернуться к гостям. Торжество не терпит отлагательств, — не оставляет и продолжению беседы молодожёнов воевода. — Если среди местной знати и богачей распространятся слухи о состоянии князя, то никакой выгоды мы от этого не получим. — Но эти костры! — сжимает руку Игоря варяжка и режет сталью своих пронзительно-серых глаз дядю князя. — Кто знает, не станет ли ему хуже от сполохов? Не подставим ли мы себя ещё больше? — Снадобье успокоит его, действие продлится часа три-четыре — этого должно хватить. Ступайте. — Но... — Немедленно. Народу нужны зрелища, и если мы не предоставим их, то они устроят свои собственные — куда более жестокие и дикие, уж поверьте, — Вещий Олег помогает племяннику подняться и приоткрывает выход из шатра перед парой, жестом отправляя их наружу. — Прошу. Сам воевода остаётся внутри полога наедине со своими мыслями, а Ольга с по-прежнему беспокойным Игорем под руку возвращается к остальным. Гостомысл с женой, признаться, уже потрудились на славу за время их отсутствия и свели любые кривотолки на нет: дескать, князю стало не по себе от жара у костров, вот и отошёл он в один из шатров передохнуть. Гости торжества за своими разговорами и играми даже не замечают, когда  виновники торжества снова вливаются в общее веселье. Ольга, бегло оглядев присутствующих, склоняется над будущим супругом и шепчет: — Коли я не буду ведать, что за недуг Вас обуял, княже... То как же я сумею помочь? На падучую болезнь это не похоже. — Не сейчас, — сквозь зубы бросает напрягшийся князь, видя, как их замечают и тотчас же переводят взгляды на обоих, превращая в цель всеобщего внимания. — И не сегодня. — От нас ждут, что мы закончим начатое. Ежели перепрыгнет влюблённая пара, держась за руки и не разомкнув их, через купальский костёр, то будут они неразлучны до конца жизни. Готовы? Игорь кивает и крепче сжимает руку своей спутницы, в этот же миг из-за праздничного стола поднимается, вставая на лавку, чтобы хоть как-то выделиться из остальных рослых присутствующих, Хрущ. Карлик поднимает кубок с мёдом и низко кланяется хозяину киевского престола. — Княже, рад видеть Вас на ногах. Если понадобится средство от духоты да жара, я всегда готов помочь — слышал, что... — Для меня уже успели за эти минуты подготовить погребальный костёр? — смеётся наследник Рюрика и пожимает плечами, в глазах его блестят озорные искры. — До меня тоже дошли эти слухи, а в таких обстоятельствах лучше встать первым — иначе найдутся те, кто захотят вынести меня из собственного шатра да вперёд ногами! Бояре и купцы, собравшиеся за столом, встречают его смехом и рукоплесканиями; сам Рюрикович лучезарно улыбается, глядя на свою невесту, расцветшую подобно цветку. Девица застенчиво отводит глаза, щёки её покрываются румянцем. — А теперь — позвольте нам закончить начатое, — продолжает Игорь и поднимает над головой сомкнутые руки себя и избранницы, развернувшись и медленно зашагав к пылающим во тьме летней ночи кострам. Несмотря на всеобщее ликование и веселье, князь всё ещё находится в плену страха за то, что произошедшее вновь повторится. Однако эту тревогу не может затмить его непоколебимое желание завершить старинный и важный обряд и сделать то, чего от них все ожидают. Спустя какую-то минуту они останавливаются лицом к лицу перед золотыми сполохами, у высокого ослепительного костра, жадные языки которого устремляются вверх, стремясь лизнуть саму вышину звёздного неба. — Закройте очи и доверьтесь мне, княже, — доносится до Игоря уверенный шёпот дочери Эгиля. — Вместе у нас получится. Главное — не колебаться. На мгновение в сердце правителя мелькает сомнение, но он доверяется совету избранницы. Закрыв глаза и крепко сцепив руки, они набираются смелости и одновременно, словно став единым целым, отталкиваются своими ногами от земли. Свежий ветер, несущий аромат цветов и прохладу с берегов реки, треплет их волосы, а багровые щупальца Сварожича тянутся к ступням, но остаются ни с чем — у них получилось! Страх сменяется захлестнувшим сердце восторгом. Влюблённые поднимают по-прежнему сомкнутые ладони с переплетением пальцев над головами, и их встречает волна одобрительных возгласов, рукоплескания и тостов. — За князя Игоря! — За молодых! — Да будет их союз вечен, как пламя Рарога! С этого момента прыжок пары через костер запечатлевается в памяти всех, кто стали его свидетелями, а сами Игорь и Ольга, счастливые, полные радости и восторга, тонут в сверкающих не то от бликов костров, не то от совершённого ими ритуального действа глазах друг друга. Едва ли сама княжеская свадьба была традиционной: ни сватовства, ни рукобития, ни девичника да "великой недели" никто не проводил, и лишь в ночь летнего солнцестояния было решено соединить торжество с привычными народу игрищами и обрядами. — От лица богов небесных, от лица народа земного, — громко заявляет, связывая левую руку жениха и правую невесты расшитым золотыми нитями рушником, Гостомысл. — Нарекаю Игоря, сына Рюрика, да Ольгу, дочь Эгиля, честны́ми мужем и женой! — Вместе отныне вы как одна семья, вместе по реке жизни поплывёт ваша ладья, — кланяется молодожёнам Богуслава и протягивает обоим свадебный каравай — тот самый, что они вместе испекли в калачной Выпи. Одно блюдо сменяется другим, один тост следует за предыдущим. Жена посадника с несколькими другими знатными девицами усаживает Ольгу под украшенную лентами, цветами и разноцветными бусами берёзку и хором с ними принимается петь:

— У ворот берёза стояла, Ворота ветками застлала, Туда Ольгушка въезжала И верх той березы сломала. Стой, моя берёзонька, Стой теперь без верху. Живи, мой батюшка, Теперь без меня...

Богуслава, взяв у помощницы золотой гребень, начинает расчёсывать им русые волосы невесты; прочие же девушки, размахивая цветными шёлковыми ленточками, кружат вокруг них в хороводе. — За стол когда невесту приведут, две косы ей совьют: была одна — стало две, была девица — стала женщина, — молвит жена посадника и заплетает волосы Ольги в пару тугих кос. Гостомыслова супруга оборачивает косы вокруг головы княгини, покрывает ту тонким повойником и венчает богатой драгоценной кикой, что украшена жемчугами, яхонтами да смарагдами. — Во славу богов родных! — поднимают разом кубки гости, а Ольга встаёт со своего места и предстаёт перед всеми в новом образе: не невинной девочки, а взрослой женщины, не простой варяжки, а знатной княжеской жены. — Во славу предков святых! — во второй раз опустошают свои бокалы дружинники, бояре и купцы. Гостомысл и Богуслава берут дочь Эгиля под руки и ведут ко столу; детишки знати принимаются рассыпать за ней цветы и бисер, желая столько же потомства, сколько разбросали бусин да лепестков. — Во славу молодых! — стаей птиц взвиваются над столами кружки и с громким звуком ударяются друг о друга, расплёскивая вино, мёд и пиво. Оглушительные тосты гостей ревут, словно гул волн во время бури на Волхове. Игорь тянется к кувшину с любимой рециной и, поймав на себе строгий взгляд дяди, насмешливо смотрит на него и хохочет: — Что? Напиться на собственной свадьбе — долг любого уважающего себя мужчины. — Так и есть, но впереди у вас кое-что важное. А после этого и до самой брачной ночи делай всё, что вздумается, — шепчет он племяннику, в то время как Ольга поднимается из-за длинного стола с яствами и берёт князя за руку в очередной раз. Хватка её настолько же мягкая, насколько и крепкая. — Они ждут нас не меньше, чем знатные мужи за праздничным столом, — молвит дочь Эгиля. — А может, даже и больше. — О ком ты говоришь? — Сейчас узнаете, княже. Рука об руку молодожёны шагают вперёд, пока не останавливаются на самой вершине холма, на его краю. Там, внизу, посреди раскинувшихся зелёных лугов и голубой ленты реки на них глазеют, запрокинув головы вверх, тысячи простолюдинов, получивших в честь торжества по румяному караваю и чарке заморского вина — возможно, первого и последнего в их жизни. Едва только толпа горожан признаёт в чете князя и княгиню, с подножия холма раздаётся громогласный, восторженный рёв. Беднота, с которой делят свою свадебную трапезу — пускай и таким способом — венценосные супруги, пребывает вне себя от радости, празднуя их священный союз и наполняя криками веселья всё пространство от посада до места проведения торжества. Игорь протягивает руку своей избраннице, которая с ласковой улыбкой принимает её. — Невероятно... — изумлённо заявляет потомок Рюрика, глядя на живое взбудораженное море там, внизу. — Кажется, что весь город объединён нашей свадьбой. — Совершенно верно, княже, — с искренней улыбкой отвечает Ольга и обнимает его. — Посмотрите, как Ваш народ осыпает нас своей любовью, поддержкой и пожеланиями счастья! И теперь... он ждёт чего-то подобного и от своего правителя. Игорь, некоторое время колеблясь и прикусывая нижнюю губу, всё-таки решается и делает шаг вперёд. Мужчина поднимает свою руку вверх и, прочистив горло, громко молвит — эхо его слов разносится по всей округе: — Мой народ, мои подданные! Ваша неизменная любовь и преданность тронули моё сердце! Рукоплескания становятся ещё громче, и он повышает голос, чтобы быть услышанным над гомоном разноголосицы. — Сегодня мы все празднуем эту ночь веселья и единения. Мы хотим выразить свою благодарность, разделив со всеми вами наше счастье! Глаза Ольги расширяются от удивления, а щёки заливаются пунцом, когда Игорь медленно притягивает её к себе, кладёт руки на талию, и наклонившись, нежно целует в губы. И толпа простолюдинов внизу, и оставшаяся за спиной знать — все они отвечают громом из рукоплесканий, одобрительных возгласов и сентиментальных вздохов, а на их лицах отражается восхищение подобным жестом любви. Игорь отрывается от поцелуя, не сводя взгляда от суженой, которую переполняют столь разные по природе своей чувства. Ольга, покрасневшая и мелко дрожащая, тотчас же отводит взор в сторону. Вещий Олег одновременно с этим кивает своему верному помощнику, решив воспользоваться символичным моментом, и Щука с прочими слугами одну за другой открывают клетки с белоснежными голубями и прекрасными горлицами. Сотни птиц, воркуя и взмахивая крыльями, проносятся по тёмно-синему бархату звёздной ночи над головами молодожёнов и устремляются в сторону города. Почти все — кроме одной. Крупная чёрная тень неслышно падает сверху на одного из пернатых странников и крепко зажимает пташку в своих цепких, изогнутых когтях. Затесавшийся в стаю символов любви неприметный и крохотный воробей, наконец, прекращает биться в агонии и обмякает в хватке огромного ворона. Мунин, что заносит над бездыханным тельцем свой клюв, внимательно осматривает пичугу блестящими умными глазами... и решает повременить с трапезой: к левой лапке воробьишки привязана совсем небольшая записка. Питомец воеводы мотает головой и, покрепче схватившись за добычу, отталкивается от земли и на смоляных крыльях летит к своему хозяину. Пир, между тем, продолжается. К столу как раз подают густую ботвинью с красной рыбой. Игорь, которому в голову ударило вино и который почти ничего не ел в течение дня, с большим усердием принимается за еду. С одним блюдом он расправляется за считанные минуты — вот только остаётся ещё по меньшей мере тринадцать разнообразных кушаний, которые лично выбирала для торжества домовитая и знающая толк в яствах и одежде — безупречная, образцовая женщина! — супруга посадника. Князь, отхлебнув немного рецины, бросает взгляд в сторону Богуславы. Муж как раз потчует ту лакомыми кусочками жареной с лещиной и луком-скородой оленины, то и дело давая ей глотнуть вина из своей чаши. Временами Гостомысл отвлекается на сидящего по левую руку от него малолетнего сына, носящего такое же имя — с нежностью и отеческой заботой он треплет отрока по волнистым тёмным волосам и шутит. Семья их кажется по-настоящему счастливой и искренне довольной своим положением. А что ждёт его с Ольгой? Поцелуй перед толпой простолюдинов не был запланированным — почин принадлежал исключительно ему, но варяжка не отпрянула, не отвернулась, повинуясь чувству долга. Интересно, переполнится ли однажды чаша её терпения или она продолжит быть продолжением строгой длани его дяди, одновременно настолько же покорной, насколько и смышлёной? В том, что ко всему этому с самого начала приложил руку Вещий Олег, Игорь не сомневается. Да и какая разница?! Вся затея со свадьбой, начиная с происхождения очередной, уже третьей по счёту, жены и заканчивая местом проведения торжества, была продумана до мелочей и пошла на пользу и государству, и самому наследнику Рюрика. В голове воеводы Русь и тот, кто восседает на троне, почему-то были неотделимы друг от друга ещё больше, чем провозглашённые недавно семьёй молодожёны. Новоиспечённая супруга сидит справа от него, по-детски лакомясь не вином или изысканным мясом, а обычными парёнками. Обладательница пронзительных серых глаз то опускает их на скатерть, ловя на себе любознательные взгляды кого-то из бояр и, в особенности, Хруща, которому она так приглянулась, то смотрит ими на одну из многочисленных знатных собеседниц, что подходят к княгине и выражают той свои пожелания счастливых и долгих лет брака. Обязанности княжеской жены она исполняет безупречно, порой — даже слишком. Этой задумкой с благотворительностью для бедноты, этим храбрым посещением торгового братства в надежде перевернуть обычаи свадебных подарков с ног на голову она отчаянно напоминает Игорю собственную мать. И, признаться честно, он не знает, стоит ему радоваться этому сравнению или же опасаться. Всё же княгиня Ефанда, дочь Кетиля Лосося, сестра Вещего Олега и вдовствующая супруга великого Рюрика, была женщиной... во всех смыслах выдающейся. Впрочем, от ссылки её это не спасло. Любопытно, если этой ночью он лишит Ольгу невинности, будет ли варяжка стойко, терпеливо, без единой слезинки и гримасы, выдерживать его телодвижения так же, как сейчас сносит нелепые расспросы скудоумной жены Вола о знакомстве с князем? Мрачный дядя правителя и вовсе покинул застолье минутой ранее. Вещий Олег склоняется над своим верным вороном и удаляется в шатёр, позвав за собой Бранимира, уже хмельного от льющегося рекой мёда. Прочие дружинники, впрочем, так и остаются предаваться пьянству и чревоугодию, поэтому навряд ли случилось что-то, требующее его внимания. Певца с гуслями сменяет пара танцующих медведей, наряженных в платья; слуги же подают следующее блюдо — пирог с рублеными яйцами, чесноком, тимьяном и жирной вепрятиной. Ольга отрезает себе лишь крохотный кусочек, почти не притрагиваясь к очередному творению нанятых Богуславой стряпух; Игорь жестом велит подлить себе ещё вина — от тяжёлых дум его чаша раз за разом слишком быстро пустеет. Всевозможные яства и развлечения хороводом сменяют друг друга — потраченных на торжество средств точно хватило бы на снаряжение для одной-другой рати! За акробатами, у которых, казалось, в теле не было ни единой кости, следуют гречневые блины со сметаной и икрой; выступление скомороха с шутками и песенками заканчивается выносом фаршированной яблоками и щавелем утки; а пресную и тоскливую поэму седого сказителя о деяних его отца, князя Рюрика, приправляют пряной осетриной с чесноком и черемшой — пожалуй, это было единственным спасением от столь безотрадного времяпрепровождения. — Насколько изысканно это вино из греческих земель... — поднимает кубок Ари, не сводя глаз с Милицы, что тише воды и ниже травы рядом с напоминающим хряка супругом. — Настолько юна, чиста и красива новая избранница нашего князя. Выпьем же за то, чтобы она подарила нашему правителю наследника после первой же брачной ночи! — Да будет так! — от души улыбается Гостомысл, но чаша выскальзывает из его сильной руки с длинными морщинистыми пальцами и с глухим звуком приземляется на скатерть, орошая белоснежный лён багровыми каплями. Посадник морщится и бледнеет, ладонью он хватается за сердце: то снова колотится слишком сильно и колет так, будто страдает он от тысячи ударов острейшими иглами. Богуслава взволнованно суетится, обнимая мужа: — Что такое, душа моя? Снова шалит твоё сердце? — Да... Но пусть уж лучше оно не справляется со своей работой, чем иные мои части тела, что ниже, — сквозь зубы пытается шуткой свести на нет своё состояние градоначальник. — Это... наверняка от жирной пищи, у меня всегда тяжесть и прочие неприятности после застолий. Лекарство от старухи-травницы... у меня в ташке. Женщина молниеносно извлекает из сумки пузырёк с мутной жидкостью и протягивает снадобье Гостомыслу. Дрожащими руками он хватает склянку и залпом опустошает её, почти сразу чувствуя себя гораздо лучше прежнего. Все успокаиваются и наконец-то выпивают вино да мёд в честь ожидаемого рождения наследника, приступая к поглощению нового блюда — запечённой молодой цапли с клюквой и чабрецом. Благодаря вымачиванию в воде с уксусом и удалению костей и жира птица не источает затхлой вони болота, а, напротив, пахнет весьма заманчиво. — До чего же вкусно, не перестаю удивляться умению твоей супруги стряпать, — кивком благодарит посадника с его женой Игорь, набивая рот кушаньем. — Надеюсь, что и моя суженая будет обладать такими же задатками. Ольга не находит, что сказать, и лишь натянуто улыбается; Богуслава же смущённо опускает глаза: — Благодарю Вас, княже, но дар мой заключается лишь в знакомстве с лучшими из городских кухарей. Готовлю сама я совершенно непримечательно, верно, душа моя? Го... Гостомысл?! Градоначальник отвечает сухим кашлем и, с набитым ртом пытаясь прожевать кусок мяса, тянется к кубку с вином. Пожилой мужчина отхлёбывает оттуда и дохает пуще прежнего, становясь краснее и покрываясь мелкими капельками пота. Мужчина сгибается в три погибели и в очередной раз роняет чашу из рук. Багровое вино разливается по скатерти, и точно такой же цвет приобретают кожа с очами градоначальника. Гостомысл, продолжая кашлять и жадно глотать воздух, словно будучи неспособен дышать, разрывает воротник своей рубахи и хватается за горло, но даже это не помогает. — Да что же вы стоите как вкопанные!  — кричит неожиданно на всех Богуслава, из глаз которой градом текут слёзы.  — Помогите моему мужу! — Он, должно быть, подавился... — только и выдаёт шёпотом из себя Ольга. Игорь, на покачивающих ногах встав из-за стола, вместе со Сверром переворачивает градоначальника и стучит по его спине, дабы помочь выплюнуть застрявшую в горле еду, но тщетно. Дружинник уже не просто бьёт, а отчаянно лупит по пространству между лопаток, сам Гостомысл с хрипов переходит на тонкий, похожий на мышиный, писк. Младший сын мужчины начинает захлёбываться от слёз, Богуслава прижимает его к себе и закрывает ладонями глаза мальчугана — едва ли ему стоит видеть это жестокое и жуткое зрелище. Лиловое, почти цвета сливы, лицо Гостомысла вмиг превращается в белое, словно высеченное из мрамора. Посадник, с разорванной рубахой и вывалившимся из-за безвольных губ языком, так и остаётся лежать в луже вина. — Он... — убирает от носа посадника стальной клинок без единого следа испарины Сверр. — Он не дышит. Гостомысл мёртв. — Не может быть... — причитает, вцепившись в бездыханное тело мужа, Богуслава, и словно молитву повторяет себе под нос одни и те же слова. — Не может быть... Не может! Не может быть! Взгляд Хруща — уж кто, а он хорошо разбирался во всевозможных лекарствах и отравах — падает на кубок градоначальника, на дне которого остаётся немного вина. Он подзывает к себе раба и велит выпить содержимое чаши. — Должно быть, он действительно подавился, — выносит заключение купец спустя несколько минут: к облегчению мальчишки-слуги он остался жив после того, как пригубил напиток. — В вине не было яда, да и вкушали мы все одни и те же яства. Горько признавать это, но смерть нашего дорогого друга и отца Новгорода — чудовищная и нелепая случайность. — Не может быть... — так и лепечет, хлопая ресницами, Богуслава, которую берут под руку Ольга и Лана, дабы увести в один из шатров, пока маленького Гостомысла-младшего пробует отвлечь блестящей серебряной фибулой Ари. — Он плоть моя! — пытается вырваться из хватки подруг теперь уже вдова, обернувшись и бросив последний взгляд на мужа, которого в следующее мгновение накрывают скатертью, словно похоронным саваном, слуги. — Он душа моя! Пустите! Вместе с первыми лучами восходящего солнца холмы над Новгородом пронзает женский вопль — истошный, истеричный, полный боли и раздирающий сердце.