We both losers, baby

      Мимзи, ходячая проблема, которая приходит только в комплекте с очередной бедой, явилась в отель, и, как Хаск сразу просек, с намерениями, далёкими от благих и простого «поздороваться», как назвала она причину своего визита. Учитывая её дружбу с Аластором, или как это общение вообще можно назвать, от него характером она не сильно отличалась. Пройдя через многие испытания жизни, которые словно ходили за ним хвостиком, Хаск видел таких сучек, как она, насквозь. Эгоцентричная, высокомерная, ехидная и своенравная стерва, абсолютно точно заслужившая своё место в списке жителей Преисподней, находящаяся в близких отношениях с одним из сильнейших Оверлордов, поглотившим души других владык, решавших встать у него на пути, и явно пользующаяся расположением Аластора, которое появилось не пойми откуда. Стоило ему вспомнить о том, что Радио-Демон творил с оверлордами, Хаска бросало в дрожь. Ему удалось избежать этой участи чудом и ничем иным. Возможно, Аластор разглядел в нем некий потенциал, кой разглядел в Чарли, и пощадил душонку азартника, но Хаск до сих пор не мог да и не хотел понимать, как и почему его душа все еще не разорвана на куски и почему его крики все еще не были переданы радио-вещанием по всему Пентаграмм-Сити.       Хаск сразу заподозрил в её «нежданно-негаданно» появлении что-то неладное, и так просто это оставлять это не собирался.       За время, проведённое в этом отеле, мнение на счет которого он, к шоку для себя, разделял с Аластором в начале, Хаск успел привыкнуть и даже привязаться ко всем этим «идиотам», коими раньше Котик называл остальных жителей сия пристанища для сбившихся с праведного пути душ. Он никогда не думал, что когда-либо скажет это, но впервые за многие годы, десятилетия своей жалкой жизни в аду, он и вправду мог назвать этих придурков своими друзьями. Принцесса, желающая спасти всех, её хмурая подружаня, этот скользкий змей, что оказался довольно неплохим парнем, и особенно Энджел, с которым он оказался в одном дерьме. Впервые он нашел того, с кем можно разделить свои мысли и ту ношу, которую они вынуждены тащить на себе, как ебаный крест по собственной глупости и незнанию когда-то, но уже поздно жалеть. Энджел стал для Хаска и вправду близким человеком, как и все остальные, правда к этому пареньку отношение было… особенное? Нужное слово подобрать Хаск не мог сколько ни пытался, не имея понятия как выглядят те или иные проявления моделей отношений и чувств, кроме как соперничества, раздражения, отвращения, одиночества и недоверия ко всем без разбора, видя в желающих помочь лишь врагов и лицемеров. Кажется, влияние Чарли и этого гребаного отеля сказалось и на Хаскере.       И именно поэтому, он не мог позволить, чтобы эта сволочь принесла очередной пиздец в это место. Место, где Хаск обрёл самое ценное, о чем он при жизни и даже после смерти и мечтать не смел — друзей, тех, кого готов защищать, даже если придется поставить на кон всë.       Когда Мимзи попросила налить ей чего-нибудь, Хаск нехотя всë же выполнил её просьбу, лишь бы поскорее отвязаться от неё. Последнее, чего ему хотелось, так это находиться с ней больше определённого времени.       Предчувствие Хаска его ещё никогда не подводило. И, когда девушка получила напиток и Энджел, спасая своего друга от ещё нескольких минут разговора с ней, отвлек её разговором о том, кем же Мимзи и «улыбашка с оленьими рожками» приходятся друг другу, Хаск тихонько смылся из-за барной стойки, проследовав за Его Высочеством, принцессой и Радио-Демоном, что по какой-то причине решил постебаться над владыкой Ада, и, пожалуй, Хаск подумает об этом позже. Кто знает, что у этого оленя на уме, предсказывать его ходы наперед — пустая трата времени, и Котик убедился в этом на собственной шкуре.       Наконец, более-менее нагнав их, Хаск тихо окликнул Аластора. Напряжение слышалось в голосе демонического кота, и это самое напряжение можно было прочувствовать каждый раз, когда Хаск решался сам завязать разговор с Аластором. Каждый из этих разговоров был ходьбой по очень тонкому льду, и подбирать слова нужно было очень умело, очень аккуратно и тонко, ибо один неверный шаг, одно неверное слово, задевшее эго Аластора могло заставить этот лёд треснуть, а Хаска — с головой опуститься в ледяную воду, почувствовать как немеют конечности и стынет кровь в его жилах, как замирает сердце, которое, казалось бы, уже давно не бьется. Можно было бы сказать, что душа уходит в пятки, но её у Хаска уже не было.       — Хей, босс, — прошептал голосом более низким, чем обычно, он, — Мы можем поговорить?       Аластор замер, отстав от королевских особ, чей голос был слышен до тех пор, пока принцесса не вывела отца на балкон, и воодушевленные речи Чарли затихли за хлопком двери. Радио-демон повернул сначала голову на сто восемьдесят градусов и только потом тело, вызвав у Хаска невольное отвращение — этот тип, словно ходячий скример, только вот актёры ужастика могут уволиться, а Хаску видеть эту вечно лыбящуюся рожу ещё ближайшую вечность.       — Что такое? — раздался голос с радио-помехами.       Аластор явно был недоволен, что его, можно сказать, слуга оторвал его от «экскурсии» для Люцифера, но все же он решил уделить своё время для крылатого кота, надеясь, что это что-то правда важное.       — Мы оба знаем, что Мимзи приходит только тогда, когда ей что-то нужно. Эта сучка — ходячая проблема! Кто знает, с каким демоном тебе придется столкнутся из-за неё? — сказал Хаск, надеясь, что Аластор все-таки прогонит эту Мимзи.       Со стороны можно было бы подумать, что Аластор влюблен в эту суку, если бы не его абсолютная социопатия.              Аластор на это лишь посмеялся, беспечно пожимая острыми плечами.       — Нет ничего, что мне не под силу! — сказал он, — Не переживай, Хаскер. Кто в здравом уме стал бы идти против меня?       Этот чертов ублюдок, вечно уверенный в своей победе и превосходстве над остальными… Честно признаться, Хаск очень давно мечтал о том, чтобы хоть кто-нибудь, кто-то, в разы сильнее и выше Аластора, показал бы ему, где его место, кто он такой, и скинул его с этой горы самовлюбленности и абсолютной, непоколебимой уверенности в своей победе, в том, что он никому не по зубам. Чтобы кто-нибудь унизил, растоптал его, словно жалкое насекомое, а не одного из сильнейших оверлордов, зажал бы его в угол, заставив эти оленьи уши поджаться, а без границ сияющую улыбку наконец сойти с его лица. Кто-то, кто заставил бы его харкать кровью и молить то ли о пощаде, то ли о смерти. Или чтобы хоть кто-нибудь заставил бы его чувствовать себя, как все те могущественные владыки и обычные заплутавшие души грешников, которых он поглотил. Отчаяние, страх, боль, жажда мести и ненависть.       — Я к тому… — судорожно вздохнул Хаск, пытаясь взять себя в руки, а точнее в лапы, — Вас не было очень давно, и не то, чтобы кто-то знал, почему.       Прошло много времени с тех пор, как Хаск сам заводил разговор с этим психопатом. Каждый раз, когда он слышал этот голос, смешанный с радио-помехами, и видел эту улыбку, Хаска бросало в дрожь, потому он пытался сократить общение с этим ублюдком настолько, насколько это представлялось вообще возможным.       — Им и не нужно знать! — торжествующе и с еще более разливистым смехом ответил Аластор, что заставило Хаска сильнее нахмурить алые брови и сжать собственные пальцы чуть ли не до хруста.       Этот смех снился Хаску в кошмарах. И каждый раз он просыпался в холодном поту, с мелкой дрожью по всему телу и застывшими в сузившихся глазах ужасом и кристальными капельками слез, которые он тут же поспешно стирал, не давая упасть ни единой, не позволяя себе проявить слабость даже наедине с самим собой, когда никто его не видит и никто не может посмеяться над ним, указав на его слабые точки. Этот смех, что был слышен во время каждой его кровавой передачи, в которых были слышны крики тех, кому не посчастливилось встать у него на пути, смех, свидетельствующий о том, что никто и никогда не сможет его превзойти, распространялся по всей Пентаграмме, напоминая всем, кто такой Радио-Демон, и на какие зверства он способен на самом деле.       — И не забивай этим свою пушистую головушку! — издевательски протянул он, чувствуя, как Хаск начинает закипать, наклоняясь и с насмешкой дергая Хаска за ухо, обращаясь с ним, как с настоящим котом с какой-то зассаной помойки, который должен быть благодарен за высшую милость, на которую способен этот олень, что вызывало у Котика раздраженный, полный злобы и ненависти рык.       Безысходность, гнев, страх, отчаяние в глазах своего оппонента, когда он поддаётся своим чувствам, когда он эмоционально слаб, способный поддаться на любые манипуляции и купиться на мëд, что Аластор заливал в уши своих жертв — вот, что Аластор обожал, вот, чем развлекал свою вечно скучающую натуру в Преисподней. Видеть, как кто-то на грани, чьи эмоции берут верх над разумом и как кто-то совершает необдуманные поступки, соглашаясь на все, лишь бы выбраться сухим из воды — разве это не забавно? Так мыслил Радио-Демон.       Хаск раздраженно, силой убрал чужую руку со своего уха, встречаясь со своим, можно сказать, до мозга костей ненавистным хозяином лицом к лицу. Но он уже сдавал позиции, его эмоции брали над ним власть, что так обожал этот социопат, который тянул за ниточки бедняг, попавших в его лапы, подобно кукловоду, надавливая на самые больные точки, лишь бы вывести того, кто решил противится ему из колеи, и затем растоптать, безжалостно и бесчеловечно, хотя кто знает, осталось ли в этом страшилище хоть что-то человечное.       Он ткнул Аластора в грудь, шипя сквозь зубы и еле сдерживая собственные эмоции.       — Может, у тебя моя душа, но я не твой ебаный питомец! — огрызнулся он, в ответ слыша лишь очередную насмешку.       Как же Хаск ненавидел это, устал чувствовать себя абсолютной пустышкой, абсолютным нулëм, ведь без души он и вправду никто по сравнению с тем, кто вертит этими самыми душами, как только в его больную голову взбредет. По сравнению с тем, кто владеет им полностью, кто может приказать что угодно, и у Хаска не останется иного выбора, как выполнить приказ, если он все еще хочет жить. Однако, можно ли жизнь в аду назвать «жизнью»? Довольно сложный и одновременно риторический вопрос.       — Хм-м, но ты он и есть, ха-ха! — язвительно ответил Аластор, уже направляясь к Королевским Представителям, однако его остановило то, что никогда не должно было слетать ни с чьих уст.       Хаскер чувствовал, как сдается собственным эмоциям. Чувствовал, как праведное пламя злобы, гнева и ненависти загорается в нем, пылая и обжигая своим жаром изнутри. И ведь Аластор абсолютно такой же, как и Хаск. Обычный грешник, натворивший дел при жизни, не сумевший пересечь Нефритовые Врата и вынужденный выживать уже здесь, как может. Вынужденный искать обходные пути, чтобы не пасть жертвой истребления и оставаться на плаву, чтобы иметь силу, влияние, защиту, власть и деньги. У обычного грешника нет почти ничего из этого списка, потому Аластор, поглощенный желанием власти, заключил роковую для себя сделку. Он получил несравненную мощь, безусловно, однако за все, за каждую услугу, должна взиматься плата, и Хаску ль не знать об этом.       Аластору нравится видеть, как заблудшие, как и он сам, души, чьи сердца полны отчаяния готовы на все, лишь бы достичь определенной цели. Ему нравится видеть страдания других, словно мстя тем, кто к нему даже непричастен, за собственные муки, на которые обрек себя, желая достичь тех высот, до которых не каждый способен дотянуться. Он обожает, когда на пике отчаяния, когда кажется, что выхода нет, многие пойдут на все, даже пожмут руку Радио-Демону, растаяв от его сладких речей, обещаний власти, денег, золотых гор и удачи, как в случае Хаска, который поняв, что теряет ее, будучи заядлым азартником, не умевшим принимать поражение, был готов заплатить такую большую цену, как собственная душа, будучи слишком уверенным в своём выигрыше, опять же и не подозревая тогда о том, насколько же его заблуждение глубоко.       Этому ублюдку просто нравится видеть, как безысходность поглощает его жертв, пока не растворит их в себе, не оставив ничего, словно кислота. Без этой сделки, Аластор был бы никем.        И Хаск решил воспользоваться этим тузом, ещё не зная, что это просто замаскированная шестерка.       —…Много пиздишь, для того, кто тоже на поводке.       И натянутая струна терпения Аластора лопнула. Он замер на месте.       Его глаза распахнулись, приняв форму деталей какого-то старого радио-устройства, сильные пальцы сжали столь горячо любимую им трость, которая чудом оставалась цела. Улыбка и вправду теперь занимала чуть ли не все лицо оленеподобного демона — ее уголки были похожие на небольшие разрезы, словно какой-то сумасшедший решил что она недостаточно широкая и решил ее «удлинить».       — Что ты сказал?       Свет в коридоре заморгал, потускнев и вызывая своим редким миганием ощущение, будто стены начинают давить на тебя со всех сторон. Хаск почувствовал, как по телу пробегают мурашки, как только Аластор повернул свою голову через плечо, взглянув на своего приспешника и демонстрируя ему то, во что превратилась его вечно улыбающаяся физиономия. Алые глаза светились в сумраке, в который был поглощен коридор. Лицо Хаска изменилось в то же мгновение. Его зрачки сузились до состояния тонких полосок, он попытался сделать шаг назад, сказать что-нибудь в свое оправдание, хотя бы взять свои слова назад, что угодно, да только было поздно. Он сказал то, чего никогда не должен был. Зря он почувствовал, что раз он в обители принцессы, второй по силе после ее папаши в аду, то он под ее защитой. Этот ублюдок владеет им, и может сделать с его душой все, что угодно, хоть на завтрак сожрать, что он делал каждый день со своими сородичами.       На него устремились сумасшедшие, сияющие в полумгле глаза, в которых отчётливо было видно ничто иное, как безумие, давно поглотившее больной разум этого психопата, а зеленые светящиеся кандалы обвились вокруг горла Хаска, сдавливая шею и делая его и без того низкий голос хриплым, указывая, кто он и где его место на самом деле. Именно. На цепи.       Страх, перерастающий в панику, охватил Хаскера с ног до головы. Дышать становилось все тяжелее. Его колени задрожали, в горле завязался ком. Аластор потянул за цепи, заставляя Хаска с грохотом треснуться о пол, что вызвало у него ощущение тупой боли под челюстью, точно останется синяк. Но ему сейчас далеко не до этого.       — А, блять! — хрипло выругался он, пытаясь немного приподняться, чтобы оправдаться, понимая, что сам себя загоняет в могилу, однако цепь вновь натянулась, прижимая его к полу, — Ничего, я. Кхх!       Аластор начал медленно, мучительно медленно приближаться, с каждым шагом все сильнее наматывая цепь на собственную руку, тем самым увеличивая давление на шею своего слуги. Хаск вжался в пол, словно пытаясь слиться с ним, исчезнуть, испарится, да хоть под ангельскую пулю попасть — все, что угодно, лишь бы стать свободным. Освободиться, не знать, что в один день этот сумасшедший может без проблем разорвать его душу на куски, уничтожить, не оставив и следа от его существования. С такой стороны, смерть от металла ангелов выглядит не такой уж и страшной перспективой, не так ли?       Зеленый свет кандалов отражался на серой шерстке Хаска. По мере приближение этого монстра, Хаск старался отползти, но его конечности его не слушались, дрожа и еле отталкиваясь от поверхности пола, дабы хотя бы немного, еще чуть-чуть отдалиться, но Аластор все равно не дал бы ему уйти слишком далеко.       Он всегда где-то рядом.       Нагнетающую тишину разрезал голос Аластора, что немного был перекошен из-за слишком выделяющихся на почве гнева помех.       — Если это еще раз вылетит из твоего поганого рта, — начал радио-демон, — я разорву твою жалкую душонку на части, и передам твои крики по радио.       Он навис над Хаском, меняясь из обычной в истинную, долговязую и пугающую до заикания и тремора форму, его голос стал громче, пробирая до мурашек, до холодка, что пробегался по спине Хаска далеко не от сквозняка, — Каждой неуважительной твари, что смеет сомневается во мне!       Хаск весь затрясся. Он, можно сказать, задержал дыхание, понимая, что в тупике, и все, что он мог делать-вжиматься в пол, понимая что ему негде спрятаться от этого чудовища, понимая, что он абсолютно один, в руках Радио-Демона, что он может лишь подчиняться, дрожать, смотря на одного из Оверлордов снизу вверх под его презрительным взглядом и улыбкой, в которой никогда не было и капли искренности, сходить с ума под его гнётом и от поиска способа выбраться, найти лазейку и наконец снять с себя эти путы, коими он был обрамлён, стоило Аластору забрать его душу, как плату за вечную удачу. Но судя по всему, удача эта распространялась лишь на азартные игры, на которые Хаску уже даже смотреть тошно. Иногда, выигрывая множество раз и в последней игре ставя на кон всë, ты рискуешь это «всë» проиграть самым позорным и немощным способом из всех существующих.       Можно было почувствовать, как на Хаска начинает накатывать паника в полной своей мощи, даже не прикасаясь к его трясущемуся телу и не слыша его голос, который барахтался на грани натурального заикания.       — Понял… — тихим, севшим от давления ошейника голосом выдавил из себя Хаск, задрожав как осиновый лист.       Зря он поднял эту тему. Неважно, у кого на привязи Аластор, неважно, насколько высокомерно и эгоцентрично он себя ведет. Ведь у этого сукиного сына есть душа Хаска. Душа, которую он проебал по собственной алчности.       Улыбка Аластора стала поощрительной. Цепи испарились, и лишь небольшой фиолетовый след на шее Котика, мог служить напоминанием о них.       — Чудно, — сказал он, выпрямляясь и вновь становясь веселым и харизматичным радио-ведущим, — Ха-ха, славно поболтали, дружище! Всегда рад перекинуться парой слов! — и удалился, исчезая в известном одному ему направлении, оставляя Хаска наедине с собой, своими мыслями и страхами.

⋇⋆✦⋆⋇　

      Мимзи, эта странная, нагловатая демонесса, как пташка лобызающая перед Аластором и кичащаяся своим статусом «старой подруги» одного из самых могущественных оверлордов, прямо сейчас трепалась о том, какой же Аластор лапочка, если включить джаз и налить хорошей выпивки, даже несмотря на все те зверства, что он вытворял семь лет назад, круша все вокруг и уничтожая могущественных оверлордов, ранее вселявших страх и панику, ныне стёртых из истории и павшие от силы Радио-Демона. Энджел бы посмотрел на неё, если бы гнев этого ебнутого оленя обрушился на Мимзи, а не на кого-то другого. Тогда бы она пошла на что угодно, чтобы спасти себя и свою жалкую, мелкую шкуру, продала бы душу или отдала бы всë, что у неё есть, пока за ней пристально наблюдают два огромных глаза, в которых не было и капли того желания помочь и альтруизма, которое он транслировал своим слушателям, а так же наивной до мозга костей Чарли, будь Мимзи связана теми же узами контракта, как Энджел с Валентино и Хаск с этим ебанутым психом, запертая в клетке собственных страхов. Тогда бы Энджел посмотрел на неё, наконец имея право сказать: «Я же говорил!»       То ли тоже устав от этой пустой болтовни демонессы-танцовщицы, весь смысл которой был заключён в том, чтобы повысить свой статус за счёт другого, Энджел заметил, что Хаск тихонько пропал с радаров, а точнее из-за барной стойки, смотавшись и направившись в сторону, куда ушли король с дочуркой и этим придурком с жутким ебалом. В принципе Энджел мог понять своего нового друга, однако паучок заметил краем глаза, до того, как Хаск ушёл, подозрение и недоверие в жёлтых глазенках усатика. Что-то здесь неладно, однако Энджел все никак не мог взять в толк — что именно. Он поднялся с барного стула, сославшись на то, что поищет бармена-потеряшку, и направился туда, куда ушёл Хаск.       Стоило ему оказаться в коридоре, в котором по непонятным причинам немного мигал свет, издалека ему послышался вдруг звон цепей и какое-то шипение, на расстоянии тяжело было расслышать точно, но какое-то шестое чувство, видимо, инстинкт самосохранения, заставило его замедлиться, переждать немного и лишь затем продолжить путь. Энджел завернул за угол, да так и замер, удивленно распахнув глаза. На полу валялся черно-красный клубок, крупно дрожащий, будто лист на ветру. Демон прищурился и медленно, крадучись, начал приближаться. Хаск? Какого… Его ранили что ли? Но кто и почему. Да и запаха крови не чувствовалось, как и не было следов борьбы. Оглядевшись по сторонам и прислушавшись, Энджел убедился, что никого, кроме них двоих, в коридоре не было, и подошел ближе, присев рядом на корточки.       — Эй… Дружище, ты в порядке?       Вблизи было особенно ясно видно, как крупно содрогалось все тело бармена и что шерсть его встала дыбом, а уши прижались к макушке. Да тот был… Напуган? Энджел ни разу не видел друга таким.       — Хаск? — он осторожно коснулся рукой чужого плеча.       Хаск бы, наверное, так и провалялся какое-то время, пока не уснул словно бездомный кошак. Фантомно он все еще ощущал, как цепи охватывают его шею, медленно сжимаясь, душа, чтобы напомнить, где его место.       На прикосновение, Хаск вздрогнул всем телом, приходя в себя и отползая, выставляя лапы вперёд в защитном жесте, с паникой в зажмуренных глазах и голосе тараторя:       — Н-нет, нет, отвали, только не снова, Ал!.. — однако на половине столь ненавистного имени, он оборвался, распахивая глаза и видя перед собой… Энджела?       Демон так и замер, словно потерял дар речи. Его глаза были затуманены пеленой застывших в них слез. Он и вправду подумал, что Аластор вернулся, решив «не откладывать любимую игру на потом», и расправиться с этим кошаком, сожрать и разорвать его беззащитную душонку, однако вместо безумных, блещущих сумасшествием глаз его встретили нежные, розовые, обеспокоенные глазки друга. Не грозная, устрашающая широкая ухмылка, а непонимание и смятение, читающиеся на чужом лице. Слезы так и застыли в кончиках глаз котика, которые сейчас и вправду были зеркалом души, как бы иронично это не звучало.       — О… О, сука, Энджел, я. прости, я-я… Я не хотел, — немая истерика вновь накатила.       Поняв, что он настолько ничтожен, что напугал единственного, кто был к нему правда добр, без задних мыслей и помыслов, Хаск ощутил себя последней мразью. Слезы неконтролируемо потекли по пушистым щекам, крылья, уши и хвост поджались, будто пытаясь защитить хозяина, что никогда не помогало, когда Аластор был особенно зол. Хаск схватился за голову, зажмуривая глаза.       — Прости. Прости, прости, Энджел… — словно молитву шептал себе под нос он.       Жалкое ничтожество.       Энджел невольно сам вздрогнул, отшатнувшись, ибо не ожидал столь резкого движения, так еще и панического вопля. Что… Какого хуя здесь вообще произошло?! Что такого Аластор сделал с Хаском, чтобы тот был настолько напуган? Он еще никогда не видел вечно спокойного и ворчащего бармена таким, до смерти зашуганным, ожидающим нападения. Однако почему-то такое состояние было ему самому очень знакомо… Да, как-то так он и чувствовал себя после того, как Вал в очередной раз выходил из себя и срывался на нем, угрожал и избивал. Прям как в ту ночь, когда Чарли решила попытаться его защитить, сделав только хуже. Энджел ощутил щемящее чувство глубоко в сердце, но сейчас он был в слишком большом смятении что бы думать об этом.       — Эй-эй, тихо… — глядя на то, как Хаск весь трясется, пока из его наполненных ужасом глаз капают неконтролируемо слезы, намочив шерсть на щечках, а его тело сжалось в маленький комочек, Энджел невольно растерялся, не зная, что ему делать.       Ну не умел он успокаивать и как-то подбадривать. Не его стезя, максимум, что он мог предложить — хороший глубокий отсос и долгая, сладкая ночь, но это явно было последнее, что было нужно Хаску сейчас. Наверняка Чарли с ее эмпатией и любовью ко всему живому, ко всем существам, большим и малым, справилась бы лучше, однако демон готов был поклясться, что Хаск меньше всего бы хотел, чтобы в таком состоянии его увидел весь отель.       — Все нормально. Не извиняйся. Можно я… — Энджел неловко протянул к нему руку, намереваясь коснуться, но ожидая соглашения.       Не хватало, чтобы ему эту руку еще откусили, посчитав за нападение.       — Давай, детка, незачем сидеть на полу, яйца отморозишь, — прикинув в голове их местоположение и расстояние до комнат, паук предложил, — Давай отведу тебя к себе. Окей? — уголки губ Энджела приподнялись в неловкой улыбке, а рука так и осталась протянутой, терпеливо ожидая пока ее обхватит лапка усатика, как обожал Энджел называть своего новоиспеченного товарища по несчастью и друга.       Хаск, увидев руку, протянутую к нему, и на секунду забыв, что это не Аластор, а Энджел, инстинктивно закрылся, словно ожидая удара, однако когда его не последовало и тишину прервал нежный, успокаивающий голос парнишки, Хаск медленно, словно не веря глазам и ушам, убрал руки, сглатывая застрявший в горле ком. Энджел не хотел сделать ему больно, причинить вреда — всего лишь хотел помочь подняться и добраться до комнаты, чтобы не сидеть на холодном полу, в обнимку с самим собой и захлёбываясь в собственных слезах и панике. Не хотел смеяться над ним и язвить, желал лишь помочь, хоть и явно не знал, с какой стороны подступить, ведь несмотря на то, что Энджел сам часто был в подобном состоянии, все-таки всем всегда было на него плевать, как и на Хаска, отчего Энджел не имел знаний, что нужно говорить и делать, но Хаску сейчас было достаточно одного — Энджел правда, без притворства, хочет поддержать. Он в лёгком шоке уставился на предоставленную ему ладошку, потупив взгляд, однако все же прошептал тихое:       — …Да, — было все, что он смог выдавить, и, взявшись за руку товарища по несчастью, он попытался встать.       И хоть ему это удалось, ноги и вправду были ватными, словно из-под них медленно и мучительно уходила земля, грозя Хаску скорым падением в пропасть. Но этого не случится, пока Энджел робко обхватывает лапку Котика. И единственная его опора — это этот паучок, который ровно в том же дерьме. Как забавно, не правда ли?       — С-с-сука… — прошипел он, неосознанно опершись о плечи Энджела, чтобы не упасть, — Извини, приятель, я… Черт, — Хаск отвёл взгляд, испытывая стыд за то, насколько блядски беспомощно и жалко выглядит прямо сейчас, каким открытым он был с немного покрасневшими от слез уголками глаз и слабым телом, будто слепленным из ваты…       Заметив реакцию Хаска на протянутую к нему руку, Энджел еще раз похвалил себя за то, что решил сперва обозначить свои намерения и спросить дозволения. Помнится, еще на заре своей карьеры порноактера он похожим образом реагировал на прикосновения после особенно жестоких ночей, скорее похожих на изнасилование, когда его сковывали и бесцеремонно брали, ударяли, пороли. Правда его никто тогда не спрашивал, а потом он смирился и привык сдерживать инстинкты защищаться, закрываться и отбиваться от ударов, и теперь просто улыбался. И все же ему было очень грустно видеть, насколько сломлен и испуган был демонический котенок сейчас. Все же они какие-никакие, но друзья. Перманентное желание плюнуть этому улыбающемуся сутенеру в лицо усилилось, перерастая в жажду отгрызть ему ебальник к хуям, что бы стереть эту отвратительную, лицемерную лыбу раз и навсегда.       Демон помог Хаску подняться и осторожно приобнял нижней парой рук за талию, чтобы придержать. Потому что сам котик едва стоял на ногах, готовый в любой момент вновь упасть. Да еще и вновь извинялся. Тьфу, было бы за что. Он-то все понимает, что уж тут.       — Не извиняйся, все в норме, — пробурчал Энджел и медленно повел бармена по коридору, периодически оглядываясь, чтобы убедиться, что никого больше нет.       Хаска приходилось буквально тащить на себе, благо тот весил не очень много, да и комплекция позволяла. Видимо от стресса тот едва мог шевелить конечностями, а когда они все же доползли до комнаты паука, Энджел заметил, что вся его одежда была в черной шерсти. Видать еще и линять на нервах начал, ну да плевать.       Хаск с благодарностью глянул на паучка, когда тот позволил бедному котику опереться на себя. Ведь никогда никому не было дела до него. И такая забота и понимание вызывали у Хаска целый шквал эмоций, однако ни одну из них он не посмел бы назвать негативной даже под дулом ангельского ружья.       Хаску было немного стыдно за то, что он, бывший солдат, вот так висит на двухметровом паучке лишь из-за того что его ноги превратились в ебучую вату из-за выходки Аластора. Позор неведомый! Но сейчас бармену не было до этого дела. Ему не хотелось отталкивать того, кто правда пытался помочь, кто не таил никаких злых намерений, и правда считал Хаска… другом?       Вскоре, они добрались до комнаты паука, где Хаск обессиленно плюхнулся на постель. Энджел отошел к мини-бару возле стола, чтобы достать оттуда недопитую бутылку какого-то пойла. Пухлый Наггетс выполз из-под одеял и с любопытством ткнулся носом в гостя, похрюкивая. Тем временем котик смог немного отойти от шока, и когда ему в бочок ткнулась очаровательная хрюшка, уголок тонких губ Хаска поплыл вверх. Походу, животные и вправду порой очень похожи на своих хозяев.       Энджел подошел к кровати, поставил на нее бутылку и взял поросенка на ручки, поцеловав того в макушку.       — Иди к мамочке, Наг, не стоит его беспокоить сейчас, — грустно улыбнулся он, почухивая своё розовое солнышко.       — Ладно тебе, Энджел… Все нормально, — «мамочка». Как же ты размяк, Хаск, что умиляешься от подобного! — Я не против, — лапки потянулись обратно к поросю, что видно заинтересовался новым гостем.       Хаск любил животных, хоть и не любил когда об этом знали. А хрюшка Энджела порой могла значительно поднять настроение одним своим присутствием. Понятно, почему Даст так его любит… Ведь животные и вправду могут помогать справляться со стрессом, пускай они и не могут понять хозяина, они могут подбодрить, укладываясь рядом и как в случае с Наггетсом, хрюкать, вызывая у хозяина смешок и мотивацию жить дальше, бороться, хотя бы ради этого чуда.       Хмыкнув, Энджел отдал поросенка обратно в потянувшиеся к нему лапки. Да и Наггетсу, кажется, котик пришёлся по душе, по крайней мере, тот тут же улёгся у Хаска на коленях и захрюкал. Демон невольно улыбнулся, садясь рядом, но соблюдая дистанцию. То, что бармен понравился Наггсу, уже давало тому несколько очков расположения Энджела в копилку. К плохим людям, точнее демонам, которые могли бы причинить ему вред, которые имели бы не самые лучшие намерения и планы на Энтони, его питомец так не потянулся бы.       — Эм… Ты как? Не знаю, если хочешь, можешь поделиться, что там этот оленеголовый ублюдок сделал. Обычно все наоборот, но, так и быть, сегодня я побуду твоим барменом.       Энджел вскрыл бутылку и протянул коту. Тому точно следовало немного расслабиться, до сих пор вон немного дрожит в мандраже. Он знал, что душа Хаска, как и его собственная, ему не принадлежит. И знал, как порой любят оверлорды злоупотребить своей властью над ними. Однако с чего бы так вдруг, вечно спокойный как удав Хаск трясся как осиновый лист, с застывшим в янтарных глазах бескрайним ужасом…       Хаск усмехнулся, поглаживая Наггетса, которому котик явно понравился, почухивая того за ушком. Он находил милым то, что этот порось не обнаружил в нём опасности в сторону его шестилапого хозяина, и что хряк так быстро приластился к нему. Улыбку при этой совершенно очаровательной картине было не сдержать.       Бутылку он принял рукой, которая не была занята почухиванием поросенка, и, сделав глоток так сказать для смелости, все-таки решил сказать все как есть.       — Хах, удивительно, как мы поменялись ролями, — улыбнулся он, но улыбка спала с чужого личика, когда начался рассказ, — я сказал, что Мимзи стоило бы выгнать, ибо я чую, что принесет она нам ещё неприятности. Я её знаю столько же, сколько этого самовлюбленного ублюдка, — начал он, сжимая в руках протянутую бутылку, — Все вылилось в то, что я сказал, что я не его питомец, а затем сказал чтобы он не забывал, что тот тоже на привязи.       На этом моменте, Хаск почувствовал вновь напряжение, сжав в руках многострадальное горлышко бутылки, но продолжил.       — И он пообещал, что если я еще раз скажу это… я повторю судьбу тех оверлордов, крики которых он транслировал по радио 7 лет назад… — казалось, бутылка вот-вот лопнет.       Раздался судорожный вздох, Хаск сделал мощный глоток пойла, и протянул бутылку Энджелу.        — Такие заскоки у него бывают редко, но когда случаются, — лапка Хаска легла на собственное горло, где некоторое время назад его душили кандалы, — Блять и вспоминать не хочу… Этот ублюдок.       Грустные, все еще с ноткой испуга глаза были устремлены вниз. Если бы он только мог вернуться назад, не играть с этим гондоном на душу. Возможно, сейчас все было бы по другому. Однако, сейчас, когда он знает, что не одинок, плыть через это дерьмо должно быть легче. Раньше он и не подозревал, что кто-то правда захочет выслушать его, встать на место его бармена, что ему не придется отходить от шока и страха при помощи алкоголя в полнейшем одиночестве, свернувшись клубочком посередине собственной кровати, обхватив себя за плечи и залечивая собственные раны пойлом.       Энджел вздохнул, поджав губы. Однако интересная информация. Этот ебаный радио демон тоже просрал кому-то свою душу? Приятно слышать, что даже такие, как он, могут быть на цепи, даже не так обидно становилось, и чувство хоть какой-то справедливости в этом аду восстанавливалось. Но похоже для Аластора это была очень больная мозоль, раз уж тот позволил себе выйти из себя и угрожать чем-то подобным. Неудивительно, что Хаск был столь напуган. Насколько мог судить Энджел из слухов и легенд, что ходили об этом оверлорде, тот свои обещания выполнял с садистской точностью.       Паук принял бутылку, делая большой глоток. Он невольно повторил жест Хаска, коснувшись собственной шеи и ощутив, как наяву, сжимающий горло ошейник. Энджел с сочувствием в глазах посмотрел на демона и протянул руку, кладя ее по-дружески тому на плечо.       — You are loser, baby, a loser, but just maybe… If we eat shit together, things will end up differently… — невесело улыбнувшись, пропел он, а затем добавил. — Скажи, у всех оверлордов есть такие замашки доминанта-садиста? — попытался разрядить обстановку полупошлой шуткой он, по привычке.       Котик на этот раз не вздрогнул, ощутив дружеское прикосновение к плечу. Взгляд жёлтых глаз устремился на паука, чёрные зрачки против воли хозяина расширились. Губы тронула мягкая, полная благодарности улыбка. Голос Энджела был тихим, успокаивающим, поющим их общую песню. Из его уст, в этой спокойной, такой домашней и родной атмосфере, это чувство, это место, этот голос казался по своему… Родным.       — Ха-ха, — без нотки веселья усмехнулся тот, —наверное, у всех.       Энджел понял, что попытка разрядить обстановку провалилась, по тону голоса котика и проглотил продолжение шутки, смешанной с заигрыванием. Да и не стоило, наверное, бередить раны, напоминая, кем раньше был Хаск. Просто глупая привычка прятать боль и страх за смехом и флиртом. Тяжело отучить себя. Он глянул на пустую бутылку, которую они разделили на двоих, и неуверенно поднялся с кровати.       — Тебя оставить одного или.?       Хаск неосознанно зацепился за кончики изящных пальцев, смотря на Даста глазами, полными отчаяния, но и одновременно нотками надежды, что появилась в них, когда этот паучок появился в его жизни, словно лучик света в сплошной тьме, через которую, казалось бы, безуспешно, был вынужден пробираться Хаск всю свою жизнь, уже потеряв надежду на спасение. Не зря говорят — надежда умирает последней.       — Н-нет!.. — поняв, что выглядит сейчас глупее некуда, моля остаться, не уходить, не оставлять его вновь в одиночестве, а ощущения как его мысли, словно стены, давят на него со всех сторон, он неловко отвёл взгляд, убирая руку, и формулируя свою мысль более спокойно. — Нет, я… Останься, пожалуйста. Конечно, если ты хочешь, — голос котика стал совсем тихим, но на удивление все еще членораздельным. Не хотелось ощутить это отвратительное, мерзкое чувство одиночества и опустошения изнутри вновь.       Демон замер, обернувшись и глядя на обхватившего его пальцы лапками Хаска. Но разве тот бы не хотел спрятать ото всех свою слабость, закрыться и в одиночестве прийти в себя? По крайней мере сам Энджел всегда именно так и делал. Натягивал улыбку и уверенное выражение лица, доползал до комнаты и лишь за дверью давал волю своим чувствам и слезам в обнимку с Наггетсом. Лишь один раз он сорвался, и это было перед Хаском. Было ли ему стыдно за это? Да. Было ли ему легче? Тоже да.       — Эм, ладно. К тому же это моя комната. Раз уж ты не против моей компании… Просто подумал, что тебе было бы спокойнее без лишних глаз… — паучок совсем замялся и под конец полностью стих. — Если я могу как-то… Помочь? Скажи.       Демонический котик слегка ослабил хватку, когда Энджел согласился. Именно сейчас, конкретно в этот момент, быть одному, утопая в самобичевании в глухом одиночестве — последнее, что ему хотелось. Теперь, когда он не один, когда он понял, что Даст не играет, не притворяется, несмотря на то, что он актёр и делает это лучше кого-либо, не пытается подобраться ближе, чтобы потом ранить, растоптав его надежды на то, что он хоть кому то нужен, Хаск действительно ощущал всеобъемлющее тепло внутри. Энджел правда готов и хочет быть рядом, как и Хаск хочет научиться перебарывать свои страхи, мысли о том, что нужно оттолкнуть и не привязываться, и просто быть собой — слабым, мечтающим об объятиях, в которых можно будет скрыться от всех проблем и внешнего мира, мечтающим о том что бы выбраться из этого болота одиночества.       — Я… Если можно, кхм, — ему было крайне неловко просить об этом, — могу я… получить объятия?       Эти слова он произнёс максимально тихо, опуская взгляд жёлтых глаз в пол. Не оттолкнет ли его Энджел? Не станет ли насмехаться, не выгонит ли за эту слабость? Не попробуешь — не узнаешь.       Интересно, каково это, оказаться в его объятиях всех шести лапок? Ощутить, как медленно и размеренно бьется паучье сердце, и осознавать, что собственное бьется с ним в унисон…       Энджел ошарашенно уставился на друга, сперва решив, что он ослышался. Да, расслышать, наверное, было тяжело, всё же кот говорил довольно тихо, но и на слух он не жаловался. Да и смущенный и зажатый вид Хаска говорил о том, что тому просьба далась тяжело. Он помедлил, переваривая сказанное, и медленно кивнул. По правде он никогда никого не обнимал, по крайней мере в Аду. Да и при жизни максимум сестренку и, может быть, в детстве. Просто не доводилось. С клиентами и актерами он просто трахался, не позволяя никакой большей близости, ни поцелуев, ни объятий, ни чего-либо еще из «телячьих нежностей». Ему платили за секс. Не более.       Демон уселся на кровать, немного подумав, отполз ближе к центру и устроился за спиной Хаска, прижимаясь к тому грудью и вытягивая ноги так, чтобы кот оказался между ними. После чего неуверенно обхватил того четырьмя руками, скрещивая их на чужой груди и прижимая бармена к себе. Помедлив, он вздохнул и вытащил еще две руки, также обнимая ими котика.       — Так?.. — уточнил он, несколько растерянный от того, каким интимным казался столь простой жест, как объятия, которых он сам никогда не получал в том самом, правильном и искреннем виде.       Котик еле заставил себя поднять взгляд янтарных глаз, и он увидел, как Энджел медленно кивнул, улаживаясь на кровать и укладывая за собой Хаска, аккуратно, словно Хаск — драгоценный бриллиант, обнимая его сначала четырьмя, а затем уже всеми шестью лапками, обхватывая весь торс котенка.       Оказавшись в его объятиях, Хаскер почувствовал, что действительно в безопасности. Что они теперь в своём мини-мирке, что теперь есть только они, и никакой Валентино или Аластор не сделают им больно. Ведь теперь они есть друг у друга, готовые дать бой за своего приятеля. Тепло чужого тела, которое теперь котик ощущал в полной мере, было несравнимо с тем холодом в сердце и по всему телу, который он испытывал, пытаясь отойти от заскоков ебаного психа, забившись в угол и вылив эмоции в очередную бутылку.       Пушистик на время затаил дыхание, будто не веря в то, что сейчас происходит. Он позволил себе просто расслабиться, утонуть в объятиях ставшего ему дорогим паучка, довериться ему, веря, что тот будет рядом, пока страх и дрожь не покинут Хаска, и не останется лишь на этот раз приятного ощущения слабости и защищенности в, несмотря на то, что худых и изящных, но сильных руках.       — …Да, именно так, — Хаск не сдержался, и по комнате раздалось тихое мурчание.       Он окончательно разомлел и забылся, но на этот раз бармен не стал прекращать и стыдится этой милой особенности, желая хотя бы так, без слов, отблагодарить Энджела за все. Жёлтые глазки прикрылись — ему нужно было немного отдыха…       Энджел улыбнулся, слушая мурчание большого демонического кота, что сейчас свернулся у него в объятиях, словно котенок. Это было так мило. И при всем при этом чувство неловкости быстро исчезло, замененное на чистое тепло и доверие. Даже Наггетс сполз с колен Хаска, устраиваясь на подушечке, чтобы не мешать.       Вдруг, Хаск немного зашевелился, и повернулся мордашкой к Энджелу, утыкаясь носом в белоснежный пушок. Удивительно, насколько мягким он был. От этого ещё больше тянуло в сон, и Хаск укрыл их обоих одним крылом, что не было уложен на кровать. Алое крылышко создавало ощущение ещё больше защищенности и чувства, что теперь они правда в безопасности, пока бело-розовые лапки обнимают котенка, а мощные крылья заботливо как будто укрывают обоих от всех проблем и бед жестокого мира. Энджел улыбнулся и погладил верхней парой рук того по шее и спине, разглаживая шерстку.       В комнате царила тишина, но от этого было лишь уютнее. Не хотелось прерывать столь редкие моменты спокойствия разговорами. Они достаточно поговорили уже. Теперь можно было и отдохнуть…       БАМ. БАМ. БАМ.       Здание отеля сотряслось от ударов и взрывов, заставив обоих подскочить.       — Какого блять хера?! — зашипел по-паучьи Энджел, распутываясь из того клубка, в который они с Хаском сплелись, и выбегая из комнаты.       Похоже покой им может только сниться.