Поцелуй под омелой

*** Битва за школу была короткой, но полной страданий, боли и потерь. Для многих профессоров, мракоборцев, студентов, даже пожирателей и призванных в армию лорда волшебников и нелюдей жизнь закончилась именно здесь. У стен когда-то великого замка Хогвартс. Почившие волшебники стали частью мировой истории. Имена их будут записаны в летописи, как и совершенные поступки во имя господина. Ведь когда Лорд Волдеморт рассыпался прахом, стало неважно, на чьей стороне сражались погибшие. Тело, просто тело, а душа давно у Госпожи. Отгремели и суды по выжившим Пожирателям Смерти. Кого-то сослали в Азкабан на веки вечные, кого-то приговорили к поцелую дементора. А кто-то, кого смогла отстоять Героиня Войны, наказали условно и штрафами. В их числе все слизеринцы, примкнувшие к лорду «по принуждению», и некоторые аристократические семьи, такие как Малфой, Паркинсон и Гринграсс. Лица старших в семье стали нежелательными в магической Британии. Поэтому те покинули Туманный Альбион. Младшие же остались. Приняли приглашение профессора МакГонагалл, а ныне директора, вернуться в школу на дополнительный восьмой курс. С неохотой, зная, что им там будут не рады, шли на поезд четверо, когда-то прозванные на факультете Серебряным квартетом. Малфой, Забини, Нотт и Паркинсон. Важность и заносчивость каждый из них оставил в Азкабане, в камере предварительного заключения. Теперь от них осталась разве что честь рода, которую они не посрамят, даже если полетят в их сторону тухлые помидоры и поношенная обувь. Они просто обязаны через это пройти. Ради себя, а не ради кого-то. — Шумные, как и всегда! — фыркает Панси, смотря на Золотое Трио и тех, кто рядом с ними. На довольного и улыбающегося Лонгботтома, на обнимающую его на прощание Лавгуд. На выжившего брата Уизли, взгляд которого не такой потухший, как три месяца назад. И, конечно, на нее, на Поттер. Она всем улыбается, смеется. Рука ее зажата в руке Джина Уизли. Парень давно предъявил на нее свои права. Даже говорят, что предложение сделал. Но Поттер не дала ответ. То они по магической Британии от Пожирателей прячутся, то Хогвартс спасают, то его восстанавливают. Не до отношений было Поттер и во время судебных процессов. Ведь от ее слов зависело будущее многих. В том числе и ее — Панси. Как и друзей. — Но взгляд не тот! — сказала бывшая слизеринка, когда та на нее незаметно для остальных посмотрела. И улыбнулась. Всего лишь уголками губ, зеленью глаз через новые круглые очки. Только не так, как окружающим друзьям. Не измучено и натянуто, а искренне. — Пошли! — потянул за руку Панси Малфой, пробираясь через толпу студентов. Как уже учившихся, так и вновь поступающих. На злые шепотки и недовольные высказывания бывшие слизеринцы не обращали внимания. Шли в сторону поезда, а там к свободному купе. Дорога прошла в тишине. Кто-то спал, кто-то читал, а кто-то просто смотрел в окно. Панси же не могла определиться, чем бы ей хотелось это время заняться. В голове ее был тот момент на станции: легкая, улыбка Поттер, ее же колдовской взгляд и, как показалось, Паркинсон, мольба спасти ее от этой шумной компании. Хоть на минуту, на миг. Подпирая ладошкой щеку, смотря на мелькающий пейзаж за окном, не замечала, как тихо вздыхала. — Признайся ты уже! — буркнул Малфой, перелистывая страницу учебника по анимагии, не поднимая на подругу взгляда. Паркинсон, как и остальные слизеринцы, поняли, что он имел в виду. Но девушка не верила в то, что чувства, которые она испытывает, будут взаимными. Не было никаких предпосылок. А тот взгляд скорее дружеский, а не… Отмахнувшись от воспоминаний, взяв учебник по Зельеварению, читала перечень зелий на седьмой, он же дополнительный, восьмой курс. Для тех, кто пропустил или учился не в полную силу, а отвлекаясь на происходящее в замке. — Амортенция! Интересно, а как она пахнет для меня? — Свари и узнаешь! — а это молчаливый и немногословный Нотт, которого, как и Малфоя с Забини, достали уже ее томные вздохи и мысли вслух, адресованные той, кто сидит в шумном купе и страдает от лишнего внимания. — Панс, свали из купе! — высказал свое мнение Блейз, — и сходи сама знаешь куда, сама знаешь зачем! — буркнул Блейз. С его мнением были солидарны и Малфой с Ноттом. Панси знала. И свалила. Отложив книгу в сторону, резко встав и задрав нос, фыркнув на парней, вышла из купе. Но как только дверь за ней закрылась, спина поникла. Не спеша, прислушиваясь к разговорам, нервно кусая губы и заправляя за ухо черную прядь, девушка шла на поиски Поттер. Ее голос она точно не услышит. Но вот тех, кто рядом с ней! И услышала. — Фестрал и тот милее смеется! — возмутилась слизеринка, услышав невыносимое ржание, принадлежащее Джину Уизли. — И как его только Поттер терпит? Мужлан мужланом! — недоумевала девушка, занося руку для того, чтобы постучаться. Но не решалась. Трижды Панси пыталась постучать, но трижды останавливалась. Хотела уйти, так и не поблагодарив Поттер за помощь в суде. Но дверь сама открылась. — Персефона? — удивленно спросила Гарри, видя уходящую слизеринку, — ты хотела зайти? — и открыла было дверь. Но та ее остановила. Сказала: — Нет. Я к тебе, — и опустила взгляд. Панси, говоря с Гарри, надеялась, что щеки ее не красные от смущения, как и кончики ушей. Ведь это показатель смущения. А он тут лишний. Пока Панси подбирала слова, Поттер все поняла. Частично. — Ты пришла поблагодарить? — Да, именно за этим и пришла! — громко сказала девушка, подходя ближе. — Не стала тревожить тебя на вокзале друзья-гриффиндорцы, и я — слизеринка, — начала нести околесицу девушка, — не так бы поняли. — Понятно, — опять с той же искренней и настоящей улыбкой сказала Гарри, поправляя кудрявую прядь. Сердце Панси пропустило удар, потом еще и еще. В груди похолодело. Ведь на ее пальце: — А, это? — и снова взгляд Поттер потух. Стал пустым, как и ненастоящая улыбка, тронувшая нежно-розовые губы. — Помолвочное? — надежды нет. Как и шанса даже прикоснуться. — Да, но… — и что-то хотела сказать, как открылась дверь. А оттуда вылезла рыжая макушка младшего Уизли. Одной своей лапищей он притянул Поттер за талию, второй закрыл перед носом Паркинсон дверь со словами: — Поблагодарила? Хватит! Панси, в горле которой застрял горький комок вперемешку со слезами, шла в купе к парням. Увидев, в каком она пришла состоянии, расспросов не возникло. Только взгляды, полные заботы и поддержка. А еще слова о том, что помолвка, это еще не свадьба. Что есть надежда быть вместе, рядом. Но девушка не верила, хотя очень хотела. Панси уверена, что Поттер несчастлива с Уизли. Видела, что Гарри неприятно находиться в его компании. *** Учеба, как и думала девочка Поттер, была в радость. Хоть что-то отвлекало ее от мысли о свадьбе с Уизли, на которой все так настаивали. И друзья, говоря, что Джин отличная партия, и миссис Уизли, обнимающая, прижимающая к груди, называющая дочкой единственной из всех семи, но уже пяти мальчишек. Даже Римус и Тонкс, поженившиеся перед битвой с лордом, были «За» свадьбу с Джином. Но не она. Ей в компании Джина, несомненно, было приятно находиться. Достаточное долгое время она и правда думала, что любит его. Особенно ярки были чувства на свадьбе Билла и Флер. Но постепенно, по какой-то причине они стихали. Даже не так. В какой-то момент Поттер поняла, что это не чувства любви, а скорее братские. Семейные. Но никак не нежные, как у влюбленных. Убедилась в этом Гарри уже в школе, когда принимала поздравления о помолвке. Вынуждено и натянуто всем улыбаясь, сама того не понимая, смотрела на серебряный квартет. На… — Гарри, ты где витаешь? — спросила Гермиона, щелкнув перед ее глазами пальцами, — у нас зелеварение! А ведет ее по-прежнему старик Слагхорн. Пост декана также принадлежит ему. Слизеринцам все равно, они не обращают ни на что внимания. От их гордыни осталась лишь тень. Как и во взглядах, одна сплошная непроглядная тьма. Выйти из нее вряд ли получиться. Все-таки клеймо пожирательских детей на их репутации въелось, даже щелочь не возьмет. — Здесь я, здесь! — буркнула Гарри, открывая учебник и рецепт Амортенции. Она не хотела продолжать посещать курсы зельеварения, но хоть так могла поблагодарить профессора за то, что был рядом, оберегал ее все время. И не важно, что Снейп умер. Кабинет помнит. Она помнит, что тот для нее сделал. Поэтому в дань памяти и уважения Гарри учит этот предмет и постигает его почти с нуля. Со скрипом, скрежетом, но выходит. Как и это треклятое жутко-сложное зелье, которое почему-то пахнет: — Шалфей, тис и карамель! — произнесла она настолько громко, что услышала та, кто этими запахами владел. Не все поняли, что только что произошло. Лишь знающие тонкости этой науки. Все еще ощущая в носовых пазухах карамель с нотками шалфея, Поттер шла на обед. По пути ничего не видя и не слыша. Даже поздравлений с приближающимся Рождеством. А оно не за горами. Всего несколько дней до каникул. Хог, как и в прошлые годы при директоре Дамблдоре, дышал духом Рождества и волшебством Сочельника даже больше обычного. Украшения, казалось, сверкали в десятки раз ярче. А ель в разы выше и пышнее. — Неужели… — но Поттер было все равно. Ее волновало только одно. То, что она поняла, стоя у того котла, вдыхая пары Амортенции. — Хм, значит… — с легкой улыбкой сказала Гарри, но не договорила, так как пришла и увидела Джина, махающего ей рукой, приглашая сесть рядом. Ей не хотелось. Взгляд искал хозяйку запахов. Но та пока что не пришла. Как и троица ее друзей. — Потом, — отмахнулась Поттер, присоединяясь к Уизли и друзьям. *** Невозможно! Этого просто не может быть! Вот что вертелось на языке слизеринки, когда она услышала из уст Поттер: шалфей, тис и карамель. Запахи Амортенции, эти запахи принадлежали ей. Только ей и никому больше. Шалфей — гель для душа и шампунь, который Малфой варит исключительно для Панси. Тис — это древесина ее палочки, а карамель — любимый вкус шоколадного пудинга. — Значит, она… — шептала Панси, уткнувшись носом в грудь Драко, который успокаивал ревущую вот уже полчаса подругу. — Получается, у меня есть шанс! — громко произнесла она, вытирая слезы. Чувства есть, амортенция не врет. А значит, осталось только убрать с дороги соперника. Но оставив его при этом в живых. Как это сделать? Просто. Рождество и чудеса, происходящие в канун. А еще одно простое, но очень нужное заклинание, вызывающее веточки омелы над головами влюбленных. Но сначала продумать план, настроиться, чтобы не оплошать перед Поттер и самой собой. *** Рождество! Каникулы. Студенты собирались по домам, но не все. В их числе и Поттер. Гарри решила остаться в Хоге, прогуляться по коридорам, пообщаться с портретами. Возможно, даже портрет Снейпа проснется и скажет ей пару слов. Ей так хотелось. Но не Джину Уизли. Он настаивал на визите в Нору. На первый семейный праздник. И не важно, что они еще не женаты. Кольцо — есть, согласие — дано, значит семья. Именно поэтому Джин и бегал за Поттер с веткой омелы, настаивая на поцелуе при всех. — Джин, давай потом, — отклонялась от его губ Гарри, чуя запах мятной пластинки. Но тот настаивал. Да так навязчиво и дерзко, что загонял Поттер в угол. Неприятные ощущения. Даже мерзкие. Ограничивающие. — Гарри, но мы же помолвлены… — тянул к ней губы парень, руками же крепко держа за талию. Шутки в запасе Поттер закончились. Как и слова, способные донести до него истину. Поэтому ее рука готова была хлестнуть наглеца и напомнить о приличиях. И она так бы и сделала, не услышь резкий голос слизеринки, сказавшей: — И как ты только этого мужлана терпишь, Поттер? — усмешка и яд в голосе напомнили Малфоя в лучшие их годы. Да и Снейпа тоже. — А ты, Уизел, даже целоваться не умеешь! — предъявила претензию Панси, покидая стол Слизерина, подходя ближе. — А ты будто умеешь? — фыркнул Джин, отпуская руки с талии Поттер, скрещивая их на груди. Панси сказала, что умеет. — Доказать сможешь? — с таким же насмешливым тоном спросил младший Уизли. — Смогу, — сказала Панс, подходя еще ближе. Если что, весь этот разговор происходил в большом зале на глазах как учеников, так и профессоров. Ужин, как никак. Никто из присутствующих, за исключением некоторых, даже представить не мог, как именно Персефона собралась доказывать свои умения. Думали, покажет на ком-то из своих друзей, Забини или Нотте. На край с нее станется, язва та еще, могла бы и Уизли поцеловать. Тот к этому и готовился. Выше задрал подбородок, поджал губы и закрыл глаза. Тишина, вот что было, когда Паркинсон подошла к Поттер и рядом стоящему Уизли. А потом гулкий, протяжный, недоумевающий «Ах!», отражающийся эхом от стен Большого Зала. Ведь никто и подумать не мог, что сделает Персефона. Как именно докажет свои умения. Кого поцелует. Уизли понял, что произошло, только тогда, когда кольцо оглушительно звякнуло о каменный пол. — Что ты твориш-ш-ш-шь? — почти на парселтагне произнес Джин, смотря как ЕГО девушка, ЕГО невеста, закрыв глаза, с нежностью и трепетом принимает поцелуй Паркинсон. Поддаваясь порыву, слизеринка прижимается ближе. Рука кончиками пальцев касается волос гриффиндорки, выбившихся из косы. Глаза Поттер дрожат, губы сами требуют нежности. И рука, ЕЕ рука притягивает Персефону, продолжая этот сладкий медовый поцелуй. Первый поцелуй Панси, который она берегла. Для нее, для Поттер. — Вот это да! — наконец-то нарушилась тишина кем-то из Рейвенкло. — Поттер Уизли на Паркинсон променяла! — а это уже осмелевшие, поднявшие голову из песка слизеринцы. А дальше шепотки и смешки. Не над девушками, понявшими и раскрывшими чувства друг к другу. А над рыжим мальчиком, который, с омелой в руке, стоял подле все еще целующихся девушек и не мог ничего поделать. Все его слова и уговоры Поттер не слышала, была поглощена этим моментом, которого, как подсказывало сердце, она ждала очень долго, сама того не понимая. — Сладко, — сказала Персефона, наконец-то отпуская алые губы Гарри. А потом повернулась к красному, в пятнах от злости Уизли. Он, судя по потемневшему взгляду и клокочущей внутри магии, готов был переступить через правило приличия и врезать девочке, сломав нос. Наплевав на взгляд как с его стороны, так и со стороны всех гриффиндорцев, сказала: — Вот как надо целоваться, Уизли! — Ах ты! — взревел Джин, доставая палочку и направляя ее на Персефону, — Кру… — но не договорил, так как Поттер среагировала куда быстрее. Да и слизеринцы тоже, пришедшие на помощь Панси. Палочки в их руках были направлены на Джина. Тот под взгляды Рона и Гермионы палочку убрал. И перед тем как уйти, сказал Поттер: — Потом, после Рождества поговорим, — как к нему подошел Блейз, протягивая то самое, слетевшее с пальца Поттер кольцо, потерявшее силу любви. Ведь тот поцелуй дал Гарри понять окончательно и бесповоротно, что Джин не тот человек, с которым она видит себя в старости. Возможно, и Панс не та. Но с ней находиться приятно. Как и целоваться. О чем же думала Панси? О том, когда она все-таки влюбилась в Поттер. Когда интерес к ней перестал нести отрицательный подтекст. Ведь на первом курсе она, смотря на Гарри, не зная, где та прожила 11 лет, задавалась вопросом: Как можно быть настолько необразованной? На втором: Как можно быть такой недалекой и не знать, какими дарами владеешь? На третьем: Из какой дыры ты вылезла, что не ведаешь элементарных вещей о клятве крестного к крестнику? А на четвертом… Да. Пожалуй, с четвертого курса вопросы поменялись. Ее имя, выпавшее из кубка. Тогда Панс подумала и задалась вопросом: А на кой дракл Поттер это делать? Она же не сошла с ума? Не поехала рассудком? Да и суицидальных наклонностей за ней не наблюдалось. Ей это без надобности. Панс доносила эту мысль до друзей, но те крутили пальцем у виска и говорили: «- Это все директор. Его идея. Он хочет закалить Поттер испытаниями. Показать, что она в 14 сильнее и способнее, чем другие в 17». Панси не верила. Но спорить с друзьями не стала. Бесполезно. Лишь тогда, когда прошло первое испытание, затем второе и третье, а Седрик погиб, до серебряного квартета дошло. Поттер — не кидала имя в кубок. Да и директор не при чем. Все подстроил Темный Лорд. Мнение о Поттер что у Малфоя, что у Забини, и уж тем более у Нотта поменялось. Да и у слизеринцев, старших выпустившихся тоже. Они не жалели Гарри, но и не тыкали носом в героизм. Понимали, она такая же пешка в руках Дамблдора, как и Пожиратели под началом лорда. У нее нет выхода. — А когда ты поняла, что твое сердце стало стучать чаще в моем присутствии? — спросила Гарри, уже стоя с Панси на парапете Астрономической башни. Там, откуда упал директор от милостивой Авады профессора Снейпа. Все желающие разъехались на каникулы. Остались только те, кому этого или хотелось, как Гарри и Панси, или те, кому некуда ехать. Таких мало, но они есть. Тяга к слизеринке после того доказательного поцелуя тянула Поттер магнитом. И Панси, видя взгляды, улыбки и колдовскую зелень в глазах, послала магическую записку с приглашением. Поттер, не сомневаясь, ответила. Прихватив с собой пушистый плед и термос с чаем. И сейчас, стоя в объятиях Персефоны, слушала ее рассказ о том, как та в нее, в Гарри, влюбилась. — Когда ты проникла в школу, когда она была под гнетом Пожирателей. Когда на глазах у всех, не боясь ничего, героически высказала декану все, что о нем думаешь. — Я тогда таких гадостей наговорила, — и закрыла лицо руками. Гарри было стыдно за те слова. Она не знала, что все это время Снейп приглядывал за ней, спасал, лечил, а еще шпионил за лордом для директора и Ордена, и что он до самого конца и последнего вздоха любил маму Лили. — Но эти слова шли от сердца! Героического сердца. Львица! Настоящая! Грозная! — шептала Панс, снова потянувшись к губам гриффиндорки. А та ответила. Но перед этим шепнула в ответ: — Змеица. Искусительница! И снова девушки окунулись в полные нежности моменты единения. Алые от трепета губы касались только губ возлюбленной, не спускаясь ниже. Касаний к губам и лицу пока что хватит. А еще волосы. Панс с ума сходила по тугим кудрям Поттер. Пользовалась любой возможностью накрутить локон и вдохнуть запах яблочного штруделя. И плевать, что это маггловский шампунь. Запах, тот самый запах сваренной на кануне Амортенции. Яблочный штрудель, клен и горький шоколад. *** Когда закончились каникулы, а студенты вернулись, в том числе и все Уизли с гостившей у них Гермионой, Гарри пригласила к себе директор МакГонагалл. Минерва приняла и поняла девушку, ее чувства к Персефоне, но просила их не выставлять на показ. И Персефона, и Гарри, держась за руку всего лишь кончиками пальцев, пообещали директору, что подобное в Зале не повториться. Минерва поблагодарила и более эту тему не поднимала. До тех пор, пока не влетела к ней в кабинет разъяренная Молли Уизли, возмущающаяся поведением оправданных змей: — Это точно Амортенция, Минерва! — слишком громко высказывала свое мнение миссис Уизли, уперев руки в бока. Ее взгляд метал молнии, а по лицу пошли красные пятна. — Девочка согласилась на предложение Джина надела свадебное кольцо. — Магическое, закрепленное на чувствах? — Д-д-да, — сказала Молли, пока непонимающая, к чему Минерва клонит. Когда же та напомнила о свойствах магических обручальных колец, Уизли взорвалась возмущением, продолжая утверждать, что: — девочку опоили, как ты не понимаешь?! Минерва, не терпящая шумных личностей подле себя, попросила Молли сбавить обороты, а личного домовика послала за мистером Уизли и мисс Поттер. Сначала пришел Джин, а следом зашла в кабинет и Гарри. В отличие от первого учебного полугодия, ее глаза горели зеленью и магией, улыбка была счастливой и искренней, а не кривой и натянутой. Она и правда была счастлива с мисс Паркинсон. Но нужно поставить точку в этой истории, чтобы девочка могла жить спокойно. Поэтому: — Мистер Уизли, — посмотрела она на Джина, — наденьте на палец мисс Поттер кольцо, — а потом обратилась к Гарри: — мисс Поттер, не сопротивляйтесь, это эксперимент. — Как скажите, директор. Протянув руку Уизли без сомнений, подставив палец, приняла кольцо. Но, увы. Широкое золотое кольцо с узорной резьбой никак не хотело уменьшаться. Так и норовило слететь с ее пальца. Даже после трех, пяти и десяти попыток. Ведь: — Мисс Поттер вас не любит, мистер Уизли! И Амортенция здесь ни при чем, — сказала директор МакГонагалл. — Ведь свойства брачных и помолвочных артефактов включает в себя и рассеивание всяких чар, проклятий и зелий, направленных на обман чувств. Подвела итог директор, прося Уизли покинуть ее кабинет. Поттер же ушла сама. К той, кто ждал ее все это время у стража-горгульи. Выйдя из кабинета, Гарри попала в ее объятия. Как и обещала МакГонагалл нежных чувств проявлять не стала, поцелуи оставила на вечер. Просто приняла руку слизеринки и пошла с ней к друзьям, новым друзьям, не осуждающим ее за выбор. — Она и правда тебя не любит, Джин, — сказала Моли, видя руку девушки в руке другой девушки, — и ее глаза, улыбка. Рядом с Персефоной Гарри стала живой, настоящей, такой, какой была до войны с лордом. Увы, сынок… — погладила по руке сына миссис Уизли, давая понять, что все кончено и надежды нет. - Нет… - согласился Джин, уходя к себе в комнату.         Конец!