Keep the magic secret

      Она росла красавицей. Высокая, стройная, темноволосая, воспитанная как настоящая леди. Даже страсть к оружию казалась лишь очаровательной изюминкой, являясь также лишним поводом провести время вместе. Тренировать Моргану — иметь лишнюю возможность прикоснуться к ее телу, находиться непозволительно близко, представляя девушку в таком виде, в каком нормальному отцу никак не придет в голову видеть свою дочь. Официально — она его воспитанница, но даже при таком раскладе ни один советник не одобрит, если король вдруг решит взять в жены именно ее. Сама Моргана тем более не простит. Можно издалека любоваться, ласкающим взором — почти по-отечески нежным — провожать при каждой оказии, гневно взирая на то, как неотесанные рубаки Камелота пытаются понравиться ей, скаля зубы и поднимая кубки за девичью красоту и здравие. Утер дарит ей подарки: драгоценные перстни, ожерелья и браслеты. У него так мало времени на то, чтобы быть с ней наедине; хотя бы вывезти на конную прогулку подальше от многочисленных зевак. Приходится довольствоваться крохами, вроде совместного ужина, но порой даже для этого нет возможности, ведь Утер — король, и у него есть свои обязанности. Нечто куда более важное, чем угрызения совести за порочное и больное желание, которое Пендрагон искренне пытается вытравить из сердца, когда понимает, что даже в своих фантазиях заходит слишком далеко. Отдалить от себя, быть строже, грубее, холоднее! А ночью снова лежать в кровати, представляя, как молодое девичье тело изгибалось бы в его объятиях, покорное его ласкам и желаниям. Он остервенело охотится за колдунами, даже не представляя, что именно этим вызывает отторжение у своей дочери. Видеть презрение и злобу в ее глазах казалось Утеру почти смертельным ударом. Как же она посмотрит на него, если узнает о скрытых желаниях своего короля? А как отреагирует, коли тот признается, кто ее настоящий отец? Нет, лучше молчать, скрывать правду и сражаться с самим собой, пока еще хватает сил на эту борьбу. Он ведь не знает, что найдется та, кто откроет Моргане секрет. Кто с помощью магии явит ей все, что толстым слоем грязи осело в чужой душе. Моргана видит его сны, пророчествуя в Кругу Камней, и после этого ей так дурно и так мерзко, словно ее искупали в помоях, заставив их еще и выпить. Но потом в ее голову закрадывается иная идея. Ее развращенное жаждой власти сердце, — черное из-за страха да непонимания и побитое одиночеством, — подсказывает ей, как подобраться к королю ближе. На чем сыграть, чтобы он точно не заподозрил подвоха и не успел позвать на помощь. Даже Моргауза удивляется, когда сестра оповещает ее о своем решении, но не пытается отговорить от подобного. В конце-концов, не Утер первый, кто возлег с собственной дочерью. Может показаться, что это нравится Моргане, готовой пойти абсолютно на все, лишь бы избавиться от отца и заполучить корону; в какой-то момент ее улыбка кажется искренней, а поцелуй возле уголка рта — почти ласковым, но сама девушка знает, что на самом деле лежит на ее душе. Презрение, брезгливость, отвращение, — она так часто была с ним рядом совершенно без посторонних, так часто сама ластилась под его руку, радуясь его улыбке и объятиям. То было в ранней юности, когда Моргана еще не придавала большого значения гонениям на колдунов, и тогда ей хотелось первой пожелать опекуну доброго утра, первой запечатлеть легкий поцелуй на мужской щеке и пожелать ему удачи на турнире или в походе. Теперь даже эти воспоминания посылали неприятную дрожь в теле и ощущение жуткой дурноты. — Как же ты разделишь с ним ложе, сестра, если тебя тошнит от одного только взгляда на короля? — Положив руки на плече Морганы, спрашивает Моргауза. — Ты не сможешь вынести его прикосновений. — Я должна. Мне надоело ждать и надеяться, что какой-нибудь несчастный случай унесет его в могилу. Я должна сделать это сама. — Моргана в очередной раз нервно дергает плечом, представив, как ей придется говорить Утеру о своей тайной страсти, и ее губы кривятся от омерзения. — Как он может? Это же отвратительно! — Когда-то короли прошлого лишь номинально брали дочерей в жены, дабы сохранить за собой власть. Но, я склонна полагать, что твой отец на самом деле женился бы на тебе. — Я исполню его желание. — Злорадно усмехнувшись, произносит Моргана после короткой паузы. — И как только он потеряет всякую бдительность, я убью его. Наконец-то убью. Она не думала ни о чем другом, кроме как об убийстве отца и заполучении желанной короны; все остальные желания рухнули, будто черное сердце отравило все живое в ней самой, и она умерла внутри. Ради желаемого она готова пойти на все, и если переспав с отцом, она таким образом может от него избавиться, Моргана сделает и это. Утер мог вообще не потерять бдительность, отвергнуть дочь или заподозрить неладное, и колдунья боялась подобного куда больше, нежели самого процесса соития. Получится вонзить кинжал до того, как король уложит ее на ложе — хорошо. Придется подождать до того, как он обмякнет в ее объятиях, изнеможденный любовной игрой, — тоже хорошо. Лишь бы убить, а потом, наконец-то, занять свое место на престоле. Разумеется, придется потом избавиться и от Артура, что гораздо сложнее. Спать с сестрой принц точно не собирался и как назло всегда выходил сухим из воды. Быть может, стоит одурманить и его? Околдовать, приворожить, ублажить в постели, а потом перерезать глотку, упиваясь тем, как кровь окрасит белоснежные простыни! В конце-концов, что ей терять после такого? Моргана начинает издалека, извиняется за свое поведение, ластится, точно мартовская кошка, делает комплименты, целует мягко и нежно, слишком долго задерживая губы на чужой щеке. Слишком близко к губам, слишком шумно вздыхая, когда приходилось отстраняться. Колдунья чувствует чужое напряжение, дикое желание, бегущее по венам, и усмехается. Приглашает на конную прогулку, разделяет с ним трапезу, предлагает помощь с документами, и все смотрит — так, что у Утера выбивает воздух из легких. Облизнув губы и нагнувшись к королю так, чтобы он мог насладиться шикарным видом ее низкого лифа, Моргана нашептывает отцу всякие глупости, заметив, как тот покраснел и слегка смутился. И это заметил еще кое-кто. — Я, наверное, слишком подозрителен или схожу с ума, но, Гаюс, я готов поклясться — Моргана флиртует с ним! — Не мели чепуху, Мерлин! — Возмущенно восклицает лекарь. — Это слишком даже для нее. — Да ты посмотри, как она себя ведет! Я как-то видел, как она кормила его виноградом! Она никогда так не делала. Да ни одна дочь так не делает! — Во-первых, она не знает, что его дочь… — Ты так уверен? — А во-вторых, ты преувеличиваешь. Это отвратительная вещь, о которой ты говоришь, и Моргана на такое бы не пошла. — Даже ради того, чтобы убить Утера? — Без желания Утера, — слегка разозлившись и уже теряя выдержку, отчеканивает почти по слогам Гаюс, — то, о чем ты подозреваешь, никак не может произойти! Даже если Моргана потеряла не только сердце, но и остатки разума. Мерлин промолчал. Он не стал продолжать этот разговор, потому как прекрасно понимал — ему не поверят. В его распоряжении более не было кого-то, кому можно было излить душу: Гвен сочтет его психом, Артур, скорее всего, бросит в темницу… Ему оставалось только наблюдать, и вскоре он стал замечать кое-что другое, на что ранее внимания не обращал. Что-то тщательно скрываемое, но что почти витало в воздухе. Это было в каждом касании и взгляде, в том, как Утер пропускал густые темные пряди своей подопечной сквозь пальцы, скользя рукой к шее и лаская большим пальцем белую девичью кожу. Это чувствовалось в его танце с ней на торжественном ужине в честь дня рождения Морганы, когда он повел ее в центр зала, медленно кружась с ней под песни менестрелей, глядя только в проникновенные зеленые глаза напротив. Находясь под хмелем, Утер вряд ли соображал, насколько откровенно это все выглядело. Только вот создавалось впечатление, будто замечает это все только Мерлин, — никого не смутило, как скользил король ладонью по девичьей талии то чуть ниже, то чуть выше — к упругой груди, стянутой корсетом; никто даже не задался вопросом, какие слова нашептывал их государь своей подопечной, над которыми она столь заливисто смеялась, откидывая назад гибкую шею. Мерлин заметил взгляд Пендрагона, — голодный, жадный, шальной, изрядно сдобренный хмелем, — как он облизнул пересохшие губы, глядя на обнаженную кожу Морганы, а та, нисколько не смущенная, — или даже довольная подобной реакцией, — льнула ближе, тоже что-то говоря Утеру на ухо, не переставая улыбаться и игриво стрелять глазами. Многое открывалось с новой стороны для юного волшебника, наблюдающего за происходящим. Например, почему король никогда не говорил о замужестве Морганы, почему столь негативно реагировал на ухаживания рыцарей, старающихся привлечь внимание первой красавицы Камелота. Разумеется, поделиться догадками Мерлину было не с кем. А тем временем, пророческий сон стал сбываться: кровь, инкрустированный драгоценностями кинжал, подаренный Моргане Артуром, белоснежный конь… Утер сам радовался как дитя, когда вывел жеребца во двор и вручил поводья дочери. Она целовала животное в морду, будучи искренне ласкова с ним, как почти ни с кем в этой жизни. А потом, натянув на лицо льстивую улыбку, она подошла к королю и запечатлела долгий, приторно-сладкий поцелуй в уголке его рта. Почти в губы. Почти интимно. Вечер закончился песнями и продолжением шумного гуляния почти до ночи, даже когда сама именинница отошла в свои покои следом за королем. Мерлин понимал всю необходимость действовать незамедлительно, и пошел за Морганой, намереваясь остановить ее любой ценой. — Что ты забыл здесь? — Грубо бросает она, едва юный маг зашел в ее покои. — Я не позволю тебе сделать то, что ты собираешься. Ты не убьешь его, Моргана. — И как же ты собираешься мне помешать? — Криво усмехнувшись вопрошает подопечная короля. — К тому же, он умрет счастливым. Ведь я наконец исполню его тайное желание. Мерлин бледнеет, с трудом собравшись со словами. Она знает о желании Утера и играет на этом. Без капли смущения или неудобства. Заметив взгляд слуги Артура, колдунья тотчас гневается, злобно стрельнув в юношу глазами. — Думаешь, мне льстит его интерес? Думаешь, это приятно осознавать, что твой отец желает переспать с тобой? — Ты знаешь… — Да. Единственный человек, которому я могу доверять, помогла мне открыть эту тайну. Ведь больше никто не собирался рассказать правду. — Губы Морганы презрительно кривятся, а в ее взгляде мелькает давняя обида. — Держать меня в неведении, как слепую дуру, которая не заслуживает знать истину! Врать, обманывать… Ты тоже знал об этом! Ты знал, что я дочь Утера, и ты молчал даже об этом! — Моргана, я… — Заткнись! И пошел прочь с дороги, — двигаясь к дверям, цедит Моргана. — Тебе меня не остановить. Он хватает ее за руки, заламывая их и пытаясь оттолкнуть девушку от выхода, но та оказывается сильнее. Ее магия растет, становится неподвластной его контролю, и, отбросив Мерлина к стене при помощи магии, она следом заставляет шторы вспыхнуть, шумно обрушив их рядом с потерявшим сознание юношей. — А ты мне нравился, Мерлин. — Безразличным тоном бросает девушка через плечо, злорадно ухмыльнувшись. — Жалко, что ты умрешь именно так. Когда она заходит в покои отца, то находит его бодрствующим, облаченным в одно исподнее, с жалким взором, устремленным куда-то в пустоту. Заметив ее приближение, король удивляется, тотчас встав с ложа и встревоженно глядя на подопечную. — Моргана? Что-то случилось? — Я Вас побеспокоила, сир? — Опустив глаза и тотчас взяв руку Утера в свою, шепчет Моргана. — Просто мне стало как-то одиноко в своей спальне. Там, на вечере, Вы были рядом со мной, а сейчас я снова одна… — Моя девочка, — бормочет мужчина, притягивая ее к себе, — все в порядке. Теперь я рядом и все будет хорошо. Она не садится рядом с ним, не встает в некотором отдалении и даже не просто обнимает, все еще соблюдая положенную дистанцию. Она присаживается на мужское бедро, улыбаясь наигранно смущенно, как-то по-детски, прекрасно понимая, что это произведет верный эффект на все еще находящегося под воздействием хмеля короля. — Ты в детстве всегда сажал меня на коленки, помнишь? Рассказывал мне разные истории? Почему ты больше так не делаешь? Утер рассмеялся, прижав Моргану к себе, заключив в кольцо рук, которые покоились на ее тонкой талии, и с упоением вдохнул исходящий от волос девушки аромат розовой воды. — Ты уже выросла, стала совсем взрослой. Теперь только твой муж может сажать тебя на коленки… Голос Пендрагона предательски дрогнул, а пальцы сжались на девичьей талии сильнее. Моргана почувствовала это и тотчас заластилась, как кошка по весне, уткнувшись носом отцу под подбородок. — Мне не нужен никакой муж. Ты единственный мужчина, которым я восхищаюсь и которому я позволю к себе прикоснуться. Утер замер. Шумно сглотнул, не веря собственным ушам. Конечно, Моргана имела в виду не то, чего бы так хотел владыка Камелота. Конечно, ему стоит пресечь эти разговоры и вообще снять девушку с колен. Но сделать это было гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. — Девочка моя, я не могу дать тебе того, что может супруг. Я… — Почему ты не можешь? — Повернув голову отца и заставив его посмотреть ей в глаза, ласково произносит Моргана. — Ты самый близкий мне человек. Я люблю тебя. А ты разве не любишь меня? — Ты не представляешь как сильно я тебя люблю. — Порывисто обхватив ладонями лицо дочери, выпалил Утер. — Не представляешь, на что я готов ради тебя. — И ты думаешь, что какой-то чужой мужчина будет любить меня также? Я не буду счастлива с тем, кто не сможет быть мне также дорог, как ты. Ее губы так близко к его собственным; если он наклонится еще чуть-чуть, то сможет ощутить их вкус и мягкость, вобрать их в рот и проникнуть языком в горячий плен ее рта как давно мечтал… А она тем временем проверяет наличие кинжала в скрытом кармане плаща, размышляя в какой именно момент следует нанести удар. Когда Утер ставит ее на пол, отрицательно закачав головой, Моргана едва не скрипит зубами от злости, растерянно глядя в чужое лицо. — Нет, это неправильно. Ты не понимаешь, как мне тяжело. Я не должен… Если вести с ним переговоры, то дело может затянуться, а может и вовсе окончиться ничем. Пока он пьян, пока она успела зайти достаточно далеко стоит действовать, стоит рискнуть. Она порывисто обнимает его за шею, прильнув так близко, что ее грудь касалась его — крепкой и широкой, жарко шепнув мужчине на ухо: — Ты ничего не знаешь. Мне не жить без твоей любви. Моргана не дает Утеру возможности обдумать сказанное ей самым томным голосом, на который она только была способна. Она приближает его лицо к своему, нежно касаясь кончиками пальцев скул короля, и мягко, почти любовно целует, пройдясь кончиком языка по его верхней губе. Пендрагон шумно втягивает воздух через стиснутые зубы, тотчас прикрыв глаза от удовольствия. Ему кажется, что все это ночной морок, туман в его голове; он даже не осознает, как сам углубляет поцелуй, вторгаясь в чужой рот и лаская мякоть губ своими — такими жесткими и сухими по сравнению с ее, влажными от его слюны и бархатными на ощупь. Волосы Морганы, подобно шелку, густым водопадом скользят между его пальцев, когда Утер вплетает пальцы в чужие локоны, притягивая ближе и стирая все грани дозволенного. Осознание происходящего бьет по оголенным нервам, стучится в разум, — ведь это неправильно, греховно и омерзительно, — но девушка не позволяет Утеру отстраниться, тотчас оседлав его бедра и напористо толкнув на кровать. — Мне не нужен другой мужчина. Неужели ты настолько слеп, что не видишь этого? Моргана ловила момент, когда можно достать из кармана кинжал и вонзить его в поганое сердце отца. Торопиться было нельзя, у нее в распоряжении лишь единственная попытка и если Утер увидит лезвие, если заметит занесенную руку, то даже возможности оправдаться у нее не будет. Она ведет ладонями по мужской груди, игриво виляя бедрами; чужое возбуждение нарастало, твердея в легких штанах, и подопечная короля ухмыляется, поражаясь похотливости родного отца, видимо воистину решившего переспать с дочерью на собственном ложе. — Девочка моя… Неужели ты тоже хотела… — Да. И все, что будет между нами, — шепчет колдунья, вдруг слезая с короля и начиная медленно стягивать с себя одежду, — станет только нашей тайной. Мы имеем на нее право. Утер мечется между желанием выставить дочь за дверь и со звериной страстью взять хоть даже на полу, заклеймив ее, сделав своей и только своей. Ему вдруг кажется, что так действительно правильно — роднее него у Морганы никого и быть не может — и в больном воображении разбросанная мозаика собирается в единый рисунок. Вот почему девушка была так холодна с ним: она тоже боролась со своими чувствами. А когда осознала их, то всячески давала понять, что другие мужчины ее не интересуют. Есть только он, Утер Пендрагон, как бы ужасно это не выглядело и как бы мерзко не звучало. Моргана предусмотрительно кладет плащ на ложе, дабы в нужный момент легко дотянуться до кинжала. Разумеется, хотелось бы вонзить его в гнилое сердце государя до того, как он войдет в ее тело, но придется пойти на некоторые жертвы, если шанса убить его не выпадет сразу. Она поворачивается к отцу спиной, попросив помочь снять платье, и Утер с готовностью делает это, дрожащими руками расшнуровывая ткань и тотчас припадая с поцелуями к ее острым лопаткам и покатым плечам. Моргана смеется, радуясь своему триумфу; повернувшись к Пендрагону лицом, она позволяет ему вновь усадить себя на колени, представляя в своем воображении отнюдь не тоже самое, что видел сам Утер. Она видит свою коронацию, преклонивших колени рыцарей, покорный вид каждого жителя Камелота, когда она будет вышагивать по своим владениям с гордо поднятой головой; и это возбуждает так сильно, что девушка, не сдержавшись стонет. Ее вело от приближения долгожданного момента, и вот она уже почти не видит лица своего отца, полностью погрузившись в свои мечты. А Утер сгорает от страсти, едва соображает, что происходит и реально ли это. Ему кажется, что все же это лишь приятный сон, совершенно далекий от реальности. Быть может, это какая-то магия, позволяющая ощущать чужое тело как наяву? Он ласкает ее грудь, мягко сминая упругие холмы в ладонях, уверенно трет затвердевшие соски в ладонях, слегка сжимая их между большим и указательным пальцами, и чужой стон побуждает его действовать решительнее, пока прекрасный сон не прекратился, разбившись о жестокую реальность. Он вбирает один сосок в рот, игриво обведя языком темный ореол, и тотчас дует на влажную от слюны кожу, упиваясь моментом долгожданной близости. Когда его рука оказывается между ее ног, лаская девушку вначале снаружи, а потом и проникнув внутрь, то Утер обнаруживает, что Моргана уже готова принять его, будучи не только жаркой, но и влажной. — Ложись. — Командует она, уверенно подтолкнув Пендрагона откинуться спиной на простыни. — И закрой глаза. Король даже не думает сопротивляться прекрасной нимфе своих снов, отчего-то до сих пор не веря, что происходящее творится наяву. Он обхватывает ее бедра, притягивая ближе к своему естеству, и толкается вверх, желая поскорей попасть внутрь девичьего тела. «Упрямый осел», — думает про себя Моргана, бросив косой взгляд в сторону торчащей из кармана плаща рукояти кинжала. Утер, как назло глаз не закрывал, желал смотреть и запомнить каждую секунду, а потому приходится идти на хитрости. Обхватив рукой чужое возбуждение, девушка ведет ей по всей длине, слегка сжав кольцо пальцев и прокручивая ладонь возле головки, от чего настала очередь Пендрагона стонать в голос, прогнувшись в спине и наконец зажмурившись от удовольствия. Моргана поняла — это ее шанс. Сейчас или никогда. — Прости меня, папочка, — произносит она, занеся кинжал над королем, — но сегодня все будет так, как я хочу. И лезвие пронзает мужскую грудь, войдя точно в сердце. Утер распахивает глаза, издав немой крик, и его пальцы с силой сжимают молочно-белые бедра Морганы. Ее злорадная улыбка — последнее, что видел Утер перед смертью. Он закрыл глаза, более не размыкая их уже никогда. Колдунья слышит, как кто-то распахнул двери, но не успевает даже сойти с чужого ложа. Кто-то явно спешил и даже толком не рассмотрел обстановку, не понял, что собственно случилось; Мерлин влетел в покои Утера, точно молния, рассекающая небосвод, и тотчас прокричал заклинание. Он думал, что еще успеет. Наивно полагал, будто прошло не так много времени и он успеет все изменить. Стекло выбило не наружу, а внутрь, мощным порывом воздуха разнеся его на сотни осколков разной величины. Моргану отбрасывает к стене, ровно как и куски стекла. Больше она не поднималась, нагая и такая обманчиво беспомощная рухнув на пол как раз напротив ложа ее отца. Мерлин медленно подходит к ней, чувствуя, как ноги подкашиваются от страха и слабости. Он заметил достаточно, чтобы понять — Утер поддался больному наваждению и решил совершить самую большую ошибку в своей жизни, за что и поплатился. Но что же Моргана? А она, лежащая возле стены с осколком стекла в груди, — ровно в том же месте, куда вонзила кинжал отцу, — испуганным, стеклянным взором смотрела куда-то в пустоту, видимо даже не поняв, что произошло. По ее обнаженной груди текла кровь. Стройные длинные ноги были неприлично широко раскинуты в стороны. Мерлин почувствовал, как к его горлу подкатывает тошнота: от осознания, что он натворил; от того, как низко пал государь той земли, где все наперебой кричат о благородстве и чести; от шока, вызванного тем, как далеко была готова зайти Моргана лишь бы получить корону и власть. Неровными шагами юный волшебник покидает комнату короля, а потом опрометью бросается прочь по коридору. Он не слышал, как кричал Артур, чуть позже обнаруживший отца и Моргану. Не видел шока на лицах тех рыцарей, что явились вместе с принцем в чужие покои. Лишь странное ощущение спокойствия появилось в душе молодого мага, когда первая волна отрицания и ужаса прошла, уступив место зачаткам здравого смысла. Он только что избавил Камелот от двух великих зол. Он только что освободил две души, которые никогда не были свободны в этом рождении. Он все сделал правильно.