Княгиня Ольга. Истоки.

Капище неподалёку от княжеского охотничьего домика, глубокая ночь

Они по-прежнему стоят там, высокие, в полтора человеческих роста, деревянные идолы, что когда-то воплощали богов, которым она горячо и отчаянно молилась. С детства эти образы были её утешением, её убежищем в трудные времена: Ольга могла пожаловаться им на сбежавшую курицу, несправедливо полученный от матери подзатыльник, посетовать на отца, что подолгу не возвращался из очередного плавания... Теперь, однако, обитатели капища возвышаются над ней как жестокое напоминание о несправедливости, постигшей её возлюбленного. В глазах её мерцает обжигающее пламя, разгораясь от кипящего внутри гнева, что вот-вот грозился поглотить всё существо девицы целиком. Ольга пристально смотрит на истуканы с вызовом и в то же время — с надеждой. Голос варяжки, хриплый от горя и ярости, эхом разносится по окружающему ночному лесу, каждое слово дрожит от чувств как замёрзшая птица, а сама она бросается к самому большому идолу. Украшенный металлическими цепями и похожими на чешую кольчуги орнаментами, суровый бородатый воитель, чем-то напомнивший ей Вещего Олега, взирает на неё сверху вниз равнодушными глазами из белого перламутра раковин. "Перун! Ты, который провозгласил себя отцом всего сущего, покровителем воинов, защитником справедливости и честности, где ты был, когда страдал мой возлюбленный? Неужели ты закрыл глаза на его боль, слишком занятый своими собственными желаниями, чтобы вмешаться? Где были твои громы и молнии? Почему они не настигли божественной карой душегуба? Я проклинаю твоё имя!" Её взгляд перемещается на деву с волосами из тонких золотистых лент, на голову которой был водружён прекрасный цветочный венец. Голос ощутимо больше наполняется горечью и разочарованием. "Лада! Заступница влюблённых, семьи и брака, где было твоё сострадание, когда моё сердце разбивалось на тысячи осколков?! Или ты попросту наслаждалась моей агонией, зная, что любовь была насильно отторгнута от меня? Я отказываюсь от твоей власти!" Косматая и бородатая фигура, обёрнутая волчьими шкурами и держащая в руке коровий череп, привлекает её внимание следующей. Одна только мысль об этом небожителе вызывает дрожь бессилия и злобы, холодной и скользкой змеёй проползшую по позвоночнику сверху вниз. "Велес! Скотий бог, хозяин всех тварей под небосводом, чья вотчина леса да поля", — с ядом выкрикивает она его имя и сжимает руки в кулаки. — "Почему не принесли быстрокрылые ласточки мне вести о любимом, не дали спасти его? Почему не защитили его в дремучей чащобе ясноглазые олени и могучие туры? Или ты находил упоение в пролитой крови, словно в жертвоприношении, под тенью твоих зелёных чертогов? Плотоядно радовался жестокому убийству как хищный зверь? Теперь твоё влияние, твоё имя ничего для меня не значат!" Кулаками, до боли, до синяков она колотит по окаянному истукану, вот только тот ничего не чувствует и будто издевательски глядит на неё зелёными яшмовыми очами. С истошным криком Ольга ударяет по нему ногой и падает на траву от отдачи; вложенной в пинок силы хватает, чтобы сокрушить её саму, однако сам скотий бог ни на пядь не сдвинулся со своего места, оставшись столь так же беззвучно и горделиво смотреть на неё как на жалкую букашку. По красным щекам водопадами стекают слёзы, варяжка кусает губы и трясётся от ощущения собственной слабости. Взгляд серебряных и острых, будто кинжалы, глаз скользит по окаянным идолам, по изумрудной траве, по жуткому ночному лесу вокруг... и замирает на оставленном её недавними спутниками костре. Поленья в алых языках пламени потрескивают и обугливаются, и девица со ставшим на мгновение безумным взглядом кидается к огню, совершенно не обращая никакого внимания ни на сильный жар, ни на вырывающиеся из-под головёшек раскалённые искры. Девица выхватывает один из охваченных киноварной стихией сучков из костра и, хохоча, поднимается на ноги. Тонкая дрожащая рука крепко сжимает этот "факел", пламя от него отбрасывает жуткие тени на залитое слезами лицо. Свой раскалённый взор она устремляет на сей раз на образ витязя, обмотанного алыми лентами-лучами. Заметив на его голове корону в виде солнечного диска, Ольга делает глубокий вдох, и в её голосе звучит нескрываемая насмешка. "Хорс! Отец Ярилы-солнца и Дивии-луны, светоносный и вездесущий", — с горечью смеётся она. — "Неужели твоя прозорливость подвела тебя, когда это было важнее всего? Или ты просто решил не замечать муки, которые разворачивались перед твоими божественными глазами? Я отбрасываю тебя в сторону и повергаю в вечную тень!" По мере того, как она обвиняет каждого бога по очереди, её голос становится всё громче и отчаяннее, подстегиваемый смесью желчи, горя и ярости. Намерения варяжки были ясны: противостоять небожителям, которые оставили её в самый тёмный час, заставить их почувствовать всю ту боль, которую она пережила. Все мысли были подчинены лишь жгучему, как факел в её длани, желанию справедливой кары, отчаянной потребности вернуть свою силу перед лицом их абсолютного безразличия. "Мокошь! Мать сыра земля, зачем забрала ты его себе, оставив меня страдать в этом смертном мире? Зачем с судженицами определила мне горькую как полынь судьбу, когда пряла мою нить жизни? Я отрезаю тебя от себя, нет более связывающей нас пуповины!" С каждым произнесённым словом её обвинения становятся всё громче и острее, словно она стремится пронзить сами небеса своим праведным негодованием. "Стрибог! С бурями и ветрами не принёс ты меня на его защиту! Не позволил ему дышать воздухом, в котором воплощена каждая твоя частичка... и вместо этого задушил вместе с возлюбленным и мою веру в твоё правосудие. Я отпускаю тебя на четыре стороны света, под стены иноземных городов и паруса врагов, здесь отныне нет в тебе нужды!" Слезы неустанно текут по прекрасному лицу, их солёные дорожки смешиваются с потом, прилипшим к изборожденным бровям. Груз переживаний обрушивается на хрупкие плечи варяжки, угрожая раздавить её своей неумолимой силой, и лишь эти слова, эта исповедь удерживают девицу на краю пропасти в шаге от того, чтобы навсегда провалиться в вечный мрак и холод. Её дрожащие руки сжимают деревянный факел, чья бугристая, шишковатая рукоять блестит от смолы, пота и слёз. Сузившиеся глаза устремляются к последнему безжизненному истукану из семи. "Сварог! Управляющий огнём, поглощающим мир, где ты был, когда сделал последний вздох мой возлюбленный? Почему не опалил его обидчиков своей пылающей плетью?! Бог кузнецов и мастеров, где были твои созидающие руки, когда моё сердце разбилось вдребезги? Не собрать даже тебе его по кусочкам. Ты выковал цепи, что связывали нас вместе, вот только стали они тяжёлыми и холодными кандалами на моих ногах и руках. Ты, владеющий крохотными искрами и маревом-морем лесных пожаров, разве не видел огонь любви в моей душе? Разве ты не чувствовал его безграничную силу?" Боль утраты и предательства питает её речь, словно молоко матери — младенца, и в каждом насытившимся мукой и разочарованием слоге, в каждом звуке сейчас воплощается оружие, что смертоноснее принадлежащих дружине копий, клинков, палиц, дубин и луков со стрелами. "Бог не огня ты, а праха и разрушения. Или ты не радовался адскому пламени, в котором я отныне горю до конца дней своих? Не танцевал на пепелище моей прежней жизни, равнодушный к моим молитвам? Теперь твоё имя ничего для меня не значит. Я забираю твоё пламя, забираю твою силу себе. Отныне я огонь, не ты!" Оказавшись в центре круга из божеств, выстроенных в своеобразный хоровод, она ловит на себе издевательские взгляды деревянных идолов, которые когда-то были символами её непоколебимой веры и доверия. Сейчас они стоят перед ней как насмешливые часовые, безмолвные свидетели безвременной кончины её возлюбленного. "Вы, боги, утверждающие, что всезнающи и всемогущи! Вы остались глухи к моим мольбам". Ольгин голос надламывается, когда она доходит до последнего обвинения. Он возвышается до крещендо, как буря, готовая захлестнуть собой без разбора всё, что встретится на её пути. "Теперь я проклинаю ваши имена и отрекаюсь от вашей власти. Пусть вы почувствуете всю тяжесть моей боли и отчаяния, ибо я не успокоюсь, пока вы не ответите за свое безразличие". С внезапным приливом сил, с нечеловеческим воплем она бросается вперед, крепко сжимая факел в дрожащей руке. Взмах! Голодный Сварожич облизывает темноту окружающей ночи и скользит к идолу своего отца, а затем перемещается вместе с хаотичными прыжками девушки и на остальных истуканов. Алые огненные языки с жадностью принимаются пожирать деревянные тела бывших кумиров, а Ольга навзрыд плачет и падает на колени, отчаянно стуча кулаками о землю. Крики девушки, треск дерева и глухие удары сливаются с ненасытной стихией, чьи изменчивые сполохи озаряют капище жутким светом, отбрасывают гротескные тени, которые пляшут на стволах деревьев, словно скрюченные марионетки. Пространство вокруг наполняется едким запахом горящей щепы, удушающим её чувства, усиливающим её отчаяние, опьяняющим её разум. Некогда пронзительные серые глаза Ольги, полные невинности и искренней любви ко всему живому, теперь горят яростью, в их глубине отражается бушующее море эмоций и разрушительные огненные щупальца. Боги оказались слабыми и равнодушными кусками дерева. Каждое изваяние поддавалось безжалостному пламени и даже не смело ему противостоять, их некогда священные очертания превращались в обугленные головешки и раскалённые колья. "Пусть ваши идолы сгорят как символ моего гнева!" — провозглашает она, и слова громом разносятся по бывшему святилищу под открытым небом. — "Пусть огонь поглотит ваши лживые обещания и пустое могущество! Я отбрасываю вас, низвергаю! И среди пепла и пламени я проложу свой собственный путь!" Дикие глаза девицы со смесью благоговения и ужаса наблюдают за тем, как стихия поглощает всё, что с детства было для неё символом поклонения и верховенства высших сил, отражая разрушение, постигшее её собственное сердце. В тот момент, когда статуи богов оборачиваются прахом, она находит утешение в силе, которую открыла в себе. Нужно успокоиться. Сделав глубокий вдох, она ощущает странную смесь освобождения и опустошения. Тяжесть её гнева, её горя была сброшена, но пустота хитрым вором в ночи заняла место, где когда-то находила свой приют вера варяжки. Обессиленная и истощенная, она пытается встать над клубами чёрного дыма и тлеющими изваяниями, но тело девицы дрожит от перенапряжения и падает на траву. Закашляв от едкого воздуха в лёгких, Ольга обмякает и остаётся лежать посреди сожжённого дотла капища. Вокруг воцаряется торжественная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей, через которое шепчут своё прощание бесславно сгорающие и умирающие небожители.

* * * * *

Там же, за несколько часов до описанных событий

Золотистое солнце начинает заходить за прямо стоящие, словно часовые в своём дозоре, высокие стволы сосен, отбрасывая длинные тени от них и заливая лес костром предзакатных лучей. На поляне поблизости царит самая настоящая кутерьма: княжеская дружина, утомлённая тяжёлым дневным путешествием, расположилась на вечер у охотничьего домика, чтобы перевести дух и заночевать здесь перед завтрашним продолжением дороги к Господину Великому Новгороду. В самом центре этого импровизированного лагеря со знанием дела осторожно переворачивает тушу на вертеле искусная рука Ари, подставляя языкам пламени ещё не покрытую румяной корочкой спину убитой часом ранее косули. Багровая кровь капает на лесную подстилку, смешиваясь с запахами земли и прошлогодней листвы, но для полутора десятка человек в воздухе сейчас витает совершенно иной аромат — то насыщенное благоухание жарящегося мяса, что дразнит пустые желудки и заставляет их ещё громче бурчать. Выскочивший из леса зайцем Сверр за несколько прыжков оказывается рядом со своим товарищем и гордо поднимает голову, хвастаясь своей находкой. Из старой холщовой сумки скандинав достаёт пучки собранных им в чащобе кислицы, лука-скороды да синих, покрытых восковым налётом можжевеловых ягод — теперь вкус блюда из дичи станет ещё ярче и многограннее. Бранимир, пока не вернулся приглядывающий за зверьём олегов помощник, лично ведёт несколько коней к расположенному неподалёку ручью; их мускулистые лоснящиеся тела поблёскивают в угасающем дневном свете. Благодарные за передышку от трудоемкого путешествия, скакуны опускают вытянутые морды в прохладную воду и находят утешение в каждом освещающем глотке, хвостами отгоняя роящихся вокруг оводов и мух. Не сидят без дела и остальные, находя утешение в различных занятиях. Одни воины отдыхают на мягком одеяле трав, расстеленном под высокими дубами — их уставшие тела жаждали восстановления сил. Другие, более энергичные, ведут оживленную беседу, их голоса доносят в приближающиеся сумерки обрывки смеха и увлекательных рассказов. Третьи деловито готовят небольшой охотничий домик к тому, чтобы туда заселились самые важные и высокопоставленные из их числа. Но мало кто знает, что под покровом спокойствия вот-вот будут раскрыты тайны и проверены на прочность союзы. Запутанная паутина линий жизни каждого присутствующего, что превратилась в тугой шар, покатится прочь зачарованным клубком из оказавшихся в чём-то правдой детских сказок. Но пока, в этот мимолётный момент затишья, дружина наслаждается простыми удовольствиями хорошей компании, сытной едой и утешительными объятиями лучей закатного солнца. Не хватает среди этой толпы лишь троих человек — Игоря, Вещего Олега и Ольги.

* * * * *

Заходящее солнце щедро заливает каплями света держащих свой путь к старинному капищу путников. Роща, расположенная в глубине пышного леса, была для княжеской дружины и местных обитателей священным местом, где, как считалось, за молитвы и жертвы можно удостоиться общения с самими богами. Пока они продвигаются вперёд по извилистой тропинке, лёгкий вечерний ветерок шелестит листвой в кронах деревьев, словно нашептывая им древние тайны. Троицу возглавляет Вещий Олег, что выступает провожатым до святилища. Воевода несёт с собой небольшой холщовый мешок, в глубине которого время от времени что-то шевелится, а на поясе у него гирляндой висит связка саше с разнообразными ароматическими травами. Чуть позади, отставая буквально на несколько шагов, следуют за ним Ольга и Игорь. — Ольга, — начинает звонким и уверенным голосом с отчасти нравоучительным тоном великий князь, обращаясь к будущей супруге, — Уже с этой минуты мы должны как следует позаботиться о том, чтобы наша свадебная церемония во всём отвечала нашим славным предкам и традициям, на которых зиждется существующее государство. Эта священная роща и капище имеют огромное значение для нашей династии, и я хочу, чтобы этот день ты как её будущая часть закончила знакомством с этим местом. Варяжка кивает, в её глазах появляется намёк на волнение. — И... что в ней особенного, княже? — Это капище на полпути из Ладоги в Псков заложил мой великий отец с верной дружиной и своими младшими братьями, Синеусом и Трувором. С того момента они приняли местных богов и вручили свои судьбы в их руки, начав называть Одина Перуном согласно славянской традиции, Ёрд — Мокошью и так далее. — Дабы получить свыше благословение на ваш брак, — вмешивается в разговор Вещий Олег, наклоняясь из-за слишком низко свесившейся дубовой ветви, — Мы сделаем подношения богам и попробуем заглянуть в будущее согласно древним приметам и знакам. Тринадцать лет не посещали мы это место, но, уверен, жители окрестных селений бдят его и чтят установленные законы, а от требы небожители не откажутся. От захлестнувшей его душу щемящей ностальгии Игорь тепло улыбается, его взгляд скользит по окружающему пейзажу, что с каждым пройденным шагом становится всё более узнаваемым и родным: — Я помню тот день, хоть и был мальчишкой. Тогда боги предсказали нам успешный поход, и спустя пару месяцев дядина рать действительно вернулась с богатыми трофеями. Когда они наконец приближаются к заветной роще из многовековых дубов, предвкушение чего-то захватывающего в их сердцах достигает пика. Древние деревья, ветви которых переплелись, словно руки хранителей капища, приветствуют их на священной земле предков. В воздухе витает неуловимое ощущение потустороннего. В самом центре рощи возвышается каменный алтарь, обветренный и испещренный древними рунами. Поверхность его кое-где сверкает глубоким багрово-красным, почти чёрным цветом, неся на себе отпечатки бесчисленных жертвоприношений и запёкшейся крови. Вокруг алтаря возвышаются высокие деревянные идолы, семь величественных фигур богов — их земные воплощения в виде истуканов словно торжественно и таинственно смотрят на посетивших обитель редких и почётных гостей. "Об одном вас молю — чтобы уберегла судьба мою семью и любимого ото всего дурного", — произносит про себя, с благоговением глядя на изображения богов, девушка. Дымные нити благовоний принимаются кружить и виться по спирали, наполняя воздух чарующим ароматом. Вещий Олег, закончив поджигать мешочки с травами, собирает в центре капища хворост и сухие стволы молодых деревьев. Через несколько мгновений там разгорается костёр, свирепые выражения лиц языческих кумиров в его мерцающем свете словно оживают. — Что... он собирается сделать? — почувствовав подступивший к горлу ком, робко спрашивает Ольга у великого князя. — Лучше увидеть это один раз, чем семь раз услышать. Потерпи и сама поймёшь, почему его прозвали Вещим, — правитель лишь ухмыляется и буднично наблюдает за начавшейся перед ним и его невестой церемонией. Властно держащийся дядя князя развязывает беспокойный мешок и достаёт оттуда белоснежного голубя, символ невинности и чистоты, чьи перья будто сияют в рассеянном солнечном свете, пробивающемся сквозь ветви деревьев. Миниатюрное создание нервно трепещет, будто чувствуя тяжесть предстоящей судьбы, но не предпринимает никаких попыток оставить могучие и грубые руки воеводы и улететь прочь. Со степенной и величавой поступью опытный воин следует к жертвеннику, с каждым шагом кожаных сапог становясь всё ближе к роковому месту. Вещий Олег с размеренным благоговением кладёт птицу на холодную каменную поверхность, и её нежное воркование обрывается. Роща на несколько мгновений застывает в тишине, которую нарушает лишь возбуждённое дыхание будущих супругов. Довольный Игорь, очевидно, наблюдающий за обрядом не в первый раз, вальяжно опирается спиной на ствол дерева; глаза мужчины сверкают загадочной смесью из очарования и удовлетворения. Рядом с ним застывает на месте испуганная варяжка, вцепившаяся в руку князя. Мелкая дрожь Ольги выдаёт страх, но она не сводит взора с разворачивающегося ритуала, словно зачарованная. Глубокий и низкий голос предводителя дружины пронзает воздух, и он начинает по памяти читать древние скандинавские молитвы, призывая благословение богов на жертву. Церемониальный кинжал поднимается вверх, его отполированная как зеркало сталь отражает алые языки пламени в костре. Пот струйками стекает по лбу жреца, когда он продолжает с убеждённостью произносить свои заклинания. Ольга затаила дыхание, заворожённая моментом, когда рука витязя слегка дрогнула. В глазах избранницы Игоря мелькают надежда и сострадание, как тут... Резким жестом варяг опускает клинок, со свистом пронзая неподвижный воздух и обрывая нить жизни голубя. Птица издаёт последний, скорбный крик и замолкает. Наступившая тишина кажется густой и осязаемой, словно сама священная роща застыла в своём благоговении. Кровь окрашивает алтарь в киноварь, тонкими ручейками бежит по рунам и наполняет их собой, словно даря новую жизнь древним богам взамен отнятой. Тело пташки недолго бьётся в конвульсиях, крылья пернатого трепещут в последнем прощании, прежде чем окоченеть и обрести вечный покой. Удовлетворённое выражение лица великого князя всё это время остаётся непреклонным и бесстрастным, в то время как побледневшая Ольга отворачивается от алтаря, не в силах больше наблюдать за кровавым жестоким обрядом. Словно почуяв смерть, интенсивнее начинают тлеть благовония. Когда склонившийся над алтарём Олег вдыхает дым ароматных трав после жертвоприношения, его глаза закатываются и становятся совершенно белыми, а в сознании воеводы медленно начинает появляться странное и тревожное видение. Дым, поднимающийся вокруг него, словно обретает собственную жизнь, превращаясь в бесплотные клубы тёмных, извилистых форм — не то рук, не то щупалец, не то крыльев. Из серых глубин этого морока исходит призрачное, потустороннее сияние, отбрасывающее жуткую тень на окружающее реальное пространство. Мир вокруг Вещего Олега превращается в один сплошной девственно чистый холст аспидного цвета, когда последняя капля крови заполняет собой углубление в форме руны " ᛟ " — "отал", обозначающей "наследие". Глаза мужчины расширяются, сгустившийся дым на полотне принимается складываться в замысловатые узоры, создавая жуткий образ. Сквозь клубящуюся иллюзию он видит человеческий силуэт, мощный и внушительный, полностью состоящий из живого и изменчивого пламени. Фигура уверенно приближается к сотканному из дыма великому князю, на голове которого сверкает корона, символизирующая власть и господство. Дерзким и волевым движением огненный человек протягивает руку к венцу, и корона сама словно слетает с головы Игоря, притягиваемая к незнакомцу некой невидимой силой. Навстречу предательской длани летят фантомные ворон и сокол, что ударяют по ней крыльями и клювами, клекочут и стремятся вернуть княжескую регалию законному владельцу. Тщетно — один только взмах пылающей руки повергает их в развеянный по ветру чёрный пепел. Когда живое пламя берёт корону вытянутой рукой и водружает символ власти на свою голову, всё вокруг разом превращается в пылающее и бурлящее пекло, что охватывает воеводу огненным блеском и дотла сжигает. Мгновение — и мираж исчезает. Вещий Олег делает глубокий вдох, а его кожа словно по-прежнему чувствует сильнейшее жжение от прикосновения огненного незнакомца. Ещё один жадный глоток воздуха, и он ощущает всплеск смешанных эмоций — благоговения, страха, неуверенности — после наблюдения за чудовищем в мистической фата-моргане. Зловещее присутствие огненного человека как будто никуда не ушло и по-прежнему давит на него, вызывая мигрень. Словно... словно сама сущность власти и государства обрела физическую форму, подпитываемую пламенем и дымом, и решила о чём-то предупредить старого скандинава. Когда последние кусочки жуткого образа рассеиваются среди вершин деревьев и голов деревянных истуканов, воевода склоняет припорошенную сединой голову в знак благодарности богам, а его глаза на мгновение встречаются со взглядом князя. Между ними мелькает кивок — негласное согласие, поддерживающее древние традиции их рода. — Любопытно, что же ты увидел на сей раз? — с распирающим его любопытством спрашивает Игорь. — Ничего значимого, — лжёт, чувствуя всем телом жар и обливаясь потом, его родственник и воспитатель. — Возможно, наследника или двоих, всё-таки у вас на носу свадьба. Тут же он отводит от хозяина киевского престола взгляд, в груди воспитателя отпрыска Рюрика растёт лавиной беспокойство и предчувствие чего-то ужасного. Захлестнёт ли это адское пламя столицу и его семью? Что хотели сказать ему боги этим видением? Ответов на вопросы воевода, увы, не знает.