The Citrine Phobia: Gems and Eyes

— Я больше не могу! — Знаете, бывают моменты в жизни, когда мы не выдерживаем и срываемся. Иногда наш срыв приводит к тому, что мы оказываемся в больнице или у врача. Я тоже столкнулся с такой ситуацией. Сколько я себя помню, я всегда был пугливым, и имел проблемы со своими фобиями и тревожностью. Даже банальное падение ветки с дерева могло напугать меня до глубины души. Каждый раз, когда вокруг происходило что-то непредсказуемое, мой разум начинал рисовать самые мрачные сценарии. Я часто ловил себя на мысли, что реальность может обернуться кошмаром в одно мгновение. Со временем это перевернулось в настоящую ловушку, от которой не было спасения. Я пытался справляться с тревогами, искал способы улучшить свою жизнь, но каждая новая ситуация могла стать триггером. Как-то раз, после особенно бурного дня, когда я не смог справиться с собственными эмоциями, я сорвался. Все переживания, страхи и напряжение вылились в крик, который, казалось, был слышен даже за пределами моей квартиры. Этот момент показал мне, насколько я был на краю, и что дальше так продолжаться не может. Поддержка друзей и родных была важна, но я понимал: только я сам могу изменить свою жизнь. Я помню, как после того крика меня охватило чувство опустошенности. Я сидел в тишине, осознавая, что такое состояние не может стать нормой. Внешний мир, который ранее казался мне враждебным, теперь требовал к себе другого отношения. Я чувствовал, как каждая минута в этом кабинете тянется, как бесконечная тьма. Его проницательные глаза, скрытые за очками, изучали меня, но не с той теплотой, которой я ожидал. Вопросы звучали механически, словно он воспроизводил заранее заготовленный сценарий. Я пытался открыть душу, рассказывая о своих страхах, о том, как ношу их изо дня в день, но его реакция казалась холодной и безразличной.

Что вы чувствуете?

Снова задавал он, а я, вместо ожидаемого понимания, только укреплялся в ощущении, что его интересуют лишь данные для исследования, а не моя история. Каждый ответ становился лишь еще одним элементом в его мрачной игре. Внутри меня зарождалось недовольство, желание встать и уйти, но я продолжал надеяться, что впереди кроется хоть капля понимания. Но в какой-то момент, я чувствовал, что Беликов и вовсе хочет меня убить. Как оказалось, я был... прав. В его глазах мелькнула искорка, которую я не мог игнорировать. На мгновение я задумался, не проявляется ли это коварное стремление через его вопросы, будто он искал что-то большее, чем просто мои переживания. Казалось, он не просто анализировал меня — он выискивал слабые места, готовя свой вердикт. С каждой фразой, выходящей из его уст, я все больше ощущал, как холод разливается по моим венам. Непроизнесенные слова мучили меня, их тяжесть зависала в воздухе, и я понимал: мой внутренний мир для него — не более чем эксперимент, кусок мяса для разрезания на части. Сердце забилось быстрее — нужно было выбраться. В воздухе витало напряжение, словно фотография в темной комнате, где детали постепенно начинали проявляться. Беликов, его фигура угловата и напряженная, будто готовая в любую минуту обрушиться на меня, вопросами, на которые я не знал ответов. Каждое слово, произнесенное им, вызывало в меня трепет, заставляя осознать, что моя уязвимость — его силы. Я стараюсь держаться, но его холодный взгляд перекрывал любые другие чувства, оставляя лишь смятение. Чувство страха переросло в паническое осознание. Вдруг я уловил в его голосе нотки сарказма, неприличной радости от моей боли, и это меня поразило. Как можно было наслаждаться тем, что пронзают мои самые темные страхи? Он продолжал задавать вопросы, и с каждым из них я ощущал, как мое "я" распадается на части. Мой внутренний голос закатывал глаза, призывая к сопротивлению. В последнюю минуту, когда я уже собирался встать, Беликов произнес: – Вы не понимаете, что все это — лишь начало? – Это было тревожное предзнаменование чего-то более зловещего, и вдруг я осознал, что враг, возможно, был ближе, чем я мог предположить. Я почувствовал, как от страха льется холодный пот, и, раскачиваясь, направился к дверям, решив покинуть этот кабинет навсегда. Однако, не успел я взяться за ручку двери сзади меня стоял он – Дмитрий Беликов. И представил нож к моему горлу. Я замер. Вся моя жизнь, все страхи и тревоги слились в этом мгновении. Нож, холодный и блестящий, казалось, был символом всех моих недугов. Я понимал, что эта встреча не была просто сеансом терапии: это был суд над моими страхами. Беликов, с радостью в глазах, наблюдал за моей реакцией, и темный угол его губ поднимался в удовлетворенной усмешке. – Вы так долго прятались от себя, — произнес он, и его голос звучал как удар молнии в тишине. Я ощутил, как пот струится по спине, но внутренний голос кричал, что нужно бороться. Но к сожалению, я ничего не успел предпринять. Секундами позже лишь почувствовал то что не могу дышать, и резкую и острую боль в районе горла.

Он убил меня.

Я почувствовал, как мир вокруг меня начинает распадаться. Вспышки света смешивались с тенями, и каждый звук казался отголоском далекой жизни, которую я когда-то знал. Беликов стоял надо мной, словно демон, выпущенный из потаённых уголков моего сознания. Его усмешка относила меня обратно в моменты, когда я боялся смотреть в глаза собственным страхам, когда мой внутренний голос все чаще подсказывал мне прятаться, а не сражаться...

***

В бескрайнем пространстве, которое мы называем пустотой, обитает существо, похожее на сочетание человека и змеи. У него множество глаз на теле и один большой глаз на лице. Он спокойно сидит в одиночестве и отбивает какой-то ритм кончиком своего хвоста. И имя этому существу – Страх. Вокруг него простиралась бескрайняя пустота, без звуков и света, лишь мягкие колебания его хвоста создавали неясный ритм, напоминающий старинную мелодию. Страх, как его звали, погружался в собственные размышления, пытаясь понять, что такое его природа. Каждый глаз на его теле зорко следил за окружающей тьмой, но сам он оставался незамеченным, как тень среди теней. Страх смотрит вверх и думает: – Для чего всё это? Я должен убивать, я должен быть тем, кем никогда не хотел быть — убийцей. Убийцей невинных людей, которые явно не заслуживают такой участи. Его создали для этого, и только по вине одного человека страдают все: и люди, и паразиты, одним из которых является Страх. Когда ему приходилось убивать, он испытывал такое отвращение и ненависть к себе, что хотел покончить с собой, лишь бы не совершать таких поступков. Но к сожалению, он уже мёртв. Страх продолжал отмерять этот ритм, поглощая свои мрачные мысли. Каждый удар хвоста о холодный прах пустоты казался ему последним аккордом его бессмертной симфонии боли. Он понимал, что его предназначение — лишь отражение чужих страхов, созданных из ненависти и недопонимания. В какую-то сторону текли слёзы, но их не замечали, ведь слёзы не имели цвета в этом бескрайнем мраке. сам воздух отвечал на его терзания. Он слышал шёпоты своих собственных страхов, которые порой становились громче, чем ритм его хвоста. Эти голоса мучили его, упрекая в том, что он не выполняет своего предназначения. Он думал о тех, кого лишил жизни, о лицах, которые навсегда замерли в отчаянии. Это были не просто жертвы — это были отражения его собственного страха, возникшего из бездны. – О чём думаешь? – Вдруг послышалось откуда-то со стороны. Этот голос был хриплым, но что интересно, в первую очередь женским. Страх кинул взгляд на ту, что подошла к нему. Зелёное существо, с розами в некоторых местах, вытекающим лимонным соком из тела, и двумя красными крыльями бабочки. Сразу было понятно что это Аддикция. – И тебе привет. – Страх вздохнул. – Да так, о смысле своего существования. – После чего Страх откинулся назад, и лёг на холодный и белый пол. – Смысл? – переспросила Аддикция, наклонившись к нему. Её красные крылья слегка шуршали, как будто пытались уловить его меланхолию. – Ты слишком много думаешь о прошлом, которого не помнишь. Зачем мучить себя тем, чего уже не вернуть? Страх закрыл глаза, стараясь игнорировать её слова. Подобно буре в его сознании, воспоминания о жизнях, которые он забрал, вновь накрывали его. Каждый шёпот становился ярче, каждый образ — чётче. Словно призраки, агонизировавшие в мгновении, терзали его душу. – Ты не можешь изменить то, что было. – продолжала Аддикция, её голос звучал как лёгкий дождь, который постепенно рассеивал туман. — И ты не можешь, Аддикция. И я не могу. Но меня мучает совесть за всю ту кровь, пролитую в результате убийств невинных людей, — вздыхает Страх. — Тебе этого не понять. Ты питаешься своими жертвами, поглощая их плоть, а я — их эмоции. – Аддикция чуть приоткрыла рот, собираясь возразить, но потом остановилась, словно правильно поняла, что в этот момент ей нечего сказать. Она наблюдала, как Страх вновь вздрагивает, ощущая натиск невидимых губ, каждая из которых печально шептала имена тех, кого он забрал. Время от времени она пыталась прикоснуться к его холоду, успокоить его, но натыкалась на невидимый барьер, созданный его внутренними демонами. – Ты не можешь нести их груз вечно, — тихо произнесла Аддикция, её голос словно растворялся в штиле. — Ожидая прощения, ты лишь продолжаешь страдать. Страх медленно повернул голову, его глаза, будто глубокие бездны, искали ответ в её взгляде. — Прощение? — с горечью переспросил он. — Я никогда не заслуживал его. В каждой капле крови, в каждом крике я слышу свою участь. Что мне делать с этим бременем, Аддикция? Как избавиться от тьмы, которая прижимает к земле? Аддикция, задумавшись, наклонилась ближе. — Иногда избавление приходит не через прощение, а через принятие. Прими свои ошибки, и только тогда сможешь найти покой. Ты должен научиться жить с тем, что есть, а не с тем, что исчезло. – Как? — его голос дрожал, словно осенний ветер. — Как можно жить, зная, что ты стал причиной чужого горя? Аддикция улыбнулась, её крылья легонько трепетали. — Живи не в тени своих поступков, но в свете того, изменить что-то можно только в настоящем. Позволь себе быть сильнее своих страхов. – Страх вновь отвёл взгляд, но в его душе начался тихий шёпот изменений. — Принимать свои ошибки… — повторил он, словно это было заклинание, способное разрушить цепи, сковывающие его. — Но как? Как можно быть спокойным, нося такой груз? — Принятие — это не про оправдание, — произнесла Аддикция, её голос стал мягче, обволакивающе. — Это про понимание. Каждый миг выбора формирует твою судьбу, но каждый выбор также несёт в себе уроки. Ты не можешь изменить прошлое, но можешь сделать так, чтобы оно не определяло твое будущее. Страх закрыл глаза, погружаясь в свои мысли. Он почувствовал, как тьма внутри него начинает ослабевать, словно скованные пояса медленно распустились. — Я попробую… — произнёс он почти шёпотом, поднимаясь с пола. — Это первый шаг, — ободряюще кивнула Аддикция. — Позволь себе ошибаться, позволяя также себе расти. В этом мире есть свет, если ты готов его увидеть. Помни, даже самая глубокая тьма однажды уступает место рассвету. — Я попробую, — повторил он, его голос обрёл твёрдость, и не без дрожания, хотя. — Я попробую принять, как ты говоришь. Не ради прощения, а ради… себя. Аддикция улыбнулась, крылья её, казалось, засияли ярче. В её глазах тоже промелькнуло что-то новое, что-то теплое и искреннее. Она почувствовала, как отпускает груз естественной тревоги, глядя на его перемену. В этот момент между ними промелькнула незримая нить, связь, выходящая за рамки простого разговора. — Я знаю, что у тебя получится, — тихо сказала она, протягивая руку. Её пальцы были прохладными, но прикосновения были нежными, почти невесомыми. — Ты гораздо сильнее, чем думаешь. Страх, как будто зачарованный, медленно протягивал свою готовность принять соглашение. Их пальцы соприкоснулись, и от этого прикосновения по телу Страха пробежала дрожь, на этот раз не от страха, а от чего-то совершенно нового, незнакомого и волнующего. Это было не просто соприкосновение, это как бы обмен энергией, искра, зажегшая в нем новые чувства. Страх, как будто зачарованный, медленно протягивал свою готовность принять соглашение. Их пальцы соприкоснулись, и от этого прикосновения по телу Страха пробежала дрожь, на этот раз не от страха, а от чего-то совершенно нового, незнакомого и волнующего. Это было не просто соприкосновение, это как бы обмен энергией, искра, зажегшая в нем новые чувства. Впервые он подумал, что не одинок в своем "мире", что есть кто-то, кто видит его не только как воплощение тьмы, но и как существо, способное на свет. Он понял, что за этой силой и мудростью скрывается глубокая чувственность, которая манит его и успокаивает одновременно. Взгляд Аддикции больше не казался ему чужим, наоборот, в нем он находил утешение и надежду. — Спасибо, — прошептал Страх, и в его голосе впервые прозвучали нотки признательности, а не только отчаяния. Сердце, которое казалось ему заледеневшим его, внезапно забивалось чаще, как будто предчувствуя нечто прекрасное и неизведанное. Он посмотрел в глаза Аддикции, и в этом взгляде уже можно было увидеть нечто большее, чем просто благодарность. Это была искра зарождающейся любви, робкой и неуверенной, но уже дающей надежду на то, что даже самые глубокие раны могут быть исцелены, а тьма может уступить место свету. Мгновение, когда они стояли, соприкоснувшись руками, казалось вечностью, наполненной чем-то новым и неизведанным. Но внезапно, как бы отрезвляющий холодный душ, на них нарушилось понимание всей абсурдности ситуации. Как будто кто-то включил незабываемый свет, обнажив все их неуклюжесть и неловкость. Страх почувствовал, как его лицо заливает краску – совсем не та привычная краска от ужаса, а другая, смущающая и непривычная. Он осознал, что буквально держит за руку Существо, которое буквально минуту назад давало ему советы о молодости и мудрости. И это взаимодействие, только что казавшееся столь значимым, теперь стало казаться неловким и слишком личным. Он резко отдернул руку, как будто коснулся раскаленной поверхности, и поспешно отошел на шаг, как бы боясь подойти снова. В тот же самый момент Аддикция, как бы проснувшись от какого-то гипноза, вдруг поняла, что совсем близко она подошла к этой странной, противоречивой фигуре Страха. Её глаза, только что наполненные теплотой, стали напряженными. На щеках проступил легкий румянец, и она ощутила, как поднимается волна неприятного смущения. Эта близость, казавшаяся ей такой логичной и искренней, вдруг показалась ей чем-то неприличным, почти нарушающим личное пространство. – Что я делаю, чёрт возьми? –пронеслось у нее в голове, и она инстинктивно сделала шаг назад, как бы желая увеличить расстояние между собой и Страхом. — Ну, это… — сначала она старалась говорить как можно непринужденнее, но голос звучал натянуто, — я, наверное, немного… увлеклась. И прежде чем Страх успел что-либо ответить или даже просто среагировать, Аддикция повернулась к нему спиной. Её крылья, обычно плавные и грациозные, теперь дернулись резким, почти паническим движением. Она отлетела от него с такой скоростью, что Страх даже не успел до конца осознать, что произошло. Она оставила его стоять одного, чувствуя себя немного озадаченным и немного покинутым, с остаточным ощущением странного, смешанного смущения и легкого разочарования. Страх, наблюдая за её поспешным бегством, чувствовал, как в его сердце, только что ощутившем нечто появилось на надежду, теперь поселилась легкая тоска. Он смотрел на то место, где она только что стояла, и его разум отчаянно пытался разобраться в том, что только что произошло. Он ли понял что-то не так? Или Аддикция просто испугалась чувств? В любом случае он понимал, что это было очень неловко, и что сейчас ему нужно время, чтобы понять, как дальше себя вести. И как они будут взаимодействовать, после этой внезапной и незначительной неловкой развязки их разговора.

– Ну и что это было? Влюбился?

– Не уверен, но кажется да.

– Не ведёшь ты себя как паразит, который основан на чувстве страха.

– Я знаю.

– Что ты в ней нашёл?

– Наверное, взаимное понимание? Есть у нас что-то общее.

– Ты рискуешь.

– Я знаю. Оставь меня в покое, совесть моя.

– Иногда мне хочется быть совестью кого-то другого.

В ответ тишина. Страх осознал, что говорит сам с собой, потому что вокруг была всё та же пустота, и он был совсем один. Паразит снова сел на пол, а затем лёг. Скрестив руки на груди, он закрыл глаза и спустя несколько минут уснул.

...

НЕТ! АДДИКЦИЯ!

ПРОШУ, СКАЖИ ЧТО ЭТО ВСЁ ЛОЖЬ!

Он кричал, и крик этот был не просто звуком, а рваной раной, распоровшей тишину и пустоту вокруг. Он не плакал слезами, а рыдал каждую клетку своего существа, свою собственную частицу, которая была пронизана болью. Прошло время, неисчислимое, но в это пустоте время потеряло всякий смысл, лишь мучительное настоящее напоминало ему о своей боли.

Аддикции больше нет.

Он помнил её улыбку, её голос, их совместные разговоры о том или ином. Теперь эта тьма поглотила его полностью, и не было ни единого луча надежды. Она пожертвовала собой, и это понимание, как тяжёлый камень, давило на него, не давая вздохнуть. Он кричал, кричал от отчаяния, от невозможности принять эту потерю, от бессилия что-либо изменить. Слёзы катились не по щекам, а словно сквозь его существование, растворяясь в пустоте, как будто даже его отчаяние не имело реальной формы. Он был один, совершенно один, в этом бесконечном ничто. И крик его звучал отчаянным эхом, которое не находило ответа. Страх был сломлен, разбит, растоптан. Он словно был больше не Страхом, а лишь оболочкой, наполненная нестерпимой болью потери. Аддикция ушла, и вместе с ней ушёл и смысл его существования. В пустоте не было ничего, только боль его сердца и безнадёжность его одиночества.

***

      Глаза распахнулись, и Страх застыл, словно вынырнув из пучины кошмара. Пустота, его вечный дом, окружала его, безмолвная и неизменная. Это не был сон, и не был явью. Просто… был. Он был в ней, как всегда, и как всегда был одинок. Но на этот раз… на этот раз всё было иначе. Вкус горечи во рту напоминал о чём-то утраченном, о чём-то, что было близко, но ускользнуло, как дым. – Чёртовы... кошмары. – Сказал тот сжав пальцы в кулаки. Тяжесть в груди давила, словно огромный камень, и это была не та привычная тяжесть страха, а что-то другое, что-то более личное и болезненное. Это была тяжесть потери. Образы кошмара – образы Аддикции – проносились перед его внутренним взором, такие яркие и четкие, что казалось, будто это происходило на самом деле. Он помнил её свет, её слова, её жертву… И всё это было ложью. Просто ночным кошмаром, плодом его собственного одиночества и мыслей. Он опустил взгляд, и пустота внизу показалась ему еще более пугающей, чем та, что окружала его. Он был один в этом мире, а может, и вовсе не в мире, а в каком-то бесконечном ничто. И этот ничто, которое всегда было его домом, теперь казалось ему невыносимым. Горечь во рту, тяжесть на сердце – это всё, что осталось от этого кошмара, от этой лживой надежды. Страх остался в пустоте, всё таким же одиноким, и более чем когда-либо, понимающим, что у него нет ничего, кроме этой проклятой, вечной пустоты. И в этой тихой, безысходной пустоте он снова остался наедине со своим отчаянием... Правда, надолго ли?